«ESSO»

Затянутое белесо-голубоватой дымкой небо, белесо-зеленый океан, чистый от судов и тоже белесый горизонт.

В океане мы одни.

Свободные от вахты матросы жарятся на палубе, на лючине носового трюма, на пеленгаторной палубе и на мостике перед рубкой.

С Мартова сползает десятая шкура, и он розов, как только что выкупанный младенец. А Эдик стал совсем черным, хоть в Африку пускай — не различат. Под тентом устроился Мишель де Бре, он не загорает, бережет кожу, как девушка. А Дворцов, наоборот, жжет себя на африканском солнце, но загар к нему не пристает.

На корме работает бригада добытчиков, зашивают прорехи в трале, прикрепляют дополнительные кухтыли — капитан велел увеличить плавучесть трала. Руководит работой Соловьев. Волосы его совсем выгорели, брови тоже, а лицо задубело, покрылось прочным загаром, будто из меди выковано. И теперь видно, что мужик он красивый, хотя и маловат ростом.

Рыбалка у нас в общем-то идет нормально. По-настоящему еще не «прогорали», в пролове были один раз, да и то всего неделю. Другие же бывают по месяцу.

Носач любит ловить в одиночку. Найдет рыбу, подаст клич, и пока суда спешат к нам из других квадратов, мы успеваем «снять сливки» и опять спешим дальше, в новые квадраты промысла. Носачу бы в промразведке работать! За все эти месяцы мы так ни разу и не попользовались услугами промысловой разведки. Наоборот, был случай, когда капитан разведывательного судна связался по радио с Носачом и попросил подтвердить, что рыбу, которую мы ловим, нашел он, разведчик, а не мы. Ему, разведчику, надо докладывать о своей работе на берег. «Ладно, дам подтверждение», — усмехнулся Носач. Мы тогда на большой косяк напоролись. Черпали «по-черному», как говорит Володя Днепровский. «Вот так, брат, — сказал тогда Носач, поняв, что слушал я радиоразговор внимательно. — Морское братство». И подмигнул. «Служили мы с ним вместе на крейсере «Максим Горький», — добавил с грустинкой. —А теперь вот рыбу ловим». — «Хороший капитан?»— спросил я. «Чечетку выбивал лихо, — раздумчиво произнес Носач. — Призы брал».

И сейчас мы сами нашли рыбу. И спешат к нам со всех сторон. Штурман Гена очень недоволен, что набежит сюда дня через два орда рыболовных судов. «Что за человек! — говорит он о капитане. — Нашел — бери, а не ори на весь свет. На дармовщинку все горазды план выполнить. Пусть сами поищут».

Мы ловим. За сутки худо-бедно, а выгребаем тридцать — сорок тонн. Покрупнее рыбу — в цех, на заморозку, мелочь — в мукомолку.

В общем-то, у нас с планом все в порядке, потому как сделали приличный «задел» на скумбрии, рванули вперед, и теперь на судне после авралов, капитанских разносов и нервозной обстановки наступило затишье. Все подобрели, повеселели, больше слышится смех. Андрей Ивонтьев вытащил на свет божий гитару и поет в основном частушки, а Володя Днепровский рассказывает байки.

Вот и сейчас стоит рядом со мной и заливает. В рубке прохладно и от того, что Володя только что прошелся мокрой шваброй по палубе, и от ветерка, что гуляет по рубке, попадая в нее через открытые двери и окна. Хорошо!

Гена убрался в штурманскую колдовать над картой, определять наше точное местонахождение в океане. Капитан сидит в радиорубке, хочет связаться с начальником промысла. Руль у меня на автомате, и я, поглядывая на чистый от судов горизонт, слушаю Володю. Любит он повспоминать о своей солдатской службе и все смешные случаи.

— Я, знаете, почти каждый день после отбоя лестницу в казарме драил. Ляжем спать, кто-нибудь что-нибудь ляпнет — я хохочу. А старшина роты тут как тут. И наряд мне вне очереди —лестницу мыть до четвертого этажа. Шестьдесят четыре ступеньки. Я их все в лицо знал, у какой где какая щербинка.

— А это не ты меня в гальюн послал вместо каюты старшего помощника? — спрашиваю я, вспомнив свое первое появление на «Катуни».

— Я, — сознается Володя. — Думал, что за мужик тут ходит. Извините.

— Чего уж теперь.

Володя облегченно вздыхает и, облокотясь на пульт управления, так и не успев вынести ведро с грязной водой и мокрую швабру, заливается соловьем:

— Боцман у нас был. Зверь. Его даже капитан боялся. Это когда я на «Пингвине» ходил...

Слева на горизонте, на блекло-зеленой глади океана прямо из воды вырастает белая скала и все увеличивается и увеличивается в размерах. В бинокль рассмотрел— судно, надстройка в несколько этажей. Каждый этаж имеет черные точки окон. По этим окнам и подсчитали — шесть этажей. Большая лайба!

— ...Рыбачили мы у Кейптауна. Морских львов там — уйма! Один из них попал в трал, вытащили на палубу. Возмущается, орет. Мы его хотим по слипу в воду спустить, а он думает, что мы на него нападаем, и кидается на нас в контратаку. И орет благим матом. Один из матросов бросился бежать...

Вырастает из воды транспорт быстро, будто кто выталкивает его снизу. Идет хорошим ходом. Узлов тридцать, поди. Вон уже и бурун перед носом белеет. Пустой, видать, потому и ход хороший.

— ...Ну, лев за ним, а тот в коридор и по всяким трапам удрал. Лев один остался, давай выход искать. А тут боцман в каюте спал, дверь открытая была. Лев в каюту залез, рявкнул. А боцман в «ящике» лежал, за шторкой. Спросонья понужнул: «Мать-перемать, кого тут носит! Спать не дают!» Отдернул занавеску, глядь — лев! С перепугу шторку задернул и заблажил: «Спасите!» А лев лезет к нему в постель. Ну, тут боцман так заорал, что даже лев отшатнулся. А боцман через льва сиганул — и как ветром из каюты выдуло. Лев тоже из каюты. Вылетели оба и в разные стороны поперли, и оба ревут благим матом...

Я прикидываю: кто из нас вперед проскочит перед носом другого — мы или этот транспорт? Мы с тралом ползем, а иностранец на всех парах прет. Пожалуй, он быстрее дойдет до точки пересечения наших курсов. А если нет, то по правилам обязан он уступить нам дорогу. Во-первых, мы с тралом за кормой и у нас на мачте висят «корзинки» — знак, говорящий, что судно идет с тралом. Во-вторых, мы идем с правого борта у него, а при такой ситуации, по правилам судовождения и безопасности мореплавания, он обязан уступить нам дорогу.

— ...Выскочил боцман на палубу, кричит: «Кто мне льва подсунул? Чьи это штучки?» Потом он говорил, что ему как раз милая снилась, будто она его обняла, а тут этот лев. Обидно, конечно, понять можно...

Володя на мгновение замолкает и вдруг говорит:

— Встретимся.

— Что? — не понимаю я сразу.

— В одной точке сойдемся. — Володя кивает на транспорт.

Оказывается, он тоже внимательно наблюдает за судном, которое чешет нам наперерез. Транспорт уж весь из воды вылез. Незагруженный. «Бульба» вон какой белый бурун поднимает! Эта «бульба» под ватерлинией делается, чтоб лучше воду расталкивать, когда транспорт загружен.

— Докладывайте, — почему-то тихо говорит Володя.

— Слева по борту судно! — громко сообщаю я, чтобы услышал штурман Гена.

— Дистанция десять кабельтовых, — подсказывает Володя.

— Дистанция десять кабельтовых! — опять во весь голос повторяю я.

Из штурманской торопливо появляется штурман Гена и впивается глазами в транспорт. А тот во всей своей красе на полных парах дует прямо на нас.

— Он что, не видит, что ль? — тревожно спрашивает Гена. — Куда он прет!

Штурман Гена на секунду выскакивает из рулевой рубки на мостик, кидает взгляд на мачту, чтобы убедиться — на месте ли «корзинки».

— Он что! — растерянно повторяет Гена, вбегая в рубку.

Тут только до меня доходит, что вот-вот произойдет катастрофа, одна из тех, о которых я читывал в книгах, и в животе становится пусто. Черт побери, он же вмажет нам! Он нас, как утюг яичную скорлупу, раздавит!

На палубе загорающие матросы тоже увидели транспорт, приподнялись, уставились на него. Кое-кто уже бросает тревожные взгляды на рубку, ждут нашего решения. А транспорт и не думает уступать нам дорогу, несется себе по чистой глади океана, будто он тут один. Его «бульба», подняв белоснежный бурун, целит своротить нам скулу.

На всякий случай я снимаю руль с автоматики и ожидаю приказания штурмана об изменении курса.

Теперь уж хорошо видно, что это — танкер-стотысячник. На черной трубе широкая белая полоса, на которой очерчен голубой лентой овал, а внутри овала написано красными буквами «Essо». Знаменитая нефтяная компания США.

Да, курсы наши пересекаются в одной точке. Теперь это даже я вижу.

— Арсентий Иванович! — бросается к радиорубке штурман Гена.

На его тревожный крик выскакивает капитан.

— Что?! — грозно спрашивает он.

Штурман Гена тычет пальцем в сторону танкера. Мгновенно оценив обстановку, капитан резко бросает:

— На руле, внимание!

— Есть на руле внимание! — отвечаю я как можно четче и весь напрягаюсь.

Носач хватает шнур тифона, и океанскую тишину разрывают частые короткие гудки.

— Подобрать трал! — капитанская команда как выстрел.

Володя Днепровский, опрокинув ведро, в мгновение ока оказывается возле пульта управления лебедками и передвигает рукоятки, врубает машину на полную мощность, чтобы погасить инерцию судна.

— Стоп машина! — новый приказ капитана.

Штурман Гена одним прыжком оказывается у пульта управления машиной и передвигает телеграф на "стоп".

Носач продолжает подавать тифоном прерывистые тревожные гудки.

А танкер надвигается на нас, его громада уже заполнила все небо. Успеем ли мы выскочить из-под его тарана?! Успеем ли?!

Я уже понял маневр капитана. Подбирая трал и застопорив машину, он тормозил движение «Катуни». Огромный трал за кормой становился якорем и не давал траулеру двигаться вперед по инерции, что всегда бывает при остановке машины. Точный глаз капитана и его огромный опыт выискали единственную щель в этой ситуации, чтобы спасти судно. Если танкер будет идти прежним курсом и при такой же скорости, то, затормозив при помощи трала, Носач дает танкеру возможность проскочить у нас перед носом. А танкер как шел, так и идет.

— Чего они там? — срывается у меня.

— Без рулевого идут, — отрывисто бросает Носач.

Ошарашенный, я не успеваю задать следующий вопрос: «Почему без рулевого?» — как все мы, и те, кто в рубке, и те, кто на палубе, видим, что по правому борту танкера к надстройке бежит человек, он несется по палубе как спринтер и, не снижая скорости, взлетает по наружному трапу все выше и выше, а мы, замерев, не спускаем с него глаз, понимая, что именно от этого "сломя голову бегущего человека зависит наша судьба. Наконец он достигает шестого этажа и скрывается в рубке. И мы видим, как стал опадать белый бурун перед «бульбой» и как за кормой судна, наоборот, выросли белые спасительные волны — танкер дал задний ход и начинает медленно, а потом все быстрее и быстрее заваливаться на правый борт, все больше и больше обнажая нашему взору левый борт, на котором белой краской крупно написано «Locarno».

— Трави ваера! — приказывает капитан. — Полный, вперед! Право на борт! Двадцать!

— Есть трави ваера! Есть полный вперед! Есть право на борт! Двадцать! — одновременно все трое — Володя, штурман и я — повторяем приказ капитана.

Нет, никогда еще так точно, с такой тщательностью не выполнял я приказа капитана, как сейчас. Повернул «Катунь» точно на двадцать градусов, и ни секундой больше или меньше, и замер на этом курсе. И «Катунь», будто понимая, что капризничать сейчас нельзя — не то время! — ведет себя безукоризненно. «Молодец, милая!»— хвалю я ее. Наверное, сейчас бы я смог сдать на аттестат рулевого высшего класса — ллойдовского. Вот уж правда: «Нужда заставит шанежки есть», как говаривала моя бабка.

А танкер все больше и больше показывает нам левый борт и продолжает боком надвигаться на нас всей своею громадой. Уже заслонил собою весь белый свет. Если он коснется нас — раздавит в лепешку. Сейчас все зависит от того, какая щель окажется между нашими бортами. Когда близко сходятся корабли, то их тащит друг на друга, потому что давление воды на внешние борта больше, чем на внутренние, и корабли неумолимо притягивает друг к другу. А на такой скорости, на какой идет транспорт, нас просто расплющит об этот мощный высокий борт, как утлую лодчонку о гранитную скалу. Оцепенело застыли матросы на палубе. Мы разошлись на пределе.

Высокий черный борт танкера пронесся рядом, заслонив солнце и погрузив нас в свою зловещую тень. Опахнуло нефтяным холодом, и танкер, как скала, прошелестел мимо. «Пронесло, так его растак! — Я почувствовал, как ослабли ноги. — Ну, в рубашке ты родился, алтайский парень!»

— Прямо руль!—донеслась до меня команда, будто сквозь воду.

— Есть прямо руль! — отвечаю я, а перед глазами все еще стоит высокий, могучий и черный борт танкера.

И эта чернота и мощь вдруг напоминают мне давно прошедшее, тот страх, то отчаяние, какие испытал я, будучи водолазом, попав между понтоном и бортом судна, когда я сам уже ничего не мог сделать, чтобы спасти себе жизнь, — все зависело от расторопности водолаза, стоящего на шланг-сигнале. Он успел выдернуть меня из щели сходящихся своими громадами понтона и судна, они раздавили бы меня вместе со скафандром.

Теперь повторилось почти то же самое.

И только позднее я осознал все команды капитана. Когда он приказал «полный вперед», «трави ваера» и «право двадцать» — то этим броском он выводил «Катунь» из-под бокового удара танкера. Трал майнали, чтобы он уже не был якорем, чтобы ослабли вожжи, сдерживающие «Катунь».

Когда плавучий айсберг показал нам корму, на которой мы все прочитали порт приписки «Panama», я почувствовал, как у меня трясутся поджилки и все тело покрыто холодной испариной.

Переводя дух, я осторожно поглядываю на тех, кто в рубке.

Бледный штурман Гена смахивает с лица пот, он течет ручьями по щекам. Капитан закуривает сигарету, и спички одна за другой ломаются у него в пальцах. Володя Днепровский стоит в луже грязной воды, что вытекла из ведра, которое он сам же и опрокинул, и не замечает этого.

Стали оттаивать и матросы на палубе, зашевелились, все еще провожая глазами промелькнувшую рядом скалу с кровавыми буквами «Е s s о» на трубе.

Бледность проступила сквозь загар Эдика, а Мишель де Бре пристально смотрит на танкер, и глаза его мстительно прищурены. Дворцов вертит головой и, нервно похохатывая, говорит неузнаваемо тонким голосом:

— Чуть не гробанулись! А! Чуть!..

— Да заткнись ты! — рыкает на него Мишель де Бре.

— Ты что, с цепи сорвался! — отступает Дворцов, но удержать радость не может и даже всхлипывает: — Чуток бы — и все.

Мартов стоит остолбенело и молча провожает глазами транспорт.

Все понимают, что нас спас капитан. Все смотрят на него. А он уже наклонился над фишлупой, намертво зажав сигарету в зубах, и хмуро смотрит на экран. И только побелевшие костяшки пальцев, которыми он впился в поручни фишлупы, выдают, что он тоже еще не остыл, еще во власти пережитого.

— Майнать трал? — несмело подает голос Володя. Он, видимо, думает, что капитан забыл, что майнаются ваера, и надо ли их еще майнать.

— Майнать! — хрипло выдавливает Носач, не отрывая глаз от фишлупы. И после каждой глубокой затяжки пепел стремительно нарастает на конце сигареты и падает капитану на обрезанные для удобства сандалеты.

Я вдруг подумал, что из ситуации, в какую мы попали, можно было бы выйти и другим путем: обрубить трал и свободно маневрировать. Но капитан на это не пошел. Он спас и судно, и трал.

Я оглядываюсь. Танкер уже далеко, его белая надстройка, как скала, уходит в океан.

— Почему он без рулевого? — задаю я вопрос, все время мучающий меня.

— Фирма экономит на рулевых, — неохотно откликается Носач. — У них штурмана на руле стоят. А этот, — Носач кивает слегка назад, на танкер, — поставил руль на автомат и по своим делам отправился.

Я дорисовываю картину: штурман танкера, оглядев пустынный океан, проверил курс и спокойно спустился, может, к себе в каюту, может, выпить чашку кофе в кают-компании. Он, конечно, не рассчитывал встретить нас посреди океана. А потом услышал наши гудки.

— Порт приписки Панама, — подает голос штурман Гена. — У них там все такие.

— Капитаном хочешь быть? — вдруг спрашивает его Носач.

Штурман Гена мнется, не зная, что ответить.

— Никогда не будешь, — холодно предрекает Носач.

— Почему? — несколько уязвленный, спрашивает штурман Гена.

— Потому что нет у тебя чувства ответственности. На вахте стоишь, как на любовном свидании, цветочки нюхаешь. Я бы тебя дисквалифицировал, отобрал диплом штурмана.

— Не вы его давали, — пытается сопротивляться штурман Гена.

— А я бы тебе его вообще не дал.

Штурман Гена краснеет и хмуро молчит. А капитан, шагнув ко мне, видимо, чтобы проверить курс, вдруг поскользнулся и едва удержался на ногах.

Вскипел:

— Что за грязь! Почему мокро? Развели свинарник!

Штурман Гена яростно косит глазом на Володю. Тот хватает ведро, швабру, и через некоторое время в рубке чисто.

Капитан, приказав штурману Гене идти с тралом еще с полчаса, ушел из рубки. Мы уже все немного оправились от пережитого и посмеиваемся, нервно, правда, посмеиваемся. Володя рассказал, как однажды в Индийском океане их тоже догонял транспорт и целился в корму. Там тоже не было рулевого в рубке. Так что тут, в пустынном, казалось бы, океане, надо глядеть в оба.

И я гляжу во все глаза.


Загрузка...