Выше неба. История астронавта, покорившего Эверест

Глава 14 «Звездный доктор»

Мне почти 8 лет, и 16 июля 1969 года я, так же как мама, папа и 530 миллионов других людей, прирос к экрану черно-белого телевизора с пузатой трубкой. Мы ждем, когда ракета Нила Армстронга, Майкла Коллинза и Базза Олдрина покинет мыс Кеннеди и отправит в космос «Аполлон-11». В середине восьмидневной миссии Армстронг выйдет на Луну с незабываемой фразой: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для человечества».

В эту великую неделю космос находится в центре внимания, и наша жизнь вращается вокруг беспрецедентных событий, происходящих в гостиной. Я впитываю все это. Но один астронавт уже произвел на меня огромное впечатление: Джон Гленн, первый американец на орбите вокруг Земли. Фото, где он с уверенной улыбкой забирается в крошечный люк капсулы «Меркурий» в своем блестящем серебристом скафандре, намертво впечаталось в синапсы моего головного мозга.

Заслуженный летчик-истребитель Корпуса морской пехоты из Огайо, совершивший 149 боевых вылетов как во Вторую мировую, так и в Корейскую, Джон был также известен тем, что лично сбил три русских МиГа в последние дни войны в Корее. Еще выше он поднялся в 1959 году, когда установил мировой рекорд, совершив трансконтинентальный полет со сверхзвуковой скоростью из Калифорнии в Нью-Йорк за 3 часа 23 минуты[181]. Забудьте о Супермене – Джон Гленн оказался парнем покруче.

20 февраля 1962 года Джон вступил в ряды бессмертных, когда совершил полет «Меркурий-Атлас-6» на космическом корабле, которому дал имя «Дружба-7» (Friendship-7). Уолтер Кронкайт[182], страстно рассказывающий о запуске на канале CBS News, примерно через 50 секунд после старта взволнованно воскликнул: «Похоже, прекрасный полет… Давай, детка!»

Когда новостные программы и документальные фильмы показывали невероятные полеты «Меркуриев», «Джемини» и «Аполлонов», я был прикован к экрану, запоминая картинку, звуки и диалоги. Сокращенная версия 4-минутного репортажа о старте играла в моей голове снова и снова, как лента на перемотке. Я представлял себе огонь… пар… вибрации… затем задерживал дыхание и наклонялся вперед, как ракета, поднимающаяся со стартовой площадки вдоль башни обслуживания.

Капком[183]: «Три… два… один… ноль»[184]

Гленн: «Роджер.[185] Часы идут. Мы в пути»

Капком: «Слышу [вас] громко и ясно»

Гленн: «Роджер. Программный разворот по крену… Здесь трясет чуть-чуть… Немного вибрирует… вот приближается… Здо́рово… сглаживание очень хорошее. Давление в кабине снижается… сейчас полет очень плавный… Все системы работают».

На орбите Гленн произносит фразу, которая приводит в восторг миллионы детей, интересующихся космосом, включая и меня: «Роджер. Зеро-g (гравитация – ноль), и я чувствую себя прекрасно».

Я боготворю скромную крутость Джона Гленна. Он сам влетел ракетой в космос, перенес семикратную перегрузку на опасной машине, делал то, что еще никто никогда не делал, и все это без гарантии возвращения домой. Его голос звучал с энтузиазмом, но почти без усилий, с некоторой усмешкой.

Гленн три раза облетел вокруг нашей родной планеты со скоростью примерно 17 500 миль в час. Необычное поведение теплозащитного экрана поставило под сомнение вопрос, сможет ли астронавт безопасно вернуться с орбиты, и запланированная семивитковую миссия была сокращена всего до 4 часов и 56 минут.

Он благополучно приводнился в Атлантическом океане около острова Гранд-Терк на Багамах. Спустя два года после полета на «Меркурии» Гленн ушел из NASA в бизнес, а затем стал политиком и, в конечном итоге, был избран в Сенат США. Джон Гленн был национальным героем и непревзойденной знаменитостью. Даже если бы он не отказался от космической программы, все считали, что NASA не рискнуло бы его жизнью, позволив ему полететь снова. Никто не хотел потерять первого американского астронавта, достигшего орбиты. Эта же участь, как сообщали, постигла его коллегу, которого также любила вся страна – Юрия Алексеевича Гагарина, которому предоставилась единственная возможность совершить первую орбитальную миссию до своей безвременной гибели при авиакатастрофе учебно-тренировочного самолета в 1968 году.

Через 36 лет, 8 месяцев и 9 дней после его исторического полета, Джон Гленн собирается все повторить. В возрасте 77 лет. И я назначен его личным врачом в космосе.

Шеф астронавтов Кен «Тако» Кокрелл[186] выделяет меня на утренней планерке в понедельник, и просит немедленно зайти к нему в офис. Три года назад я уже отличился, когда начальник попросил меня зайти после еженедельного общего собрания, но на этот раз слишком рано даже мечтать о том, чтобы меня снова назначили в полет. Возможно, он попросит меня переехать в Россию на должность директора по операциям, или – что еще хуже – надеть галстук в Здании № 1 в качестве сотрудника Управления астронавтов. Последнее, вероятно, будет означать ограничения в тренировках и более длительное ожидание до следующего полета, но я готов ко всему – может быть, мне нужно некоторое время на рабочем месте, так как я чувствую, что моя летная карьера до сих пор была слишком головокружительной.

Но внезапно Тако просит меня об участии в миссии шаттла «Дискавери», намеченной на 29 октября 1998 года, о которой шепчутся все вокруг. В ней не запланировано никаких выходов в открытый космос, что несколько разочаровывает после того, как я впервые почувствовал вкус внекорабельной деятельности, но наличие на борту живой легенды, такой как Джон Гленн, является серьезным утешением. Вместо выходов во время STS-95 предполагается выполнить 83 различных научных эксперимента, включая развертывание и последующее возвращение спутника массой 3000 фунтов под названием «Спарта» (Spartan) для изучения короны или атмосферы Солнца и испытания новой системы охлаждения в рамках подготовки к следующей миссии по обслуживанию космического телескопа Хаббла.

Не могу в это поверить, поскольку с момента моего последнего полета прошел всего год. После возвращения из рейса на «Мир» я смирился с тем, что придется встать в конец очереди и долгие годы ждать следующего полета. Но так как я врач-астронавт, мне везет: мои уникальные навыки могут пригодиться в этой миссии.

Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, поскольку напоминает решение физических загадок природы вместе с Альбертом Эйнштейном, восхождение на вершину Гималаев с сэром Эдмундом Хиллари, или игру в баскетбол с Майклом Джорданом. Для астронавта это настолько увлекательно, насколько вообще возможно. Нет никого подобного Джону Гленну. Он пользуется большим уважением не только среди астронавтов программ «Меркурий», «Джемини», «Аполлон», «Скайлэб» и «Спейс Шаттл», но и во всем мире. Он 4 раза избирался в сенат и даже был серьезным претендентом на пост президента от Демократической партии в 1984 году.

Запланированы эксперименты по оценке его общего физического состояния, включая адаптацию стареющего тела к космическому полету, определение мышечной силы (будут ли мышцы атрофироваться быстрее?), выносливости сердечно-сосудистой системы, иммунной функции и режимов сна. По сути, Джон станет морской свинкой для гериатрических исследований на орбите.

Когда Джон впервые полетел в космос, он был и командиром, и пилотом, и сам себе врачом. В то время никто не знал, как орбитальный полет подействует на человека (а русские, естественно, не делились с нами какой бы то ни было информацией), поэтому на борту «Дружбы-7» была аптечка, хоть и очень маленькая: морфин от боли, сульфат мефентермина (сердечный стимулятор) от шока, гидрохлорид бензиламина от укачивания и рецимический сульфат амфетамина в качестве стимулятора (в настоящее время иногда используемый для лечения синдрома дефицита внимания и гиперактивности).

Медицинский набор «Дискавери» будет гораздо шире, поскольку на корабле с экипажем из 7 человек больше места. Кроме того, мы проведем на орбите несколько дней, а не несколько часов. Добавьте к этому огромное число биоэкспериментов с пожилым астронавтом, а также дополнительные медицинские инструменты и лекарства помимо типичной аптечки шаттла.

Хотя Джон сдает медицинские тесты с удивительными для своего возраста результатами, на всякий случай[187] у нас будет дефибриллятор и более полный набор лекарств для расширенной поддержки сердечно-сосудистой системы по протоколу ACLS.[188]

Во время STS-95 будут проведены и другие исследования, в том числе комплексный японский эксперимент с участием двух жабовидных рыб,[189] в большие полукруглые ушные каналы которых хирургически имплантированы электроды. На Земле внутреннее ухо позволяет рыбам-жабам определять, где верх, где низ, но как все будет работать в космосе, где нет заметного вектора гравитации. Японка Тиаки Мукаи, кардиохирург,[190] наш специалист по полезной нагрузке № 1, отличается яркой индивидуальностью и безграничной энергией. Она будет отвечать за рыб-жаб, которые выглядят как мордастые сомы с огромными усами. Тиаки ласково называет своих питомцев «специалистами по полезной нагрузке № 3 и № 4». Она будет следить за адаптацией «звездных рыб» к условиям запуска и невесомости, чтобы помочь лучше понять проблему космической болезни движения[191].

Когда Джон впервые заходит в новый офис экипажа, все наши в сборе. Несмотря на то, что он будет членом нашей команды, все немного потрясены и смущены. Не знаем, как правильно к нему обращаться? Чувствуя это, он сразу же говорит: «Пожалуйста, зовите меня просто Джоном, или Специалистом по полезной нагрузке № 2. Если кто-нибудь из вас скажет «сенатор Гленн», я пропущу это обращение мимо ушей!»

Он сразу же становится полноправным членом экипажа, что позволяет готовиться к полету в непринужденной обстановке. Не могу не сообщить Джону, что мне было всего 7 месяцев, когда он впервые полетел в космос, чем вызываю игривую гримасу на его лице. Также подначиваю его тем, что длительность моего выхода превышала продолжительность его первого полета в космос. К его чести, он воспринимает все это с чувством юмора.

Тиаки, которая 4 года назад уже летала на шаттле в биологической миссии STS-65, является Специалистом по полезной нагрузке № 1. Поскольку она считает рыб-жаб Специалистами по полезной нагрузке № 3 и № 4, Джон отмечает, что он просто опередил рыб в рейтингах. Это какое-то понижение в должности, но, похоже, его оно не беспокоит. Стив «Стиви Рэй» Робинсон[192], ветеран-специалист по полету и блестящий авиационный инженер – на все руки мастер из Калифорнийского университета в Дэйвисе и Стэнфордского университета, будет наблюдать за десятками различных приборов в миссии в качестве нашего командира по полезным нагрузкам, оператора роботизированного манипулятора и Специалиста по полету № 1. Он позаботится о том, чтобы мы были должным образом подготовлены для выполнения всей работы «наверху».

Я сыграю роль Специалиста по полету № 2 или бортинженера, проведу множество экспериментов, некоторые с применением роботизированного манипулятора, и буду выполнять свои медицинские обязанности. Еще одним Специалистом по полету будет новичок Педро Дуке[193] из Европейского космического агентства. Почти сразу же его называют «Хуан Гленн», в связи с тем, что вскоре он станет первым испанцем в космосе. Я снова лечу с Куртом Брауном (из STS-66), который на этот раз будет в кресле командира. Наш талантливый пилот – полковник ВВС Стив «Пинто» Линдси[194], мастер отпускать шуточки по любому поводу. «Я хотел бы поблагодарить всех маленьких людей, по чьим головам я прошел, чтобы стать тем, кем я являюсь сегодня»[195], – одна из его любимых фраз, которую он обычно произносит, поднимаясь на сцену, чтобы произнести речь. Я до сих пор не уверен в истинном происхождении его позывного в стиле «Зверинца» (Animal House)[196], но он постоянно вспоминает эпизоды из этого фильма.

Джон со страстью включается в тренировки и выполняет все порученные ему эксперименты и задачи, даже те, что связаны с кровопусканием. Поскольку он участник десятка различных тестов в области наук о жизни, определяющих, как его адаптация к космосу и возвращению на Землю может отличаться от реакции более молодых астронавтов, на протяжении всей жизни ему приходится бороться со своим страхом перед иглами (в этом я от него не отличаюсь). Из-за того, что сбор предварительных медицинских данных выливается в бесконечный ряд пробирок с его кровью, я получаю новую кличку «Граф Паразинскула». Пользуясь возможностью немного подразнить его, мысленно планирую взять с собой пластиковые вампирские клыки, чтобы сделать кровопускание на орбите чуть более веселым, по крайней мере, для меня.

Хотя участие Джона в нашей миссии кто-то ставит под вопрос, оно оказывается огромным подспорьем для NASA: публичность в подавляющем большинстве также хороша, как и наука.

Утро дня запуска 29 октября 1998 года с точки зрения стороннего наблюдателя выглядит как настоящий цирк: в Космическом центре имени Кеннеди, пожалуй, самое большое число зрителей со времен «Аполлона-11», все с нетерпением ждут возвращения Джона в космос. Присутствует также половина Конгресса США вместе с президентом Биллом Клинтоном и его женой Хиллари. Но для нас в жилых помещениях экипажей Центра ничего не меняется с того момента, как три недели назад мы отрабатывали финал генеральной репетиции запуска – «Демонстрационный тест обратного отсчета с терминальной фазой» TCDT[197]. Разница лишь в том, что мы собираемся разыграть «братьев» Гленн.

С нашей точки зрения Джон такой же новичок в космосе, как и Педро, поскольку во время своего первого полета прорву лет назад он не мог подняться со своего кресла и реально поплавать по кабине. Поэтому мы, «ветераны», спрятали в карманы на молнии наших оранжевых высотно-компенсационных костюмов LES (Launch and Entry Suits) специально подготовленные ламинированные зеленые посадочные талоны. По прибытии на площадку нас встречают офицер спецназа и вертолет «Блэк Хок», кружащий над головой. Когда мы покидаем переделанный в «Астровэн» обычный дом на колесах, нас строго просят предъявить посадочные талоны на рейс STS-95. Я до сих пор улыбаюсь от уха до уха, вспоминая, с каким неистовством два Гленна – Джон и Хуан – пытаются найти по карманам свои билеты в космос!

Сам запуск одновременно и волнует и, к счастью, проходит без приключений, за одним коротким исключением: офицер по безопасности полигона объявляет: «Радар перегружен». Это означает, что вблизи стартовой площадки находится неизвестный летательный аппарат. К тому времени отношения с Ираком очень напряжены, поэтому на мгновенье представляю, что Саддам каким-то образом смог направить на нас свой самолет. Но оказывается, это пара пилотов «Цессны» предприняла самую сумасшедшую авантюру в своей жизни – вторжение в запретное воздушное пространство над заправленным шаттлом, стоящим на старте. Представляю, как их преследовал боевой «Блэк Хок» и принуждал совершить экстренную посадку.

Как только мы благополучно оказываемся на орбите, наступает особый момент: Джон поднимается на верхнюю палубу и видит родную планету из космоса впервые почти за 37 лет. Я пытаюсь по-быстрому запечатлеть это на фото, и думаю, что могу даже разглядеть слезы в его глазах.

Между тем, в тот же самый момент на глаза моего сына слезы навернулись совсем по другому поводу: маленький Люк (ему в тот момент было год и 10 месяцев) вместе с другими членами семьи был заперт в кабинете директора в Центре управления запуском в ожидании визита президента США. Как и мне в его возрасте, ребенку просто хотелось выйти и побродить по коридорам; сидеть в офисе без движений было пыткой.

Наконец, Клинтоны прибывают и здороваются. Но когда пришло время фотографировать Люка и Гейл с президентом Клинтоном, фотограф на нервах сообщает, что пленка кончилась. Гейл делает все возможное, чтобы удержать Люка на руках в течение долгого ожидания, пока перезаряжают фотоаппарат. Но сразу после того, как снимок сделан, Люк поворачивается и бьет лидера свободного мира по руке. Оказавшись на ногах, пинает Первую Леди в голень и выбегает за дверь. Большинство людей в комнате истерически хохочут. Люк даже приходит домой с парой наклеек секретной службы.

Хотя Джон входит в «Первую семерку» астронавтов[198], его исторический полет длился всего несколько часов, и он не пытался поесть или поспать в космосе. На шаттле он согласился участвовать в эксперименте по сну, требующему спать две ночи в специальном головном уборе, снабженном электродами, фиксирующими электромагнитные волны его мозга. Участвуя в исследованиях сна, он и Тиаки носят микрофоны вместе с черными майками, в которые вшит блок фиксации, отслеживающий прочие показатели жизнедеятельности. Мне, Стиви Рэю и Пинто нужен примерно час, чтобы перед сном помочь им прикрепить электроды на голову и надеть остальное снаряжение. Затем они уходят в помещения для сна, похожие на гробы, и, чтобы ненароком не уплыть, застегиваются на молнию в спальных мешках. Они бодро носят это снаряжение во благо науки и, по сообщениям, спят достаточно спокойно. Их достойная Хэллоуина внешность, вероятно, не причиняет им неудобства во время сна, но разрушительно действует на мой отдых.

Очень хорошо, когда в экипаже один (или два) иностранных астронавта – они имеют право привезти с собой на борт одно или два специальных блюда. Педро захватил немного вкусного и острого испанского твердого сыра манчего и хотел привезти вкуснейший хамон (сыровяленый свиной окорок), но последний не прошел микробиологическое тестирование. Вклад Тиаки в наш рацион – японский кокосовый рис с карри, прекрасный запах которого разносится по всему кораблю.

Семья каждого члена экипажа выбирает песню, от которой мы просыпаемся. От моих – «Как прекрасен этот мир» (What a Wonderful World) Луи Армстронга. Но гораздо лучше однажды утром звучит спокойная песня «Лунная река» (Moon River), которую поет хороший друг Гленна Энди Уильямс. Эта песня получила премию Оскар в 1962 году[199], когда Джон впервые полетел в космос. Также я имею честь наблюдать специальное приветствие жителей Перта и Рокингема в Австралии, которые включают свет, когда мы пролетаем над ними на шаттле. Точно так же они приветствовали Джона во время полета «Дружбы-7».

Мы выполняем десятки экспериментов в герметичном лабораторном модуле под названием «Спейсхэб», стоящем внутри отсека полезной нагрузки и соединенном со средней палубой шаттла длинным туннелем. Научные открытия в области биологии растений и кристаллизации металлов прерываются на время установки «ускорителя перехода» между двумя отсеками: закрепляем тугой канат от тарзанки между двумя поручнями и, прижав ноги к катапульте, можем стартовать. Тело превращается в F-111[200] или F-18[201], покидающий палубу авианосца с катапульты. По мере выполнения миссии мы все увереннее управляем нашим «вектором тяги», хотя для одного из членов экипажа подобные полеты заканчиваются наложением швов: Стиви Рэй вплывает на среднюю палубу так, как будто ничего не произошло, совершенно не подозревая, что у него на лбу темнеет кровяное пятно и растет «третий глаз». Мы с Тиаки смотрим друг на друга, сначала с беспокойством, а затем с волнением. Нам придется стать первыми врачами, сделавшими операцию в космосе! Естественно, мы без конца подначиваем Стива, что он – отличный спортсмен. Шутки-шутками, но ему действительно нужна повязка в форме бабочки, чтобы закрыть небольшой разрыв тканей на лбу.

Результаты исследования сна показывают, что Джон спит ночью примерно 6,5 часов, что для шаттла вполне нормально, хотя ему требуется больше времени для ухода в фазу быстрого сна[202], чем более молодому человеку, а это означает, что во время путешествия у него развивается кумулятивная усталость. Кроме того, даже несмотря на то, что Джон невероятно силен и вынослив для 77 лет, при приземлении его немного тошнит. Он с трудом ходит, пока тело и внутреннее ухо[203] не приспособятся к земной гравитации.

Через 9 дней, 19 часов, 54 минуты, пройдя 3,6 миллиона миль, «Дискавери» приземляется в Центре Кеннеди во Флориде сразу после полудня 7 ноября 1998 года. Все специалисты по полезной нагрузке (включая рыб-жаб) в часы моего дежурства находились в добром здравии, и я удостоился чести быть частью команды Специалиста по полезной нагрузке № 2, добавив к его космическому резюме дополнительные 150 с лишним витков.

Когда я повзрослею, хочу быть как Джон. Он никогда не переставал мечтать.