Зачем смерть давала шанс (СИ)

Глава 38

Но он ошибся. Прошло уже шесть дней, а он все еще находится в одной и той же камере. Его никто не беспокоит. Никто не вызывает на допрос, как это положено в таких случаях. Не выводили на прогулки, а еду приносили охранники, а не арестованные, как заведено во всех изоляторах.

Пытался заговорить с охраной, но в ответ слышал только:

— Нельзя, не положено, начальству виднее.

Постепенно он стал понимать, что его просто прячут здесь, вдали от Москвы, и находится он здесь нелегально.

Придя к такому выводу, решил, что в данной ситуации, он ничем себе помочь не может, остается только ждать развития событий. Антон стал съедать все, что ему приносила охрана, и усиленно заниматься спортивными упражнениями, насколько позволяла камера. Но, не смотря на это, ему порой хотелось выть, как волк на луну, от скуки.

Однажды, на седьмой день, окошко тихо отворилось, и тихий голос позвал его.

— Антон Максимович, подойдите сюда.

Антон очень удивился этому. Он знал, что его в этом изоляторе никто не знает. Подойдя к двери, увидел в окошке молодого охранника.

— Вы ведь Антон Ли?

— Да, это я.

— Я от Симбирцева. Вы знаете его?

— Конечно, знаю. Это мой друг.

— А я Плетнев Максим. Я зять Баринова Сергея, который служит участковым у Симбирцева.

— Я хорошо знаю Сережу.

— Тогда возьмите, — он протянул записку. — Это малява от Симбирцева. Я только сегодня вышел из отпуска. Теперь буду чаще к вам заглядывать. Если вам будет нужно что, то вы только скажите. Хорошо?

— Спасибо, Максим. Я буду это иметь ввиду.

Антон, взял записку и отошел от двери.

Когда окошко закрылось, он с нетерпением стал разворачивать письмо, довольный тем, что друзья не забыли его.

Вскоре радость его сменилась на разочарование. Он несколько раз прочел письмо не веря, что его друзей уже нет в живых. Это было в первый раз, когда его по-настоящему охватила паника.

Он не знал теперь, как ему выйти из этой ситуации, как поступить правильно. Если бы он, в то проклятое утро роковой пятницы, знал об этом, то не позволил бы никому упрятать себя за решетку, даже ценой собственной жизни. Теперь он здесь и у него нет ни родных, ни друзей.

Антон лег на кровать и почти в бессознательном состоянии пролежал несколько часов, глядя пустыми глазами в потолок. Очнулся, когда открылось окошко. Это принесли ужин. За дверью стоял Максим, сочувственно глядя на него.

— Что, Максимка, знаешь о содержании письма.

— Знаю. Мне Симбирцев рассказал все перед тем, как отдать мне записку. Вы, Антон Максимович, скажите, чем я могу вам помочь, и я сделаю все от меня зависящее.

— Ты лучше скажи, отсюда сбежать реально или нет?

— Нет. Как я понял, вы здесь на особом положении, и вся охрана об этом знает. Если я захочу вас вывести, то смогу вас провести только до первой двери. Даже наш начальник не может вас вывести. Вы покинуть изолятор, можете только в сопровождении особого конвоя, но это будет не наш конвой.

— Понятно. Значит они что-то замышляют, но вот что, я не знаю, и меня это очень беспокоит. Для чего-то я им нужен, иначе они давно бы меня грохнули. Для этого и одной пули достаточно.

— Нет, открыто они вас убить не смогут. Слишком много свидетелей. Я постараюсь узнать больше. Главное, чтобы никто не догадался, что мы знакомы.

— Об этом не беспокойся. Ты теперь иди, не привлекай внимания. Виктору передай, чтобы ничего пока не предпринимал. Я сам постараюсь вынудить их к каким-нибудь действиям. У меня есть к тебе одна просьба. Ты живешь в Подольске?

— Да, в Подольске.

— Это хорошо. Постарайся узнать, кто из прокуратуры надзирает за вашим изолятором и наведи о нем справки.

— Это я вам и сейчас могу сказать. Надзирает за нами наш районный прокурор. Он живет по соседству со мной. К тому же, я дружу с его младшим сыном.

— Что ты можешь о нем сказать, что он за человек?

— Могу сказать только одно. Он старый служака, честный человек. Любит справедливость. Без твердых доказательств дело в суд никогда не направляет, этого требует и от своих сотрудников. За это пользуется у зеков уважением. Если вы хотите что-то затеять, опираясь на него, то это вряд ли получится. Вытащить он вас вряд ли сможет. Он уже на пенсии. Если он что-нибудь затеет, то его в два дня выгонят из прокуратуры отдыхать на дачу.

— А мне не надо, чтобы он меня вытаскивал. Мне нужен небольшой скандальчик, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Тогда они постараются или избавится от меня, или перевести в другое место. А я тогда подумаю, что можно предпринять для освобождения. Видишь ли, я не хочу рисковать друзьями, их и так у меня не осталось. Это не только опасно для них, но и для их родных. Из письма ты знаешь, эти ублюдки не пожалеют никого.

— Все потом, кто-то идет.

Максим захлопнул окошко, и вскоре послышался его голос.

— Не положено, вы только посмотрите на него, книги ему подавай. Ему, видите ли, читать захотелось, тоже мне Достоевский нашелся. Иван, подожди, я с тобой выйду.

Антон мысленно одобрил находчивость парня. Хорошую школу конспирации они здесь проходят. Этим ребятам и знакомым нужно помочь, и начальству угодить, и, что греха таить, кое-что и зекам передают. Не бесплатно, конечно. И передать нужно так, чтобы сослуживцы не узнали. Могут и по инстанции передать. Тогда увольнение, а семью кормить надо.

Всю ночь Антон размышлял, но путного так в голову ничего не пришло. Утром, передовая миску с едой, Максим тихонько шепнул.

— Я сейчас сменюсь, а заступлю только через два дня. Будьте осторожны. Наши стали шушукаться, возможно, затевают что-то. Я ясно слышал ваше имя. Больше узнать ничего не удалось.

— Спасибо, Максим, я буду осторожен.

День прошел спокойно, как и всегда, только к вечеру его вызвали неожиданно на допрос.

В комнате для допросов его ожидал следователь Березняк. В течение двадцати минут длился допрос. Его трудно назвать допросом, он больше походил на беседу. Березняк задавал общие вопросы, ничего при этом не записывал. Выглядел он очень уставшим. На вопрос Антона, долго ли ему здесь находится, уклончиво ответил:

— Будем разбираться, а там видно будет.

На этом допрос закончился.

Ночью, лежа на нарах, Антон мучительно думал, что все это значит. Строил различные догадки, но так и не пришел к логическому заключению. Он не понимал, что хотел от него следователь, проводя столь странный допрос.

Утром принесли завтрак. Вертухай, как обычно подал миску с каким-то пойлом, и ехидно сказал.

— Кушайте на здоровье.

Антон, не обращая внимания на его реплики, взял миску с куском черного хлеба, отошел от двери. Поставив миску на тумбочку, задумался. Что-то беспокоило его, но он все еще не мог понять, что именно.

Вскоре отогнал от себя эти мысли и, взявшись за ложку, решил съесть жуткое пойло, которое ему принесли.

Еду, которую ему давали, можно было есть только когда она теплая, холодной ее есть невозможно. Он понимал, что даже это пойло ему обязательно нужно съесть все без остатка. Это нужно было для поддержания организма.

Задумавшись, машинально помешивал ложкой в миске. В это время у него сильно заболела шея, в основании головы. Приученный к таким сигналам бедствия, он бросил ложку, и стал прислушиваться к ощущениям всего организма в целом. Вскоре боль прошла, но, когда он вновь взялся за ложку, боль стала медленно нарастать. Стало понятно, что его пытаются отравить или усыпить.

Подумав немного, он взял миску и половину похлебки вылил в раковину, затем поставил остатки на тумбочку. Сам съел кусок хлеба, с удовольствием запивая его водой. Управившись с этим, лег на нары, заложив руки за голову, стал ждать развития событий. В голову пришла идея, разыграть на этом неплохой спектакль. А каким он будет, обстановка подскажет.

Антон, уставший от скуки и безделья, с нетерпением ждал развязки. Этот проведенный час, в ожидании знакомых шагов в коридоре, показался ему вечностью.

Но вот, наконец-то, он услышал тихие шаги у его двери. Антон быстро принял неестественную позу. Он лег на живот и свесил руку и голову почти до самого пола. Послышался щелчок открывающегося глазка. Несколько секунд тишины, затем глазок закрылся и в коридоре раздался противный голос вертухая.

— Иван, зови доктора.

— Зачем?

— У нас жмурик нарисовался.

Наступила тишина. Минут через десять послышались шаги, и голос за дверью спросил:

— Там точно жмурик? Ты проверил?

— Конечно, проверил. Пульса нет, лежит не шевелиться. На нем нет никаких внешних повреждений. Я думаю, что у него инфаркт, сердце, наверное, не выдержало.

— Ладно, открывай, сейчас проверим, какой там инфаркт.

Дверь открылась. В камеру вошли трое мужчин. Среди них был доктор. Это был тучный мужчина неопределенного возраста, в грязном халате. Он наклонился над Антоном, пощупал пульс сначала на руке, затем на шее. Антон усилием воли замедлил биение сердца.

— Да, действительно, пульс не прощупывается.

— А я что говорил.

— Ладно, говорун. Лучше доложи начальнику, а жмурика ко мне в санчасть. Мне придется сделать вскрытие, и составить заключение о смерти.

— Да, что там вскрывать, инфаркт, вот и все. Разве и так не видно.

— Умник, ты бы помолчал. Вот когда будешь на моем месте, тогда и будешь делать заключение, — по-видимому, его раздражал этот говорун, к тому же доктор был недоволен предстоящей работой с трупом. — Да будет тебе известно, что здесь инфарктом и не пахнет. При инфаркте губы, как правило, синеют, а у него вполне здоровый цвет лица.

— Конечно, здоровый, — поднимаясь на ноги, сказал Антон, и сделал несколько шагов к двери, отрезая выход присутствующим. Глядя на испуганные лица, добавил:

— Ну что, вертухай, так смотришь на меня? Да, я еще живой. Но ты не удивляйся, просто я не стал есть твое пойло. Вы, доктор, сядьте на кровать и успокойтесь, а ты, дружок, — перехватил он, пытавшегося выйти обладателя противного голоса, — не торопись. Мне не нравится, когда мои гости уходят не попрощавшись. В кои-то веки ты зашел ко мне в гости, и пытаешься теперь уйти чисто по-английски, не попрощавшись. Я как радушный хозяин оставил половину своего завтрака, чтобы от всей души угостить тебя.

Во время этого разговора доктор сидел на нарах с обезумевшими глазами, не понимая, что происходит вокруг него. Второй охранник, опомнившись, попытался вытащить дубинку, но Антон остановил его.

— Не надо, сынок, не усугубляй положение. К тебе я претензий не имею. Можешь идти позвать начальника, или еще кого-нибудь, мне без разницы, кто придет. Я же со своей стороны ничего предосудительного не делаю. Просто я предлагаю твоему напарнику съесть то, что он мне принес, — и уже не обращая внимания на стоящего столбом охранника, повернулся к своему, так сказать, гостю. — Ну, что стоишь столбом, давай приступай к утренней трапезе.

Охранник вдруг вскинул голову и схватился рукой за дубинку, но, взглянув в глаза Антона, остановился. То, что он увидел в его глазах, потрясло его. Ноги сами по себе подогнулись, и он, опираясь спиной о стену, медленно опустился на пол, опустив голову на грудь, прикрывая ее руками.

— Кто-нибудь, скажет мне, что здесь происходит? — после наступившей паузы спросил доктор.

— Видите ли, доктор, — подсаживаясь к нему, и обнимая за плечи, сказал Антон, — здесь все очень просто. Мальчику приказали убрать меня без шума. Дали какой-то гадости, и малыш по простоте душевной всыпал ее в мою похлебку. И ведь разбойник знал, что делал. Он даже не зашел в камеру, чтобы убедится, что я умер. Он на сто процентов был уверен, что я уже труп. Поэтому и поторопился вызвать вас, уважаемый доктор.

Охранник попытался возразить, но Антон остановил его.

— Ты, сынок, лучше не оправдывайся, а признай, что на все сто ты был уверен, что я покойник. Ты знал, что делал. Ты даже доктора пытался уговорить, что я умер от инфаркта. Ты прекрасно знал, что подсыпал, и знал, что яд распадается в теле в течение десяти минут. Но ты все же перестраховался, и целый час выжидал, и лишь потом позвал доктора. Надеялся, чтобы уж наверняка было. Если ты хочешь доказать, что в миске нет яда, тогда возьми и докажи это. Съешь хотя бы пару ложек. Тогда я поверю, что ты не виноват.

Доктор стал понемногу понимать, что происходит. Ему это очень не понравилось. Одно дело, когда заключенные, разбираясь между собой, убивают, но когда сама администрация идет на преступление, используя при этом его в темную.

Придя к такому выводу, он в наступившей тишине подошел к охраннику и, не смотря на свою тучность, поднял его за шиворот и, с такой силой швырнул, что охранник, пролетев несколько метров по воздуху, приземлился в коридоре, ударившись о стену.

— Я во всем разберусь, — взяв миску с собой, он вышел из камеры.

Дверь за ним закрылась. Антон остался один. Примерно через полчаса, дверь вновь открылась, в камеру вошел подполковник. Это был моложавый, стройный мужчина сорока лет. Он бодро вошел в сопровождении доктора и знакомого охранника Ивана.

— Я начальник СИЗО подполковник Прокопенко Петр Викторович.

— Я Ли Антон Максимович, — представился Антон.

— Я в курсе произошедшего с вами, доктор мне доложил. Я попросил доктора сделать скрупулезный анализ пищи, принесенной вам. Если он выявит в ней признаки яда, то охранник будет серьезно наказан.

— Ну, что вы, Петр Викторович, я ведь не требую для него наказания. Истинного виновника вы все равно не сможете наказать, а охранник — это просто исполнитель, пешка в чужой игре. Он запуган. У него, скорее всего, есть семья, а такого человека легко запугать, угрожая его близким. Что касается яда, то анализ делать не надо.

— Это почему же? Поясните.

— Это очень просто. Ваш охранник хорошо проинструктирован. Он знает, как именно действует яд, и за какое время он нейтрализуется. Поэтому и ждал целый час, прежде чем позвать доктора. Меня уже однажды пытались отравить именно таким ядом. Я также знаю, что яд в организме человека распадается в течение десяти минут, и после вскрытия патологоанатом может обнаружить только инфаркт. Для того чтобы обнаружить само отравляющее вещество, для этого нужна лаборатория с хорошим оборудованием, а также нужно знать саму структуру яда. Мне кажется, что у вашего доктора ничего такого нет, — и, обращаясь к доктору, произнес название яда. — Вы знакомы с таким ядом?

— Я о нем слышал кое-что от своих коллег, но не думал, что он может появиться у нас в Союзе. Этот яд очень токсичен, да к тому же растительного происхождения. Такой яд я, Петр Викторович, выявить точно не смогу.

— Черт знает, что здесь творится, — выругался начальник СИЗО, а потом спросил Антона. — Вы вообще кто? За что задержаны и откуда у вас такие познания в ядах?

— Начнем с того, что, если начальник СИЗО не знает, за что задержан человек, находящийся на его территории, да еще содержится в тайне от других заключенных, то это говорит о том, что сделали это люди очень высокого полета. Они даже не сочли нужным поставить вас в известность. Если это так, то вы должны понимать, что я, как заключенный, не простой мальчик. А что касается моих познаний в ядах, то в этом нет ничего удивительного. Я по роду своей службы, которой отдал двадцать пять лет, знаком со многими вещами, о которых простые люди даже не догадываются.

— Понятно. Чем я могу вам помочь?

— А вы не сможете мне помочь. И даже если очень захотите, вам все равно не дадут это сделать, — потом тихо добавил, — извините, Петр Викторович, но мы здесь не одни.

Начальник СИЗО, кажется, только сейчас заметил, что за его спиной стоят его сотрудники. Ему очень хотелось узнать подробнее, что за человек появился у него, вокруг которого кипят такие страсти. Но он не стал больше задавать лишние вопросы, только спросил:

— Какие у вас будут просьбы ко мне?

— Есть парочка. Если мне нельзя выходить на прогулку, не знаю, может это связано в целях какой-то конспирации, то можно мне хотя бы окошко открыть, — и усмехнулся, глядя на окно, — в такую бойницу я все равно не просочусь. Вторая, разрешите мне читать. Можно книги или газеты, а то я от скуки скоро стенку головой пробью.

— Хорошо. Я решу эти вопросы в ближайшее время.

Начальник ушел. Антон еще не успел до конца проанализировать свой разговор с начальником, как дверь открылась и вошел охранник Иван. Он поставил на тумбочку большую кружку горячего чая, полбулки хлеба и большой кусок соленого сала. На немой вопрос Антона с улыбкой ответил:

— Это компенсация от хозяина за испорченный завтрак.

— Спасибо. Передай ему мою благодарность.

— Передам, если увижу. Уж больно редко он у нас появляется, — собираясь уходить, он остановился у двери и добавил. — Чуть не забыл. В вашем окне вытащат стекло, так что камера будет проветриваться. Мы будем периодически оставлять открытой кормушку, и у вас будет в камере небольшой сквознячок.

— Вот за это вам большое спасибо.

— И еще, какие книги ты предпочитаешь? Я передам, но не думаю, что в нашей библиотечке найдется что-нибудь путное.

— А меня художественная литература не интересует. Мне нужны, по возможности, свежие газеты и журналы. Понимаешь, не хочется отставать от жизни, сидя на казенных харчах. Книги меня интересуют только научные. Меня устроит любое их направление, будь то химия или физика. Мне интересны и научные статьи любого толка, и инженерные разработки. Если найдется такая литература, то я буду очень рад этому.

— Хорошо, я передам в библиотечку твое пожелание. Поговорю с ребятами, может у них дома у кого найдется научное чтиво. Ладно, ты отдыхай, мне пора.

Ближе к вечеру, Иван принес стопку свежих газет.

— Читай пока, а завтра мой сменщик принесет тебе книги. Оказывается, в библиотеке такого добра, которое тебя интересует, навалом. Оно у наших урок не пользуется спросом, а нам по разнарядке присылают. Так что, они в прекрасном состоянии. Я после смены сам пойду и сделаю подборку. Я принес тебе бумагу и карандаш. Ты составь список, что тебе нужно.

— Я быстро составлю. Ты, когда принесешь ужин, я передам список.

Иван ушел, а Антон с жадностью набросился на газеты. На следующий день утром Иван с Максимом принесли большую коробку, наполненную книгами. Когда Иван вышел, Максим сказал:

— Антон Максимович, я вам купил несколько тетрадей и карандашей. Карандаши все наточены. Все это внутри коробки. Я подумал, что вдруг вам понадобится делать записи. Уж слишком вы специфическую литературу заказали.

— Эх, ребятки, вы даже не представляете, какую услугу вы мне оказали. Теперь я буду жить, как на курорте.