Я подарю тебе свое разбитое сердце

Часть вторая. Стефан. Глава девятнадцатая. Мне очень жаль

Стефан

Сколько времени нужно человеку, чтобы понять ценность собственной жизни? Это вопрос, который, вероятно, беспокоит каждого из нас в разные моменты. В юности, когда все кажется легким и беззаботным, мы порой не задумываемся о том, насколько хрупок наш баланс. Мы стремимся к приключениям, рискуем, пускаемся в безумные поступки, не думая о последствиях. В такие моменты жизнь кажется бесконечной, а ее ценность — чем-то абстрактным. С возрастом, с накоплением опыта, с столкновением с трудностями и потерями приходит осознание того, что жизнь не всегда проста и справедлива. Но почему осознание ценности жизни приходит именно в такие тяжелые моменты? Почему мы не можем понять это раньше?

На то, чтобы понять, как важна моя жизнь, мне хватило всего несколько секунд.

Лейкемия.

Когда врач позвонил мне и произнес это слово, мир вокруг меня раскололся на тысячи мелких кусков. Лейкемия. Я не поверил. Слишком ненастоящее, слишком далекое от реальности, которую я знал. Это был как удар грома среди ясного неба, и вдруг вся моя жизнь зазвучала как треск разбившегося стекла. Я думал, что знаю, что такое боль. Я знал физическую боль — вывихнувшую лодыжку, сильную простуду, последние изматывающие тренировки в зале. Но то, что я испытал в тот день, было совсем иным. Это была не просто физическая боль. Это было что-то более глубокое, пронизывающее. Это была боль, пробирающаяся в самую суть, как если бы кто-то взял мое сердце и сокрушил его медленно и настойчиво, заставляя меня чувствовать каждую каплю горечи, разочарования и страха.

Я сразу рассказал обо всем родителям и дедушке. Они пытаются выглядеть оптимистично. Они говорят правильные слова, уверяют, что я выздоровею, но я вижу в их глазах то же беспокойство, что и в своих. Каждый взгляд полон любви и тревоги, и это причиняет мне такую же боль, как и телесные страдания. Я не хочу быть тяжелым бременем для них. Я не хочу, чтобы они мучились и переживали вместе со мной.

Я давно начал подозревать, что что-то не так. Иногда, когда я смотрел в зеркало, я увидел худшую версию себя. Лицо стало более худым, а глаза потускнели. И тогда, когда мне действительно было тяжело, я замечал, как на щеках выступали слезы. Я не говорю о тихом плаче. Это были рыдания, полные отчаяния, словно все мои надежды умирали вместе с этими слезами. Никогда не думал, что снова буду плакать. После смерти Адрианы, а затем любимой лошади Изи, я пообещал себе, что никто больше не увидит моих слез. Однако сейчас я вижу их слишком часто. Я держусь. Я борюсь. Но иногда, когда ночь глубока, а тьма жадно поглощает собой все светлые мысли, я спрашиваю себя: «Насколько долго я смогу это выносить?» Боль, которая разъедает меня изнутри, превращается в постоянный компаньон. Я научился жить с ней, но не смирился. Иногда она так сильна, что кажется, будто она затмевает все — каждый радостный момент, каждую улыбку.

Единственными человеком, которому я ничего не сказал, была Милисента. Я знал, что должен был бы поговорить с ней, открыться, но в этом мгновении все выглядело бы так, будто признание о моей болезни станет камнем, который я утоплю в её душе. Каждый раз, когда я смотрел на свою девочку, моё сердце сжималось от боли, и в глазах возникала тень. Я искал в её взгляде тепло, искренность, счастье — все те вещи, которые мне так дороги, которые давали мне стимул бороться за эту жизнь. Я не хотел разрушать её мир своими несчастьями, не хотел быть тем, кто затмит её радость своей болью. Я смеялся вместе с ней, ловил её взгляд, искренний, полон надежд и мечтаний. И в такие моменты я вспоминал, как чувствовал её нежные руки, как будто они могли отвести меня от этой проклятой участи. Но, к сожалению, я знал, что никто не может спасти меня от меня самого. Иногда я смотрел на себя в зеркале и ненавидел отражение. Слабый, полон страха, прячущийся за маской, которую я так искусно создавал. Иногда боль становилась невыносимой, и мне казалось, что она вот-вот вырвется наружу, откроет все мои тайны, но я снова сжимал кулаки и прятал её, как зловещий секрет.

Я просто не хотел, чтобы Милисента смотрела на меня, как на умирающего, чтобы в её глазах не появлялся страх и жалость. Я предпочитал оставаться для неё тем, кто я был, даже если эта маска трескалась от давления. В конце концов, я не мог отнять у неё право на счастье — даже если оно было кратковременным. И так я остался в тени, постоянно тоскуя по истине, которую боялся высказать, в то время как мой мир медленно распадался на кусочки. Я не знал, что будет дальше, но одно я понял точно — моя боль была не только физической, но и глубоким душевным страданием, которое преследовало меня в каждом дыхании. Я был заперт в клетке своего молчания, и в этой тишине одиночество становилось моим самым верным спутником.

Я прилетел в Берлин два дня назад. И только сегодня я иду в больницу. Остановился в съемной квартире. Мрачной, холодной и пустой. Мы списывались с Милс каждый день, а по вечерам разговаривали по видеосвязи. Она закрыла свой лжебольничный и начала ходить на занятия в университете, а завтра у нее будет первый рабочий день в ветклиннике. Мельком я увидел Валери, когда она была у нее в гостях. Они выглядели счастливыми и веселыми, поэтому мне стало немного легче.

Погода в городе была ужасная. Берлин погружался в мрачную и ледяную бездну. Небо, затянутое густыми, свинцовыми облаками, казалось, выдавало последние остатки света, который стремился ускользнуть от неумолимого холода. Остроты зимы еще не было, но зябкие ветра зашевелили желтые и коричневые листья, упрямо цеплявшиеся за истощенные деревья, словно пытаясь задержаться на их ветвях как можно дольше. Ветер завывал в пустых переулках, проникая в каждую щель. Я шел вдоль улиц в сторону больницы, где меня уже ждали. Воздух был пропитан сыростью, а дыхание превращалось в облачка пара, исчезающие в небытие. По городским улицам медленно бродили завывающие тучи, словно призраки, ищущие укрытие от надвигающейся зимы. Обшарпанные здания стояли мрачными стражами, их краска выцветала под влиянием дождя и ветра, а окна смотрели на мир с бесчувственными взглядами, полными тайны и одиночества. Бродяги, завернувшиеся в потертую одежду, сидели на мостах, их лица отражали бремя холодного времени и одиночества, что заполнило каждый уголок в преддверии зимы.

Я шагал по коридорам больницы, стараясь не обращать внимания на звуки, которые сопровождали меня. Тиканье часов, тихие разговоры медсестер и редкие вздохи пациентов создавали атмосферу, будто все вокруг ожидали чего-то — неизбежного, невысказанного. Каждый шаг давался мне с трудом. В ногах чувствовалась тяжесть, я словно шел по густому сладкому янтарю, который медленно затягивал меня в непроглядную глухую тьму.

Сейчас я сидел в белом, стерильном помещении, где запах дезинфицирующих средств смешивался с настойками из лекарств. Я чувствовал, как в груди вздымается ледяной комок отчаяния. Тишина коридоров выглядела обманчивой. В ней скрывались сотни историй, каждый пациент, каждое лицо рядом со мной переживало свою битву. Мы все здесь искали одно: жизнь. Каждый из нас склонял голову перед нечеловеческими испытаниями, искал ответ на вопрос — что значит быть живым.

— Добрый день, мистер Феррар! — в кабинет вошел высокий мужчина, облаченный в белый халат. Врач средних лет пожал мне руку, а затем сел напротив, складывая ладони в замок. — Меня зовут Корнард Бэрроуз, я буду Вашим лечащим врачом. Итак, как Ваше самочувствие?

— Здравствуйте, сейчас нормально. Мы модем перейти сразу к сути, пожалуйста.

Мужчина нахмурился, его губы сжались в одну тонкую линию, а костяшки пальцев побелели — настолько сильно он сжимали руки. Тем не менее он кивнул, откинувшись на спинку кожаного кресла.

— Что ж, хорошо. У Вас острая миелоидная лейкемия она же ОМЛ. Это злокачественное заболевание, которое возникает в результате аномального роста и размножения миелоидных клеток. Тех клеток, которые отвечают за образование различных типов крови, включая эритроциты, тромбоциты и некоторые виды белых клеток. Острая миелоидная лейкемия относится к группе острых лейкозов и характеризуется быстрыми и агрессивными проявлениями. Причины возникновения и факторы, способствующие развитию заболеваний могут быть разными, например, химические вещества, воздействие радиации, инфекции, возраст или генетическая предрасположенность. Вы уже сдали все анализы, однако мы хотим сделать повторную миелограмму. Это лабораторный метод исследования, который позволяет оценить состояние костного мозга и его клеточный состав. После нашего разговора у Вас возьмут анализ крови. Теперь давайте поговорим о плане лечения. Все анализы и оценка Вашего здоровья у нас есть, так что в ближайшие дни начнем индукционную терапию. Индукционная терапия острого миелоидного лейкоза — это первый этап лечения, целью которого является достижение полной ремиссии заболевания, то есть устранение лейкемических клеток из крови и костного мозга, а также восстановление нормального кроветворения. Обычно используется комбинация из двух основных препаратов: цитарабин — он обычно вводится в виде внутривенной инфузии и антрациклин, например, даунорубицин, который также вводится внутривенно. Схема лечения: цитарабин: 100–200 мг/м² в сутки, внутривенно в течение 7 дней, даунорубицин: 60–90 мг/м², введенный в первые три дня химиотерапии. Что касается времени, то обычно это продолжается в течение 4–6 недель, включая период восстановления после химиотерапии. Далее мы проведем оценку ответа на терапию, чтобы оценить реакцию на индукционную терапию с помощью анализа крови и повторной биопсии костного мозга. Делается обычно через 7-28 дней после завершения индукционной терапии. Далее консолидационная терапия. Основная цель консолидационной терапии — предотвратить рецидив заболевания и обеспечить долговременную ремиссию. Обычно этот этап лечения включает в себя разные схемы химиотерапии, а в некоторых случаях — трансплантацию стволовых клеток. Обычно в основе консолидационной терапии также лежит цитарабин, иногда в высоких дозах, и возможно добавление других препаратов. В редких случаях может потребоваться поддерживающая химиотерапия или использование различных препаратов для снижения риска рецидива. Ну а затем просто наблюдаем. У Вас есть какие-нибудь вопросы касательно лечения?

План лечения был передо мной, и моя жизнь мчалась по непростому пути. Я внимательно слушал врача и с каждым его словом мое отчаяние становилось все сильнее.

— Сколько времени займет лечение целиком?

— Примерно 2–3 месяца. Это в идеале, и если не будет никаких осложнений. Вы молодой, а возраст очень важен. У Вас начальная стадия, поэтому я уверен, что все будет хорошо, мистер Феррар, — он чуть улыбнулся, а затем позвонил медсестре, попросив ее зайти в кабинет. — Итак, желательно в ближайшие дни Вам перебраться сюда, Ваша палата уже готова.

Через несколько минут в кабинет зашла молодая девушка не больше двадцати пяти лет. Она мило нам улыбнулась, а затем достала папку с ручку и начала что-то записывать.

— Да, мистер Бэрроуз?

— Линда, проведите Стефана в лабораторию и возьми у него кровь, а затем покажи его палату, — мужчина повернулся ко мне. — Если у Вас больше нет вопросов, Вы можете идти.

— Я готов лечь в больницу уже сегодня. Единственное мне нужно съездить на всеми вещами.

— Без проблем, мистер Феррар, но сначала сдайте кровь.

— Хорошо.

Мы поднялись с места и пожали друг другу руки.

— Я в больнице каждый день с семи утра до девяти вечера. Можете заходить ко мне в любое время, если понадобится какая-нибудь помощь или появляться вопросы.

— Мне обязательно сбривать волосы?

— Выпадение волос является распространенным побочным эффектом химиотерапии от лейкемии, но не у всех пациентов оно наблюдается. Вероятность выпадения волос и степень его выпадения зависят от типа химиотерапевтических препаратов, дозировки и индивидуальной реакции пациента. После начала лечения волосы могут начать выпадать неравномерно, что может вызывать дискомфорт, а сбривание помогает избежать этого. Смотрите на свое усмотрение, но я бы посоветовал сбрить. Однако, это Ваш выбор.

— Я понял, спасибо.

Мужчина кивнул, а затем медсестра проводила меня в лабораторию. У меня взяли несколько пробирок крови, а затем дали бутылку воды, чтобы восполнить потерянную кровь и предотвратить обезвоживание. Девушка сделала несколько пометок в журнале, а после показала, где находится моя палата.

— Прошу, мистер Феррар, Вы можете оставить свои вещи здесь, — девушка улыбнулась. — С пяти до шести у нас ужин, так что постарайся к этому времени вернутся.

— Спасибо, — произнес я, кладя свою небольшую спортивную сумку на кровать.

— Меня зовут Линда Джексонс, ко мне Вы тоже можете обращаться по любым вопросам. Я буду выдавать Вам препараты, а еще могу провести экскурсию по больнице, показать столовую. На первом этаже есть вендинговые автоматы и кофемашина, однако чтобы спуститься туда сначала нужно предупредить нас. А еще…

У меня зазвонил телефон, поэтому девушка стихла. Я взяла телефон и, увидев, имя своей девушки, улыбнулся.

— В общем, чтобы к шести часам Вы были здесь. Когда приедете отметьтесь в журнале на стойке, — девушка еще раз улыбнулась, а затем удалилась.

Я несколько секунд переваривал ее речь, а затем поднял трубку. Сразу услышал слабое дыхание Милс, а после ее нежный голосок.

— Стефан, привет! Не отвлекаю?

— Никогда. Как твои дела, милая?

— Неплохо, только вышла из университета. Валери пытается затащить меня в кино, но я чертовски устала и хочу отдохнуть.

— Но Мили, я ждала этот фильм два года! — я услышал на заднем фоне голос Холл. — Передай этому засранцу от меня привет.

— Передай ей, что я все слышу, — смеясь, произнес я.

— Ой, Валери будь тише! И не называй его засранцем! — грозно произнесла Гринграсс, однако уже через секунду я слышал их смех. — Как у тебя дела?

— Неплохо. Сегодня заезжал на фирму, сейчас поеду домой разбираться с бумагами.

— Ты так много работаешь, Стефан, не забывай отдыхать. Кстати, ты записался к врачу?

— Да, дорогая, не переживай. Через несколько дней меня ждут на приеме.

— Хорошо, обязательно сообщи, что там с анализами.

— Хорошо.

— Наше такси приехало, я наберу тебя вечером. Целую!

— И я тебя, Милс.

Гудки. Тишина.

Будь счастлива, милая. Просто будь счастлива…

Как я и обещал ближе к шести часам я приехал в больницу уже со всеми нужными вещами. В здании наш этаж шестой. Меня встретила Линда сразу как только я вышел из лифта. Отметился в журнале и начал раскладывать вещи. Сама палата толком ничего из себя не представляла. Обычная комната в квартире. Небольшая по размерам, но в ней было все необходимое: кровать, тумба, комод для одежды, раковина, туалетный столик, стул, а на стене висит небольшой телевизор. Я переоделся в больничную одежду, и мы с медсестрой отправились на обещанную ею экскурсию. Она показала мне, где находится ванная комната, туалет, столовая, зона отдыха, все кабинеты и еще две лаборатории. Все это сопровождалось непринужденным разговором и слабым смехом. Наверное, она хотела отвлечь меня от мрачных мыслей, что заполнили мою голову. Или хотела отвлечься сама, ведь каждый день видеть людей, борющихся за свою жизнь — очень тяжело. Как бы то ни было у нее немного это получилось.

Девушке было двадцать четыре. В подростковом возрасте она пережила страшный опыт — ее отец умер от рака головного мозга, поэтому с того дня она решила, что хочет быть связанной с медицинской сферой.

— Я никогда не хотела быть именно врачом. Если честно, я не переношу вид крови, а операции и подавно. Но мне нравится быть медсестрой. Я люблю ухаживать за людьми, дарить им поддержку и заботу, вселять в них уверенность и надежду. Многие из пациентов приезжают к нам совсем одни. У них никого нет, им одиноко, и тогда мы становимся их семьей. Теми, в ком они нуждаются.

— Тебе не тяжело так часто видеть смерть?

Линда оступилась и с печалью в глазах посмотрела на меня. Мой вопрос ее явно расстроил.

— Я стараюсь не думать об этом, Стефан. Смерть — неизбежная часть жизни. Мы все знаем, что однажды наш час наступит. Но это не делает ее менее болезненной. Каждый раз, когда я теряю пациента, я чувствую, что частичка меня тоже умирает. Я видела, как родители прощаются со своими детьми, как супруги прощаются со своими любимыми, как друзья прощаются с друзьями. Я видела, как надежда превращается в отчаяние, а жизнь — в ничто, — на ее глаза навернулись слезы и, черт, это так меня задело, что мне самому было тяжело сдерживать свои эмоции. — Смерть оставляет свой отпечаток на каждом, кто ее переживает. Она может сделать нас сильнее, но может и сломать нас. Она может научить нас ценить жизнь, но может и лишить нас всякого смысла.

— А сама ты думала о смерти?

— Да, много раз. Я не знаю, что ждет меня после смерти. Я не знаю, есть ли рай или ад. Но я верю, что смерть — это не конец. Это просто переход в другое состояние бытия. Я надеюсь, что когда мой час наступит, я смогу встретить смерть с миром в сердце. Я надеюсь, что смогу оглянуться на свою жизнь и сказать, что я прожила ее в полной мере. Ну а пока я буду продолжать бороться за своих пациентов. Я буду продолжать дарить им надежду и облегчать их страдания, потому что даже в присутствии смерти есть жизнь. И я верю, что каждый заслуживает того, чтобы прожить свою жизнь с достоинством и миром. У тебя есть девушка?

— Да, — я кивнул.

— Тогда ты вдвойне должен бороться. Бороться для себя, для нее, для своих родителей и друзей. Не дай болезни сломить тебя!

До моей палаты мы дошли в тишине. Девушка принесла мне разогретый ужин, а затем оставила в покое до следующего утра.

Я буду бороться. Буду, потому что мне есть ради кого.