Я подарю тебе свое разбитое сердце

Глава двадцатая. Первый месяц

Стефан

Каждый человек хоть раз в жизни задумывался о смерти. В мгновение ока мы можем потерять близких, друзей, тех, кто был нам дорог. Эти потери оставляют глубокие раны в наших сердцах, вызывая чувство одиночества и безысходности. Мы начинаем осознавать, что жизнь хрупка, как стекло, и каждый момент может стать последним. Грусть охватывает нас, когда мы вспоминаем о тех, кто ушел. Их улыбки, смех, разговоры — все это становится лишь воспоминанием, которое с течением времени может блекнуть, но никогда не исчезнет полностью. Мы часто боимся смерти, ведь она неизвестна. В нашем сознании она ассоциируется с темнотой и пустотой. Мы стремимся найти смысл в жизни, создать что-то значимое, оставить след. Но каков этот след, если он исчезает с нашим уходом? Эти размышления порождают тревогу и грусть, заставляя нас задаваться вопросом: действительно ли мы живем так, как хотели бы? Она также напоминает нам о том, что каждый миг важен, что нужно ценить простые радости — утренний кофе, теплый взгляд любимого человека или тихий вечер в кругу семьи. Мы начинаем осознавать, что настоящая красота жизни заключается в её мимолетности. И хотя мысли о смерти могут вызывать страх и печаль, они также могут служить стимулом для того, чтобы жить более полно и осознанно.

Я находился в больнице уже две недели. С каждым днем мое состояние ухудшалось. Я смотрю в зеркало и вижу отражение, которое когда-то было мне знакомо. Теперь это лишь тень самого себя. Моя кожа стала бледной, почти прозрачной, как будто свет не может пробиться сквозь нее. Синие венки проступают на запястьях и шее, напоминая о том, что внутри меня происходит что-то ужасное. Мои волосы — это еще одна жертва этой борьбы. Я всегда гордился своей шевелюрой, но теперь она редеет, и я чувствую себя уязвимым, словно потерял часть своей идентичности. Я стараюсь не думать о том, как выгляжу, но каждый раз, когда я провожу ладонью по волосам, а затем вижу волосы на ее внутренней стороне, мое сердце в ужасе замирает. Усталость пронизывает меня до костей. Даже простые вещи, такие как подняться с кровати или пройтись по комнате, становятся настоящим испытанием. Я чувствую, как каждая клетка моего тела сопротивляется, как будто она говорит мне: «Достаточно». Время от времени меня накрывает волна тошноты — побочный эффект лечения, которое должно было спасти меня. Я стараюсь не поддаваться этому чувству, но оно приходит и уходит, оставляя меня истощенным и подавленным. Когда я разговариваю с родителями по видеосвязи я вижу в их глазах беспокойство и страх. Они пытаются быть сильными для меня, но я чувствую их боль. Мне тяжело смотреть на их лица, полные надежды и тревоги. Я не хочу быть обузой, но порой кажется, что вся жизнь вращается вокруг меня и моего состояния.

Еще я очень много думаю о Милисенте. Прошло несколько недель с тех пор, как мы в последний раз виделись. Кажется, это было целую вечность. Я помню, как она смеялась, как светились её глаза, когда мы просто сидели рядом, не говоря ни слова. Теперь это кажется недостижимой мечтой. Я смотрю на её фотографии на телефоне, и сердце сжимается от боли. Как будто в каждой из них заключена часть меня, которую я больше не могу вернуть. Я пытаюсь отвлечься: читаю книги, смотрю фильмы, разговариваю с Линдой и другими пациентами, но всё это лишь временное утешение. Внутри меня пустота, которую ничто не может заполнить. Я скучаю по её голосу, по тому, как она шутит, по её теплым рукам, которые всегда знали, как успокоить. Вечерами я часто выхожу на улицу и смотрю на звезды. Они напоминают мне о нас — о том, как мы мечтали вместе, о том, как загадывали желания под ночным небом. Я закрываю глаза и представляю её рядом. Иногда мне кажется, что я слышу её смех вдалеке. Но стоит мне открыть глаза, как реальность снова накрывает меня волной одиночества. Я знаю, что нам нужно пережить это время разлуки, ведь оно в сравнении с пятнадцатью годами является мелочью, но мысли о том, что впереди ещё несколько месяцев ожидания, давят на меня. Я хочу вернуться к ней, хочу снова чувствовать её рядом. Я надеюсь, что когда мы снова встретимся, все эти мучительные дни будут стоить того. Надеюсь, что смогу обнять её так крепко, как никогда прежде, и сказать всё то, что не успел сказать. Я держусь за эту надежду — она моя единственная опора в этом бесконечном ожидании. Мы часто переписываемся, много разговариваем по телефону и пару созванивались по видеосвязи, но сейчас я понимаю, что вскоре не смогу пользоваться этой возможность, потому что в ближайшие дни мне нужно будет сбрить волосы. Я не хочу, чтобы она видела меня таким. Хотя понимаю, что это неизбежно, так как после окончания химиотерапии, когда я вернусь, максимум, что у меня будет — очень короткая стрижка, если это вообще можно будет назвать стрижкой.

Милс рассказывает мне о своих днях, и я радуюсь за нее. Радуюсь, потому что ее жизнь остается такой же стабильной, как и была раньше. В ее жизни есть любимые люди, любимая работа и хобби, которым она посвящает свободное время. Она никогда не останавливается на достигнутом и всегда ищет новые пути для роста. Это вдохновляет меня работать над собой, стремиться к большему и не бояться перемен. Я вижу, как она упорно трудится ради своих целей, и это наполняет меня гордостью. я люблю ее за то, что она просто есть. За ее улыбку, за те моменты тишины, когда мы просто сидим рядом, за все приключения, которые мы пережили вместе. Она — моя поддержка, мой спутник и моя любовь. И я надеюсь, что смогу сделать ее такой же счастливой, как она делает меня.

— Мистер Феррар, у меня все готово, — в палату вошла Линда.

Сегодня она заплела косы. Значит, кого-то не удастся спасти. Обычно ее светлые, почти белоснежные волосы спадали на плечи мягкими волнами, переливаясь на солнце как золотистый шелк. Но когда она заплетала косы, это означало, что в болезнь брала над кем-то вверх. Не знаю, можно ли это назвать традицией, но она рассказала, что делает так с первого дня работы. Почему именно косы? Я не знаю.

— Мы же договаривались, что будем обращаться друг к другу на «ты», — подметил я, вставая с постели.

Ее губы дрогнули, а сама она еле сдерживала слезы. Никогда не смогу понять, как с таким ранимым сердцем она работает в отделении, где несколько раз в неделю умирают люди.

— Помню, но этого мне не позволяет профессиональная этика.

— В первый мой день тебе этика не мешала, — тихо рассмеялся я.

— Пф! Ладно, садись, — она кивнула на стул напротив туалетного столика.

Я сделал как она сказала. Девушка включила машинку для стрижки волос и медленно начала возить ей по моей голове. В отражении зеркала я видел как мои волосы падают на пол большими прядями. Звуки машинки становятся все громче, и я закрываю глаза. Каждый новый проход машинки напоминает мне о том, что я борюсь. Борюсь за свою жизнь, за возможность снова увидеть мир таким, каким он был до всего этого. Когда последний кусочек волос падает на пол, я открываю глаза и смотрю на свое отражение. Да, это я — изменённый, но всё ещё тот же человек.

— Готово, — Линда положила машинку на стол, а затем взяла веник и начала сгребать волосы в савок. — Как ощущения?

— Странные, — я провел рукой по лысой голове.

— Ничего, привыкнешь.

Я молча кивнул головой. Сел на кровать и просто смотрел на блондинку. Она выглядела так, словно хотела выговориться, но не хотела навязываться. Тем более с чужими проблемами. Мне здесь так скучно и одиноко, что я был готов на все, поэтому окликнул ее. Она подняла на меня свои голубые глаза и заморгала, стараясь прогнать слезы.

— Вы с ним не знакомы, — начала она. — Он у нас уже второй раз. первый был год назад, а потом у него случился рецидив. Его зовут Спенсер, у него был рак головного мозга, а еще периодические проблемы с памятью. Он часто называл меня своей внучкой и…, — Линда поджала губы. — Мне так его жаль. У него есть только сын, который повесил на него уйму кредитов. Ни разу не приходил навестить его, спросить, как его самочувствие. Он только звонил и требовал денег. Каждый божий раз одно и тоже. А сегодня, когда я пришла ставить ему капельницу… Он уже не дышал. Его глаза были открыты, а в них пустота.

Метла выпала из ее рук, а из глаз потекли слезы. Я встал с кровати и в ту же секунду оказался рядом с ней. Обнимать ее было неуместным, поэтому просто положил свои руки на ее хрупкие плечи, хотя понимал, что ничего этим не добьюсь. Мне просто хотелось поддержать ее, дать понять, что она не одна, как она дала понять это мне.

— Почему люди так жестоки со своими близкими…

В этот момент я задумался: либо у нее слишком огромное и ранимое сердце, либо у нее у самой не все так гладко с семьей. Ее чувствительность делает ее эмпатом: она способна ощущать эмоции других, сопереживать и страдать вместе с ними. Думаю, это качество может быть как благословением, так и проклятием. С одной стороны, она может быть надежной опорой для тех, кто нуждается в поддержке, проявляя искреннюю заботу и понимание. С другой стороны, ранимость может приводить к эмоциональному выгоранию.

— К сожалению, не все люди хорошие.

Внезапно в палату вошла другая медсестра. Взрослая женщина старше сорока с ярко-оранжевыми волосам и слишком уж красной помадой. Она с интересом рассматривала картину, которую застала. Линда сразу отстранилась от меня и подняла метлу.

— Ох-ох-ох, что за прелесть, — женщину эту явно повеселило. — Линда, детка, ты же знаешь, что тебе запрещено вступать в отношения с пациентами?

— Это не то что что Вы подумали, Кларисса, — пролепетала девушка.

— Да неужели?

Взгляд медсестры переметнулся на меня. Вероятно она думала, что я начну оправдываться, но мне не за что оправдываться. В моем сердце только Милисента и никто другой не сможет занять ее место. Линда, конечно, хорошая девушка, но она мне как младшая сестра, которую я потерял в детстве.

— Заканчивай тут. Корнард всех собирает в своем кабинете. Нужно же что-то делать с этим стариком из пятой палаты, — она собиралась закрыть дверь. — Одной проблемой меньше…, — шепотом добавила она.

— Мистер Шен не был проблемой!

Линда пришла в ярость, но на ее комментарий женщина только тихо рассмеялась, а затем все же ушла. Она повернулась ко мне и с виноватым видом посмотрела на меня.

— Мне пора.

Она затопталась на месте, но все же пошла к выходу. В последний момент, когда ее рука уже накрыла дверную ручку и собиралась повернуть, я окликнул ее.

— Не вини себя в его смерти. Вы сделали все, что могли. К сожалению, даже врачам не всегда подвластна смерть.

Она всхлипнула, а затем ушла.

Следующие несколько дней проходили спокойно, пока до меня не дошли слухи о нас с Линдой. Нас обсуждали и пациенты, и персонал. Я заметил это случайно, когда возвращался с процедуры. Две другие медсестры говорили сначала обо мне, а потом о ней. Я не придавал этому значения, вообще-то мне даже было все равно, пока через неделю я не услышал разговор Линды с той самой женщиной, которая нас застала. Клариссой.

— Девочка, не совершай одни и те же ошибки. Забыла, что было после смерти Люка?

— Мы с Люком были больше, чем пациент и врач. И Вам это известно!

— Да плевать мне. Неизвестно, как долго продержится этот. Не стоит снова разбивать себе сердце из-за смазливого личика, которому Бог знает, сколько осталось.

— Во-первых, все совсем не так. Во-вторых, не Вам раздавать мне советы, — девушка развернулась и направилась в мою сторону. Я стоял на углу, поэтому она меня не видела, но я знал, что столкновение неизбежно. — И в-третьих, прекрати вести себя как долбанная стерва.

Женщина ахнула, явно не ожидая, что Линда может себе позволить подобные выражения в свой адрес. В этот момент меня наполнила за нее гордость. Как и предполагалась, наши взгляды с девушкой пересеклись, но она прошла мимо меня, а я пошел своей дорогой в сторону столовой.

Следующим вечером, когда Линда заносила мне лекарства, она вела себя осторожно и тихо, словно хотела быть всего лишь тенью. Мне было ее жаль, потому что работать в коллективе, где каждый второй говорит о тебе, должно быть, отвратительно. Из этих слухов я понял одно: она влюбилась в пациента, который погиб. Так ли это на самом деле или же это всего лишь сплетни я не знал. Когда я выпил таблетки, она неловко взглянула на меня, а после сжала губы.

— Ты должен знать, что ты мне не нравишься, — произнесла светловолосая.

— Что, прости? — я опешил.

Честно говоря, я совсем и не думал, что у нее есть ко мне какие-то чувства.

— Я знаю, что ты слышал как Кларисса говорила про Люка. Да, он был нашим пациентом, но нас с ним связывало большее, правда, — она тяжело вздохнула. — Он умер год назад. У него тоже был ОМЛ, мы были вместе семь лет. Когда мы познакомились нам было по шестнадцать. Когда у него обнаружили рак, его положили в эту больницу и буквально через неделю он умер. Кларисса знала, что мы были вместе еще до его болезни, но она выставила все так, будто я завела роман с пациентом в первый же день. Меня даже хотели отстранить от работы и перевести в другое отделение, но мистер Бэрроуз вошел в мое положение, он выслушал меня и оставил здесь. По слухам между ним и Клариссой когда-то был роман, но через какое-то время он отверг ее, а когда он принял мою сторону, а не ее, взбесилась и возненавидела меня. Как-то так.

— Мне жаль, что в твоей жизни был такой тяжелый опыт, Линда, ты очень сильная девушка, — искренне ответил я на ее откровения.

— Просто я не хотела, чтобы и ты поверил в эти сплетни. Ты хороший, правда, но не мой, — она улыбнулась, намекая на Мили. — Тебе уже пора ложиться спать. Завтра у нас развлекательный вечер, приходи.

— Развлекательный вечер? Что это?

— Оу, тебе до сих пор ничего не рассказали? Развлекательный вечер — это день. когда мы все собираемся в холле и разговариваем.

— И все?

— Да, и все. Я называю этот вечер не развлекательным, а душевным или семейным. Я уже говорила тебе, что здесь не у всех есть близкие люди, поэтому их семьей становимся мы, врачи, медсестры и такие же пациенты. Так ты придешь?

— Да, приду.

В этот момент зазвонил мой телефон. На экране высветилась фотография Милисенты. Линда пожелала мне спокойной ночи и вышла из палаты, а я принял вызов.

— Привет, милая, как ты?

На той стороне послышалось шуршание, а затем я услышал голос своей девушки.

— Привет, Стефан! Ты даже не представляешь, насколько сильно я соскучилась.

Очень даже представляю…

— Я тоже, Милс. Что нового?

— За четыре часа ничего нового не произошло. Только пришла с работы. Сегодня у нас была экстренная операция. Представляешь, к нам привезли лося! У малыша были переломаны все четыре лапы и было внутреннее кровотечение. Мы еле спасли ему жизнь. Каким-то образом он покинул территорию парка и в итоге его сбил грузовик. Никогда я еще не видела столько крови. Операция длилась пять часов…

— Ты большая молодец, милая, я невероятно тобой горжусь!

— Включи камеру.

— Что?

— Я говорю включи камеру! Я не видела тебя уже почти неделю.

— Милс, я сейчас немного занят. Давай созвонимся по видеосвязи завтра, хорошо?

Тишина. Девушка молчала, и меня это сильно напрягало. Мне не хотелось ее расстраивать, но я не могу показать ей свою лысую голову, потому что как мне это оправдать?

— Ты тут?

— Да, просто…, — тихий всхлип.

— Что такое? — я насторожился.

— Я безумно скучаю, Стефан… Мне тебя так не хватает…

— О, Мили…, — на мои глаза навернулись слезы. — Я тоже скучаю.

— Прошел всего месяц, сколько ты еще будешь в Германии?

Я сам хотел бы знать ответ на этот вопрос…

— Месяц точно. Может полтора…

— Полтора?! Может мне к тебе приехать? Например, на выходные? Покажешь мне город.

— Мили, у меня правда много работы. Я даже не всегда дома ночую, чаще всего остаюсь в зоне отдыха на фирме.

— Ты что-то скрываешь.

Я опешил.

— Глупости.

— Стефан, что случилось?

— Ничего.

Ничего, если не учитывать, что сейчас я боюсь за свою жизнь.

— Точно?

— Да. Разве что, я тут собираюсь сменить имидж. Ты не против, если я сделаю новую прическу?

— Ого, какую?

— Ну не знаю… Подстригусь налысо?

Несколько минут была тишина, а затем я услышал ее звонкий смех.

— О боже, Стефан! Ну и шутки! Можешь делать со своими волосами, что угодно, но даже не думай остригать такие шикарные волосы, понял? — она продолжала смеяться, подумав, что я шучу. Однако ничерта это была не шутка. — Ладно, уже поздно. Я люблю тебя, Стефан. Завтра видеозвонок, ты обещал!

— Хорошо. Сладких снов, милая.

— Целую!

Шуршания. Тишина. Она повесила трубку.