Зачем смерть давала шанс (СИ)

Глава 49

После прибытия в лагерь, Антона определили на работу в пошивочный цех. Это было большое каменное здание, в котором рядами стояли швейные машинки. Вдоль одной из стен в больших штабелях лежали оленьи шкуры, из которых заключенные шили меховую одежду. Во второй половине цеха шилась меховая обувь. Весь этот товар увозился на большую землю, затем он попадал на предприятия, работающие как в северных широтах, так и в Антарктиде.

Антону все же повезло, ему хоть и досталась грязная работа по уборке цеха и доставке сырья, но все же это было лучше, чем работа на выделке шкур, на которой трудилась самая низшая каста заключенных. Это был по истине каторжный труд, но об этом он узнал гораздо позже. А пока, привычный к труду и крепкий здоровьем, он легко справлялся со своими обязанностями.

Однажды в конце смены, в канун выходного, а это был банный день, к нему подошел щупленький зек, и тихо спросил.

— Ты Седой?

— Да, я. А тебе, что надо?

— Пойдем со мной, я тебя в клуб провожу.

— Это зачем еще?

— Тебя Буза вызывает.

— Что ему нужно от меня?

— Это не мое дело, вот придешь, там сам его спросишь.

Весь этот разговор проходил на самом изысканном жаргоне, который простой обыватель, мог бы принять за никому неизвестный иностранный язык. Зато Антон прекрасно его понимал, будучи хорошо подготовленный к этому по роду своей службы, будучи еще военным.

Прекрасно владея жаргоном, он, тем не менее, всегда говорил или отвечал собеседнику хорошо поставленным грамотным языком. За то немногое время, которое он провел в лагере, многие сначала удивлялись такому поведению, но затем привыкли, и порой даже они переходили с жаргона на нормальный человеческий язык, разговаривая с ним.

Следуя за провожатым, они вскоре оказались с задней стороны клуба. Войдя в здание через низкую дверь, оказались в довольно темной комнате. Провожатый указал на правую половину комнаты.

— Вон там спустишься по лестнице. Тебя встретят, а я пошел.

Антон еще не успел сообразить, как его провожатый будто растаял в темноте. Антон постоял с минуту, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Не почувствовав никакой опасности, он смело стал спускаться вниз по широкой лестнице.

Спустившись вниз, оказался в длинном коридоре, по бокам которого было множество дверей. Заглянув по пути в некоторые из них, он убедился, что это были подсобные помещения обыкновенного клуба.

Дойдя до конца коридора, услышал разговор в одной из комнат. Антон открыл дверь, и оказался в довольно большой комнате, интерьер которой напоминал ему сторожку на одном из цементных заводов, волею судьбы, ему однажды довелось побывать на таком. Единственным отличием было то, что эта комната была гораздо большего размера. Все остальное было таким же.

В центре располагался большой стол, на котором стояла электроплитка с закопченным чайником на ней, да кое-что из посуды. У стены стоял старый поломанный диван. У стола стояло несколько табуреток и большое кресло, на котором восседал довольно пожилой зек неопределенного возраста.

Кроме старого зека в комнате находилось еще пять человек, вольготно развалившиеся, кто на табуретах, кто на диване, ведя неспешный разговор. При появлении Антона все замолчали, разглядывая его с неподдельным интересом.

Одного взгляда на эту публику ему было достаточно, чтобы определить, кто есть кто. Переведя взгляд на сидящего за столом, отметил, что этот пожилой человек, весь синий от наколок, хоть и имел бурную растительность на голове, тем не менее очень походил на Черепа, — видимо, они правда родные братья, мелькнула у него мысль.

Сделав несколько шагов, Антон остановился.

— Доброго здоровья всем присутствующим в хате.

Ответом была тишина. Все продолжали внимательно изучать его. Такой прием нисколько не смутил Антона. Выждав паузу, он продолжил.

— Буза, ты хотел меня видеть. Я пришел, говори, что тебе нужно.

— Так это ты будешь Седой?

— Да я.

— Тогда проходи ближе к столу, а то в полумраке тебя плохо видно.

Антон подошел ближе. Теперь он стал внимательно изучать собеседника. Вдруг почувствовал покалывание в область основания черепа. Это означало одно, что с за спиной ему грозит опасность, но незначительная. Напрягшись, определил, что за спиной стоят два человека, и был удивлен тем, как тихо они смогли к нему подойти.

— Буза, — обратился к нему Антон, — даже в такой богом забытой дыре, как наша зона, должен существовать кодекс чести гостеприимства. Не успел я войти, ты, даже не поздоровавшись с гостем, сразу приставил за спиной гостя целый конвой, да еще с заточками в карманах.

То, что у стоящих за спиной имелись ножи или заточки, в этом он не сомневался.

— Не хорошо это. Не по-людски как-то.

— А ты что же, красноперый, решил нас поучить этикету, или решил свои порядки завести? Чем же наши порядки тебе не угодили?

— Ну, если пошел такой расклад дела, то мне наплевать, какие ты здесь устанавливаешь порядки. Ты здесь пахан, тебе и за порядком следить. Это первое.

— Второе тоже будет?

— Второе, я не люблю, когда меня приглашают, и тут же начинают угрожать, не имея к этому ни малейшего повода.

— А третье будет?

— Да, в-третьих, я не люблю, когда мне угрожают заточками, стоя у меня за спиной. И последнее, ты сам уберешь своих шестерок, или предоставишь это сделать мне?

— Послушай, Буза, да этот баклан совсем страх потерял. Может, нам ему урок вежливости преподать? — послышалось из угла комнаты.

Буза чуть наклонил голову. От опытного взгляда Антона не ускользнуло такое движение. Это был знак для нападения.

Антон не стал дожидаться, когда противник нападет. Решив сыграть на опережение, он, упершись руками о край стола, сжался, и как огромная пружина распрямился, нанося невидимому противнику удар обеими ногами одновременно.

Его противники, спокойно чувствовали себя, находясь за его спиной, к тому же видя, что Антон за время разговора ни разу не оглянулся.

Не ожидая такой прыти, они получили хороший удар, но сообразили, что ошиблись, только лежа в нескольких метрах от стола. Пытаясь встать на ноги, они только мешали друг другу.

Антон все это время неотрывным взглядом смотрел в глаза сидящему напротив него человеку. Буза в свою очередь удивленным взглядом смотрел на Антона.

— Послушай, Буза. Если ты сейчас не угомонишь свою свору, то это придется сделать мне. Вот тогда, прошу поверить мне на слово, из этой комнаты выйдет живым только один человек. Ты, наверно, догадался уже, что этим человеком буду я. Ты производишь впечатление неглупого человека, и должен понимать, что в данной ситуации мне терять нечего, мне придется пойти до конца. А то, что я кое-что могу, ты, надеюсь, уже убедился. Еще хочу тебе сказать, что я за свои слова привык отвечать.

— Ладно. Вы только посмотрите на него, закипел как самовар. Угомонись, бери стул, присаживайся к столу. А вы, — обратился он к своей свите, — на сегодня мне не понадобитесь. Отправляйтесь в барак. До утра вы мне не нужны. Фикса, придешь в барак, скажешь бригадиру, что мы с Седым сегодня здесь ночевать будем. Хром, останешься. Приготовь нам на стол и тоже можешь идти.

Вскоре на столе появилось вареное мясо, хлеб, рыбные консервы, и душистый чай со сгущенным молоком.

— Не хватает только шампанского, — пошутил Антон.

— Вот чего нет, того нет. Но если желаешь выпить, то спирт у нас всегда найдется. Могу предложить.

— Спасибо за предложение, но я не любитель спиртного.

— Я тоже стараюсь держаться как можно дальше от такой привычки. От спиртного все мои беды. А так, прошу тебя, давай подкрепимся, чем бог послал.

— Почему ты сказал, что мы с тобой будем здесь ночевать? — спросил Антон, подсаживаясь ближе к столу.

— Да секрета в этом нет. Просто мне кажется, что разговор наш с тобой затянется надолго. Вот и придется нам с тобой здесь кантоваться. По территории ночью нельзя ходить, запрещено. Если заметят с вышки, могут подстрелить. А теперь давай плотно поужинаем, потом и поговорим.

После того, как они закончили ужинать, Буза налил пахучий чай в алюминиевые кружки, добавил сгущенного молока и, отпивая мелкими глотками, начал разговор.

— Ты, Седой, на меня зла не держи за сегодняшний вечер. Просто я хотел проверить, правду мне писал Юрист о тебе или нет. Я немного сомневался. Пойми, что такой переполох, устроенный тобой в Подольске, это больше походит на фантастический детектив. До сих пор я был уверен, что такие выходки у наших властей не проходят бесследно.

— Не знаю, что там тебе написал Юрист, и когда только успел, но кое-что там было. Нахулиганил я немножко, не отрицаю.

— И это ты говоришь нахулиганил немножко. Да ты всю тюрьму поставил на уши, и называет это просто хулиганкой. Ну ты и фрукт, Седой.

— Интересно, а когда ты об этом успел узнать?

— Да за три дня до твоего появления. Я от Юриста маляву получил. Теперь ты поверь мне на слово. Это не просто записка, а целый сборник Достоевского «Преступление и наказание», я читал, не отрываясь.

— Я понимаю, что тебе это интересно, но мне это вспоминать особенно не хочется. Ты лучше скажи, что конкретно тебя интересует?

— А меня интересует все, что там в это время происходило. Особенно меня интересуют подробности. Мне интересно, как вела себя братва в этой ситуации, помогали тебе или нет. Мне интересно, за какие грехи тебя взяли и что конкретно на тебя повесили.

Аннон не стал скрывать ничего. Ему понравился этот закоренелый зек своей нескрываемой любознательностью. Ему импонировало то, с каким вниманием он слушал своего собеседника.

Антону очень нравилось, как бурно реагировал его собеседник на некоторые события. Он искренне сопереживал Антону в несправедливости, свалившейся на его плечи. Такого благодарного слушателя давно у него уже не было. Скорее всего, это и послужило стимулом для столь искреннего разговора. Захотелось поделиться с кем-нибудь теми накопившимися мыслями за весь прошедший год.

Так не спеша, он рассказал все, что произошло с ним за прошедший год.

— Потрясающе. Теперь расскажи мне, пожалуйста, все, что произошло в колонии под Свердловском. Догадываешься, о чем я?

— Понятно. Ты хочешь знать, что случилось в лагере во время бунта, а также все, что касается смерти Черепа.

— Именно это я хочу знать. Только прошу тебя, как можно подробнее, а не просто сухие факты. Сухие факты я получаю из небольших записок, а ты непосредственный участник тех событий. Мне хочется знать все, как говориться из первых уст. Как мне кажется, ты парень непростой, скорее всего, ты анализировал ту ситуацию, поэтому я хочу знать, к какому выводу ты сам пришел.

— Раз пошел такой расклад, тогда ставь чайник на плитку. Теперь даже я уверен, что наш разговор затянется до утра.

— Гость просит — грех отказать, — с улыбкой сказал Буза, ставя чайник на плитку — Ты, может, проголодался, то можно еще раз червячка заморить?

— Нет, не надо. Сейчас лучше всего чаю выпить.

— Тогда я водички подолью, и пусть чайник все время стоит на плитке.

— Вот это разумно, — подождав пока Буза сядет в свое кресло, спросил. — Ну что, начинать?

— Да, давай начнем, — согласился Буза, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Тогда слушай. В то время, когда происходили эти события, я был инструктором спецназа ГРУ ГШ, ты, наверное, в курсе, что это за подразделение.

— Да, знаю. Это Государственное управление разведки при генеральном штабе армии.

— Так вот. В это время я со своей группой был в командировке как раз в этих краях. Я обучал своих курсантов захвату военных объектов на заброшенных армейских складах.

Все шло своим чередом. У нас уже почти закончилась командировка, когда из штаба поступил приказ, оказать помощь администрации лагеря в усмирении бунта. На такие мероприятия, как правило, нас не посылали, но дело было в том, что заключенные захватили оружие вместе с заложниками. Вот на такие операции нас иногда привлекали. В наши обязанности не входило усмирять зеков. Этим занимался спецназ внутренних войск совместно с сотрудниками КГБ. Наша обязанность заключалась только в освобождении заложников. Поэтому в таком приказе я не увидел ничего необычного.

Когда мы прибыли в зону, я сразу предупредил руководство администрации, что бунт подавлять не моя стихия, а вот заложников я постараюсь освободить любой ценой. Руководство ИТК с моими доводами согласилось. Изучив ситуацию, я со своей группой вошел на территорию лагеря. Моей первой задачей было провести переговоры, нас этому обучали. Заключенные забаррикадировались в столовой. Я выстроил свою группу во фронт перед окнами столовой и на виду у зеков отдал свой автомат помощнику. Затем постучал в дверь, сказал, что я пришел один, без оружия, что хочу просто поговорить со старшим и узнать причину бунта. Вскоре дверь открылась только наполовину. Меня встретил здоровенный детина с пистолетом в руке. То, что творилось внутри столовой, думаю тебе описывать не надо, не зря ведь у тебя погоняло Буза.

— Да, могу себе представить, какой там творился бардак.

— Так вот, среди этого бардака в центре столовой за столом сидел Череп. Рядом с Черепом сидел молодой еще парень. Я сразу отметил, что этот парень довольно образован и умен. На это указывало то, что он кардинально отличался от всех присутствующих. От него просто веяло образованием. Не последним было то, что столь молодой парень сидел рядом с паханом, давая ему советы. Позже, уже в Подольске, я узнал, что это был тот самый Юрист, о котором ты сейчас говорил мне. Толпа вела себя очень агрессивно, но Череп легко справлялся с ней. Установив в помещении относительную тишину, он пригласил меня присесть за стол. Я объяснил ему прямо, кто я и зачем нахожусь здесь. Он оценил мою прямоту, после чего объяснил мне причину бунта. Оказалось, что основной причиной бунта послужило то, что руководство разворовало и без того скудный рацион заключенных. Кто-то принес в чашке варево, которое вряд ли могло быть пищей для человека, в этом я убедился, глядя в чашку. Вторым пунктом было то, что вдруг начались беспричинные побои заключенных. В-третьих, регулярно, практически каждую ночь, стали устраивать проверки с построением на плацу и перекличкой. Тебе не нужно объяснять, сколько времени приходится людям стоять на плацу, мокнуть под дождем или мерзнуть зимой в морозы в рваных сапогах с тонкой портянкой на ногах. Когда мне Череп рассказал все это, тогда я понял, к чему велся разговор руководства зоны с представителем КГБ в кабинете начальника, услышанный мною, когда я подходил к кабинету по прибытии в лагерь. Когда я шел по коридору, то в приоткрытую дверь услышал, что представитель КГБ настаивал на проведении штурма. А что самое противное было в этом разговоре, так это то, что потери их совершенно не интересовали. Самым циничным было то, что конторщик предложил, положить как можно больше заключенных, мотивируя тем, что остальных будет дешевле прокормить. Завертнев, конечно, пытался возразить, все-таки он отвечал за операцию. Ты, конечно, в курсе, что Завертнев руководил этой зоной?

— Да. Я знаю об этом. Знаю и то, что после тех событий его сюда на Канин перевели.

— Я тогда особенно не придавал этому значения. Всегда находился какой-нибудь умник, который предлагает штурм, это я слышал неоднократно. Так вот, с этим сотрудником КГБ я так и не увиделся. Из кабинета вышел Завертнев. Познакомившись со мной, он увел меня в другое крыло здания. Я много позже понял, для чего нужен был этот штурм, но об этом позже поговорим. Завертнев завел меня в чей-то кабинет и стал вводить меня в курс дела. Пока он говорил, меня не покидала мысль о штурме и потерях. Вот тогда я решил предотвратить кровопролитие. Я как старший по званию взял управление операцией на себя. Все это я честно сообщил Черепу и предупредил, что крови прольется очень много. Череп оказался умным человеком. Он понял, что там по ту сторону колючей проволоки, глубоко наплевать на заложников. Зато они положат всех присутствующих в этой столовой, а такой судьбы он не хотел своим парням. Поговорив немного с Юристом, он спросил меня, как можно избежать больших жертв. Я предложил ему план. Он сдает мне оружие, которое захватили, оставляет заложников в столовой, сам со мной выходит во двор. Я расставлю своих людей так, чтобы они являлись своего рода щитом, между заключенными и снайперами, сидевшими на вышках и крыше здания. Все остальные в колонну по одному, со скрещенными руками за головой, чтобы все видели, что оружия у них нет, идут по своим баракам. Я обещал, что мои ребята будут страховать идущих. Все шло хорошо. Ребята стояли шеренгой. Я вместе с Черепом шли впереди колонны, все остальные гуськом шли вслед за нами. Вдруг раздался выстрел. Мои ребята сразу определили, что стрелял снайпер с крыши здания. Череп увидев, что я ранен, подхватил меня на руки, и аккуратно положил на землю. Среди заключенных началась паника. Пока я был в сознании, то продолжал командовать. В первую очередь я попросил Черепа успокоить толпу. Своему помощнику приказал развернуться фронтом к военным, и, если прозвучит еще хоть один выстрел, тогда они имеют полное право применить оружие на поражение. Я в тот момент прекрасно отдавал себе отчет в том, что мои ребята, увидев раненым своего командира, были готовы уничтожить всех, у кого было оружие. Отдав последнее распоряжение, я потерял сознание. Ребята выполнили мой последний приказ.

Много позже мне рассказали, что мой помощник, приняв командование над отрядом, развернул шеренгу во фронт, и громко выкрикнул, обращаясь к военным.

— Мы не открыли ответный огонь только лишь потому, что это приказ командира. Наш командир ранен, теперь командую отрядом я. Предупреждаю, если с вашей стороны прозвучит еще один выстрел, я отдам приказ, и мы сотрем с лица земли весь ваш курятник. Вы все, от руководства до последнего солдата, ответите за кровь нашего командира.

И поверь мне на слово, они в случае еще одного выстрела, выполнили бы свое обещание, даже ценой собственной жизни. Это я тебе говорю без всякого хвастовства. Просто они так обучены.

— И что, военные испугались нескольких человек?

— Пойми, это ведь не простые солдатики срочной службы, и руководство знало об этом, и прекрасно знало, на что они способны. Поверь, что небольшая, как ты говоришь группа, из десяти — пятнадцати человек из состава ГРУ, способна противостоять целому батальону, и это еще не значит, что бойцы батальона, как бы они не были вооружены, справятся с группой. Поверь, что боец ГРУ сам по себе в экстремальной ситуации уже настоящая машина-убийца, а представь их в составе группы?

— Они что, так тренированы?

— Конечно. Каждый из них в совершенстве владеет любым видом оружия. В их руках, даже валяющаяся щепка под ногами, будет смертельным оружием для противника. Они хорошо владеют многими стилями единоборств. В любой сложной ситуации, могут в долю секунды оценить возможности и найти самый оптимальный выход. Этому способствует многолетняя практика и психология. Они не только изучают психологию, но проходят мощную психологическую обработку.

— Это что за обработка такая?

— Очень просто. С бойцами работают хорошие психологи. Хорошо знающие психологию бойцы легко могут предугадать действия противника, а поняв намерение противника, значит, что уже на половину ты его победил. Еще могу сказать, что они немного зомбированы. Но не все, только те, кто легко поддается гипнозу, но это, как ты понимаешь, за малым исключением.

— Это как же можно зомбировать человека?

— А это просто работа под гипнозом. Человек, подвергшийся зомбированию, даже не подозревает об этом. В повседневной жизни он чувствует себя нормально, как и мы с тобой. Женится, заводит детей, воспитывает их, заводит друзей, в общем все, как у простых людей. Все проявляется в экстремальных ситуациях, когда он начинает понимать, что у него нет другого выбора. В таких случаях боец теряет чувство жалости или чувство вины за убийство. Это проявляется в нем как рефлекс у дрессированного животного. Он защищает не только себя, но и родину, и родных, и друзей и все, что ему очень дорого в этой жизни. Он осознает, что именно для этого создан и живет, что это его долг перед обществом. Убивая, как ему кажется своих врагов, он не испытывает ни страха, ни жалости, ни чувства сострадания. В таких случаях он становится просто машиной для убийства, и поверь, при этом очень эффективной.

— Не могу поверить, что у таких монстров ты был инструктором. Я, сейчас слушая тебя, подумал, если они еще курсанты, как ты говоришь, то на что способен ты сам.

— Поверь мне, что способен я на многое. А называю их курсантами, потому, что в то время они проходили обучение под моим руководством. Могу добавить, что за плечами этих курсантов ни одна боевая операция, в том числе и участие в боевых операциях за рубежом. Как ты понимаешь, среди них не было зеленых пацанов. Все они имели воинские звания, и ни самые низкие. Среди моих курсантов попадались и полковники. Теперь ты понимаешь, что среди курсантов были хорошо обученные бойцы, понюхавшие пороху.

— И все же, на что способен ты сам?

— Я уже сказал тебе, что способен на многое. Не надо вынуждать меня демонстрировать свои способности. Я не стану этого делать. Могу сказать, что убить человека, какой бы он ни был здоровьем или комплекцией, я могу, не прикасаясь к нему на расстоянии до двух метров, только силой своего духа, или внутренней энергией, если так тебе будет понятнее.

— Ты это сейчас серьезно говоришь, или это шутка такая?

— Такими вещами я стараюсь не шутить. В повседневной жизни стараюсь избегать лжи. Я считаю, что чем больше ты обманываешь окружающих, тем труднее будет тебе самому в будущем. Не отрицаю, что в некоторых ситуациях ложь иногда просто необходима, но я стараюсь избегать таких ситуаций, просто могу уйти от ответа или промолчать. Поэтому, то что я тебе сказал, сущая правда, но прошу тебя, посторонним знать об этом не обязательно. Говоря тебе это, я почти не рискую, просто в такое несведущий человек вряд ль тебе поверит, да еще посмеется над твоей выдумкой. Еще на будущее хочу тебя предупредить, проверять меня на вшивость не надо. А что бы ты хоть немного мне поверил, я кое-что продемонстрирую. В данную минуту ты страдаешь от боли в правом боку. Боль у тебя продолжается в течение двадцати минут. Тебе сильно хочется лечь на диван, но ты стесняешься это сделать, боясь показаться в моих глазах слабым человеком. Еще, ты знаешь, что я не курю, и чтобы соответствовать собеседнику сам не куришь и мучаешься от этого. Еще, ты не любишь чай с молоком, но, тем не менее пьешь его и делаешь вид, что это тебе приятно. Я могу еще продолжать, но думаю, что пока хватит. Теперь попробуй ты сказать мне, в чем я не прав.

— Ты что, ясновидящий?

— Нет, простой психоанализ и наблюдение за объектом, помноженные на общий анализ, в данном конкретном случае.

— Теперь я начинаю немного понимать, о чем ты говоришь, и видит бог, могу поверить во все, что мне ты сейчас скажешь.

— Вот и прекрасно. А на будущее попрошу тебя, если увидишь или услышишь от меня что-нибудь в таком роде, не удивляйся. Нам еще долго вместе сидеть, может всякое произойти. Но это так, к слову. Теперь давай-ка ложись на диван и можешь закурить. Я тем временем налью нам по кружке чая, и расскажу тебе о смерти твоего брата. Не надо смотреть на меня безумными глазами, я прекрасно знаю, что Череп твой брат. Так вот, о смерти Степана я знаю очень мало и то, только то, что мне говорил Зуб, с которым я оказался в одной камере в Подольске. Рассказал мне он потому, что узнал меня, и потому что Юрист разыскивал меня. Зуб знал об этом, потому и не стал скрывать.

— Интересно, откуда ты знаешь имя моего брата. Среди братвы не принято называть друг друга по имени. Я уверен, что Зуб не мог тебе назвать его имя.

— Да он и не говорил. Ты все еще удивляешься, не надо. Я, к примеру, знаю, что тебя зовут Иваном. Давай об этом поговорим немного позже. Так вот, через месяц Степана нашли раненым. Кто-то подсадил его на перо. Администрация немного пошумела по этому поводу, но недолго. Виновного не нашли, потом обвинили какого-то баклана, вроде даже срок ему добавили, но на этом постарались все забыть. Но Зуб с Юристом не поверили, и как могли провели свое расследование. Они потихоньку выяснили, что в то время в больничке лежал один мужичек. Он поведал под большим секретом, что когда Череп пришел в сознание, то говорил кому-то, кому он не знает, так как лежал в соседней палате, что его подрезал какой-то вертухай. Имя его он не расслышал. Получив такую информацию, мужики стали, как говорят менты, анализировать. Они выяснили, что в то время, когда подрезали Степана, из зеков в том районе и близко никого не было. Они скрупулезно опросили всех, и выяснили, кто, где был в то время поминутно. Результат был один. Никто из зеков в этом месте просто физически находиться не мог. Позже выяснили, что за неделю до трагических событий в зоне появился новый вертухай. Никто этому, конечно, не удивился. Мало ли кого перевели служить и по какой причине, но их насторожил тот факт, что на следующий день этот вертухай на работу не вышел, а вообще исчез из лагеря. А чуть позже Юрист, будучи уже на свободе, нашел контакты и выяснил, что в то время в этом лагере никого на работу не принимали. Просто их штат был полным и в пополнении не нуждался. Вывод напросился сам собой, для убийства был прислан особый человек.

— Вот сволочи. Застрелить не получилось, так они его как барана зарезали.

— Я согласен только со вторым утверждением, а вот на счет того, что застрелить, тут я с тобой не согласен.

— Как тебя понимать? Поясни пожалуйста?

— Да потому, что та пуля пришла точно по адресу, только была немного не точна. Они очень хотели меня застрелить, но немного промахнулись. Я после ранения долго не мог придти в себя. Ранение оказалось очень серьезным, и только благодаря моему другу и хирургу удалось поставить меня на ноги.

— Прости, но ничего понять пока не могу. Ты можешь все это рассказать более понятным языком для меня.

— Все это гораздо прозаичнее, чем кажется на первый взгляд. Все, как и положено были уверены, что стреляли именно в Степана, как в зачинщика бунта. Все так и было отражено в отчете. Мол, стреляли в руководителя бунта, но промахнулись и нечаянно попали в полковника, который руководил группой по освобождению заложников. На самом деле, они воспользовались возможностью убить меня, смерть мою списать на бунт. Скорее всего, они устроили бы там неплохую охоту, в которой главная роль дичи отводилась заключенным, но как я предполагаю, в самый последний момент кто-то остановил эту бойню. Мне кажется, что там был руководителем высокопоставленный чиновник, и хорошо знающий возможности такой группы, как моя. Угроза, последовавшая от моего помощника, отрезвила его горячую голову.

— Если они хотели убить именно тебя, то я не понимаю, зачем тогда убивать Степана, если прошло уже столько времени?

— Очень просто. Среди зеков была крыса. Он донес хозяину о нашем разговоре в столовке. К тому же они практически вступили в открытый бой с моей группой. Мог пойти нежелательный резонанс. Степан оказался в самом центре этой интриги. Он хоть и был изолирован в зоне, но, тем не менее, являлся свидетелем, к тому же нежелательным. Если бы вместо Степана был простой зек, они бы даже не заморачивались по этому поводу. Нашелся бы человек среди заключенных, который по незначительному поводу просто зарезал бы его. Но со Степаном все обстояло совсем по-другому. Степан был авторитетом, а как ты знаешь, найти убийцу авторитета среди братвы практически невозможно. Зная наверняка, что Степан может поднять небольшой шум, хоть и среди братвы, но ведь это может дойти и до других ушей, а Степан хотел это сделать. Юрист знал об этом. Но видимо знал об этом и стукач, который доложил куда надо. Вот узнав об этом, они решили действовать по принципу: нет человека — нет проблемы.

— Теперь мне ясно, что Степка попался под раздачу, и его грохнули вроде бы за бунт. Но я никак в толк не возьму, ты им чем насолил? Вроде ты с ними из одной лодки.

— Тут-то вообще все понятно. Это конторщики за мной охотятся, да все никак у них не получалось. Наконец, повезло, хоть за решетку, но все же упрятали, на целых пятнадцать лет. Знаешь, Иван, у меня есть чувство, что они меня и здесь в покое не оставят, а своим чувствам я привык доверять, они меня еще ни разу не подвели.

— Ты хоть знаешь, кто конкретно на тебя так осерчал?

— Точно утверждать не берусь, но догадываюсь.

— Если знаешь кто, то скажи, возможно, я смогу тебе помочь. У меня на воле есть друзья, которые многое могут решить.

— Боюсь, что друзья твои в этом вопросе будут бессильны. Этот человек сидит слишком высоко. Можешь представить, что по его приказу были убиты мои друзья. Поверь, это не простые рабочие или крестьяне, это боевые генералы, занимающие высокие посты в министерстве обороны. Третий мой друг был профессором хирургии в военном госпитале. Имел обширные связи в центральном аппарате. Тем не менее попадает под машину и погибает. Остальные погибают от инфаркта, и заметь, все погибают в течение двух суток. Не спасло даже то, что нас давно отлучили от дела, и мы спокойно жили на пенсии, не мешая никому. Ты представить не можешь, как я в то время переживал по поводу их смерти. Это были настоящие друзья. Каждый из нас готов был пожертвовать друг за друга своей жизнью. Нам не раз приходилось, рискуя собой, выносить товарища из боя раненым. Мы порой голодали, делясь последними крошками сухаря или глотком воды. И вот теперь я лишен своих друзей. Кажется, что все, о чем они мечтали, достигли. Они причинили мне столько боли и страданий. Я не понимаю, что еще им нужно. Я давно на пенсии, в их дела не вмешиваюсь, но они не успокоились и продолжают мстить мне. Я за свою жизнь повидал много крови, много ее и на моих руках. А сколько я видел лжи и несправедливости, один только бог, наверное, знает кроме меня. Наверное, поэтому я давно махнул на свою судьбу. Возможно, те выходки в Подольске являются результатом всего произошедшего со мной. Я в данный момент не берусь это оценивать.

— Так ты что, пенсионер?

— Конечно. Меня после того случая под Свердловском хотели разжаловать и лишить всех наград, но друзья, пока были живы, провели независимое расследование и предоставили в министерство все доказательства моей невиновности. Но, тем не менее, ничего сделать не смогли. Единственно, чего они сумели добиться, так это то, что меня просто уволили в запас. Проводили, так сказать, на пенсию, не лишая ни звания, ни наград.

— Постой. Я ни как в толк не возьму. Как ты мог отслужить двадцать пять лет, когда я собственными глазами смотрю на тебя, а передо мной сидит молодой пацан, только седой. Мне в своей жизни не раз случалось видеть молодых ребят полностью седыми, и этому я не удивлен.

— Ошибаешься, Ваня. Не такой я молодой, как тебе кажется. Я родился в конце сорок первого года. Ты можешь легко подсчитать мой возраст. Не спорю, я на вид выгляжу довольно молодо, хотя внутри я себя чувствую также молодо, как выгляжу. Что касается моей седины, то седым я стал два десятка лет тому назад. Могу сказать, что поседел я примерно в течение десяти дней, а может и того меньше, просто те несколько дней я находился в коме. Позже, если будет время, я как-нибудь расскажу тебе, как я в один момент стал седым, и в тот же день стал молодым. Я вижу тебе не очень понятно?

— Да. Признаюсь, что верится с большим трудом.

— Ну, хорошо. Я уже говорил тебе, что ложь — это не моя стихия, и, тем не менее, ты сомневаешься. Я попробую показать тебе свои возможности еще раз. Слушай меня внимательно. В данную минуту тебя больше всего беспокоит твой ампутированный большой палец на правой ноге. Ты чувствуешь, как он сильно болит, и этим причиняет много неудобства. Могу тебя успокоить, это простой синдром кажущейся боли. Все это просто кажущаяся боль. Прекрати о ней думать, она сама собой пройдет. Заметь, начинается эта боль только тогда, когда ты начинаешь или сильно волноваться, или сильно возбужден. Возьми себя в руки. Попытайся расслабиться, и я уверяю тебя, боль быстро пройдет. Этим страдают очень многие люди, лишившиеся конечностей.

— Ты. Ты…. — только и смог вымолвить Иван.

— Ты хочешь сказать, откуда я все это знаю? Не удивляйся. Я даже знаю, что этот палец ты отморозил, когда по молодости бежал из мест заключения. Вас тогда поймали, но не всех. Палец тебе ампутировали в больничке, в той же зоне, откуда ты бежал.

— Ты что, все знаешь о моей биографии? Ты случаем не засланный казачок? Такие подробности знают только менты, да и то не все.

Антон звонко от всей души рассмеялся, заразив своим смехом и собеседника.

— Ваня, ты все еще мне не веришь. Я ведь уже предупреждал тебя, не надо сомневаться. Все, что мне нужно, я могу прочесть в твоей голове.

— Ну, знаешь. Это уже переходит все границы, — возмутился Иван. — Ты ковыряешься в моей голове, как кот в помойке.

— Не бузи, Буза. Я пользуюсь своими способностями только в исключительных случаях. Ты своими сомнениями просто вынуждаешь меня так поступать. Как только ты прекратишь сомневаться и поверишь в то, что я не привык обманывать и всегда готов ответить за свои слова, тогда отпадет сама собой необходимость ковыряться, как ты говоришь, в твоей голове.

— Я уже не знаю, что подумать. Мне теперь кажется, что от тебя можно ожидать всего, что угодно. Все это как-то неестественно.

— Нет в этом ничего сверхъестественного. Простая экстрасенсорика, помноженная на концентрацию, ну и, немножко врожденных способностей, переданных мне по женской линии. У меня бабка была гадалкой.

— Я, конечно, слышал о таких вещах, но сталкиваюсь впервые в жизни. Ты прости меня за сомнения, но мне сейчас трудно признать это.

— Не переживай ты по этому поводу. Я ведь уже говорил тебе, что пользуюсь этим довольно редко. Дело в том, чтобы прочесть чужие мысли, я затрачиваю много внутренней энергии. После таких усилий, у меня начинаются головные боли, и появляется слабость во всем теле. Я очень не люблю головную боль, поэтому стараюсь, как можно реже пользоваться своими способностями, хотя мой дедушка говорил мне, что надо развиваться, тогда голова не будет болеть.

— Тебя что, не в ГРУ этому обучали? Ты мне только что сказал, что у тебя бабка была гадалкой, а теперь говоришь, что дед учил. Что-то у тебя не все сходится.

— Ты молодец, внимательно слушаешь, и правильно подмечаешь. Дело в том, что способности я получил от двоюродной бабки, но встречался я с ней, лишь однажды, и то всего на полчаса. Учил меня всему, что я умею, в том числе и боевым искусствам, мой дедушка. Он старый вояка. Прошел гражданскую войну, затем отечественную. Родители его были китайцами, но еще в восемнадцатом веке осели в царской России. Он также обладал этими способностями. Мы с ним часто разговаривали мысленно, когда в этом была необходимость.

— Это как?

— Это когда нужно сказать что-то друг другу, а рядом находятся посторонние люди или нежелательные уши, мы прибегали к такому способу общения. Чаще всего мы пользовались этим на охоте, чтобы голосом зверя не спугнуть.

— Потрясающе, он еще и охотник.

— Я не просто охотник, каких сейчас очень много. Я в молодости получил образование охотоведа. До армии работал егерем в лесничестве. Так что, можешь считать меня еще и следопытом, хотя по существу, следопытству меня в основном учили уже в спецподразделении. Нас хорошо учили искать следы, но учили так же и прятать свои от преследователей. Но не подумай, что это все, что я могу. Это просто одна из многочисленных моих специальностей.

— Да ты просто супермен какой-то.

— Супермен, это громко сказано, но скажу, что умею я очень много. Порой даже самому не вериться, что я все это умею делать. Давай об этом позже поговорим. Ты, Ваня, лучше скажи, где родился?

— Неожиданный переход. Хорошо скажу. Родился я в Забайкалье, там моя настоящая родина, только жизнь моя прошла вдалеке от Родины. Ты к чему задал этот вопрос?

— Просто ты удивился, что я охотник. У меня мелькнула мысль, что ты вообще не имеешь отношения к охоте. Но я не понимаю, как ты, родившийся в Забайкалье, да еще до войны не стал охотником. В военные годы все мальчишки промышляли в лесу или в горах. Слишком время было голодное.

— Согласен с тобой. Мы действительно в те годы охотились со Степкой. Конечно, ружья у нас не было, но мы не унывали. Мы ставили силки на птиц и на зайцев. Крупную дичь мы добывать не могли, но нам и мелкая помогала выжить. Но все это было в далеком детстве. Мы с братом рано загремели в тюрьму. Потом все покатилось. На воле мы почти не жили. Нашим домом была зона. Иногда вместе одну зону топтали, а чаще врозь, как и сейчас. Я здесь кантуюсь, а Степку за тысячу верст от меня жизни лишили. Вот так и получилось, что я кроме как в зоне сидеть, по-хорошему и делать ничего не умею.

— Ну, что теперь на судьбу пенять, мы ее сами строим. Конечно, не без помощи родных и близких, но свои ошибки мы совершаем сами.

— Пожалуй, с этим я с тобой соглашусь.

— Ваня, а в каком месте ты родился? — сменил тему разговора Антон. Он уже давно догадался, кто перед ним сидит, но все же хотел еще раз убедиться в своей правоте.

— Есть в Читинской области деревня небольшая, Привольное называется. Это почти у самой монгольской границы.

— Хорошее место. Природа летом какая. Деревня на берегу речки, через речку мосточек. Вот с этого мосточка вы с братом и сбросили пятилетнего пацана, за это и загремели на нары. Я прав, Иван Игнатьевич Савельев?