Зачем смерть давала шанс (СИ)

Глава 15

Егор не поехал домой, а направился прямо в правление колхоза. Решив застать председателя на месте, и обсудить происшествие. Нельзя такое оставлять на самотек, нужно принимать меры.

Подъехав к правлению, увидел председателя, разговаривающего о чем-то с понурым участковым. Разговор, по-видимому, не особенно радовал Григория.

— Здравствуй, Петр Ильич — поздоровался Егор.

— О, Егор Селантьевич, хорошо, что ты сам приехал, я уже хотел посылать за тобой. А раз ты здесь, тогда прошу вас в мой кабинет. Не будем торчать здесь на крыльце, разговор предстоит нам серьезный, не стоит привлекать к нему лишнее внимание.

Зайдя в помещение, председатель попросил раздеться и пригласил к столу, предупредив секретаря, что вопрос серьезный, и лишних пускать не следует. Председатель, собрав на столе бумаги, сложил их в стопку. Задумавшись на минуту, обратился к Егору:

— Егор Селантьевич, я вот по какому вопросу хотел с тобой поговорить. Хочу поручить тебе организовать хорошую бригаду охотников. Думаю, человек пятнадцать должно хватить, пора покончить с этим волчьим беспределом.

— Вот по этому вопросу я и ехал к вам. Хорошая идея создать бригаду, но нужно обязательно согласовать с райкомом партии и поставить в известность районный отдел милиции.

— Я уже с утра решил этот вопрос. Позвонил первому секретарю прямо домой и доложил, мол, слишком много развелось волков. Говорю ему, что несем большие убытки в сельском хозяйстве. Волки, мол, до того обнаглели, порой не боятся заходить в мелкие села. Доложил, что стаи нападают не только на скот, но было несколько нападений и на людей. В соседнем поселке насмерть загрызли женщину, она поздно возвращалась с фермы домой. Теперь животноводы вообще боятся по одному выходить из поселка. Кстати ты, наверное, еще не в курсе, сегодня ночью нападение было не только на Антошку, но и на табун лошадей. Помнишь тот, что пасется за третьей бригадой?

— Знаю, я там недавно был.

— Так вот, сегодня ночью там стая отбила небольшой косяк, и пять голов как небыло. Пастухи ничего сделать не смогли. Хорошо хоть пятью отделались, по их рассказам, стая насчитывала не меньше пятидесяти голов. Можешь себе представить, что они могли бы натворить, не будь у одного из пастухов с собой ружья.

— Представляю, лишились бы не только лошадей, но и людей.

— Все это я обрисовал секретарю, он мне приказал в ближайшее время скомплектовать бригаду охотников, все равно, мол, зимой мужики сидят без работы, а так и польза будет, ну и денежное вознаграждение еще никому не помешало.

— Хорошо, завтра с утра я объеду всю деревню, думаю, мужики не откажутся. Если за день подготовимся, то послезавтра можно будет выступить. Я думаю, хорошая охота получится.

— Егор, — перешел председатель на дружеский тон. — Я вижу, ты меня не совсем понял, мне не завтра нужно, а еще вчера, ты понял? Сегодня и только сегодня бригада должна быть готова к выступлению. И, пожалуйста, бери только надежных людей и самых опытных. Твоя задача собрать людей. К вечеру соберитесь, проработайте план всей охоты. Предупреди людей, что все это мероприятие займет несколько дней, а может и недель, пусть люди подготовятся. Со своей стороны, я обеспечу вас подводами и дам к каждой подводе возчика, они будут у вас на подхвате. Ваша задача только охота. Следующее, я сегодня постараюсь обеспечить вас продуктами, но сильно не рассчитывайте, из дома тоже возьмите, лишними не будут. А вот завтра вы все, как один, должны собраться в правлении. И еще, секретарь пообещал связаться с военкомом и попросить его обеспечить вас военными карабинами и хорошим запасом боеприпасов. Так что, Егор, жди, завтра утром придет машина с оружием. Тебе, как старшему, придется принять его согласно описи. Отвечать за него придется тоже тебе.

— Да, Петр Ильич, ты и, правда, затеял моштабную войну против волчьего племени.

— Пойми, Егор, уже накипело, ведь они до того распоясались, что скоро к тебе в дом входить начнут. Я ведь не однократно обращался в район, но они все думали да совещались, как всегда. А сегодня я наехал плотно на секретаря, припугнул, что буду просить помощи у области. Как видишь, подействовало.

— Я тебя понял, пока в округе и за ее пределами не останется ни одного волка домой нам путь заказан.

— Ты меня всегда понимал с полуслова, и, я надеюсь, что ты сделаешь все зависящее от тебя. К вечеру жду от тебя новостей.

— Ну что же, пока порох у нас есть в пороховницах, старая гвардия будет воевать до победы.

— Других слов я от тебя и не ждал. С этим вопросом ясно. Теперь предвосхищая твой очередной вопрос, скажу. Разговаривая с секретарем, я упомянул о нападении на Антошку. Он потребовал подробностей, пришлось все сказать, как было, и назвать виновных.

— Что на это сказал секретарь?

— Приказал как можно быстрее отправить Мироныча в район. Я перед твоим приходом был у него, но не застал. Техничка сказала, что Мироныч с утра сильно ругался, и, собравшись, уехал в район жаловаться. Видишь, как повезло, даже отправлять не нужно, сам уехал. Да и еще, секретарь спросил меня, кого прислать на место Мироныча, я отказался от нового человека.

— Я бы тоже отказался, у нас есть свой директор, Петр Николаевич. Его и люди уважают, и школьники любят, чем не директор.

— Я тоже самое сказал. Первый не стал возражать, сказал, что мне на месте виднее. Главное, сказал он, чтобы польза была.

— Вот это правильно, он свой местный. Родился и вырос у нас на глазах, и я уверен, он за нашу школу горой стоять будет. Да и тебе спокойно жить не даст. Ожидай теперь требования ремонта, нового оборудования, ну и так далее, тебе виднее, что там нужно. А что он добьется от тебя всего, что ему понадобится, я даже и не сомневаюсь.

— Ничего страшного, поможем. Я ведь не слепой и вижу, во что превратилась наша школа, убожество, да и только. Думаю, что ради наших детей правление выделит нужные средства. Мы ведь и раньше выделяли средства, и не малые, а что толку. Таким руководителям никаких денег не хватит. Такие как Мироныч все по ветру пустят, даже вспоминать его противно. А вот насчет этого, — председатель кивнул в сторону вальяжно развалившегося участкового, — оставили на наше усмотрение. Первый сказал, как мы решим, так с ним и поступят.

Участковый уставился на них удивленным взглядом. Он, страдая от похмелья, вообще не слышал, казалось, о чем они говорили. Теперь, когда дело коснулось непосредственно его самого, он с большим трудом разжал пересохший рот, и, выдохнув большую порцию перегара, произнес:

— На какое такое ваше усмотрение. Вы случайно ничего не перепутали, у меня свое начальство имеется, вот они за меня могут все решить, а вы не имеете права.

— Да нет, Григорий, — с грустью в голосе сказал Петр Ильич, — извини, по батюшке называть не буду, не заслужил. А насчет начальства, ты уж не обессудь, нет его больше у тебя. Теперь, выходит, мы твое начальство.

— Как это вы, и за какие такие коврижки вы стали моим руководством, позвольте вас спросить. И за какие такие грехи меня могут снять с работы, мне не понятно.

— Брось ты, Гришка, здесь ломать комедию. Ты думаешь, что я не знаю, чем ты в деревне занимаешься? Люди на тебя неоднократно жаловались, хамишь, не только молодым, но и старикам. Посмотри, на кого ты стал похож, ходишь по деревне вечно пьяный. Находишь у людей какие-то мелкие недостатки, угрожаешь, выманивая при этом самогонку. Все уже забыли, когда последний раз видели тебя трезвым. И вообще, ты, наверное, и сам забыл, когда последний раз занимался своими прямыми обязанностями. Да если я начну все перечислять, то целого дня не хватит. Ты себя последний раз, когда в зеркале видел? Приди домой и посмотрись. Ты ведь не на милиционера похож, а на бродягу с большой дороги. До чего же ты, Григорий, опустился, мало того, что вечно пьяный ты не следишь за собой, ходишь обросший небритый, форма помята, нестираная давно, да и сам забыл, когда в последний раз был в бане. От тебя уже не только люди, но и собаки скоро шарахаться будут, от тебя за версту несет перегаром и запахом немытого тела.

— А вот стыдить меня не надо, я уже большой мальчик и могу сам решить, где и когда мне мыться, и хватит меня воспитывать, сам могу решить, что и когда мне делать. Кроме этого у меня свое начальство есть, вот они пусть меня и воспитывают.

Гришка разгорячился, соскочил со стула и еще, наверное, мог бы много чего наговорить, но его тираду прервал Петр Ильич.

— Замолчи, не на базаре находишься, и гонор свой спрячь, мы здесь не пацаны перед тобой. Посмотрите на него, критика ему не понравилась. С тобой сейчас старшие товарищи разговаривают. То, что ты не моешься, мне глубоко наплевать, это действительно твое дело. Но ты здесь представитель власти, и будь добр вести себя соответственно своему статусу. А теперь, что касается начальства. Ты правильно говоришь, твое начальство в районе находится, но не забывай, что ты еще и член правления нашего колхоза. Ничего не поделаешь, участковый по должности обязан входить в правление. Так вот получается, что ты также подчиняешься руководству колхоза. Теперь слушай еще внимательней. Через два дня соберем правление, и ты обязан будешь явиться. И заметь, придти ты должен в обязательном порядке трезвым и опрятным. Будем рассматривать твое личное дело. А вот завтра с утра поедешь на хутор к Тугаю, и будешь просить прощение у него. Ты понял меня?

— Что? — вскипел Гришка. — а что бы я перед каким-то там косоглазым китаезой извинялся? Да главное за что, за то, что я вчера поговорил немного с его выродком? Пусть спасибо скажет, что я его не арестовал, но если ему свобода не нравится, то я могу это исправить, и быстренько определю ему места нестоль отдаленные.

— Что ты там бормочешь, — взревел Егор, и, перегнувшись через стол, тучей навис над Гришкой, — ты посмел своим поганым ртом так отзываться о моем лучшем друге, да я тебя… — схватив Гришку за грудки рывком перебросил его через стол. Поставив перед собой, замахнулся на него своим огромным кулаком, больше похожим на футбольный мяч, чем на кулак, — Да я тебя, сморчок плюгавый, сейчас как ржавый гвоздь одним ударом кулака в пол вобью.

— Егор Силантьевич, не надо, прошу тебя, — председатель встал между ними, стараясь помешать Егору, совершить необдуманный поступок. Ведь Гришка в данный момент являлся представителем власти, хоть и не самым лучшим звеном. Держа Егора за руку, он вскоре понял, что такую скалу вряд ли кто удержит, и отойдя в сторону, тихо, почти шепотом, сказал, — Не надо, Егор, прошу тебя, не тронь ты это дерьмо, а то еще чего доброго сам замажешься, потом долго отмываться придется.

Егор еще некоторое время постоял тяжело дыша. Потом успокоился, и отпуская Гришку, тихим яростным голосом сказал:

— Иди, гнида, сядь вон там в углу. Закрой свой поганый рот и не шевелись, отвечать будешь только тогда, когда тебя об этом попросят. Понял меня?

— Понял, — заикаясь, как овца, проблеял Гришка.

— Он, что, не в курсе вчерашнего? — спросил Егор председателя.

— Думаю, что нет. Я его утром с постели еще пьяного поднял, и сразу сюда привел. По дороге он ни с кем не общался. Ночью тоже, по-видимому, не до этого было, с вечера хорошо погулял.

— Понятно, почему он так себя ведет, — и, повернувшись к Гришке, сидящему в углу на краешке стула добавил. — Значит так, вчера вечером после ваших с Миронычем стараний, по пути домой на внука Тугая напали волки. Ты, Григорий, был в курсе, что в округе появилось множество волков, да к тому же тебя и Петр Николаевич предупреждал, чтобы ты так просто не отпускал его одного, а проводил до дома. Или учитель обманул меня?

— Да, он предупредил меня, — осознавая случившееся, прошептал Гришка.

— Он сейчас жив, но в очень тяжелом состоянии. Фельдшер, конечно, делает все возможное, чтобы спасти ребенка, в данный момент в город везти его нельзя, он не перенесет дороги. Так вот слушай меня и не перебивай, дважды повторять не буду. Если, не дай бог, мальчонка умрет, я тебе, червяк навозный, клятвенно обещаю, прямо при свидетеле, что ты больше двух дней не проживешь. Я со своей стороны приложу максимум усилий, но клятву свою я сдержу. Надеюсь, ты меня услышал?

Гришка бледный и испуганный понял, что с ним не шутят, и действительно по его вине может погибнуть ребенок. От осознания своей вины у него на глазах заблестели слезы, и он только молча кивнул в ответ.

— Хорошо, что ты меня услышал. Теперь иди сюда, садись ближе, я ведь не могу с тобой разговаривать, повернувшись к Петру Ильичу спиной. А разговор у нас будет долгим. Ты, Григорий, прекрасно и сам понимаешь, что за те два года, которые ты проработал у нас в колхозе, ты натворил так много, что пришла пора ответить за все. Ты не маленький мальчик, и назначен властью блюсти порядок и законность на вверенном тебе участке. Но ты пренебрег своими прямыми обязанностями. Вместо этого ты занимаешься поборами с местного населения и пьянкой. А на этот раз ты превысил свои полномочия, что привело к трагедии. Так вот, руководство твое уже в курсе всех событий, они полностью открестились от тебя, и поручили нам на месте разобраться, и то решение, которое мы сейчас примем, они примут за основу. С этой минуты твоя судьба зависит от нашего решения, ты хоть понимаешь это? — Гришка, опустив голову, молчал. — Но мы не звери, и нам бы хотелось обойтись малой кровью. Мы предлагаем тебе самому проанализировать в рамках закона всю свою деятельность на посту участкового и выбрать ту меру наказания, которую ты, по своему усмотрению, заслуживаешь. Но если ты против нашего разговора, то милости просим за дверь, тебя никто останавливать не станет, это будет только твой выбор.

Гришка, нахмурив брови и опустив голову, внимательно прислушивался к каждому слову Егора. В его груди все горело, и не только от выпитого накануне вечером, но и от ненависти к этим всезнающим и поучающим его старикам. Головой он понимал, как не крути, а они правы. Во всем виновато его пристрастие к водке.

И тогда в районе, когда он, по-детски мечтал, стать знаменитым сыщиком как Шерлок Холмс или как комиссар Мегрэ. Но и тогда вмешалась водка. Его, понизив в должности, отправили в эту глухомань, от которой он так счастливо избавился, когда поступил в школу милиции. И вот теперь новая напасть. Теперь ясно как божий день, что его выпрут из колхоза, в этом он был совершенно уверен. И неизвестно, как они все это могут преподнести, ведь могут и дело завести. Нет, лучше уж из милиции добровольно уйти, и тихо соглашаться на все, чем загреметь на нары. В любом случае, воля лучше, чем неволя. Надо посидеть смирно, не возмущаться и не пререкаться. Может, все еще и обойдется, главное сейчас придать лицу виноватый вид, раскаянье смягчает степень наказания.

А в голове крутилась мысль, что не удалось отомстить проклятому китайцу. Если не ему, то хотя бы его выкормышу. За то, что он отходил его, тогда, на глазах у всех. За тот проклятый стог сена, который он сжег просто так от скуки. Но ничего, не получилось сейчас, возможно представится случай в будущем, как знать, — думал Гришка, присаживаясь к столу, подальше от взбешенного Егора. Неровен час, опять взбесится, глядя на огромные руки Егора, — такой кувалдой можно, таких как я, одним ударом двоих до смерти зашибить.

Петр Ильич, откинувшись на спинку стула и теребя бахрому от скатерти в руках, с интересом наблюдал, как на этот раз поведет себя Егор. Ему не раз доводилось быть свидетелем таких вот воспитательных бесед с населением.

Каждый раз он удивлялся тому, как этот огромный человек мог нащупать ту самую заветную ниточку, и, потянув за нее, мог направить заблудшую душу в нужном направлении.

Он вспомнил, как это случилось с конюхом Семеном. Напившись где-то до безобразия, Семен, придя домой, устроил скандал. Сначала он принялся избивать детей. Видите ли, они не доброжелательно посмотрели на него. Но когда его жена Мария вступилась за детей, он стал с особой жестокостью избивать ее вожжами.

Мария вся окровавленная, все же сумела вырваться и выбежать на улицу. Семен с окровавленными вожжами гнался за ней. На счастье Марии, мимо шел Егор. Увидев такую картину, он схватил Семена, связал его этими же вожжами, потом принес и бросил в сарай на сено, приказав никому не развязывать до его прихода.

Рано утром Егор развязал забияку, окунув несколько раз в большую бочку с водой, после чего повел в дом, показывать следы его буйной деятельности. Держа за шиворот, он стал водить его по дому, показывая разбитую посуду, поломанную мебель, наконец, показал избитых детей, испуганно сбившихся в углу кровати. На другой кровати лежала почти до смерти избитая Мария.

— Смотри, герой ты наш, на свои подвиги. Смотри, не надо отворачиваться, ты теперь должен гордится, что в одиночку справился со страшными врагами, с беззащитными детьми и женой. Теперь не только ты, но и вся округа должна гордится тобой.

— Да я, Егор Силантьевич, понимаешь, пьяный вчера был, ну и не сдержался, ты уж извини меня, перебрал немного.

— Ах, вон оно как, ты значит, пьяный был, ну это в корне меняет дело. Это очень серьезное оправдание. Получается, когда ты пьян, тебе все позволено. И ты решил окружающим показать, кто есть кто. Ну, ты и показал беззащитным детям свою мужскую значимость, и теперь жена с детьми знают свое место и понимают, кто в доме хозяин и господин. А это значит, что тебе все позволено, а они ничтожные должны перед тобой ходить на цыпочках и пресмыкаться. А что делают они? Они, на зло тебе, только и знают, что едят и спят. А ты один, обездоленный только и знаешь, что с утра до глубокой ночи работать, не покладая рук, чтобы прокормить эту ораву бездельников. Приходишь домой, а здесь тебе ни почета, ни уважения.

— Ну, что ты так, Егор Селантич, я же говорю, пьян был, погорячился слегка, с кем не бывает. Прости, пожалуйста.

— Ты не у меня проси прощение, а у своей жены и детей, которых избил до неузнаваемости. Вот их ты обидел основательно. Я, когда вчера вечером тебя связывал, слышал, как ты кричал, что они все лодыри и нахлебники. Только ты один их кормишь и поишь, а они — обуза на твоей шее. А ты пробовал, хотя бы раз представить себя на месте своей жены. Да не смотри ты на меня так, ты хотя бы мысленно, на одну минуту, представь себе то, чем занимается твоя жена в течение всего дня. Мне кажется, что у тебя ничего не получается, — видя его тщетные попытки, сказал Егор. — Хорошо, я помогу тебе. Представь, что это ты встаешь ни свет ни заря, когда остальные еще спят, это ты готовишь еду на всю семью. Это тебе приходится заботиться о том, как, и чем накормить семью. Это ты управляешься с хозяйством, потом будишь всех остальных, кормишь их, собираешь детей в школу и провожаешь мужа на работу. Потом бежишь сама, целый день работаешь на ферме, домой уже еле ноги несешь. Дома ждут голодные дети, нужно готовить ужин. Нужно всех накормить, напоить, выслушать капризы, что где-то кому-то что-то не понравилось. Потом всех нужно уложить спать, да еще не забыть ублажить пьяного мужа в постели, и если все прошло хорошо, то встать после этого и заняться стиркой. Женщине нельзя отпустить детей в школу в грязной одежде. А тебе приходилось после такого напряженного дня еще и ночи напролет сидеть у кроватки больного ребенка? А утром начинать все сызнова. А к вечеру приходит пьяный муж и начинает выяснять, кто в доме хозяин, и не просто на словах, а с побоями, от которых потом неделю встать нормальный человек не может. Но разве здесь полежишь, надо опять готовить, стирать и так далее. А ты сам пробовал выносить ребенка, рожать в страшных муках, заботится о нем, ночей не спать, а потом смотреть, как пьяный урод из твоего ребенка делает калеку. И вот всю эту никчемную заботу отдали женщине, теперь она сидит сиднем и ничего не делает, а тебе бедному, обездоленному приходится страдать на проклятой работе, мучится, пить горькую, а потом приходится еще и свои права отстаивать, а это ох не легкая обязанность. Какая несправедливость на свете, тебе даже такую мелочь как родить ребенка не доверяют. Ты, наверное, поэтому и обиделся на всех и вся. Ну, что молчишь. Может я не прав, и зря на тебя наседаю?

Семен молчал. Потом, встав со стула, не глядя ни на кого, на дрожащих ногах подошел к кровати, на которой лежала Мария, и опустился на колени. Постояв немного, уткнулся лицом в ее руки, тихо заплакал. Егор после этого тихонько, на цыпочках, вышел из дома.

После этой беседы в деревне никто не видел Семена выпивающим, даже на свадьбе собственного сына, он не позволил себе ни одной рюмки спиртного.

Но не со всеми, он поступал так. Находились и такие, кому слова не помогали, тогда наука, как поговаривали в деревне, доходила через кулаки. Правда свидетелей никогда не было, но зато потом многие приходили и благодарили его за науку. И после того как Егор ушел в отставку, по состоянию здоровья, люди продолжают приходить к нему, с просьбой помочь в том или ином вопросе, и никому он не отказал. Если не мог помочь делом, то обязательно помогал советом.

Егор мог найти общий язык даже с маленькими детьми. Люди, как правило, часто пугают своих непослушных детей милиционером. Но здесь был особый случай. Егор очень любил детей, и дети отвечали ему взаимностью. Часто обращались к нему с различными просьбами, и он старался помочь им как мог.

Взять хотя бы тот случай с маленькой девочкой. Они с Егором встретившись среди улицы, стояли, разговаривая о чем-то. Вдруг из калитки напротив вышла пятилетняя девочка. Посмотрев на нас, она смело подошла, и плохо выговаривая слова, обратилась к Егору.

— Дядя милиционер, мой Васька пропал. Ты найдешь его?

Егор присел перед ней на корточки и ласково спросил ее.

— Как же тебя зовут, солнышко мое?

— Нюшкой меня зовут, — ответила девчушка, — а Васька все равно пропал.

— Нюха, а скажи мне, кто такой твой Васька, — ласково улыбаясь, расспрашивал ее Егор.

— Ты что, совсем не знаешь моего Ваську?

— Нет, не знаю, — искренне сознался Егор, — но ты ведь скажешь мне, кто твой Васька?

— Конечно, скажу. Васька — это мой самый любимый котик. Он почему-то пропал, и я не могу его найти. Ты ведь милиция, а милиция ищет всех, кто пропадает. Мне так мама говорила. Ты найдешь моего Ваську?

— Мы обязательно найдем твоего Ваську, но только, чур, ты будешь помогать мне, хорошо?

— Хорошо. Только давай быстро искать, а то Ваське уже кушать пора.

— А что твой Васька любит больше всего?

— Ты что не знаешь? Он любит рыбу.

— Вот и прекрасно. Ты сейчас беги домой и принеси маленький кусочек рыбы. Потом мы с тобой пойдем искать твоего Ваську.

Нюшка убежала, но уже через три минуты вернулась, неся в руке маленького пескаря.

— Вот рыба.

— Молодец, А теперь, пойдем вон к тому дереву и вместе позовем твоего Ваську.

— Васька, Васька, — стала звать Нюшка, подойдя к большому тополю.

Почуяв запах рыбы, кот спустился вниз, став перед Нюшкой на задние лапки, стал мяукать, прося хозяйку дать ему рыбку.

— Вот видишь, Нюха, как быстро мы с тобой нашли твоего Ваську. Теперь забирай его с собой и беги домой, и не теряй больше.

Нюха быстро подхватила кота на руки и счастливая убежала домой. Вот так, продолжал вспоминать Петр Ильич, ко всем мог найти подход Егор.

А вот с этим рыжим пентюхом никак у него не получалось. Ведь сколько раз с ним разговаривали, а результат нулевой.

Может, он злиться на Егора за то, что люди до сих пор идут за помощью к Егору, так кто ему виноват, сам себя поставил в такие условия. Интересно, как сейчас поступит Егор, какой ключик подберет. Его мысли прервал Егор:

— Ну что, Григорий, — тихим спокойным голосом начал Егор, — воспитывать мы тебя не будем, да и не к чему этим заниматься, все равно не получиться ничего. То, что ты стал таким никчемным человеком, в этом есть, пожалуй, и моя вина, этого я не отрицаю. Вот скажи мне, Петр Ильич, сколько мы с ним нянчились с самого его детства? Он каждый раз клятвенно обещал исправиться, но все повторялось опять. Когда ушел служить в армию, думали, что вернется взрослым возмужавшим мужчиной. Надеялись, что три года проведенные на службе перевоспитают его, но и здесь мы ошиблись. А как мы обрадовались, когда он поступил в школу милиции. Вот подумали, наконец, парень за ум взялся. Надеялись, что теперь став милиционером, он сам уже будет наставлять заблудших на путь истинный, женится, заведет детей и все у него будет хорошо и ладно. Мы опять ошиблись, все повторилось, и заметь, повторяться стало в геометрической прогрессии. У меня складывается впечатление, что каждая детская его пакость, со временем возводится в квадрат. Вот, казалось бы, стал милиционером. Распределили тебя в хороший совхоз, на хорошую должность, и главное рядом с городом, что еще молодому человеку нужно, живи, работай честно да радуйся судьбе. Но нет, ты и там сумел отличиться, тебя как нашкодившего котенка вышвырнули, к нам в глушь, подальше с глаз.

Гришка резко вскинул голову, и зло, но с удивлением посмотрел на Егора.

— Что так смотришь на меня? — не дождавшись ответа, продолжил. — Ты думал, что в далекой глуши никто не узнает о твоих похождениях, напрасно, друг мой. У меня, да будет тебе известно, не только в районе есть знакомые, но и много друзей в городе, да и по всей области их и не сосчитать. Везде меня знают и уважают. Через три дня, после того как я передал тебе дела, я уже знал, почему ты здесь оказался, и за что тебя заслали к нам. И знаешь, я не был так сильно удивлен, видимо, внутри у меня что-то предполагало, что так и будет. Но я не мог даже предположить, что ты опустишься до мелкого шантажа, будешь заниматься мелким вымогательством, а самое скверное это то, что ты начнешь мстить людям, которые ничего плохого тебе не сделали, а наоборот, многие даже помогали тебе. Знаешь, Гриша, у меня внутри есть уверенность в том, что это не последняя твоя выходка. С таким отношением к людям как у тебя, как правило, своей смертью не умирают, и даже если остаются жить, то большую часть жизни проводят в тюрьме, и поверь мне, я редко ошибаюсь.

Егор замолчал. В наступившей тишине слышно было, как в коридоре от жаркого пламени потрескивают дрова в печке, и стук пишущей машинки, за которой работала машинистка, печатая документы.

Помолчав с минуту, Егор заговорил снова, как бы продолжая прерванный разговор, но уже с председателем колхоза.

— Видишь ли, в чем дело, Петр Ильич. Когда Гришка с направлением приехал к нам в колхоз на мое место, он мне сказал, что сам изъявил желание работать в своем колхозе. Мотивировал он тем, что сильно скучает по своему родному дому, и в городе пошли ему на встречу, назначив его участковым на мое место. У меня, конечно, промелькнула мысль, что не так все просто, но потом подумал, а вдруг я ошибаюсь, и парень решил начать новую жизнь, и начать ее решил в своей родной деревне, где все знакомое и родное. Я, как положено, передал ему все дела, учил его как нужно работать. Объяснял ему, что нужно разговаривать с людьми, быть в курсе их забот и проблем, быть внимательным ко всем, помогать людям, вести профилактическую работу среди молодежи и знать историю каждого жителя деревни. И вот тогда тебя люди станут ценить и уважать, а в худую годину всегда придут к тебе на помощь. Предотвращение правонарушений и помощь людям — вот основные заповеди участкового, — и обращаясь уже к Гришке, продолжил. — А ты что нам проблеял? «Я этого китайца не знаю и знать не хочу», — передразнил Гришку Егор. — Так знай, мы с Тугаем — не просто друзья, мы с ним больше, чем братья. Оскорбив сейчас Тугая, ты в большей степени оскорбил меня. А я за своего брата порву любого, не взирая на чины и звания. Помнишь, я тебе говорил, что нужно чаще общаться со стариками, они бы тебе много рассказали о людях нашего села, глядишь, и не сидел бы сейчас в этом кабинете, и не выслушивал мои наставления. А, поговорив со стариками, знал бы, кто такой Тугай, и что нам с ним пришлось в жизни пережить. Я за Тугая, хоть сейчас, готов жизнь отдать, и можешь мне поверить, это не просто слова, это действительно так. Ради него и его близких я готов на все. А также уверен, что для меня он сделает тоже самое. Вот таким манером нас связывает жизнь. Но чтобы тебе было немного понятнее, я все же расскажу тебе кое-что из нашей жизни. Ты сейчас в таком положении, что тебе хочешь или не хочешь, но придется слушать, — и, обратившись к председателю, спросил, — Петр Ильич ты ведь у нас не коренной житель, и многого тоже не знаешь?

— Да, я переехал сюда следом за родителями, это было за два года до войны. Нам с супругой нужно было работать, чтобы поднять детей. Вот и решили, что мы будем работать, а родители присмотрят за детьми, и, переехав к родителям, обосновались здесь.

— Вы правильно тогда поступили, и детей подняли, и за стариками присмотрели. Они вам помогали, чем могли, но и ваша помощь для них была безменной. Для стариков умереть на руках у своих детей, это большая радость.

— Да, свой долг как сына я исполнил. Заботился о них до самой их смерти.

— Это я знаю, а вот как в председатели попал, я как-то упустил, мой грех, признаю.

— Ну, это совсем просто. Ты ведь знаешь я с детства инвалид. У меня одна нога короче другой, это результат несчастного случая. Я с самого детства любил горы. Вот однажды мы с ребятами решили забраться на одну из самых высоких скал. Опыта, конечно, у нас не было, я и сорвался со скалы. Результатом падения оказался перелом ноги в нескольких местах. Ребята, конечно, принесли меня на руках в деревню, но врача у нас в деревне не было, а дома как могли, наложили шины, вот кости и срослись не правильно. Я так и остался хромым на всю жизнь. После того, как я переехал сюда, началась война, всех здоровых мужиков взяли на фронт. В то время в деревне остались я да еще несколько стариков. Когда от инфаркта умер бывший председатель меня и назначили на его место, как самого молодого, вот и мучаюсь до сих пор. Я уже неоднократно обращался в райком, чтобы освободили меня, и поставили кого-нибудь моложе, но там упираются, обещают, а сдвигов как видишь, нет. Ну, что говорить обо мне, ты обещал рассказать о себе и о Тугае. Я с удовольствием послушаю, может, почерпну и для себя что-нибудь интересное.

— Тогда слушайте.