Марина
«Ты всего лишь избалованная кукла. Я не собираюсь тратить нервы и время на пустышку. Ты. Не нужна. Мне».
На пустышку.
Не нужна.
Весь день эти слова так и звучали в ушах. Слова сказанные им перед тем, как сбросить меня с себя и уйти. Просто взять и уйти.
Я пыталась держаться. Пыталась делать вид, что ничего не случилось, что наш разговор ничем путным не окончился, но сил улыбаться было всё меньше и меньше. Мне не хотелось думать, не хотелось дышать, говорить. Я чувствовала себя… пустой.
Может, я действительно пустышка? Что во мне есть интересного? Любовь к книгам? Манеры? Воспитание? Да кому это надо?! У меня даже рот вовремя не затыкается!
Уткнулась в подушку, комкая её в кулаках, и закричала, давая волю слезам и переходя в истеричные рыдания. Как же мне больно! Хочется вырвать сердце и душу, чтобы больше никогда не чувствовать ничего!
— Рина, Господи! Что случилось?
Кристина. Я не слышала как она вошла, а когда почувствовала её руки на плечах, то и вовсе завыла от осознания собственной ничтожности. Я не нужна ему! Не нужна! Ненавижу! Всех ненавижу! Себя ненавижу! И жить больше не хочеться! Почему? Почему всё так? Он всё для меня! Все! Неужели этого мало!
— Риночка. Прошу тебя, скажи в чём дело?
— Он отказался, — выплюнула, не заботясь о том, как выгляжу при этом. — Сказал, что я н-не нужна ему!
Кристина легла рядом, обнимая и успокаивая меня, но от этого чувствовала себя ещё более паршиво.
— Всё образуется, вот увидишь, Марин. Всё будет хорошо.
Не будет. Ничего не будет. А её слова вызвали только очередной приступ слез. Дикая боль и тоска сковали меня изнутри, выжирая острыми зубами абсолютно всё. Больше я никогда не смогу поговорить с ним, прикоснуться к нему, увидеть его. Он просто выбросил меня из своей жизни! Как ненужный мусор! Как… куклу!
Ну ничего. Я снова поднимусь с колен. Склею себя из осколков что ещё остались где-то внутри и научусь жить дальше. А его забуду. Навсегда. Но всё это будет завтра, а сегодня я хочу утопиться в собственной боли. Хочу отдаться ей, чтобы раз и навсегда запомнить что любить нельзя. Что это чувство уничтожает всё на своём пути, словно коррозия. Съедает тебя, не оставляя даже пыли, и ты ничего не можешь изменить. Чувствуешь себя грязью, не достойной, не заслуживающей…
Не заслуживающей его любви.
Смотря на нас со стороны, я понимала что выгляжу полной идиоткой. Лью слёзы потому что взрослый мужик не захотел иметь ещё больше хлопот с восемнадцатилетней девочкой. Решил, что это всего лишь детская влюбленность, и она пройдёт. Вот только в свои восемнадцать лет знаю что такое влюбленность, а что такое любовь, и я испытываю не просто увлечение, кайфуя от его внешности. Мне важен он сам! Мне важно что с ним всё в порядке! Важно что он думает. Важно его мнение. Мне важно то, что нельзя потрогать или увидеть! Это ведь и есть любовь! Желание заботиться, дарить свою нежность, переживать.
Только ему это не надо.
Лишь спустя три часа я успокоилась. Слёзы продолжали литься, а боли стало столько много, что казалось, будто она заполнила меня всю, но сильные приступы прекратились. Однако противная часть меня всё еще надеялась, что он вот-вот войдёт и скажет что ошибся, что принял неверное решение и хочет быть со мной. Очень слабая часть меня всё ещё верит в хороший конец.
— Знаешь, я тебе даже завидую, — неожиданно произнесла Кристина, удивляя меня.
— Чем?
— Ты смелая. Не побоялась открыться, а я вот всё молчу и молчу.
Я повернула к ней голову, насколько это позволяло наше положение.
— Почему?
Она поднялась на локте и пожала плечом.
— Привыкла. Я с шестнадцати лет это скрывала и, кажется, уже не знаю как иначе. Все думаю что, вот, сейчас! Пора! Но не могу. Боюсь. А теперь поздно. Если он и захочет быть со мной, то только из-за ребёнка.
Я медленно села, убирая прилипшие локоны с лица. Почему она мне это говорит? Поизеваться хочет? Позлорадствовать? Я не понимаю. Что ж. Огорчу её. Мне плевать что она испытывает к Илье. Боже, они ещё и переспали!
— Ты должна рассказать ему. Это не честно по отношению к Илье.
Она нахмурилась.
— Причём здесь Илья? Я о Владе говорю.
Господи, какой стыд!
— Прости, я… У меня в голове всё смешалось. Моя боль, твоя… Погоди. Ты беременна?
Она тихо рассмеялась и кивнула.
— Это так… здорово! — воскликнула я, всё ещё приходя в себя. — Это потрясающе! А кто будет? Мальчик? Девочка?
— Я не знаю. Срок ещё слишком мал.
— Вау! Ребёночек! Я так за тебя рада! Ты станешь мамочкой!
Я безумно любила детей. Особенно таких маленьких. Всегда мечтала о большой семье и иметь хотя бы трёх сыновей.
— Да, и эта мамочка снова хочет жрать. К концу срока я точно слонами питаться буду!
— Идём тогда на кухню! Тебе нельзя голодать! Идём!
Спускаясь вниз, я всё расспрашивала её и расспрашивала. Какие имена она выбрала, есть ли уже детская, купили ли игрушки. Вопросы лились из меня рекой, и я абсолютно не щадила Кристину. Я хотела знать всё, но не касалась отца. Мне меньше всего хотелось говорить о мужчинах, а дети — тема бесконечная.
Мы долго смеялись, шутили, обсуждали всё, что только возможно. На каких-то полтора часа я даже забыла о собственной драме… пока не заскрежетал замок входной двери. Я так и застыла, смотря в кружку с чаем и боясь пошевелиться. В груди раненной птицей снова забилась надежда, что всё действительно образуется, но боль и отчаяние шептали обратное. Всё потеряно.
— Влад? Ты один?
Влад? Я моментально обернулась на растерянного, господи боже, кто это? Это вообще человек? Тёмные волосы со стильной стрижкой взъерошены, рубашка распахнута, а в глазах почему-то испуг и на лицу ссадины.
— Да. Ты… Вы почему не спите?
— Ночной жор, — промямлила я, пытаясь прийти в себя.
Людей таких размеров не бывает! Это просто великан какой-то! Халк!
— Рина! Ты же Рина, да?
Я кивнула.
— С утра была.
— Рина, слушай, ты жила в доме Ильи. То есть клубе… не важно! Там есть его личная лаборатория. Он хотя бы раз набирал при тебе код? Нужна хотя бы одна цифра.
Что-то случилось. Я покачала головой и посмотрела на девушку рядом. На ней лица не было, в моей груди вдруг начал расплываться холод страха.
— Что случилось, Влад? Данил?
— Нет. Он в полном порядке.
— Илья, — догадалась я и вскочила с места. — Что с ним? Пожалуйста, скажите!
Но он взял меня за плечи и заставил снова сесть на стул.
— Всё будет хорошо. Тебе не о чем переживать.
Я снова позвала его, когда он направился к выходу, но мужчина даже двери не закрыл, выскочил в подъезд. Оглушенная случившимся, я смотрела в одну точку, пытаясь собрать мысли воедино. С ним что-то стряслось. Где он? Он жив? Цел? Где мне найти ответы?
Я в отчаянии посмотрела на подругу.
— Кристина…
— Не волнуйся. Я сейчас брату позвоню. Он всё скажет.
Я закивала, с жадностью и нетерпением наблюдая как она набирает номер на своём сотовом, а затем придвинулась ближе, чтобы услышать весь разговор.
— Да, Кристи.
— Данил! Что случилось? Что с Ильей?
— Всё в порядке…
— Не ври мне! Мы тут с ума сходим, Влад приезжал, расспрашивал про лабораторию Ильи. В чём дело?
— Чёрт. Слушай, ещё ничего не ясно. Мы со всем разберемся…
Я выхватила телефон из рук девушки и заговорила с её братом сама.
— Пожалуйста, скажите что случилось? Он… жив?
— Пока да. Но нам нужен препарат, который он тестировал, а находится он в той лаборатории.
— Где он? Я могу попасть к нему? Пожалуйста, я умоляю вас!
Какое-то время он молчал, а я кусала губы и слушала гул собственного сердца. Господи, пусть он согласиться! Я всё отдам, только бы ещё раз увидеть Илью! Пожалуйста! Умоляю!
— Я пришлю машины и охрану. Ждите звонка.
Полчаса длились вечность, а час в дороге был невыносим. Я кусала ногти и ломала пальцы, пытаясь сдержать себя и свой страх. Одно дело когда ты не можешь быть с любимым, потому что он этого не хочет, но другое дело когда его отняли. Мысль, что я могу потерять Илью окончательно и бесповоротно, выбивала из меня дух. Если с ним что-то случится, если он… Нет, этого не будет! Он слишком молод чтобы умирать. Жизнь не может поступить так с нами!
— Все будет хорошо, Рина. Он сильный.
Когда автомобили остановились возле незнакомого мне здания, который больше походил на ангар, чем на вообще постройку какую, я выскочила первой, наплевав на охрану, но у дверей меня остановил Антон Ахметович.
— Рина? Крис? Какого чёрта вы тут делаете?
— Илья! Где он?!
На мгновение я поразилась твёрдости в своём голосе, потому что ноги меня еле держали. С каждым шагом мне становилось всё сложнее дышать, но я упорно шла вперёд. Я должна быть рядом! Я должна знать что он выживет!
В ангаре было пусто. Нет, тут было много людей вооруженных до зубов. Они были внутри, снаружи, бродили вокруг. Но сам сарай был просто четырьмя стенами и крышей, а вот то, что они скрывали, наверное, удивило бы не будь я в таком состоянии. В самом центре была квадратная коробка, которая оказалась лифтом куда-то вниз.
Наверное, я должна бы задавать вопросы где мы и куда спускаемся, но мне было плевать. Важным был только Илья. Только его имя билось в голове, но когда я всё же увидела его спустя сотню поворотов и дверей… Мысли разбежались, как тараканы по углам, оставляя после себя лишь гул.
Это не может быть мой Илья. Он не мог пострадать настолько! На ватных ногах я подошла ближе и почти взяла его за руку, но отдёрнула пальцы. На нём не было живого места. Сотни порезов и гангрен, переломы правых руки и ноги, переломы рёбер и… его левая нога отсутствовала по колено. Боже мой.
— Что случилось?
— Мы ехали на встречу с информатором, но там оказалась ловушка, — ответил мне кто-то, но голос доходил до меня словно через толщу воды. — Машину, в которой был Илья, сбил грузовик и она упала в кювет.
Что-то в груди сильно кольнуло, но я отбросила это прочь. Потом. Всё потом.
— Он выживет?
Прошу, скажите что выживет.
— Никто не знает. Его состояние слишком тяжелое, и нам пришлось погрузить его в искусственную кому.
Боже мой! Я закрыла лицо руками, с силой надавливая на глаза. Это не может быть правдой.
— Рина, здесь лучшие врачи со всей Республики и зарубежья. Они сделают всё, чтобы он поправился как можно скорее, но и нам надо верить в лучшее, а пока тебе лучше поехать домой и попытаться поспать…
— Нет! — зло выкрикнула я, поворачиваясь к собеседнику. — Я останусь здесь!
Антон Ахметович поднял руки в примирительном жесте и склонил голову.
— Хорошо. Ты настроена решительно. Тогда слушай дальше, уже не ребёнок. Мы можем вернуть его в форму гораздо быстрее, если узнаем код от его личной лаборатории под «Лаймом». Там хранятся записи и препарат с которым он экспериментировал. N-13.26. Если ты можешь хоть как-то помочь с доступом, то сильно облегчишь задачу.
Я покачала головой, глотая новую порцию слёз, но в этот раз все было хуже.
— Я никогда не видела как он набирает его. А разве… разве нельзя просто сломать её.
— К сожалению, нет. Стены и дверь сделаны из наипрочнейших материалов нашей планеты. Даже если каким-то чудом мы сможем туда попасть, то тут же окажемся в ловушке.
Боже, Илья. Ну зачем ты так перестраховался?
— А какой-нибудь другой препарат? Неужели только у него был?
— Этот — да. У нас есть первоначальный образец, но при таких повреждениях будут сильные последствия. Потеря памяти, психоз, нарушение моторных функций, паралич. Нам и так пришлось ампутировать ему ногу. Боюсь, остального он мне не простит.
Боже! Этого не может быть! Это не могло случится с ним! Только не с ним! Вид множества трубок, бинтов и ран давил на мозг, а шум работающих аппаратов сливался в однотонный писк. Илья выглядел таким беспомощным. Таким ранимым. Антон Ахметович ещё что-то говорил, но я совершенно не слышала слов из-за гула в ушах. Слабость в теле не дала сделать и шага ближе, мне получилось только взять его за изувеченную ладогь и провести по костяшкам пальцем, как всё вокруг померкло. Я чувствовала как дрожит всё тело, как подкашиваются ноги, но ничего поделать не могла из-за темноты, а потом меня кто-то подхватил.
— Врача! Живо!
Нет, нет, нет! Не надо. Всё в порядке. Это пройдёт. Не забирайте меня от него, умоляю! Я должна быть рядом, должна знать, что с ним всё хорошо будет! Просто дайте мне таблетку или нашатырь, а боль в груди я вытерплю, я справлюсь как и всегда. Но меня никто не слышал. Никто не хотел делать, что я прошу. Меня куда-то унесли, подключили к каким-то системам. Я слышала множество голосов, но ничего сделать не могла. Сил не хватало даже на то чтобы сесть, а после укола сознание и вовсе отключилось, но даже это беспамятство не принесло мне должного облегчения.