Я забуду тебя завтра...

Глава 32

Грешник

Месяц спустя

Найти стоящего врача оказалось проблематично. В наших лабораториях работали лучшие физики, химики, гемологи, даже есть чёртов палеонтолог, но ни одного хирурга. Да, многие умеют резать тела, но только в теории. На практике никто скальпель в руки не брал, а мне нужен был профессионал. Сердце моей девочки должны были заменить лучшие руки этого мира.

С каждым днём я всё больше погружался в поиски нужного мне человека, отодвигая текущие проблемы в штабе и клубах на задний план. Работа в бизнесе уже налажена, в документах комар носа не подточит, — Волков мне в этом помог, — а с Михайловым ребята и сами разберутся. У меня обязанность маленькая — поднимать на ноги раненых, возвращать с того света убитых. Мозговые штурмы по поводу ублюдков уже не моя забота, хотя раньше я принимал больше участия в поимке преступников, потому что всегда имел в этом свою выгоду. Разгребая дерьмо после «неудачного ареста» Кубрынина, я не только добивался безопасности своих друзей, но и конкурентов устронял, причём вполне легальными и законными способами.

Статус военнослужащего медика позволял мне не только иметь ещё одни выходы на получение особых разрешений для клубов, но и немного усмирял чувство справедливости. После поимки или утилизирования очередного урода вроде отца Миланы, я на короткое время считал, что мы действительно делаем наш мир лучше, но всегда вылезала какая-нибудь гниль. Чувство успеха в деле обязательно омрачал ублюдок с целой сетью туннелей под маленьким городом, где вовсю торговали телами детей. Женская или мужская проституция не вызывала во мне той бури ненависти как детская проституция, потому что сам когда-то был её частью, вырос среди этого дерьма, познал её с самого дна, и борьба с ней стала моей личной высшей целью.

Только теперь моё стремление сменило курс ровно на сто восемьдесят градусов, потому что передо мной лежали документы лучшего кардиохирурга страны, и его подписи стояли на справках тех самых детей из подвалов. Данил собрал на него данные для меня, и я не знал смогу ли закрыть глаза на его поступки в обмен на мастерство. Казалось бы, нет ничего сложнее, пусть делает операцию и валит ко всем чертям, но моя натура желала уничтожить и его, прикрывшись законами и громкими лозунгами нашего отряда.

— Другие варианты тебя не устроили, — привлёк моё внимание голос молодой девушки в розовом деловом костюме. — Он лучший в своём деле и может провести эту операцию даже с закрытыми глазами. Ты должен воспользоваться этим шансом.

Амелия. Официальная жена Захарова, дочь Гурьянова и заноза для всех нас. Попытался вспомнить сколько ей лет, но число выпало из памяти за ненадобностью. Информация о ней не была мне нужна, поскольку девчонка не представляла опасности для нас, и её брак с моим другом не моя проблема, но вот диплом по психологии уже бесил. Эта маленькая розовая барбариска сводила с ума своим желанием вправить мозги каждому из нас. Возомнила себя мессией для кучки социопатов, и теперь суёт свой напудренный носик в наше благоухающее дерьмо.

— Должен, — согласился с её словами, откидываясь в кресле и поднимая фото старика в квадратных очках. — Хрустов Фёдор Анатольевич. Ты уверена что он знал о делах Совольского?

Амелия погрустнела и кивнула. Грязная судьба сирот со всех концов мира убивала в ней веру в человечность и человечество в целом, но это не моя забота. Ни моя, ни Захарова, ни кого-либо другого кроме неё самой. Навязанное супружество с моим другом не делало её частью нас, хоть ей оно тоже было навязано. Да, она помогала во многом Антону вернуть себя, я видел её успехи, но только за последний месяц эти успехи стали в сто крат ощутимее благодаря маленькой цепочки с флешкой. Там хранилась самая важная информация для Антона за всю его жизнь — детство его дочерей. И я проклинал Фризер за этот гнилой ход, но в то же время был безмерно благодарен. Парадокс прямо какой-то.

— Есть видеозаписи где он приезжал в те заведения лично и спускался в подвалы. Дело уже заведено, и думаю, он решит торговаться. Мы можем заключить сделку. Жизнь Марины на его свободу не такая уж и плохая цена.

И она права. Вот только желание убить его у меня не проходит.

— Хорошо. Ты сможешь с ним договориться?

Девушка кивнула, откидывая светлые локоны на плечо и улыбаясь.

— Он прячется на своей загородной даче и ещё не знает что мы даже не теряли его из виду. Я попрошу у Антона людей и произведу якобы задержание, увезу его в твои лаборатории, а ты подготовь девушку и сердце для неё после того, как сообщу об успехе.

Я кивнул, возвращая фото на место, и Амелия забрала досье, но уходить не спешила. Смотрела на меня с довольной улыбкой, которая уже начала меня бесить. Почему все бабы такие… вот такие? Романтичные. Сопливые. Мечтательные.

— Марина на тебя хорошо влияет. Ты стал менее грубым и заносчивым.

— Это плохо, Амелия, а не хорошо.

Девушка покачала головой, улыбаясь ещё шире.

— На твоей работе это никак не сказалось, а вот как личность ты стал лучше. Ты впервые за три года назвал меня по имени, а не Барбариской. Это прогресс!

Я усмехнулся и, видимо, не вполне дружелюбно, потому что улыбка спала с девечьего лица.

— Мне казалось, ты лейкемией больна, а не бессмертием. Шуруй заниматься своей работой, Барбариска, пока я не передумал заниматься твоей просьбой.

Девушка прищурилась и ткнула в меня пальцем.

— Да. Я ошиблась. Ты как был гавнюком, так им и остался!

Пылая негодованием, девушка выскочила из ресторана со скоростью торпеды, оставляя меня наедине со своими мыслями.

Жизнь в обмен на свободу. В принципе, не такая уж и большая цена, если учесть чья эта жизнь. В любой другой ситуации я не задумываясь пустил бы пулю в лоб старику всего лишь за врачебную практику вне закона, но речь идёт о моей Марине. Я упустил уже три органа для неё пока искал нужного человека, другой такой возможности может и не выпасть. Это ладно пока идут бои на границе и донорского материала хоть отбавляй, но не каждый так подходит как нынешний кандидат.

Кандидат. Я даже усмехнулся тому, какой термин использовал, стараясь не думать что ещё вчера этот человек был одним из лучших солдат, а сегодня он лежит овощем на больничной койке госпиталя. Его мозг уже мёртв, но документ о согласии на донорство не даёт его родственникам похоронить тело. Скоро его распотрошат и только после того, как раздадут больным людям запчасти, родители положат в гроб с флагом Республики лишь пустую оболочку.

Хотя с последним я бы поспорил, учитывая свои знания в медицине, это тело было пустым уже вчера, поскольку всё, что делает нас собой, находится в мозге, а не в груди или где-то ещё. Воспоминания, личность, характер. Всё это в том сером веществе, что наполняет черепную коробку и управляет всем остальным, а «душа» лишь собирательный образ, позволяющий верить, что мы нечто большее, чем кусок мяса с нервными окончаниями.

Заставить бы его ещё забыть, что моя нога до сих пор на месте и не чешется, цены бы ему не было.

Марину я застукал за раздумьями в нашей будущей спальне. Моя девочка решила сменить цвет стен, потому что белый казался слишком белым, и сейчас зло смотрела на два мазка коричневого цвета и не могла выбрать нужный. Скрестила руки на груди и сердито топала ножкой, пока я рассматривал её со спины. В белой майке и жёлтых коротких шортах она выглядела бесподобно.

За этот месяц девушка немного набрала веса, привлекая меня ещё больше округлившимися формами, и я даже жалел что после операции девушка снова похудеет, но это необходимо. Моя малышка должна жить и жить рядом со мной до самой старости, пока смерть во сне не разлучит нас.

Да. Я больной и эгоистичный ублюдок и никогда этого не скрывал.

Марина взяла валик из первой чашки с эмульсией, изменила цвет ещё большей части стены и, сделав то же самое с другой стороны, снова начала сравнивать. Скинув на застеленную плёнкой кровать своё пальто, подошёл к ней со спины и обнял, целуя в шею. Бархатная кожа пахла восхитительно, а слегка увеличившаяся грудь отлично устроилась в моей ладони, радуя меня своей упругостью и наполненностью. Откормить её всё же оказалось хорошей идеей.

— Ты вернулся! — прошептала моя девочка, вынимая из уха наушник и смотря на меня полным искренней радости взглядом.

— Вернулся.

Поцеловал мягкие губки, позволяя ей развернуться, и убрал выбившиеся из хвоста локоны у лица. Чтоб я сдох! Как же она прекрасна! Моя маленькая фея.

— Я соскучилась! — целует меня в ответ и обнимает за шею, а я буквально купаюсь в теплоте её светлых, голубых глаз. — Сегодня занятий не будет, и я решила потратить время на спальню. Пора уже избавиться от этого белого цвета, а то как в морге.

В морге. Да.

Я ведь могу её потерять сегодня. Пересадка сердца часто приводила к смерти пациента, потому что только этот орган способен гонять кровь по венам. И он безумно сложный своим строением и своей хрупкостью. Один повреждённый сосуд, одна маленькая ошибка, и моей девочки не станет, но если тот хирург этого не допустит, я действительно подарю ему свободу.

— Иди ко мне, Котёнок.

Крепко сжал её в объятиях, утыкаясь в волосы и чувствуя мягкость гибкого тела. Мрачные мысли пробуждали в груди боль, тоску и чёрный страх оказаться снова в том холоде, что был до неё. Да я ненавидел её по началу, пока не увидел что передо мной просто испуганная до ужаса девочка, а не потенциальная убийца моего лучшего друга, но своим теплом эта самая девочка изменила всё. Маленькая хрупкая малышка оказалась настолько сильной, что смогла приручить такого как я.

— Что случилось, Илюш? Что-то плохое?

— Нет, Котёнок. Даже наоборот. Я нашёл тебе хирурга, и всё готово для пересадки. Мне осталось только привезти тебя.

Лишь спустя минуту я почувствовал её медленный кивок, и изящные ручки обняли меня крепче, стягивая в кулачках ткань кофты, и только сейчас понял насколько мой страх остаться без неё силён. Я заставил её выбрать меня. Я всё устроил. Я готов пойти на сделку с ублюдком только ради того, чтобы она жила. И это я сейчас заставляю её ложиться на операционный стол и довериться какой-то твари.

— Я могу увидеть донора перед операцией? Он ещё жив?

Я посмотрел Марине в глаза, задаваясь вопросом зачем ей это, но увидев в них надежду, не стал спрашивать. Это нормально — желать знать что до конца жизни в тебе будет частичка хорошего человека, а не убийцы или насильника.

— Частично. Он получил ранение под Горноустьем и сейчас лежит в коме, но не в этом городе. Увидеться с ним не выйдет, прости.

Она нахмурилась.

— Но ведь из комы люди могут выйти.

— Не всегда. Его мозг мёртв, и это уже не исправить. Всё, что его держит живым, лишь аппарат жизнеобеспечения.

Удивительно, но она понимающе кивнула, будто сознавала что возвращаться там уже не к чему, будто разделяя моё мнение, что без нейронов в голове наши тела всего лишь бесполезные отходы.

— Хорошо, но у нас ещё есть время? Нам же не обязательно ехать прямо сейчас?

Я понимал почему она медлит и сам этого хотел — побыть рядом ещё чуть-чуть. Ещё одно мгновение. Ещё один лишний час. Ещё один вздох.

— Не обязательно.

Она радостно кивнула и провела ладонями мне по плечам и груди.

— Тогда я хочу снова испытать нашу новую кровать на прочность. Вчера мне показалось что она немного скрипит.

— Уверена, что нужно проверять именно её? Я бы проверил это кресло.

Кивнул на бежевое недоразумение, подвешенное под потолком в углу, и начал пробираться под майку. Склонился к ямочке на шее и прижался к ней губами, возбуждаясь уже от того, что её пальчики спешат разделаться с моим ремнём.

В лабораторию мы, конечно же, попали лишь к вечеру. Я не мог насытиться своей кошечкой, не мог отпустить её и после. Ласкал тело, терзал губы, и всего было до безумия мало. Времени было мало.

Я не хотел думать о плохом, но знал каковы шансы на самом деле. Несмотря на то, что донор отлично подходит Марине по всем показателям, есть риск отторжения органа иммунной системой и не только спустя месяц или два, но и спустя годы. У нас с ней могли быть в запасе как вся жизнь, так и всего десять лет, которых мне, опять же, чертовски мало. И я ненавидел себя за это. Ненавидел, что принял решение за неё, что ей вообще приходится проходить через это, потому что моя девочка не должна была знать этого страха и боли. Она должна была добиться своей мечты и стать счастливой ради меня, а вместо этого я видел как она кусает губы и борется с собственными нервами в стерильной палате.

Сел на койку, где она лежала уже в больничной пижаме, и взял её руку, чтобы коснуться ещё раз.

— Всё будет хорошо, Котёнок. Думай о том, куда мы полетим отдыхать после, хорошо?

— Мы куда-то полетим?

Я улыбнулся и кивнул.

— Обязательно. Чуточку солнца тебя должно порадовать.

Она улыбнулась со слезами на глазах и сжала мои пальцы крепче.

— Спасибо что ты у меня есть. Ты показал мне какая должна быть забота.

Не выдержал и поцеловал дрожащие губки, пытаясь хоть немного успокоить её.

— Ты показала мне больше.

Но в этот момент явилась Амелия, прерывая нас и действуя мне на нервы. Не знаю почему я её так невзлюбил, девчонка действительно не виновата в том, что папаша решил укрепить связи с нами таким старым как мир способом, но я не мог воспринимать её не иначе, как помеху.

— Всё готово, Илья. Фёдор Анатольевич ждёт встречи в «отсеке Б».

Я кивнул, снова возвращая своё внимание Марине, и поцеловал малышку в лоб.

— Я скоро вернусь.

«Отсек Б» не был предназначен для переговоров. Там мы держали задержанных и проводили допросы со смертниками. Иногда последние соглашались на эксперименты, думая, что если результаты будут удачными, то смогут избежать скорой казни, но почти во всех случаях смерть для них выходила наилучшим вариантом. Более подходящего места для ублюдка я бы и не стал искать и мысленно благодарил Барбариску за приказ отправить его именно в камеру из прочного бронированного стекла. Он должен был видеть что будет, если потерпит провал. Я лично проведу все эксперименты на его мозге и вкачаю в него столько стероидов, что он захлебнётся собственной кровью.

— Почему я даже не удивлён увидеть тебя тут? Но удивлён что ты так долго тянул.

Странное начало разговора. Я даже слова не успел сказать, а этот хмырь решил выбесить меня с порога? Высокий, худощавый очкарик поднялся с пола и протянул мне руки в наручниках.

— Снимешь?

Какое-то время я удивлённо взирал на его кисти, пытаясь уловить смысл именно этих слов и именно в таком порядке, но не выходило. Тупой вопрос откуда он узнал что понадобится для Марины, так и остался на кончике языка, обжигая злостью, потому что приходит понимание насколько они связаны со сказанным мне Тимуром. Возможность, что именно этот человек что-то сделал с моей девочкой, только прибавляла мне желание выпустить ему кишки.

Поднял взгляд на урода, которого собирался подпустить к своей малышки, но и тут он удивил меня снова.

— Поразительно! Ты унаследовал ту же мутацию сетчатки! Только мать твоя всё испортила, добавив лишние меланины.

Я отвернулся в сторону, вообще не понимая как с ним разговаривать. Его реплики сбивали меня с толку и путали мысли своей бессвязностью и нелепостью. Мне абсолютно насрать откуда у меня такие глаза, есть только я, а мамы и папы есть у кого-то другого. Но одно я знал уже точно — ни за что в жизни не подпущу этого психа к сердцу Марины.

Развернулся чтобы уйти, но кардиохирург вдруг сделал шаг ко мне, выставляя руки перед собой.

— Подожди! Неужели ты ничего не спросишь? Я думал, у тебя будет хотя бы пара вопросов.

Вся эта ситуация уже порядком мне надоела, но вступать в этот диалог бессмысленно.

— В ваших услугах больше не нуждаются, Фёдор Анатольевич. Через час вас перевезут в следственный изолятор до окончания следствия.

— Как не нуждаются, они же предлагали мне сделку! Я проведу операцию, и меня отпустят! Ты не можешь допустить расторжения!

Я усмехнулся, снова поворачиваясь полубоком.

— Я только что лично её расторгнул.

— Нет, нет, нет, подожди! Я… я кое-что знаю, что может тебе пригодиться! Разве ты не узнал меня? Я же был лечащим врачом всех проституток в том барделе! Я принимал роды у твоей матери! Ну? Вспомнил?

Я прищурился, пытаясь найти доктора из воспоминаний в человеке, который сейчас стоял напротив, но не мог. Всё, что их связывало, это очки и рост. Морщины настолько изменили лицо, что даже непонятно есть ли на нём мимика или оно остаётся таким же неизменно отстранённым, как и раньше. Годы взяли своё, что уж говорить, но мне плевать что он хочет мне сказать, и плевать что он меня помнит. Если только это не связано с Мариной.

Моё молчание Фёдор, наверное, расценил как интерес, потому что снова сделал шаг вперёд и понизил голос.

— Я знаю от кого забеременела Анна! И скажу, если сделка останется в силе!

Анна. Это имя я никогда даже вслух не произносил. Слова «мать» и «отец» давно потеряли для меня смысл и не имели никакого значение. В далёком детстве я как и все мечтал что однажды папа узнает обо мне и заберёт нас из того ада, которым была моя жизнь, но год за годом ничего не происходило, а я так и оставался ублюдком, дармоедом и помехой. И я был слишком глупым ребёнком, чтобы понять насколько моя мечта пустышка и лишь в подростковом возрасте на её место пришла цель, которую я достиг. Я освободил себя сам. Собрал то, что осталось от личности, и слепил другого человека, каким являлся сейчас.

Однако эту ситуацию я могу переиграть в свою пользу. Если доктор будет думать, что у него есть козырь в рукаве, то это даст мне небольшой шанс что он не сделает глупостей у операционного стола.

— С чего мне вам верить?

Старик облегчённо выдохнул и покачал головой.

— Как только ты узнаешь о ком идёт речь, то сразу поймёшь что я не лгу. От матери тебе досталась лишь лишняя пигментация глаз, но остальное принадлежит отцу. Это будет моим доказательством правды.

Я сделал вид что задумался над его словами, а сам просчитывал ходы. Можно рискнуть и положиться на удачу, но на кону стоит слишком высокая цена. Игры со смертью никогда не проходят по плану и имеют большие последствия, но другого варианта у меня нет, а Марине нужно это сердце уже сейчас. Начинать поиски снова будет глупой затеей, потому что затянутся на куда больший срок, которого у моей красавицы нет.

Я перевёл взгляд на соседнюю камеру, где от болей в голове страдал один из подопытных. В пятом крыле этой лаборатории проводили исследования на ЦНС, пытаясь добиться того же нарушения что и у нас, только, наверное, это бессмысленно. У каждого они были разными. Влад ничего не чувствовал левой стороной тела. Антон, Данил, Стас и Кирилл могли разбудить нервы порезом или хорошим ударом, а Вадиму и вовсе жизнь улыбнулась громадной удачей, потому что в наш отряд парень вступил лишь после нашего плена. У меня же обострён слух, и вопли ублюдков вокруг сравнимы с ударами по вискам, мешая сконцентрироваться.

— Поверь, ты захочешь знать кто твой отец, Дима. Тебе это пригодится.

А если нет? Если я этого не хочу? Ну есть он и пусть, не от святого же духа моя шлюха-мать залетела. И это её проблемы, что не сделала аборт, а в последствии сгнила от наркотиков. По началу я винил себя, что не успел прикрыть бардель вовремя. Думал, что если бы поспешил, а не продумывал ходы, то она осталась бы жива и, возможно, даже вылечилась, но сейчас я понимал что и это было глупо. Правду говорят, что любовь детей к родителям абсолютна и слепа. Какими бы они для нас не были, мы всегда будем их прощать. Вот и я простил, хоть и злился на неё иногда. А вот что делать с отцом…

Я уже привык думать что его у меня никогда не было и не будет. Даже если узнаю имя, это не заставит меня явиться к нему и начать общение, если он не знал обо мне. А если и знал, то это тоже ничего не меняет. Мужчина трахнувший мою мать был лишь донором биологического материала и ничего больше. Всего лишь один спермотозоид выгравший кастинг обдолбаной яйцеклетки не делает его моим отцом.

Но мне нужна моя Марина. Мне нужна моя девочка, воскресившая во мне лучшее и подарившая себя полностью.

Я повернулся к старику, который тоже смотрел на соседнюю камеру и с ужасом в глазах наблюдал как здоровенный мужик с чудовищными наколками разбивает свою голову о стекло.

— Если с пациентом хоть что-то случится во время операции, тебя ждёт та же участь.

Фёдор Анатольевич живо закивал, поднимая свои руки с железными браслетами.

— Никаких сюрпризов. Операция и имя взамен на свободу.

Вернувшись обратно к Котёнку, обнаружил её уже под капельницей. Проверил трубки, состав, сверился с показателями на аппаратах и убедился что всё идёт по плану. Давление в норме, кислород стабильно поступает с каждой каплей препарата, ритм изношенного сердечка лишь слегка не попадает под необходимую волну, но это не страшно. Так и должно быть. Скоро на его месте будет новое и гораздо лучшее сердце.

— Как ты? — спросил лишь бы услышать её голосок и устроился рядом.

Марина положила голову мне на плечо и переплела свои пальцы с моими.

— Чуть-чуть страшно, но это нормально. В детстве так же было. Расскажи мне что-нибудь лучше. Здесь так тихо, что я слышу как летает по комнате пыль.

Пыль летает. Я слышу как в соседнем блоке от адской боли орут заключенные, сводя меня с ума.

— Что тебе рассказать?

— Амелия мне кое-что рассказала про ваш отряд.

Снова эта Амелия. И почему она меня так раздражает?

— И что же она рассказала?

— Что это благодаря вам в Республики теперь мирно и что вас осталось всего семь. А сколько было в начале?

Я прижал к губам её руку тыльной стороной, давая себе время прервать тот список имен, что были с нами до конца.

— Почему тебя это интересует?

— Потому что это важная часть твоей жизни. Мне кажется, эти люди многое для тебя сделали, и я хочу знать сколько их было, чтобы помнить.

Это показалось разумным, да и являлось самым светлым за всю жизнь.

— Сначала нас было шестьдесят три. Пока мы пытались добраться до главного штаба противника и осуществить диверсию в живых осталось только восемь.

И одного из нас забрали уже после. Я помню каким ударом это для меня стало. Женя был мне лучшим другом, он единственный понимал меня как никто другой, и отдал свою жизнь за наши убеждения. За справедливость, мир и свободу. И этим убеждениям мы преданы до сих пор, хоть и безумно сложно придерживаться их, когда дело касается любимых людей.

— Но ты же больше не состоишь в том отряде? Тебя же не заберут у меня?

Я улыбнулся, снова целуя её руку.

— Не заберут, Котёнок, потому что мы больше не имеем права воевать.

Она удивлённо распахнула глаза и радостно улыбнулась.

— Почему?

— Потому что теперь мы основатели этого отряда и имеем куда большую ценность как руководители.

Потому что теперь на каждом из нас лежит ответственность за действия на границе, где такие же солдаты, какими были мы, отдают свои жизни в атаках танлибовцев. Мы отвоёвываем у них всё больше и больше территории, освобождаем города, но потери есть всегда. К сожалению, без этого ни одна война не обходится.

Я ещё помню как Содружество держало в страхе Республику. Как на наши головы падали бомбы и люди погибали от голода, а не от взрывов, потому что все поля были сожжены. Они уничтожали скот, урожай, рыболовные порты, пытаясь заставить нас сдаться, но вместо этого мужчины, женщины и дети шли воевать. Я тоже пошёл, надеясь, что однажды смогу вылечить хотя бы одного солдата, который подарит нам свободу, но никогда не думал что стану одним из них. Я всего лишь медик и моё дело маленькое, но Захаров что-то во мне увидел и дал шанс, который я не упустил. Ни разу. Я вырывал парней из лап Смерти и был рядом под шквалом огня и дождём из осколков, но никогда не позволял себе и им сдаться. И они делали для меня то же самое.

Это и стало для меня толчком к решающиму шагу. Это и Марина. Будучи одним из верховных главнокомандующих я получу куда больше власти, чем если останусь в клубах, а эта власть уже поможет мне добиться всего остального. Да, даже без статуса во главе «С.Б.Р.Р» я имел доступ к лабораториям и складам, но во многом мне приходилось обращаться к ребятам за помощью, а я этого не любил. За годы в моём уникальном бизнесе я привык получать желаемое без необходимости просить, но когда хочешь получить то, что по сути почти нереально, приходится переступать через себя. И я был безумно благодарен парням, что они всегда протягивают мне руку.

Даже сейчас никто из них и не подумал отказать в помощи, а всеми силами старались предоставить всё необходимое. Лекарства, персонал, операционную, даже привезли мне старого ушлёпка. И это было безумно ценно для меня — моя семья приняла Марину и считает её одной из нас. Остался лишь маленький шажок, только приодолеть его безумно сложно из-за сраной статистики и точных цифр.