Зачем смерть давала шанс (СИ)

Глава 27

Так началась армейская служба для Антона. Пробыв месяц в учебном батальоне, он стараниями своего шурина, попал служить в семьдесят третью гвардейскую отдельную разведывательную роту под командованием майора Трошина Алексея Павловича.

После распределения молодые солдаты в торжественной обстановке на плацу перед всей дивизией приняли присягу. После чего начались суровые армейские будни.

Служба давалась Антону сравнительно легко. Будучи крепким и выносливым, он легко справлялся со всеми трудностями службы. Ему с первой встречи понравился Василий. Этот простой деревенский, как и он, парень, крепкий коренастый весельчак, обладал хорошим чувством юмора. Он любил розыгрыши, за которые часто наказывался командирами нарядом вне очереди. Их дружба крепла изо дня в день. Василий часто помогал Антону в затруднительных положениях, давая порой ценные советы.

— Ты, Антон, пока молодой, старайся с командирами не пререкаться. Приказали, скажи: «Есть» и иди дальше выполнять приказ. Все свои возможности до времени старайся не показывать, здесь выскочек не любят. Нужно делать так, чтобы инициатива исходила от них, а не от тебя. Делай все, что делают другие, старайся не выделяться, в армии этого не любят. Со стариками старайся не задираться, а то толпой и побить могут. Но и труса праздновать не надо. Если дойдет до крайности, можно и на место поставить. В армии силу тоже уважают. Короче говоря, все зависит от тебя самого. Как себя поставишь, так и будешь дальше служить.

— Ладно, Васек, не переживай, прорвемся. Ты ведь в случае чего спину мне прикроешь?

— Он еще спрашивает. Да за друга я кого хочешь порву.

Все шло хорошо. Антон строго следовал наставлениям своего друга. Но случился один казусный случай, в корне поменявший всю дальнейшую его службу.

Случилось это в канун Нового года. Вернувшийся из длительной командировки командир роты, после трех дневного отпуска по выходу был сразу назначен дежурным по дивизии.

Заступив на сутки дежурства, он переживал, что прошло почти два месяца, а он до сих пор не познакомился с пополнением. Выкроив время, он пару раз заглянул в расположение роты, но личный состав всякий раз оказывался на занятиях.

Сделав после отбоя очередной обход, он решил зайти в свой кабинет, чтобы взять кое-какие учебники. Его жена настояла на поступлении в академию. Теперь ему приходилось готовиться к экзаменам. Днем как всегда времени не хватало. Ночь на дежурстве подходила для этого в самый раз.

Обойдя все подразделения, он в последнюю очередь зашел в свое. В это время Антона после отбоя заставили помыть умывальник, туалет и курительную комнату. Антон хорошо уже усвоил, что армия в основе своей держится на дедовщине. Он не стал спорить, а, взяв ведро, тряпку и швабру пошел мыть туалет, так как он был тупиковым, с него все начинали. Остальные комнаты были проходными.

Закончив убирать первые две комнаты, перешел в курилку. В курилке как всегда находились старослужащие. Они стояли, курили, смеялись над какими-то пошлыми анекдотами. Антон порой удивлялся, неужели им дня не хватало для разговоров, чтобы вот так, после отбоя, стоять и часа по два болтать ни о чем.

Антон помыл половину комнаты. Взял урну с окурками и переставил на чистое место, решив сразу не выносить мусор, так как ребята еще курили. Антон почти закончил уборку, когда в расположение вошел ротный.

На входе у тумбочки, как и положено по уставу, стоял дневальный. Увидев командира роты, хотел доложить, но ротный махнул на него рукой, заставив его замолчать.

— Не шуми, люди спят, — полушепотом сказал он, — где дежурный по роте?

— В ленинской комнате. Позвать?

В это время в курилке раздался громкий стук.

— Что там за шум?

— Там, — смутился солдат, — ребята вышли покурить.

— В том, что они вышли покурить нет ничего удивительного, но зачем так греметь после отбоя, когда все спят. Ну, я сейчас покурю им.

Солдат хотел кашлянуть, чтобы привлечь внимание товарищей, но ротный показал ему свой пудовый кулак, и солдат поняв, тут же отвернулся.

Пройдя мимо дневального, ротный оказался в темном коридоре, освещенном только светом, падающим из курильной комнаты. Замедлив шаг, он остановился. В курилке явно назревал конфликт. Находясь в темном коридоре, он знал, что его не видно, поэтому остановился и с любопытством стал наблюдать.

То, что старики решили поучить молодого, было ясно сразу. Его заинтересовал молодой высокий солдат, окруженный шестью старослужащими. Он почему-то был уверен, что этот мускулистый парень не станет праздновать труса. Но больше всего его интересовало, станет ли он сопротивляться сразу шестерым довольно опытным бойцам или нет.

Ротный видел, что молодой солдат стоит в круге и опирается на швабру. Здесь же в центре комнаты валяется перевернутая урна, и свежее вымытый пол покрыт окурками.

Антон стоял и ждал, что предпримут его противники, страха при этом он не испытывал. Помнил, что в таких случаях говорил дедушка:

— Запомни, Антошка, испугался — проиграл бой, струсил — проиграл войну, спрятался от боя — продал родину. Противника нельзя бояться, но его нельзя и недооценивать. Опасаться нужно и, сконцентрировавшись, постараться определить его возможности.

Так он поступил и сейчас. Стоял и ждал, как развернуться события дальше.

— Ты что, салага, плохо моешь полы? — с наглой улыбкой на лице говорил один из них, при этом усиленно пиная урну и окурки с мусором.

Перед ним стоял солдат по фамилии Лисичкин. По внешнему облику он явно соответствовал своей фамилии. Щуплый на вид, но очень наглый при этом, явно было видно, что именно он заводила в этой компании.

— Ты, что это стоишь, как столб, не слышишь, что тебе говорит дед. Быстро схватил тряпку и бегом драить пол, или ты хочешь, чтобы мы тебе показали, как это делается?

— Поучиться у старших и перенять их опыт — это не грех. В этом нет ничего зазорного, на держи, — он толкнул ручку швабры Лисичкину. — Покажи, как надо мыть, а я поучусь, может, потом и у меня получится как надо.

Лисичкин от неожиданности сперва поймал черенок швабры, затем с брезгливостью отбросил ее, и, не говоря ни слова, попытался ударить Антона по лицу. Сначала с левой руки, потом с правой, но Антон легко уклонился от обоих ударов.

— Ну, так тебе трудно будет научить меня. Ты не так учишь, смотри как надо, — и без замаха, тыльной стороной руки он слегка ударил Лисичкина в лоб.

Лисичкин только охнул, подлетая в воздух, и, отлетев, рухнул у стены на пол.

— Бейте его ребята, — прохрипел он.

До этого стоявшие и с любопытством наблюдавшие, его напарники, как по команде, набросились на Антона. Антон не собирался их бить, но, зная их способности, все же не хотелось и ему подставлять свое лицо под удар. Поэтому на каждый их выпад, он наносил, хоть и не сильный, но довольно чувствительный удар.

Через минуту все лежали на полу, издавая охи и стоны. Антон стоял посреди поверженного войска и ждал, когда очередной боец подымиться и вступит в поединок. В это время послышалась команда.

— Немедленно прекратить. Встать, смирно!

Услышав грозный приказ ротного, солдаты один за другим с трудом поднялись и вытянулись по стойке смирно.

— Что здесь происходит? — ответом была тишина.

Все стояли молча, не глядя на командира, и тяжело дышали. Только Антон спокойно стоял, с любопытством оценивая возможности и самого ротного. По его наблюдению ротный был довольно сильным человеком. Антон про себя отметил, что с такой развитой мускулатурой и высоким ростом, помноженным на боевой опыт, ротный показался ему опасным противником.

А ротный тем временем изучал молодого солдата. Надо же, — подумал он — положил шесть хорошо подготовленных бойцов и даже не вспотел, стоит спокойный как танк, вроде бы он здесь совершенно ни при чем. Надо внимательнее к нему присмотреться. А в слух произнес:

— Смотрю, вы тут без меня решили молодежь поучить уму-разуму. А ты, Лисичкин, за командира у них. Похвально. Ну и как, получилось?

Ответом была мертвая тишина.

— Молчите, значит, я прав. Но по вашим физиономиям я вижу, что вы не очень-то преуспели в ваших потугах. Глядя на вас, у меня напрашивается вывод, что слабо вы мужики подготовлены сами. Это, как вы понимаете мой минус и ваших командиров. Ну, это не беда, будем придерживаться нашего девиза. Как гласит наш девиз?

— Нет задач невыполнимых, — не очень дружно послышалось в ответ.

— Вот видите, наш девиз говорит сам за себя. И потому, мне придется приложить максимум усилий, чтобы сделать из вас хороших педагогов. Теперь слушайте мой приказ, и очень внимательно. Да, кстати, ты солдат находишься в наряде? — обратился он к Антону.

— Никак нет.

— Тогда отправляйся спать, а по пути загляни в ленинскую комнату. Там, наверное, дежурный по роте дрыхнет, скажешь, пусть пулей летит сюда.

— Разрешите идти?

— Да, идите, — повернувшись к остальным, продолжил, — ну, а вас дорогие, будем делать педагогами. Слушать внимательно. Ты, Лисичкин, как самый опытный, берешь шанцевый инструмент и доводишь все эти три объекта до идеальной чистоты. К моему приходу блестеть должно все, как у кота, сам знаешь что. А с вашей бессонницей мы сейчас будем бороться по-другому. Сейчас дружно выходим, берем лопаты, скребки и через час к моему приходу, вокруг казармы должен быть идеальный порядок. Ну, а я, как и положено хорошему учителю, через час приду, проверю, хорошо ли вы справляетесь с поставленной задачей, а потом решу, сможете в дальнейшем быть хорошими педагогами или нет. Всем все ясно, или есть вопросы? — грозным голосом спросил он, и уже обращаясь к стоящему сержанту, продолжил. — Сержант, по исполнению доложите мне в штаб дивизии, я приду приму работу.

— Есть доложить, — ответил сержант.

Командир роты, забрав нужные учебники, ушел. Оставшиеся в курилке солдаты, не обращая внимания на сержанта, подошли и по очереди отвесили Лисичкину каждый по хорошей оплеухе

— Давай поучим салагу, — передразнивали они его, — вот и поучили. Теперь, по твоей милости, часа три горбатиться придется. В следующий раз, когда захочется получить по сопатке, подойди к нам и попроси, мы тебе не откажем и ребра посчитаем от чистого сердца.

Для Антона все обошлось, может, кто и затаил злобу, но вида не показывал. Зато появилось уважение. Прав оказался Василий, в армии тоже любят силу.

На следующий день его вызвал командир роты в канцелярию. Он больше часа в подробностях расспрашивал его, кто он и откуда, где научился приемам рукопашного боя. Закончив расспросы, сказал:

— Поступим так. На следующих занятиях по рукопашному бою ты станешь против командиров взводов. Им это будет на пользу и тебя за одно проверить надо. Но и без проверки я уверен, что из тебя получится неплохой тренер. Я хочу просить тебя заниматься с бойцами. Но особое внимание обрати на офицеров. Видишь ли, у нас у всех одна школа, а я вчера заметил у тебя совершенно другой стиль, вот мне и хочется, чтобы вы обменивались опытом. Кое-что ты у них можешь перенять, и для них, я думаю, лишними знания не будут. Ну как, согласен?

— Учиться никому и никогда не поздно. И мне кажется, что это очень здорово, может и у меня, что получится.

Теперь его служба изменилась. Он теперь был не только простой солдат, но и тренер. Служить стало гораздо легче. Командный состав относился к нему с уважением, как к хорошему специалисту. Сослуживцы отнеслись к его особому положению по-разному. Большая часть с пониманием, но находились и другие, особенно из старослужащих, которые приняли все в штыки, порой стараясь мелко напакостить.

Антон старался этого не замечать. Вел он себя, как подобает солдату, не выпячивался, выполнял все приказы, не пререкался. Если что-то не получалось у него, подходил не только к офицерам, но и старослужащим, спрашивал, учился у них. В спортзале не грубил и не обижал никого. Спокойно и терпеливо объяснял, как нужно провести тот или иной прием.

Видя его не заносчивый и спокойный характер, другие изменили свое отношение к нему на дружеское. А происшедший случай ранней весной и вовсе изменил его службу в лучшую сторону.

Разведрота, в которой служил Антон, это особый вид воинского подразделения. Задачи, которые должны выполнять военнослужащие разведроты, хоть и были во многом схожи с подразделениями дивизии ВДВ, но во многом отличались от них. Их учили не только хорошо прыгать с парашютом и метко стрелять из любого вида оружия. В отличие от других, они уделяли очень много времени на обучение рукопашному бою. Учили водить любой транспорт, включая и импортный, это касалось и оружия.

Они должны уметь вести разведку на территории противника, а также в глубоком тылу. Уметь вести диверсионную и подрывную деятельность. Уметь разбираться в пиротехнике и уметь заложить любое взрывное приспособление, в том числе и самодельное. В их обязанность входило умение маскироваться на любой местности. И еще многому, чему не учат простых десантников.

Антону многое давалось с трудом. Все для него, как, впрочем, и для других, было новым и не совсем понятным. Зато он понимал, что нужно приложить максимум усилий, особенно в первый год, чтобы в дальнейшем было легче. Как говаривал его шурин и друг Василий:

— Постарайся вникнуть в первые полгода, максимум год. Потом ты будешь на коне. Служба покажется тебе легкой и быстрой. И покатится она как кусок мыла по мокрому полу.

Антон так и поступал. Ему хоть и было тяжеловато, но он старался вникнуть во все тонкости, даже сверх того. В результате, благодаря его трудолюбию, помноженному на старание и талант, он добился больших успехов, и к лету чувствовал себя совершенно подготовленным и опытным.

Самым любимым его занятием были прыжки с парашюта. Страх, который он испытал при первом прыжке, сменился восторгом. Ему никогда в жизни не было так страшно, как перед первым прыжком. Он на всю жизнь запомнил эти железные клещи, сжимающие все его внутренности, заставляя дрожать не только руки и колени как у ребенка, но и все его естество. Теперь пришло чувство неописуемого наслаждения полетом. Когда ты летишь под большим куполом парашюта, чувствуешь себя большой птицей. Увидеть с большой высоты всю красоту своей земли, это ли не счастье.

Особенно ему понравились затяжные прыжки. Этот полет хоть и происходит быстрее, зато какая скорость самого полета. Огромное сопротивление воздушного потока дает ощущение, будто не ты падаешь, а земля летит тебе на встречу. Но впечатление и ощущение, что ты завис на мощной струе воздуха, таит опасность. Малейший просчет и не хватит времени для раскрытия купола парашюта, и тогда, тот огромный адреналин помноженный на экстрим, так и останется в твоем теле, лежащим на земле.

Ранней весной, в первых числах апреля, стояла прекрасная погода. В роте проводились плановые учения по заброске разведгрупп в предполагаемый тыл противника.

Была ночь, когда роту подняли по тревоге, и, погрузив на машины, привезли на аэродром. На аэродроме их смешали, потом разделили в произвольные группы по двадцать человек.

Получилось так, что в каждую группу входили военнослужащие из разных взводов. Таким образом, оттачивалось умение взаимодействовать с любым членом группы, даже если в команду во время операции попадал незнакомый им боец.

Поднявшись в воздух, старенькие самолетики, их в народе прозвали кукурузники, скрипя и дребезжа на каждой воздушной яме, взяли каждый свой курс. У каждой группы была своя задача. Перед вылетом каждый командир группы получал свой секретный пакет, который вскрывался после приземления в квадрат.

После сорока минут полета от пилотов поступила команда к десантированию. Вся группа выстроилась в колонну по одному в ожидании. Второй пилот открыл дверь. Старший группы дал команду на прыжки. После первого прыгающего задерживал очередного на пару секунд, положив ему руку на плечо. Через нужный промежуток времени хлопал по плечу, давая команду на прыжок.

Антон прыгал девятым. Перед ним прыгнул Лисичкин. Он единственный, кто не поддерживал отношения с Антоном, и по возможности старался избегать встреч с ним. Антон к этому относился равнодушно. По принципу: насильно мил не будешь.

Лисичкин прыгнул. Антон подошел и глянул в низ по привычке. Было раннее утро. Все небо до самого горизонта было пронизано солнечным светом. На земле стали проступать очертания кустарников и оврагов, а в основном это была ровная степь.

В это время, сразу после прыжка Лисичкина, донесся слабый крик. Старший группы и Антон как по команде глянули в низ. Антон первым увидел, что Лисичкин падает вниз с неполностью раскрытым куполом парашюта. Времени на раздумье не было. Антон, оттолкнув старшего, пригнул вниз.

Выровняв полет, стрелой летел, догоняя незадачливого парашютиста. Времени для того, чтобы обрезать стропы и выдернуть запасной парашют, у Антона уже не было. В опасной близости была земля.

Анто, принял единственное, по его мнению, правильное решение. Он, нагнав Лисичкина, зацепил ногами стропы его парашюта, намотав их себе на ноги. После чего дернул за кольцо, выпуская свой парашют.

Понимая, что будет очень сильный рывок, он постарался еще и руками взяться за нераскрывшийся парашют. Рывок при раскрытии оказался очень сильным, с учетом двойной нагрузки. Антону на миг показалось, что на руках и ногах захрустели сухожилья. — Впереди еще предстоит и такая же посадка, — думал Антон.

Перед самым касанием земли он успел крикнуть:

— Группируйся!

И вслед за Лисичкиным, сам поджал ноги, и чуть коснувшись земли, сделал кувырок через правое плечо. Сделав пару кувырков, перевернулся на живот, потянул стропы, гася купол. Загасив купол, крикнул:

— Ну как, Икар, ты живой там?

Повернувшись в сторону Лисичкина, увидел, что вопрос его оказался лишним. Лисичкин уже стоял на ногах и отплясывал трепака, приговаривая:

— Я живой! Я живой!

— Лиса, поздравляю с мягкой посадкой.

— Спасибо тебе, Антон. Ты мне жизнь спас, теперь я твой должник до самой смерти. А вот что касается мягкой посадки, то она не такая уж и мягкая была. Посмотри, я ведь полностью штаны разорвал.

Антон, глядя на него, с удовольствием посмеялся. Еще будучи в шоке, Лисичкин выглядел довольно комично в наполовину разорванных штанах.

— Так это и к лучшему, теперь вместо одних галифе, будут двое. Ты самое главное свою гордость проверь, целая или нет, а то перед девчонками на гражданке нечем будет похвастаться.

— Насчет этого не беспокойся, я там, в первую очередь, проверил. Все в порядке.

Оба упали на сухую траву и хохотали во весь голос. Постепенно напряжение последних минут стало отпускать. Вскоре рядом с ними уже собралась вся группа.

— Лиса, как это произошло? — спросил старший.

— Не знаю, товарищ лейтенант. Парашют не раскрылся, я хотел обрезать стропы, но уронил нож. Тогда я дернул кольцо запасного, но и он не раскрылся. Если бы не Антон, то меня можно было уже закапывать прямо здесь.

— Ты ведь опытный десантник, десятки прыжков за плечами. И у тебя вдруг не раскрываются оба парашюта. А ты вообще сам их собирал или заставил молодого неопытного солдата?

Лисичкин только сейчас понял, что произошло. Он молчал, опустив голову. Ему стало стыдно смотреть однополчанам в глаза.

— Понятно, не сам. А ведь каждый из вас прекрасно знает, что парашют, приготовленный собственными руками есть проездной билет в твою дальнейшую жизнь. Все зависит от того, как добросовестно ты его готовишь. Все, воспитательный процесс будем считать законченным. Остальными вопросами займется руководство, а нам, друзья, никто задание не отменял. Разобраться всем по парам, будем выдвигаться.

— Ой — застонал, попытавшийся встать Лисичкин, — товарищ лейтенант, мне кажется, что у меня нога сломана.

— Какая нога? Я пять минут назад видел собственными глазами, как ты здесь отплясывал. Теперь говоришь, что нога сломана.

— Товарищ лейтенант, — обратился Антон, — разрешите посмотреть?

— Посмотри, — и, отвернувшись, обратился к радисту. — Петров, доложи в штаб, что нам нужен вертолет для эвакуации пострадавшего.

— Может, пока не надо вертолета, — предложил Антон, осмотрев ногу пострадавшего. — Перелома нет. Простой вывих, вот он и плясал, пока был в шоке. Мы сейчас на место сустав вставим, и все будет в порядке, с хорошей тугой повязкой он через пару дней будет бегать не хуже оленя. Ребята подержите его.

Не дожидаясь согласия командира, Антон стал действовать. Он сунул пучок строп в рот пострадавшему. Потом, слегка повернув ногу в нужном направлении, резко дернул на себя. Раздался слабый хруст, а за ним такой отборный мат, которого Антон отродясь не слышал. Все вокруг дружно рассмеялись, каждый старался прокомментировать услышанное.

— Ну, вот и все в порядке. Сейчас сделаем из портянок тугую повязку, и ты будешь бегать, — заканчивая с повязкой, добавил, — вот и с вертолетом не стоит торопиться.

— Да сейчас хоть торопись, хоть нет, все равно летчики уже доложили о случившемся, так что, при первом же выходе в эфир я получу по полной за срыв операции, — с грустью сказал он, как о свершившемся факте.

— Товарищ лейтенант, а может не так все и плохо. Мы ведь можем нести пострадавшего на руках. Ребята, как вы смотрите на это? Ведь вы только представьте, что с вашим товарищем случилась беда за линией фронта. Есть приказ выполнить задание. И я уверен, что никто из вас не бросил бы товарища в беде, а постарался бы выполнить приказ и вынести своего друга. Или я не прав?

— Да какой разговор, — загудели все ребята. — Сейчас смастерим из автоматов сидушку, и по переменке будем нести. А если будет невмочь, — пошутил кто-то, — надаем затрещин, сам побежит впереди отряда.

— Вот это я понимаю взаимовыручка, — похвалил их командир, — но помните, что приказ нам не отменяли, а до точки нам еще как минимум тридцать километров топать.

И надо отдать должное, отряд выполнил поставленную задачу.

За то время, что они несли раненого, командир ни разу не услышал слов роптания или недовольства. Каждый из них понимал, что любой из них мог получить травму даже при приземлении, и мог оказаться на месте Лисичкина. Но как бы ни было тяжело, они вовремя оказались на нужном объекте. Заминировали его и взорвали.

На обратном пути Лисичкин даже смог некоторое расстояние, хоть и хромая, но все же идти, и к точке сбора они вышли без опоздания.

Антону по возвращению объявили благодарность с занесением в личное дело за спасение товарища. Лисичкину, наоборот, десять суток ареста. Он не был огорчен этим, главное, как он говорил, что живой остался. Отсидев на гауптвахте, он демобилизовался по истечению срока службы.

К концу мая пришло пополнение взамен демобилизованных. Антону присвоили звание младшего сержанта и назначили командиром отделения. Теперь у него появились новые обязанности, но и времени свободного стало немного больше. Он больше времени стал проводить вместе с Василием, отчего дружба их крепла с каждым днем.

Василий старался оберегать своего друга и не касался воспоминаний о Тане и сыне. Часто они засиживались в ленинской комнате, играя в шахматы на интерес. Интерес заключался в том, что проигравший получал десять щелбанов в лоб. Василий в юности был чемпионом по шахматам Амурской области, и, покидая ленкомнату, чаще всего Антон чесал свой красный от щелбанов лоб. Но больше всего они любили проводить время в спортзале. При этом Василий всегда говорил:

— Ну что, Антоха, пойдем на ковер, я тебе хоть ребра поломаю.

Но помять ребра Антону не всегда у него получалось. От природы будучи среднего роста, он имел коренастую фигуру с короткой шеей. При этом обладал огромной силой. Если порой случалось, что Антон зазевается и попадает ему в объятья, то ребра его действительно трещали. Его не спасала и ловкость с отменной реакцией, чаще всего это ему Антон мял ребра. Но все равно, каждый раз после борьбы он, постанывая, говорил:

— Ничего, вот потренируюсь немного, и ты запоешь в моих руках Лазаря. Будет и у слабых на улице праздник.

Обнявшись, они, смеясь, уходили в душ, чтобы смыть пот. Они были довольны друг другом, зная наперед, что в случае опасности, стоя спина к спине, справятся с любым противником.

Случалось так, что Василий отсутствовал, тогда Антон шел в библиотеку. В ротной, кроме уставов различных войсковых подразделений и нескольких романов про героев крупных строительств, ничего существенного не было.

Антон шел в дивизионную библиотеку, где можно было найти довольно интересные книги или научные журналы. Его интересовало буквально все. Он прочитывал все свежие газеты, стараясь быть в курсе всех событий, происходящих в мире и на родине. Каждый раз стараясь анализировать происходящее.

Он вникал не только в суть написанного, но и выискивал мысли, написанные как бы между строк. Поэтому он мог ответить на любой политический вопрос, даже с собственными комментариями. Он прекрасно отдавал себе отчет, что в это время нельзя говорить о том, о чем думаешь. Он уже тогда понимал, что все, что пишется в газетах есть не что иное, как пропаганда идеологии, а выступить против системы в одиночку это, как правило, чревато последствиями.

Антон, большую часть времени стал уделять научным статьям. Читал, анализировал, и, если что-то не понимал, просил заведующую библиотекой найти ему нужное издание, где он смог бы получить разъяснение по данному вопросу.

Лето прошло незаметно. Антон за этот год возмужал и окреп. Режим и постоянные физические нагрузки сделали свое дело. Теперь его тело требовало постоянных физических упражнений. Ему порой казалось, что, даже будучи прикованный цепью, он не сможет находиться долго в бездействии и начнет рвать цепи, сковывающие его.

Он был очень рад, когда пришел приказ о проведении дивизионных соревнований на лучшее подразделение во всем объединении. А в состав его входило, кроме Рязанского училища ВДВ, еще и Рязанская дивизия вместе с Тульской и Наро-фоминской. Так, что контингент был довольно внушительным. И ответственность была не малой.

Зная, что на таких соревнованиях, как правило, присутствует, сам командующий ВДВ генерал Минаев Василий Иванович, готовились основательно. Все понимали, что дядя Вася или просто Батя, как называли в войсках командующего, будет внимательнейшим образом следить за соревнованиями, и за плохо подготовленную группу спуска не даст никому. А попасть в опалу к Дяде Васе никто не хотел. Каждое подразделение старалось отобрать самых лучших.

В роте разведки поручили Антону отобрать пятнадцать кандидатов из всего личного состава. После отбора командный состав роты отобрал шесть человек наиболее подготовленных, в том числе и Антон будучи капитаном команды. Их освободили от повседневной службы, и команда приступила к подготовке, на которую отводилось всего три недели.

Распределили обязанности каждого члена команды. Кроме общих обязанностей каждый отвечал за личный сектор соревнования. Антон отвечал за рукопашный бой. Голованов — за показательную физическую подготовку. Попов — за связь и ориентирование. Лукьянов — маскировка и стрельба. Чеботарев — прохождение полосы препятствия, и Демидов — точность десантирования и интеллект.

Антон отвечал за всю команду, осуществляя общее руководство. Кроме этого капитан должен уметь заменить любого члена команды, выбывшего из соревнования по нештатной ситуации. Кроме общекомандного забега на пятьдесят километров с полной боевой выкладкой на время, каждый член команды старался больше времени уделять своему непосредственно виду спорта.

Замена членов команды запрещалась. Заменить члена команды мог только капитан и только в случае непредвиденной ситуации, если член команды не сможет в дальнейшем принимать участие в соревнованиях. Таковыми причинами могут быть только тяжелые травмы. Резкое ухудшение или угроза здоровью, подтвержденная опытным врачом. Или смерть члена команды. Таковы были правила.

Началась усиленная подготовка. Поддавшись общему настроению, офицеры роты старались помочь им, но командир, посмотрев на их старание, понял, что от них больше вреда, чем помощи, поэтому запретил им вмешиваться, предоставив больше свободы непосредственно самим участникам. Но офицеры не захотели так просто сдаваться, и все равно, хоть и не вмешивались теперь в тренировочный процесс, все же по мере возможности, обеспечивали им свободный спортзал, полосу препятствий и даже интеллектуалу подбирали нужную для него литературу. Такому вниманию с их стороны ребята были рады. Старались все как могли.

Три недели пролетели для них как один миг. Вот и наступило долгожданное двадцать пятое сентября, день начало соревнований.

Антон перед началом соревнований дал своей команде двое суток отдыха. Но двадцать пятого, как и положено, в шесть часов утра подъем, усиленная зарядка с водными процедурами. В восемь часов завтрак, потом подгонка снаряжения. Нужно было все подогнать таким образом, чтобы во время марафона ничто не мешало движению. Было оставлено только то, что входило в боевой комплект. Все лишнее было оставлено. Каждый понимал, что на этапе даже лишняя иголка в конце пути становиться тяжелой гирей.

К девяти часам все тридцать четыре команды были построены на плацу. После доклада руководителей подразделений о готовности, поступил приказ грузиться на машины и двигаться на полигон.

На полигоне каждой команде раздали жетоны с порядковым номером. Каждая группа стартовала с интервалом в две минуты согласно своего порядкового номера. Маршрут движения определяли наблюдатели, стоящие на каждом километре по всему маршруту, полигон — КПП дивизии.

По прибытии на КПП капитан группы отдавал свой жетон, и как только вся группа пересекала КПП, дежурный наблюдатель отмечал время прибытия.

Группа Антона стартовала под номером семнадцать. Зная сложность маршрута и с учетом жаркого дня, он внес в пробег свои коррективы. Сам бежал первым, задавая темп, замыкающим был Голованов. Через каждые триста метров переходили на шаг, давая отдых ногам, и вновь бежали. Через пять километров остановка, ложились на землю, лежали две минуты, подняв ноги выше головы. Кровообращение стабилизировалось, они продолжали движение.

К середине пути двое из его команды стали заметно уставать. Каждый участник нес по шестнадцать килограммов груза, и это не считая автомата висящего на груди, который сильно сковывал их движение.

Чтобы избежать отстающих, Антон распределил груз Попова и Чеботарева между остальными, это правилами не запрещалось. Главное заключалось в том, чтобы все члены команды и снаряжение пересекли финишную черту.

Команда Антона с успехом финишировала без потерь и отстающих. Было лишь одно огорчение, они пришли вторыми, отстав от лидеров всего на пол минуты.

Узнав на следующий день о результатах забега, команда расстроилась, но Антон похвалил их.

— Молодцы, ребята, самое главное, что мы команда, а второе место — это очень почетно и неплохой результат.

Ребята дали себе слово, что в следующих видах, они будут биться до победы. И надо отдать должное команда не подвела.

Голованов по физической подготовке занял первое место. Попов, отвечающий за связь и ориентирование, занял третье место. Также третье место занял Демидов на точность десантирования и интеллект. Лукьянов отличился в стрельбе и маскировке, заняв первое место. Слегка подкачал Чеботарев, но пятое место в прохождении полосы препятствия — это тоже замечательный результат, они на это даже не рассчитывали. Оставался один Антон, он отвечал за рукопашный бой, это был самый трудный участок. Грамотных и хороших бойцов хватало в любом подразделении.

Прошли отборочные турниры. Антон вышел в финал. На следующий день Антону предстояли две финальные схватки. Соперником его был хорошо зарекомендовавший себя как боец представитель Наро-Фоминска.

Вечером собралась вся команда, чтобы подвести промежуточные итоги. Заглянул и командир роты поздравить ребят с победой.

— Мужики, я вас поздравляю от всей души, вы молодцы, что отстояли в трудной борьбе честь нашей роты. Я горжусь, что мои воспитанники стали не просто победителями, но и настоящими воинами и защитниками нашей родины. Вы сделали все возможное и выстояли в этой не простой борьбе. Мы с вашими товарищами гордимся вами. Ваша победа — это победа всего коллектива. Вы настоящие мужчины и победители.

— Товарищ майор, — робко заметил Василий, — так соревнование еще не закончилось, а вы уже поздравляете нас. Это плохая примета.

— Все в порядке, я просчитал и навел справки, где нужно. По результатам соревнования наша команда сейчас уже идет с большим отрывом от остальных. Теперь, даже если в завтрашней схватке Антон проиграет и займет второе место, то мы в любом случае выходим на первое место. Так что в командном зачете мы победители досрочно. С чем я вас и поздравляю.

— Ура, мы первые! — закричала, радуясь, вся команда.

— Ты, Антон, завтра особенно на рожон не лезь. Не переживай, береги себя, победа в любом случае уже наша.

— Вы, конечно, правы, товарищ майор, но я все-таки постараюсь не ударить лицом в грязь. Я, как никак, капитан команды и просто обязан оправдать доверие всего коллектива. Иначе не стоит и выходить. И второе, еще неизвестно, что может решить комиссия, а вдруг что-нибудь пойдет не так. Мы разведка и должны свою задачу выполнить до конца. Я надеюсь, что не подведу ребят в этом.

— Молодец, я другого ответа и не ждал от тебя. Теперь все, ребята, пора отдыхать, завтра трудный день для Антона, а мы с вами будем болеть за него, — командир тяжело вздохнул, — еще неизвестно, кому завтра тяжелей придется, ему или мне.

Командир ушел. Ребята еще долго сидели, обсуждая каждый этап соревнований. Но вскоре напряжение прошедшего дня сказалось и на них, и они уснули.

Утро следующего дня выдалось прохладным и туманным, но взошедшее солнышко с набежавшим ветерком разорвали туманную густоту. Слабый ветерок разметал остатки тумана, и солнце прогрело воздух основательно.

К одиннадцати часам дня было, пожалуй, жарко, чем просто тепло. На спортплощадке собрались, кажется, все обитатели дивизии, за исключением, наверное, только тех, кто в это время находился в наряде, и по долгу службы не мог присутствовать на заключительных соревнованиях.

На площадке собралось все руководство подразделений. Самым почетным гостем был, конечно, командующий ВДВ. Весь личный состав войск ВДВ между собой называл его просто Батя. Этим они подчеркивали свое особое уважение к прославленному командиру и участнику войны. В то время в армии это был единственный генерал, который мог похвастаться любовью личного состава к своему командиру, такова была в войсках его популярность.

Его любили не только как командира, но и как человека, за понимание нужд простого солдата, за простоту в общении, за прямоту, за азарт, за нестандартные решения, да много еще за что.

Он был из простой рабочей семьи. Окончил церковно-приходскую школу. Учиться дальше не было возможности, пришлось пойти работать, нужно было помогать кормить семью. Работал грузчиком потом плотником. Вскоре был призван в Красную армию и отправлен учиться на Красного командира. Так началась его военная биография.

Во время Финской войны, командовал лыжным разведбатальоном. Был случай, когда он с бойцами взял в плен несколько высокопоставленных офицеров. За эту операцию получил внеочередное звание майора и назначен командиром отдельного дисциплинарного батальона.

В дальнейшем, куда бы его не забрасывала судьба, он добивался, чтобы костяк его батальона переводился вместе с ним. Его любили все, с кем ему доводилось служить. Даже в ноябре 1941 года, когда он был назначен командиром первого особого лыжного полка морской пехоты. Его сухопутного приняли за своего и называли на морской манер, капитан третьего ранга.

Наперед забегая, скажу, что Бате тогда полюбилась морская удаль Братишек. И чтобы десантники переняли славные традиции морской пехоты, добился, чтобы десантники насили тельняшки под гимнастеркой.

Он прошел всю войну от первого до последнего дня. Родина высоко оценила его вклад в общее дело в борьбе с фашизмом, присвоив ему высокое звание Героя Советского Союза.

За время службы был награжден множеством орденов и медалей, в том числе и наградами дружеских государств. Уже в пятидесятых годах, имея звание генерала, был назначен командующим ВДВ. Даже после назначения на столь высокую должность, он не изменил своего отношения к простому солдату. Мог любого остановить и без всякого чинопочитания, запросто, поговорить с ним по душам.

Была еще одна черта в его характере, он был страстным болельщиком. Он от души любил сильных и ловких бойцов, не различая, офицер это или простой боец. Любил любые соревнования, особенно если в них принимали участие бойцы ВДВ.

Болельщиком он был страстным. В пылу схваток, а он любил рукопашный бой, и сам был умелым бойцом, соскакивал с места, подсказывал, кричал что-то, и даже порой порывался помочь проигрывающему. Окружающие хорошо знали его взрывной характер, следили за ним и всякий раз усаживали на место.

Соревнования начались ровно в одиннадцать часов утра. Первыми вышли представители Тулы и Рязанского училища. Им предстояло бороться за право выйти в финал. Начался бой.

Антон с любопытством наблюдал за поединком. Вскоре заметил, что это был не бой, а просто показательное выступление. Явно было видно, что соперники накануне договорились, кто из них будет первым, поэтому, чтобы избежать дополнительных синяков и увечий, они договорились сыграть хорошо поставленный спектакль.

Заметил это и Батя. Он соскочил с места, громко стал ругаться матом, затем сплюнул на землю и сев на свое место отвернулся от поединка. Соперником пришлось быстро свернуть борьбу. Один из них взял соперника на излом ноги, и поединок был окончен за явным преимуществом.

Следующим на площадку вышел Антон и его соперник. Видя предыдущий бой, Антон, разочарованный, решил быстро закончить бой. Оценив противника и взвесив все шансы, он уже знал, что будет делать. Сделав несколько быстрых ложных выпадов, он выждал нужный момент и поймал противника на удушающий прием, досрочно закончив схватку.

На схватку ушло всего около минуты времени. Батя вновь вскочил со своего места. Стал ругаться, сетуя на то, что он опять ничего не видел и не понял, где борьба, где мощные удары, где, наконец, кровь, пролитая в стремлении к победе.

После двадцатиминутного перерыва схватки продолжились. Первыми вышли бойцы, претендующие на третье место. На этот раз, после недовольства Бати, все было по-настоящему. Противники старались, но все равно все получалось как спектакль, хоть они и старались не уступать друг другу.

Антон не стал следить за поединком, они готовились с Василием, бинтуя руки и надевая на руки перчатки без пальцев. К ним подошел командир роты.

— Ты как себя чувствуешь? Сумеешь одолеть этого циркача? — он имел в виду бойца из училища, с которым Антону предстояло сойтись в поединке. — Он, между прочем, очень хорош, и в прошлом году был чемпионом. Если сомневаешься, то лишний раз не лезь на рожон, здоровье твое еще понадобиться нам, и в первую очередь тебе самому.

— Товарищ майор, вы ведь знаете и нас учите, что сомнение — это первый признак поражения, а я поражения не хочу. Вы тоже не переживайте, а просто верьте в победу, и все будет хорошо.

— Хорошо, поступай на свое усмотрение. Хочу еще тебя предупредить, видишь, у Бати за спиной стоит верзила?

— Это майор который?

— Да, он самый. Так вот, это его телохранитель. У Бати есть привычка выставлять его на победителя. Но знай, что это настоящий костолом, он очень жестокий человек. Целым и невредимым из его рук еще никто не уходил. Он бьет, пока соперник не перестает двигаться, а боец он отменный. Поэтому, кто знает это, то стараются избежать схватки с ним. Вежливо, чтобы не обидеть Батю, ссылаются на травмы и на неопытность. В случае победы, постарайся и ты вежливо с улыбкой отказаться от поединка.

— Спасибо вам за предупреждение, будем надеяться, что пронесет меня эта участь, а там, в случае чего, как бог даст.

Антон вышел на площадку, а вслед ему ротный прошептал:

— Господи, вразуми его и защити от этого костолома.

— Да не переживайте вы так, товарищ майор, — сказал Василий, услышав слова командира. — Антон — классный боец, и не даст себя поломать даже такому бугаю как адъютанту его превосходительства.

— Я, Вася, не поэтому поводу переживаю. Я боюсь, что когда он станет победителем, а он им станет, я уверен в этом, он не сможет отказать Бате в поединке с этим, как ты говоришь, бугаем. И, скорее всего, насколько я знаю нашего Антона, он сможет с ним справиться. Я боюсь, что Антон может в пылу схватки, покалечить его.

— Но ведь надо чтобы и ему когда-нибудь досталось, так как достается другим от него. Должен все-таки найтись такой человек, который научит и его относиться к людям с пониманием. Пусть тоже знает, как это быть покалеченными, а то привык, понимаешь, калечить слабых.

— Я с тобой, сынок, полностью согласен, что надо, да ведь дело в том, что у этого верзилы очень высокие покровители. Вот я и боюсь, что если дойдет до чего-нибудь нехорошего, то даже всех возможностей нашего Бати не хватит, чтобы отмазать нашего Антона от наказания. Батя уже года четыре пытается избавиться от него, но у него видишь сам, ничего не получается. Теперь ты понимаешь меня?

— Да, это действительно проблема. И для Антона в первую очередь.

— Вот именно, и как видишь, у меня есть повод волноваться, — помолчав немного, добавил: — Только ты, сынок, смотри, ни кому ни слова о нашем разговоре. Это я дурак разоткровенничался от волнения.

— Я понял, за болтливость могу и я пострадать.

— Правильно думаешь, правильно.

Тем временем противники сошлись на площадке. Глянув в глаза противнику, Антон прочел в них сомнение и понял, что теперь победа будет за ним.

— Приветствуйте друг друга и начинаем бой, — скомандовал судья.

Они прошли в центр площадки. Антон, сложив ладони лодочкой низко поклонился сопернику, тоже самое сделал и соперник.

После обоюдных приветствий начался поединок. Антон не спешил. Он изучал соперника, но и соперник был не глупым. Молодой, огромного роста, с довольно развитой мускулатурой он медленно передвигался, внимательно следя за всеми передвижениями Антона.

Следя за его поединками ранее, Антон уже знал, что основным его коньком является бокс. Но и приемами самбо он владел очень хорошо. Противники кружили некоторое время вокруг друг друга, делая периодически ложные выпады.

Зрители, собравшиеся вокруг площадки, кричали, требуя решительной схватки, они хотели зрелища. Антон пошел на встречу зрителям. Он сделал еще несколько выпадов, потом сделал вид, что расслабился и опустил руки.

Этот момент и решил использовать его противник. Он сделал резкий прыжок, и быстро попытался нанести хук правой рукой, вкладывая в этот удар всю свою силу, понимая, что другого такого случая может не представиться. Но он просчитался, его кулак прошел над головой противника. Не встретив сопротивления, он по инерции сделал шаг вперед, и тут же ощутил сильнейший удар в область печени.

От удара, слегка подлетая вверх, он замер на мгновение, и тут же получил удар в челюсть. Ему показалось на миг, что его ударили кузнечным молотом, настолько сильным был удар. В глазах потемнело, он провалился в темноту.

После короткой паузы толпа вдруг выдохнула, только после этого послышался мощный гул сотен голосов. Антон глянул на противника, потом наклонился и пощупал его пульс. Пульс был частым, но устойчивым.

— Все в порядке просто нокаут, — подумал Антон, глядя, как к ним бежит врач с медицинской сумкой.

После некоторых манипуляций с нашатырем соперник Антона пришел в себя. Обвел мутным и ничего непонимающим взглядом людей, стоящих вокруг него. Узнав Антона, он поднялся на ноги и, улыбаясь насколько это было в его положении возможно, подошел к нему.

— Поздравляю тебя с победой. Таких ударов я еще не пропускал никогда в жизни. Но на следующий год я жду от тебя реванша.

— Не будем загадывать так далеко в будущее. Еще неизвестно как оно сложится. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь?

— Ну, как тебе объяснить, сначала у меня было чувство, что я попал под паровоз, а теперь меня вытащили.

— Голова сильно болит?

— Не то слово. Мне кажется, что она скоро взорвется.

— Тогда повернись ко мне спиной.

— Зачем это, или ты решил меня совсем доконать?

— Поворачивайся, тебе говорят, сейчас легче будет. Только голову держи прямо.

Антон размял ему шею, потом шейные позвонки. Затем приступил к легкому массажу за ушами. Парень расслабился, и Антон в этот момент с силой надавил на нужные точки. Парень от неожиданности вскрикнул и замотал головой. Но вскоре почувствовал, что боль постепенно отпускает. В глазах прояснилось, и дышать стало намного легче.

— Меня Олег зовут, — протянул он руку, — а боль и правда проходит.

— Меня Антон. А в этом нет ничего удивительного, просто я знаю, куда нужно надавить

Антона объявили победителем. К нему тут же подошел командующий, а следом за ним и весь командный состав. Пожимая руку, он с улыбкой сказал:

— Молодец, сынок, от всей души поздравляю тебя с победой. Красиво дрался. Порадовал старика. Надеюсь, и в будущем не раз еще порадуешь, прославляя наши доблестные десантные войска. Ну, а фамилия у тебя есть?

— Так точно, есть, младший сержант Ли.

— Как? Ли? — удивился командующий. — Но ведь это китайская фамилия, а ты, как я вижу, на китайца не похож, больше похож на цыгана, или ты носишь чужую фамилию?

— Никак нет, товарищ генерал, у меня действительно мать-цыганка, зато отец русский, они оба погибли в сорок втором году, когда мне еще и года не исполнилось. Я воспитывался у дедушки. Вот в его роду действительно были китайцы. И фамилия моя от дедушки, — и сделав небольшую паузу, с гордостью в голосе добавил, — я горжусь своим дедом и своей фамилией. Мой дед воевал еще в Гражданскую, закончил во Владивостоке. Потом прошел всю Отечественную, дойдя до Берлина, а закончил ее уже на востоке с японцами. С войны он вернулся полным кавалером ордена Славы. Он всегда носил свою фамилию с гордостью, а я продолжатель его рода, теперь мне предстоит не уронить чести и достоинства нашей фамилии. И я поступлю, так как завещал мне мой дед.

— Молодец, сынок, — похлопав по плечу, сказал командующий, — хорошо сказал, а самое главное правильно и гордо. В будущем поступай так же. Мы на то и защитники отечества, чтобы с честью защищать завоевания наших предков. Ты прости, сынок, я, засомневавшись в твоей фамилии, не хотел тебя обидеть. Просто твоя фамилия невольно заставила меня вспомнить, что во время войны у меня в полку служил боец в разведке по фамилии Ли. Вот он, действительно, похож был немного на китайца. Вот его частенько, кто не знал, задевали происхождением в унизительной форме. Но Ли, хоть и был небольшого роста, но задиристый, я вам скажу. А дрался как черт, верткий, и дрался всегда с достоинством. Ты с приветственным поклоном соперника чем-то его напоминаешь. И не только этим, стиль борьбы у тебя похож. Ну, это так к слову. У меня ведь в полку разные попадались люди. Были среди них и бывшие заключенные, прошедшие штрафбат. Многие из них пытались подшутить над его происхождением и ростом, но не все потом удавалось извиниться.

— Почему? — спросил вдруг кто-то из стоящих рядом офицеров.

— Как почему, да просто не успевал это сделать. Получал сразу же по зубам и на этом инцидент был исчерпан. Вы можете себе представить, что он при сравнительно небольшом росте и в возрасте пятидесяти лет, запросто одним ударом мог убить человека вдвое крупнее его.

— Да ну, не может быть, — послышались вокруг голоса недоверия.

— Что значит, не может быть? — начал заводиться Батя, — а ну садитесь все в круг, я сейчас вам расскажу, и вы поймете, что старый солдат не врет. Ты, победитель, садись рядом со мной. Слушай и мотай на ус.

Все присутствующие с удовольствием расположились на траве полукругом, готовые послушать очередную историю боевого генерала. А рассказывать он умел.

Возбуждаясь как мальчишка, он мог часами рассказывать историй из военной жизни. Старался в красках и подробностях донести до слушателей о подвигах его солдат. Но никогда не говорил о самом себе. Он утверждал, что на войне только солдат имеет право на награду за героизм, а командир просто выполняет свой долг военного. О себе он говорил всегда очень кратко, без лишних подробностей, и то только в случае крайней необходимости.

Зная его патологическое отвращение к лгунам, сослуживцы пользовались этим. Легким признаком недоверия, вынуждали командующего на очередной рассказ. Послушать его любили все. Из его рассказов можно было почерпнуть очень много полезного и интересного. Молодым всегда хотелось знать как можно больше о войне из уст непосредственного участника событий, а не только из книг или газет.

Когда все расселись, командующий продолжил:

— Это было, как сейчас помню, ближе к осени, конец августа или начало сентября сорок второго года. Мой полк в то время находился на Ленинградском фронте. Бои были жестокими, бывало, за одни сутки мы теряли почти треть личного состава. Порой доходило до того, что в бой вступали даже обозники и повара, я уже не говорю о штабных офицерах. Помню, нам нужно было взять одну высотку, за которой сразу же стояла небольшая деревенька. Нужно было лишить врага не только господствующей высоты, но и теплых квартир. Несколько наших атак фрицы отбили. Приказ нужно выполнять. Тогда я сам повел полк в атаку, собрав для этого весь резерв. В ту атаку шли все, кто в состоянии еще держать оружие, даже легкораненые. В роте разведки у меня служил боец по фамилии Ли. Но звали все его Снайпер. Он стрелял без оптического прицела лучше любого снайпера, попадая в цель с любого расстояния. Он своей стрельбой погасил пулеметные точки противника. Когда мы были уже у самых окопов, он бросил винтовку, заменив ее на автомат, догнал нас и бежал рядом со мной. Неся большие потери, мы все же ворвались в траншеи, перейдя в рукопашную. В пылу боя я не заметил, как сзади меня огромного роста фашист замахнулся винтовкой, держа ее за ствол. Ли вовремя заметил грозящую мне опасность и, прыгнув, сбил меня с ног. Таким образом, спасая меня от неминуемой гибели. Вы только представьте, если бы эта махина в полтора центнера весом ударила меня прикладом со всей силы, то я провалился бы в землю по самые ноздри, а вы бы сидели здесь и слушали совершенно другого генерала. Немец промахнулся, а Ли попытался пристрелить его из автомата, но у него по-видимому давно патрон перекосило. Тогда он отбросил автомат и пошел на фрица с голыми руками. Вот тут-то я увидел, как нельзя недооценивать противника. Недооценил его и фашист, за что поплатился своей жизнью. Увидев перед собой маленького человечка, а со стороны это казалось именно так. Вы только представьте для сравнения. Волков, — обратился Батя к своему телохранителю, — какой у тебя рост и вес?

— Два метра три сантиметра, а вес где-то сто двадцать пять или сто тридцать, примерно так.

— Ну, вот видите, какой громила, а фашист был на голову выше его, да и весу килограмм на тридцать больше. И вот представьте, что рядом с такой горой стоит мой маленький Ли. Это были просто карлик и великан. Немец, глядя на него, отбросил с презрением ненужную винтовку, и оскалив зубы замахнулся на него своим огромным, как моя голова, кулаком. Он решил, наверное, своим ударом загнать маленького человечка как гвоздь в землю. В этом и заключалась его ошибка. Ли стал в стойку. Одна нога его была согнута в колене, другая вытянута назад, отчего он стал еще ниже ростом. Стоял он к немцу в пол оборота. Вытянув левую руку ладонью вперед, правой сделал какие-то манипуляции, потом резко толкнул правую руку вперед, и при этом как-то странно выдохнул. Я не понял этого маневра, зато хорошо видел, что он даже не дотронулся до фашиста. Тот, в свою очередь, как-то странно согнулся пополам и, отлетев по воздуху метра на два, рухнул в окоп. Ли даже не взглянул на него, подошел, помог мне встать. Я тогда и говорю ему, мол, нужно пристрелить фрица от греха подальше, а он мне и говорит.

— Некого там добивать, он давно уже с архангелами воюет, лучше давайте поторопимся, а то отстанем от своих, и победа за взятие деревни опять достанется другим.

— Представляете, он еще спокойно шутил над этим. Я не сразу поверил ему на счет смерти фрица. После боя уговорил его сходить на высотку. Мы нашли тот окоп. Фашист так и лежал в окопе, не изменив положения. Но что меня поразило, так это его взгляд. Глаза его были открыты, хоть он и был уже мертв, но в глазах его застыло выражение удивления и нестерпимой боли. Вот такой случай произошел со мной. Теперь вы видите, что даже маленький на вид человек может запросто убить любого противника.

— Как же умер фашист? Вы говорите, что Ли не дотрагивался до него. Не от страха же он умер перед карликом? — спросил кто-то из присутствующих.

— Да, не дотрагивался, я это точно видел, и то, что его убил именно Ли, я видел своими глазами, а глазам своим я привык доверять.

— В восточных единоборствах удар этот называется «Ху», — сказал тихо Антон.

— А что это за удар такой? — спросил кто-то.

— Ну, это, — стал объяснять Антон, — удар не рукой, а всей энергией, заложенной в человеческом теле. Вроде удара духа, что ли. Я плохо могу это объяснить, а вот руки при этом ударе служат как бы направляющим проводником той энергии духа, который направлен на объект удара. Человеку, умеющему управлять энергетикой своего духа, не обязательно прикасаться к объекту, можно ударить и на небольшом расстоянии. И я вас уверяю, что если удар нанесен энергетически сильным и умелым бойцом, как в вашем случае, то у этого фрица просто не было шансов остаться в живых. Я поясню почему. От такого удара внешне тело выглядит не поврежденным, но зато будут повреждены внутренние органы. Конечно, наши органы защищены снаружи скелетом ребер и множеством мышц. Но изнутри они очень уязвимы. Пучок энергии, направляемый умелой рукой, пробивает любую защиту. Для него не существует преграды, будь это слабенький человечек или хорошо тренированный гигант. Проникая внутрь, он представляет собой нечто похожее на гранату. Попав внутрь, он распадается на мелкие пучки, повреждая практически все органы человеческого тела. Представьте, что он повреждает сердечную мышцу, не говоря уже о других органах, человек просто умирает от нарушения кровообращения. И разницы никакой, большой это человек или маленький. Извините, товарищ генерал, я что-то разговорился прямо как на экзаменах, — смутился Антон.

— Не извиняйся, сынок. Это хорошо, что ты много знаешь, но меня интересует, откуда, ты все это знаешь. Я что-то не встречал у нас подобной литературы или еще каких-то подобных источников.

— От дедушки товарищ генерал, все, что я знаю, все от него. Он всему меня учил.

— Прости мое любопытство, но он-то откуда знает?

— Ну, товарищ генерал, это вам нужно было у него самого спрашивать, пока была такая возможность.

— Как так? — спросил он. — Ты хочешь сказать, что тот боец по фамилии Ли — твой дедушка?

— Конечно, мой дед. А историю, которую вы сейчас рассказали, я хорошо знаю, мало того, могу еще кое-что добавить.

— Ну-ка, ну-ка, сейчас проверим, правду ты говоришь или нет. Так, что ты там можешь добавить?

— В общем-то, не очень много. Вы все рассказали в подробностях, только упустили один маленький факт. Вы тогда не до конца поверили моему деду, и все же выстрелили в немца, и только после выстрела вы убедились, что немец мертв, — и, глядя искоса на генерала, с улыбкой продолжил, — я все правильно рассказал, ничего не перепутал?

Генерал, схватившись за живот, повалился на траву, заливаясь громким смехом.

— Вот ведь, шельмец, рассмешил старика. Ведь тогда и, правда, так было. Я твоему деду не поверил тогда, поэтому и повел его на высотку, чтобы убедиться. Я ведь думал, что фриц давно сбежал, а он оказался в том же окопе и в той же позе. Ну, я для острастки еще всадил в него пулю, и только тогда понял, что стрелял уже в труп. Я тогда спрашивал Ли, как у него это получилось. Так он мне и говорит, я, мол, уважаю тебя как командира и человека, но не спрашивай, ни к чему оно тебе, пусть и у меня будет маленькая тайна от тебя. Только прошу тебя, не говори об этом ни кому, не надо смущать людей. Разные люди, могут быть и разные разговоры. Я обещал, понимая, что он имел в виду, и с уважением отнесся к его тайне. И действительно, люди ведь разные, не каждый может понять это. Если я очевидец, с ужасом наблюдавший за этим, не понял, так как могли в то время понять простые люди, многие из которых имели всего лишь начальное образование. Некоторые писали-то с большим трудом, а тут такие сказки для них. И вот до сегодняшнего дня я хранил эту тайну, а вы без стыда и совести клещами достали ее из меня. Ты, сынок, передай своему деду, что я не хотел нарушать его тайну, пусть простит, так уж получилось. Я вот все пытаюсь и никак не могу вспомнить его имя, все мы звали его, почему-то, Толиком.

— Его звали Тугай.

— Точно, Тугай. А почему в прошедшем времени, или случилось что?

— Год назад он умер от обширного инфаркта.

— Прости, не знал. Хороший был человек. Он ведь всего на десять лет старше меня. Почему он умер, болел что ли?

— Ну, если быть точным, то на тринадцать. Вы ведь с девятьсот восьмого года?

— Да, с девятьсот восьмого.

— А он с девяносто пятого. А здоровье у него было хорошим. Он в своем возрасте мог любому еще и фору дать. Но в прошлом году по весне, когда ему сообщили, что в автокатастрофе погибла моя жена и грудной ребенок, сердце его не выдержало. И мне пришлось тогда сразу хоронить всю свою семью. Теперь у меня из близких осталась только семья дяди Егора. Это лучший друг и практически брат моего деда.

— Уж не тот ли это Егор, что в месте с твоим дедом воевал у меня в полку.

— Да, это он. Они с моим дедом росли вместе с самого рождения, и были как братья. В Гражданскую вместе воевали, и в сорок первом вместе ушли на фронт добровольцами.

— Подожди, сынок, сейчас я постараюсь вспомнить его фамилию. Я в то время называл их циркачами, бедовые значит. Получается, что фамилия его Бедуля, по-моему, правильно назвал.

— Правильно, товарищ генерал. Вот что бедовые мне понятно. Они такие и есть, но вот, что циркачи, так об этом я первый раз слышу.

— Да, это очень просто, они мне сами напоминали циркачей. Один маленький, другой большой. Видели, наверное, как в цирке работают акробаты. Большой и сильный подкидывает маленького, а тот выделывает разные трюки. Вот эта парочка была такой же.

Друг за дружку всегда стояли горой. В разведку только вдвоем. Дополнительно кого-то посылать с ними было бессмысленно, только помешали бы. Тугай и Егор, это два сибирских охотника.

Насколько я помню, они умели ходить по следу как собаки. Умели скрытно наблюдать, и стреляли, дай бог каждому, а что самое главное, они очень выносливые. При необходимости могли сутками идти без остановки, не каждый мог выдержать такой темп.

Зная их выносливость, командование дивизии посылало их за языком. Не просто взять простого солдата из соседнего окопа, а далеко в тыл, за хорошим офицером. Вот для этого и нужно было иметь сибирское здоровье. Да и малочисленной группе всегда легче просочиться незаметно.

Вот как-то летом мы разрабатывали наступательную операцию, а для этого нужен был хороший грамотный язык, желательно с подтверждающими документами. Вы ведь знаете, как штабисты не любят верить на слово. На такое ответственное задание я послал свою бедовую парочку. Сроку им дали четверо суток, и приказ без языка не возвращаться. Я был уверен, что они выполнят приказ и вернутся с хорошим уловом. Сейчас я расскажу, как они готовились.

У нас в то время не было хороших маскировочных костюмов, как сейчас, были только зимние. Они выпросили у старшины четыре плащ-палатки. Раскроили их и сшили под себя свободные комбинезоны. Перед отправкой в тыл они крепили к ним различные ветки, траву и пожелтевшие листья в зависимости от рельефа местности. Они, когда одевались, то полностью сливались с местностью. В двадцати метрах их нельзя было заметить. Они никогда не переходили линию фронта ночью, только днем. Я как-то спросил их об этом, они и говорят, днем немец не так осторожен, нам легче пройти будет.

С собой они брали всегда очень небольшой запас провизии и ограниченный запас боеприпасов, тяжело, мол, нести будет, а если понадобиться, то попросят у немцев. И неизменным атрибутом у них был комплект альпиниста. Где-то, по случаю, они раздобыли его у немцев и с тех пор без него никогда не выходили.

Перед выходом они высылали немного вперед наблюдателя. Когда немцы садились обедать, а они народ пунктуальный, наблюдатель подавал сигнал и возвращался обратно, а наша парочка легко пересекала линию фронта. И знаете, на моей памяти не было случая, чтобы их хоть раз обнаружили во время перехода.

Так было и на этот раз. Прошли незаметно. Где и как они ходили, знают только они сами, мне это неизвестно. Могу сказать только одно, что узнал позже из доклада.

В тридцати километрах от линии фронта они подошли к одной деревне, названия я сейчас не помню. Затаились, стали наблюдать. Вскоре заметили, что немцы собираются у разрушенного монастыря стоявшего неподалеку от деревни. И собирались там не просто солдаты, а в основном офицерский состав. Они грешным делом подумали, что там находится их штаб, вот и решили присмотреть там свою жертву.

Как уж они действовали, я не знаю, но они забрались на купол монастырской церкви, в которой, как оказалось, немцы проводили совещание. Как они умудрились обойти всех часовых, я не знаю, но они через пролом от взрыва проникли под самый купол. Затаившись, стали наблюдать.

Дождавшись конца совещания, они выждали момент, когда руководитель совещания остался один. Полковник сложил все документы и, пообедав, лег отдохнуть. Бедуля привязал Тугая веревкой, спустил вниз, прямо на огромный стол, на котором расположился полковник. Они проделали все очень быстро. Через пять минут спускались по монастырской стене, причем Тугай нес документы с картами и оружие, а Егор нес на себе полковника в бессознательном состоянии. Незамеченные добрались до окраины леса.

Зная, что вскоре будет погоня, да еще и с собаками, которых они видели в деревне. От такой погони, да еще и с грузом, будет не так легко уйти. Они разработали целую операцию.

Вдоль дороги они дошли до поста полевой жандармерии. Снять троих жандармов для них не представляло большого труда. Трупы и шлагбаум они отнесли от дороги и бросили в лесу, прикрыв их ветками. Сели на мотоцикл и спокойно уехали в противоположную сторону от фронта. Углубившись далеко в тыл. Они сделали круг в пятьдесят километров и совершенно с другой стороны удачно перешли линию фронта на соседнем участке. Сдав, как положено свою добычу, они вернулись в свое расположение.

Вот за эту операцию я прозвал их циркачами. А вот бедовыми, я прозвал их гораздо позже.

Как-то раз разведка донесла, что немцы готовят наступление, но вот на каком участке фронта, нам предстояло выяснить. Пришлось отправить на задание наших циркачей.

Приказ был в бой не вступать, только вести скрытую разведку, фиксируя все передвижения противника, как на нашем участке, так и на соседних.

Задание было очень сложным. Им предстояло исследовать большие территории. Они должны были знать все дислокации уже находящейся техники на участках фронта, но и еще узнать количество составов, какие войска прибывали, какая техника и сколько горючего. А самое главное, где все это будет дислоцироваться.

Отсутствовали они примерно дней пять или шесть, уже не помню. Как-то рано утром, только забрезжил рассвет, будит меня дежурный и докладывает, что вернулась разведка. Тут уж у меня сон как рукой сняло.

Я соскочил и бегом на улицу. Выбегаю из землянки, и что вы думаете, стоят в колонну по одному двенадцать голых, в чем мать родила, мужиков, в одних только сапогах и, связанные одной веревкой за пояс друг к другу. А за этой толпой бесстыдства, стоит моя парочка, хоть измученная, но с улыбкой на лицах.

Я, конечно, сперва опешил, но потом, придя в себя, спросил, что это все значит, и вот что потом узнаю. Выполнив основную часть задания, они возвращались домой. Разведданных было больше чем достаточно. Чтобы не маячить близь деревень, они решили пойти вдоль берега реки. Путь был хоть и дальним, но зато надежным.

Километрах в пятнадцати от линии фронта натыкаются на небольшую колонну фрицев. В колонне было два мотоцикла, бронетранспортер и легковая машина. Спрятавшись за прибрежный кустарник, стали ждать, когда проедет колонна через брод. Но, выехав на берег, колонна остановилась. Водитель легковушки выскочил, стал что-то делать с мотором. Потом что-то сказал толстому немцу в очках и достал инструменты из багажника.

Наши поняли, что это надолго, но рисковать не стали, а продолжили наблюдать, надеясь, что водитель быстро починит машину и они свободно пересекут дорогу. Но они ошиблись. Толстяк стал раздеваться и вскоре улегся на песок загорать. Остальные как по команде разделись и бросились купаться, оставив одного часового рядом с водителем. Естественно, наши пройти мимо такого шанса не могли.

Подкравшись, незаметно оглушили часового с водителем, потом, угрожая оружием, заставили немцев выйти из воды и построиться в колонну по одному.

Бедуля, а из них он был на все выдумки мастак. Тугай тоже был весельчак, но более спокойный. А вот Бедуля — это целый кладезь выдумок.

Он пошарил в машине и вытащил целый ящик коньяка. Привел в чувство водителя и часового, он заставил пить коньяк, пока они не упали замертво. Посадил их рядом с машиной и оставил пустые бутылки с недопитым коньяком. Форма солдат лежала на берегу, аккуратно сложенная.

Заставив снять немцев и трусы, он все сложил, аккуратно прибавив к этому еще и оружие. Оставил пленных совершенно голыми, но потом, по просьбе Тугая, разрешил надеть им сапоги. Связанные друг с другом, они без происшествий пересекли линию фронта и к утру были у штаба полка. Я от такой картины просто ошалел, но потом стал орать на них. Мы мол, посылали вас в разведку за достоверными фактами, а не голых фрицев таскать. На что Тугай сказал, что самый толстый немец — это важный полковник, и при нем куча разных документов, и сможет продублировать данные полученные в разведке. Я поблагодарил их за полковника и документы, потом спросил, зачем они тащили их голыми почти сутки. На что Бедуля, не задумываясь, ответил:

— Мы, товарищ майор, сильно торопились, уж больно сведения у нас были срочными. Вы ведь знаете, как пленные идут. То одно им мешает, то другое, то падают, то по нужде им надо, и не всем, а по одному. А так идут быстро, чтобы не замерзнуть, и нужду справляют на ходу. Мы с Тугаем за ними просто бежали, и подгонять их нужды не было.

— Я посмеялся над их выходкой, потом отпустил отдыхать, а сам стал готовиться к вечернему совещанию. Комдив на вечер собирал командный состав вместе с комиссарами. Молва о похождениях моих артистов пулей разнеслась по всей дивизии. Вечером комдив поблагодарил меня и моих разведчиков за ценные сведенья, которые подтверждали и захваченные у полковника документы. А потом, пропесочил меня в присутствии всего командного состава. Отчихвостил как мальчишку, что я готов был сквозь землю провалиться. Еще и пригрозил, что в следующий раз и меня и моих разведчиков в штрафной батальон отправит за издевательство над пленными. Потом, правда, успокоился и говорит.

— Ладно, не дуйся, сам должен понимать, что за дело я тебя. Представь, а если все теперь, глядя на твоих, тоже начнут вытворять что-то подобное. Наказывать или нет разведчиков на твое усмотрение, а теперь садись и расскажи подробнее, что там произошло, а то здесь уже такие разговоры идут, что ни в какие ворота не лезут.

Я, конечно, рассказал все, что знал из доклада. Но когда дошло до того, как оправдывался Бедуля, смеху было вдоволь. Комдив долго смеялся, потом приказал представить разведчиков к наградам за столь ценные сведенья.

Комдив простил их за смекалку, но предупредил, что после следующей подобной выходки, штрафбата им не избежать.

По возвращении из штаба я передал слова комдива, но они ничего не могли изменить. Они продолжали в том же духе, придумывая каждый раз что-нибудь новенькое.

Я устал с ними бороться и, в конце концов, махнул рукой на их проделки.

Как-то ночью после очередной их выходки, я подумал, а ведь все это только помогает им, а не мешает. Даже если взять этот случай с голыми немцами. Представьте, как бы вы повели себя на месте фрицев, обнаружив на берегу реки в целости всю технику, водителя и солдата из команды совершенно невменяемыми, при этом все обмундирование и оружие в целости и сохранности. Отсутствовал только личный состав, и сапоги.

Чтобы узнать, что случилось, им понадобилось бы много времени для того, чтобы привести в чувство пьяных солдат. Естественно, когда они узнают, то о погоне речь можно не заводить. Придя к такому выводу, я перестал обращать на это внимания, решив, что это не мешает делу. А теперь представьте, какие они были в молодости, если в пятьдесят лет вытворяли такое.

Я с ними долго не расставался. Потерял из вида уже в сорок четвертом. В то время шли жаркие бои за освобождение Белоруссии. В одном из боев я получил ранение и долгое время провел в госпитале. Тогда-то мне и было присвоено звание генерала, и назначили командиром стрелковой дивизии. После госпиталя пытался найти их, но так и не нашел.

Я связался со своим замом, он остался командиром полка после моего ранения. Тогда он мне рассказал, что мои циркачи с группой разведки погибли на территории Польши, выполняя ответственное задание. И вот выясняется, что они были живы и здоровы, и продолжали воевать. И это замечательно, жаль, что мы после войны не смогли встретиться.

А так хочется порой посидеть с однополчанами, вспомнить былые годы и помянуть павших друзей. Теперь нас становится с каждым годом все меньше и меньше. Вот и Тугай умер. Сынок, как там Бедуля поживает, здоров ли?

— С ним пока все хорошо. Недавно от них письмо получил, жалуется, что сердце пошаливает, а так вроде бы как здоров. Но я-то знаю, что не долго он протянет. Сердце у него давно пошаливает, а больше всего по другу своему тоскует. Не может он без дедушки, слишком многое их связывает.

Они ведь с рождения были роднее братьев. К тому же он инвалид. Они мне рассказывали, что после вашего ранения, вместо вас остался ваш заместитель. Из их слов я понял, что это человек невоенной специальности, но зато с большими амбициями.

Не проработав, как следует, операцию, он отправил группу разведки, произвести хорошую диверсию на узловой станции. При отходе группу должна была прикрывать стрелковая рота. Они выполнили задание без потерь. Стали отходить, надеясь на прикрытие, но его на месте не оказалось.

Позже узнали, что прикрытия и не планировалось, их бросили на смерть. Группа, прижатая к болоту, вступила в бой. К этому времени дедушка уже был ранен в плечо. Позже ранили дядю Егора и очень тяжело. Старший группы приказал дедушке забирать раненого и пробовать пройти через болото. А сам с остатками группы пошел на прорыв. Выжил или нет кто из этой группы, они не знали. Дедушка больше десяти километров тащил на себе дядю Егора, который практически все время был в бессознательном состоянии. Но они все же вышли к своим.

В госпитале им неплохо потрепали нервы представители особого отдела. Но вскоре отпустили, как говорил дедушка, кто-то с верху надавил. Дедушка потом дошел до Берлина, а вернулся домой после Японской. Дядя Егор долго лечился в разных госпиталях, и только в начале сорок пятого вернулся домой комиссованный в чистую, по инвалидности. Дома его назначили участковым в деревне, посчитав, что он вполне может с такой работай справиться, вот он и работал, пока не вышел на пенсию.

— Так, значит, это мой замполит, паскудник, постарался таких парней угробить. Не зря я ему не доверял, мне недолго довелось с ним воевать, но и тогда мне он показался каким-то скользким, что ли. Ну да бог ему судья, придет время за все со всех спроситься.

Наступила пауза. Никто не нарушал молчания командующего. Потом, он как будто вспомнил о чем-то, обратился к Антону.

— Пошли со мной, сынок. Я хочу наедине еще кое-что узнать про твоего деда и про Егора.

Они отошли в сторону от посторонних ушей, и генерал тихонько спросил:

— Сынок, ты вот что скажи мне. Ты тоже обучен такому удару, каким обладал твой дед?

— Придется сознаться. Дедушка передал мне все свои навыки, в том числе умение работать и этим ударом. По его словам, я могу пользоваться им даже лучше, чем он. Но это его личное мнение, мне на человеке еще не приходилось его применять и, надеюсь, не придется. Но я вас очень прошу, чтобы это осталось между нами. Я сознался в этом только лишь потому, что вы все это время хранили тайну деда, а он ведь был прав, нельзя людей смущать непонятными явлениями.

— Хорошо, сынок, я обещаю теперь точно не проболтаться, прости, сегодня как-то само собой получилось, к тому же я был уверен, что твой дед погиб на войне.

— Все в порядке, товарищ генерал. Я в вас полностью уверен, потому и признался.

— Спасибо за доверие. Ты вот что скажи мне, сможешь наказать в поединке моего Волка? Только честно, я не хочу, чтобы он тебя покалечил.

Антон помолчал немного, взвешивая все за и против, потом спросил.

— Товарищ генерал, а вам действительно необходимо, чтобы я побил его?

— Очень хочу. Я давно от него хочу избавиться, да не могу. Он как та заноза, торчащая под ребрами, всю жизнь мне отравляет. Если бы ты его хорошенько помял, у меня появился бы повод от него избавится.

— Я думаю, что смогу устоять против него. Тем более, я немного наслышан о его жестокости.

— Спасибо, сынок. Я буду на тебя надеяться. Только помни, что у этого костолома сильным коньком являются ноги. И вообще, он очень сильный соперник, не зря его зовут костолом.

— Я обещаю, что буду предельно осторожен.

— Хорошо, сейчас вернемся и я незаметно, вроде бы мы не говорили о поединке, предложу при всех поединок на победителя. Теперь пошли.

Разговаривая вроде ни о чем, они подошли к остальной группе. Генерал, как бы продолжая разговор, сказал, чтобы все слышали.

— Ты, сынок, не забудь что обещал, как только будешь писать на родину, обязательно Бедуле кланяйся от меня, мол, помню их, и жду с нетерпением встречи.

— Хорошо, товарищ генерал, не забуду. Если будет время, сегодня и напишу.

— Ну что, друзья — хлопнув в ладоши, сказал командующий, — время неумолимо, скоро обед, пора расходиться.

— Эх, жаль, что так никто и не выступит на победителя, — раздался вдруг чей-то голос из толпы. Командующий даже обрадовался такой помощи со стороны. Он повернулся к Антону и громко спросил.

— А что, Антон Ли, внук знаменитого разведчика Тугая Ли. Слабо тебе будет устоять против моего Волка. Смотри, вон он стоит и с нетерпением даже копытом бьет, или боязно стало?

Антон посмотрел на стоящего невдалеке майора, на его наглую брезгливую улыбку, и на дергающиеся руки, которые ему явно не терпелось пустить в дело.

— Ну что же, как у нас говорят, волков бояться — в лес не ходить, но если в этом есть необходимость, то нужно идти и не бояться. Я понимаю так, что у меня нет выбора, а что на это скажет сам Волков?

— А куда он денется, я все-таки командующий, и мой приказ для него закон. — Наклонившись к Антону, шепнул ему в ухо: — напоминаю, у него самое главное оружие — это ноги.

Антон шепнул в ответ:

— Если у него работают только ноги, а руки растут из задницы, то у меня есть преимущество, я работаю и ногами и руками одинаково хорошо.

— Молодец, сынок, — громко засмеялся генерал, — веселый ты парень и шутки у тебя как у Бедули, за словом в карман не лезешь. Не зря твои старики потратили время на твое воспитание. После соревнования поедешь в отпуск на родину, не забудь поклониться могиле деда от моего имени. А теперь ступай, порадуй старика. И чувствует моя старая задница, что сегодня хорошо достанется Волчонку на орешки. Интуиция меня еще никогда не подводила. Смотри у меня, сынок, бей его как положено, он тебя жалеть точно не станет.

— Ну, как же товарищ генерал, он же майор, а я простой солдат, неудобно как-то.

— Что значит неудобно? Это тебе не на прогулке на бульваре, а поединок, и в нем нет и не может быть никаких чинопочитаний, и ты как боец обязан это знать. На каждый его удар ответ должен быть адекватным, а желательно и противовесом. И заметь, это приказ. А то, видите ли, ему не удобно. Теперь ясно?

— Так точно, ясно.

— Тогда ступай и не тушуйся.

Когда Антон отошел, тихо прошептал:

— Подумаешь майор, невидаль какая, и майора можно бить, а этого, не просто можно, а обязательно нужно. Чтобы сбить с него спесь поганую.

— Что, Василий Филиппович, достал вас пристегнутый адъютант? — тихо спросил начальник училища.

— Не то слово, я бы его собственными руками удавил бы, но ты ведь знаешь, что его поддерживают в министерстве обороны. Я знаю, что он добросовестно работает на контору, да сделать ничего не могу. У тебя самого, поди хвостик иметься?

— Есть и у меня похожий. Не служба, а черт знает что. Не успеешь кашлянуть, как тут же узнают наверху, минуя вас как главнокомандующего. И тоже сделать ничего не могу.

— Ладно, невпервой, прорвемся. Давай лучше посмотрим, как мой адъютант крендели получать будет.

— Вы что, правда, надеетесь, что этот мальчишка справиться с Волковым?

— Я не просто надеюсь, ни секунды не сомневаюсь в этом. Ты знаешь, в этом парне, как мне кажется, заключена сильная воля к победе. Ты посмотри на него. Почти два метра ростом, и весу в нем сто килограмм, может быть, чуть больше.

— Но Волков все равно намного крупнее его и опытнее.

— Ну, это не самое главное. Я ведь уже говорил, что его дед был много меньше его, а мог справиться с любым противником. Ты только посмотри на него повнимательней. У него хоть нет таких явно выраженных мускулов как у Волка, но, тем не менее, мускулатура очень развита. Я это давно приметил. Теперь обрати внимание на его стать. Смотри, идет ровно, с высоко поднятой головой, на лице ни тени сомнения. Просто уверенный в себе молодой человек. Под этой маской скрывается большой вулкан, я в этом уверен. А теперь обрати внимание на его походку. Видишь?

— Вижу, она мне напоминает кошачью, такая же мягкая, крадущаяся что ли.

— Правильные ты слова подобрал, Сергей Иванович, именно кошачья походка у него. У меня такое чувство, что он при первой же опасности, готов бросится не раздумывая, и отразить любой удар, направленный на него. И знаешь, что я еще заметил, когда разговаривал с ним наедине, не успел я только заикнуться насчет поединка, как у него сразу же заблестели глаза. Но, не смотря на молодость, он очень опытный. Я внимательно следил за тем, как он отреагирует на мое предложение. Знаешь, только на одно мгновение у него блеснул глаз, и тут же он надел на себя маску простака. Я подозреваю, что он ждал именно этого боя, а вот почему, не знаю. Ты случайно не в курсе?

— Я вообще про это ничего не знаю, может его ротный что знает. Послать за ним?

— Да ты что, не стоит человека по пустякам беспокоить. Всей правды от нас он все равно не узнает, и будет потом мучаться в неведении. Возможно, позже выясним. То, что они не знакомы, я уверен. По крайней мере, до сегодняшнего дня они не могли нигде пересечься. Ну да бог с ним, что зря воду в ступе молоть, придет время, узнаем. Давай лучше, Сергей Иванович, об заклад побьемся. Я поставлю на мальчишку, а ты можешь ставить на Волка.

— Нет уж, товарищ генерал, я пожалуй воздержусь.

— Да ты что, только что сам сомневался, говорил, что Волк побьет мальчишку, а теперь напопятную пошел?

— Я, товарищ генерал, хорошо знаю вас, и если пришли к выводу, что Волк проиграет, значит, так и будет. А, зная наперед такой расклад, естественно, пари заключать не буду.

— И откуда у тебя такая уверенность, что я знаю, кто будет победителем?

— Я ведь уже сказал, вы очень хороший профессионал, и хорошо разбираетесь в возможностях того или иного бойца. Вы на взгляд можете определить потенциал любого бойца и его возможности.

— Это что, Сергей Иванович, подхалимаж, что ли?

— Отнюдь, товарищ генерал, не подхалимаж. Вы и сами знаете, что я не способен на это, а особенно в отношении вас. Просто, я в первую очередь преподаватель, а потом уж начальник училища. Я привык наблюдать за людьми и анализировать поведение того или иного человека. Пришлось изучать и ваши возможности. Вы уж простите меня за прямоту.

— Перестань ты мне читать морали, я и сам знаю, на что ты способен. Давай лучше за поединком последим. И кажется мне, что не зря мы тут потратим время. Поединок будет захватывающим, я в этом уверен.