Зачем смерть давала шанс (СИ)

Глава 16

Я, конечно, много знаю о своем происхождении, но не столько, сколько, знает Тугай. Знаю лишь то, что благодаря своему двоюродному брату мой предок попал в наши края.

А началось все с того, что в начале девятнадцатого века мой родственник Пескаль Павел Иванович был прирожденным военным, сделавшим блестящую карьеру. Дослужившись до звания полковника, он во время отечественной войны 1812 года командовал отдельным полком легкой кавалерии. За заслуги перед отечеством был награжден множеством наград. Особенно он отличился в боях при сражении под Бородино, за что был отмечен лично Императором.

Имея отменное по тем временам образование, он еще обладал и характером лидера. Но, поддавшись революционному движению, охватившему в то время не только всю Россию, но и Европу, вступил в так называемый Союз Спасения.

Вскоре в Союзе начались разногласия, и после раскола он стал лидером Южного Общества. В нем он неплохо потрудился. Написал Конституционную программу, где главным пунктом считалось, что Россия должна быть республиканским государством, а не конституционной монархией, как считали другие.

Вторым пунктом значилось, что Россия должна быть демократическим государством, включая в это освобождение крестьян от крепостного права. Наделение крестьян правом на землю с предоставлением им права голоса. Но в корне с ним не согласны были другие члены общества, которые настаивали на необдуманном вооруженном восстании.

Подбирая себе сторонников, он увлек своей идеей и своего младшего брата Михаила, а также одного из своих подчиненных Майбороду, имени которого я, к сожалению, не помню.

Вот этот самый Майборода написал донос, в котором изложил все в подробностях о деятельности Общества, с указанием фамилий всех членов.

В декабре 1825 года был арестован сам Пестель и все члены общества. Многие члены были приговорены к расстрелу, в первую очередь, конечно, мой дальний родственник. Был арестован и мой прямой прадед Михаил. Смертной казни он избежал, улик для этого оказалось недостаточно, и его вместе со ста двадцатью другими членами общества в 1827 году отправили в ссылку в Забайкалье.

За многими ссыльными поехали и их жены. Бросив свою семью, убежала и невеста моего прадедушки. Ссыльных селили в острогах, а их жены и родные строили себе жилье рядом.

Постепенно выросло небольшое поселение, и двадцать лет спустя, поселение назвали Чита. Почему Чита я не знаю. Зато знаю, что благодаря судебному процессу, закончившемуся в декабре, всех ссыльных стали звать декабристами. Декабристам, у которых заканчивался срок ссылки, разрешалось покидать Читу, но селиться они могли только в сибирских городах. Разрешалось также вступать в войска Кавказского корпуса, но только рядовым солдатом. Многие так и поступали, стараясь вырваться из этого сурового края.

После смерти Николая I в связи с коронацией Александра II были амнистированы и оставшиеся тридцать или сорок человек, сейчас и не помню точно. Всем им разрешено было вернуться на родину.

Прадед мой вместе со всем своим семейством поехал на родину в свое имение, а вот младший сын его заупрямился, и тайно обвенчавшись с одной из дочерей такого же ссыльного, как и мой прадед. Сразу после венчания они сбежали, стараясь уйти подальше от людей, они добрались до хутора прадеда Тугая.

Поселившись рядом с хутором на короткое время, они так и остались в этих местах навсегда. Развалины их дома можно и сейчас увидеть возле кузницы. Ты, Петр Ильич, наверное, не раз их видел проезжая мимо кузни?

— Видел, конечно, но до сих пор не знал, что там было.

— Вот в этом доме и родилась моя мама. Здесь она встретила веселого бесшабашного казака, отряд которого в первый раз появился в этих краях. Лихой казак влюбился в красивую девушку с первого взгляда, и уже не смог покинуть здешние места.

Помню в детстве, когда дедушка Тугая заставлял его учить свою родословную, я заинтересовался и своей. Я пытался неоднократно заставить своего отца рассказать о его родственниках, но он всякий раз оборачивал разговор в шутливый тон и уходил от ответа. Так что о своем отце я знаю то, что могла рассказать мне моя мама. Знала она так же мало, как и я. Говорила, что отец происходил из очень знатного рода, но из-за своего бесшабашного характера был отлучен от родительского дома. Обидевшись, он ушел на Дон, где вступил в казачье войско. За свой характер вскоре его стали звать Бедуля. Вскоре по приказу царя отряд казаков был отправлен в далекую Сибирь на охрану границ от набегов кочевников.

После женитьбы на моей матери отец ушел со службы и остался жить в доме моей матери. Живя по-соседски, наши семьи сильно сдружились. Жили очень дружно, помогали друг другу во всем.

В семье Тугая он был единственным ребенком, остальные дети по достижении совершеннолетия умирали. Мы с Тугаем были ровесники, и потому жили как братья. Нас любили в каждой семье одинаково, не различая свой или чужой, и наказывали также одинаково. Мои старшие братья заменили умерших братьев Тугая. Так что, жили мы практически одной семьей, работали вместе, охотились так же вместе, вместе приходилось и защищаться от врагов. Образование мы естественно получили дома. Дедушка Тугая занимался с нами духовным воспитанием, он привил нам такие качества как доброта, честность, порядочность, любовь к ближнему. Особое внимание он уделил таким понятиям как честь и достоинство. Но больше всего он уделял время нашему обучению боевым искусствам и навыкам следопыта. Не забывал он и о языках, я даже сейчас спустя много лет, хоть и с трудом, но смогу разговаривать с любым китайцем.

Тугай, конечно, преуспел в обучении гораздо больше меня. По своему складу характера он более усидчивый и уравновешенный, потому и обучение ему давалось легче, чем мне. А во мне порой просыпался необузданный характер отца, поэтому я часто отлынивал от занятий, о чем позже сильно сожалел. А вот грамоте мы уже учились в нашей семье. Оба моих родителя были очень грамотными, они-то с нами и занимались. Тугай и здесь оказался впереди меня. Зная в совершенстве китайский, индийский и арабский языки, он в совершенстве знает русский, вы, наверное, заметили, что разговаривает он очень грамотно и без всякого акцента. От моего отца он научился французскому языку, хоть французской грамматике он не обучен, зато говорит очень грамотно. Как сказал один французский летчик, встреченный нами на аэродроме перед заброской в тыл к немцам: «Я шокирован, господа, ваш китаец говорит на правильном французском языке, да еще на парижском диалекте».

Вот так мы и жили дружно и счастливо до самой революции. Мои старшие братья и отец Тугая рано включились в борьбу за революцию. Они рано ушли из дома заниматься революционной деятельностью. Довелось и посидеть в царских застенках. После революции началась гражданская война, где воевали мои братья, я не знал.

Мы с Тугаем воевали здесь в Сибири, и с боями дошли до Владивостока, а когда вернулись домой, то застали только руины. Из всех наших родных, здесь был только отец Тугая. Он только перед нашим возвращением вернулся домой из госпиталя. После сильнейших ранений он долго лечился в Омске. Выписавшись из госпиталя, он разыскал свою невестку с внуком, перед тем как уйти в партизаны, Тугай отправил свою жену в Омск с сыном Степаном к ее родителям.

Родители Веры умерли к этому времени от тифа, и она с сынишкой ютилась в небольшой комнатке при заводе. Ей было очень тяжело одной с ребенком на руках. Работы не было, ей часто приходилось голодать. На предложение свекра уехать с ним на хутор она, не задумываясь, согласилась.

Вернувшись домой, они стали потихоньку отстраивать свой хутор. От него мы узнали, что мои братья погибли где-то под Хабаровском, где именно он не знал. А вот как погибли остальные родные, ему рассказали местные жители.

Когда находились здесь колчаковцы, они перед отступлением согнали в один сарай всех жителей, у кого родные были в Красной Армии, и всех заживо сожгли. Не пожалели даже маленьких детей. На краю деревни, где сейчас стоит памятник Борцам за Советскую власть, это и есть место казни наших людей.

Мы начали новую жизнь. Отстроили, как могли, хутор. Я некоторое время жил вместе с ними пока не женился, тогда Тугай и его отец помогли построить мне небольшой домик, но уже в деревне, поближе к людям, и я переехал жить своей семьей. У меня подрастали старшие сыновья, когда женился сын Тугая Степан, к этому времени он заканчивал военное училище. Так уж случилось, что моя младшая дочь Светлана и внук Тугая Максим родились в один год с разницей лишь в один день. День рождения им мы отмечали всегда в один день все вместе. Жена Степана, Антонина, была сиротой и выросла в детском доме, потому она и рожать приехала к родителям Степана. После родов, она еще год жила у Тугая. А когда отняла ребенка от груди, то оставила его на попечение родителей, и уехала в Белоруссию к мужу, где в это время он служил. Она вынуждена была оставить ребенка, к тому же ее уговорили и Тугай с Верой. Мотивом послужило то, что постоянного места жительства у них не было, а Степана очень часто перебрасывали из одного гарнизона в другой.

Нашим малышам, Светлане и Максимке, было по три года, когда началась война. Мы с Тугаем уже через месяц ушли добровольцами на фронт. На фронте в то время положение было очень тяжелым. Красная Армия, неся большие потери, как в живой силе, так и в технике, отступала по всем фронтам. Мы попали на Украинский фронт, к этому времени наши части оставили Киев. Там наши войска перегруппировавшись, организовали хорошо укрепленную оборону, сдерживали Германскую махину как могли. Наш комбат получил приказ любой ценой добыть языка, и не простого, а желательно офицера, да еще штабного. Разведчиков было мало, да и те, что были, все находились на заданиях, а приказ выполнять было нужно. Начали срочно комплектовать дополнительный взвод разведки из числа наиболее крепких и смышленых солдат из личного состава батальона. Нам к этому времени порядочно надоело копать окопы, вот мы и вызвались добровольцами. Над нами сначала стали смеятся, мол, один огромный как слон, немцы такого враз заметят, а другой слишком мал, чтобы справится с пленным. Тугай предложил, что справится один с целой группой. Ему, конечно, не поверили, но после того как он, в одиночку, уложил на землю восемь человек, смеяться перестали. Я предложил испытать меня, но желающих не нашлось. Так мы попали в разведроту, и уже до самого конца войны мы воевали только в разведке.

Так вот, зачислив нас в разведку, комбат тут же проинструктировав нас, сказал, что группа из семи человек будет переброшена через линию фронта этой же ночью. На всю операцию давалось нам четверо суток и ни часом больше. Мы, посовещавшись, предложили командиру другой план: идти немедленно, прямо днем, и только вдвоем. Мотивировали мы тем, что большую группу ночью немцы обязательно будут где-нибудь ждать в засаде, они ведь тоже не дураки, и прекрасно понимают, что мы будем пытаться добыть языка. А вот днем маловероятно, что они будут ждать, и у нас будет шанс проскочить незамеченными.

Пообещав комбату, что в течение трех дней будет у него хороший язык, получив сухой поек и боеприпасы, поменяв винтовки на новые автоматы, мы приступили к выполнению задания. Мы пересекли небольшой лесок и спустились в овражек.

На плащ-палатки мы закрепили свежие ветки и траву. Прикрывшись своей маскировкой, мы полностью слились с окружающим ландшафтом. Медленно двигаясь по-пластунски, на стыке двух войсковых подразделений противника, мы за два часа с небольшим на глазах часовых преодолели линию фронта. Скрываясь за невысоким кустарником, мы через три километра вышли на берег небольшой речки. Речка хоть и не широкая, всего то два десятка метров, но зато оказалась очень глубокой. На другой стороне речки стояла танковая часть немцев в ожидании, когда для них саперы наладят переправу.

Днем на виду у часовых переправляться было бессмысленно. Дождавшись легких сумерек, мы срезали камышинки, сделали из них дыхательные трубки, и с помощью их, под водой, переплыли на другой берег. Обследовав расположение части и наблюдая за режимом работы, мы пришли к выводу, что незаметно похитить офицера невозможно. Тогда Тугай предложил новый план.

На краю плацдарма стояла полевая кухня. На площадке рядом с ней стояли грубо сколоченные столы. Метрах в двадцати от кухни находился примитивный туалет, вместо стен у которого был натянут брезент. Вот этот объект нас и заинтересовал. Наблюдать нам пришлось долго. В эту ночь мы не решились на операцию, решив еще немного понаблюдать, и действовать только в случае стопроцентной уверенности, уж слишком были высоки ставки, и ошибки здесь не прощались.

Утром точно по расписанию весь личный состав, закончив прием пищи, разошелся по своим рабочим местам. У кухни остался только повар, его помощник и часовой, заступивший на пост сразу после завтрака. Он лениво прохаживался от кухни до самого туалета и от скуки ковырялся в зубах заточенной спичкой. Мы продолжали ждать.

Вскоре на завтрак пришел длинный худой офицер, мы в званиях в то время еще не очень разбирались, но поняли, что чин у него не маленький. Мы его еще вечером приметили, он держался особняком, ни с кем не общался, к его левой руке был пристегнут небольшой кейс. Сейчас утром все происходило, как и на кануне вечером. Он сел за стол, помощник повара пулей подскочил к нему и подал завтрак, и тут же убежал обратно. Повара занимались своим делом, не обращая внимания на офицера, как будто его вовсе не существовало.

Мы еще не совсем разработали план, как нам взять этого офицерика, как тот, закончив завтракать, встал и направился в туалет, видно, походная пища на пользу не пошла. Я шепнул на ухо Тугаю: — Твой офицер, мой часовой. Тугай кивнул в ответ, и мы приступили к делу. Как только офицер зашел в туалет, мы, прикрывшись, плащ-палатками, подобрались ближе к туалету. Как только часовой повернулся, чтобы идти в обратную сторону, я в два прыжка настиг его, и без шума оглушив, занес его прямо в туалет. Свернув часовому шею, я усадил его в угол, и, прихватив с собой офицерика, мы выбрались через заднюю стенку, и пока нас не увидели повара, быстро скрылись в ближайших кустах.

Понимая, что форы у нас не более пятнадцати минут, и что скоро начнется погоня, мы решили идти не на восток, как подумают немцы, а пошли на запад. Нам приходилось практически тащить на себе своего пленника, до того он был перепуган, что ноги у него подкашивались, и он просто не мог самостоятельно идти. И, тем не менее, мы часа через полтора отмахали почти десять километров, и сделали привал на краю небольшого леска у дороги, ведущей в сторону фронта. Немного подкрепившись, мы попили воды и напоили немца.

Отдохнув, уже собирались двигаться дальше, как вдруг недалеко от нас остановился мотоцикл. Двое солдат, ехавшие на нем решили справить нужду у лесочка, но справить они не успели. Зато у нас появился свой личный транспорт. Запихнув пленника в коляску, я сел за руль, Тугай сзади, и мы, скрываясь от встречного транспорта, поехали теперь уже на север. Проехав так километров тридцать, мы повернули на юго-восток. А еще через несколько километров мы вынуждены были бросить наш транспорт и дальше пробираться пешком. Вся местность была переполнена немецкими войсками. В сумерках мы подошли к линии фронта. Замаскировав нас с немцем, Тугай ушел разведать маршрут перехода линии фронта. Через два часа он вернулся и повел нас по одному ему известному пути. Весь этот путь я нес немца на плече и даже не заметил, как оказались уже в тылу у наших. По странному стечению обстоятельств мы оказались рядом со штабом дивизии. Туда мы и сдали своего офицера.

Как потом нам сказали, это был полковник из Берлина с очень секретной документацией. После такой нашей дерзкой выходки нас оставили в дивизионной разведке, где мы провоевали два месяца. Потом нас перевели в армию Рокоссовского Константина Константиновича, сплошь состоящую из заключенных и штрафников. Оттуда нас направили в батальон особого назначения под командование майора Минаева. В составе этого батальона Тугай дошел до Берлина, а я в сорок четвертом был комиссован по ранению.

Тугая после победы не скоро отпустили, ему еще как знатоку китайского языка пришлось повоевать и с японцами. А закончилась для него война в декабре сорок пятого года. Вернулся он с войны полным кавалером ордена Славы. У него кроме этого несколько орденов Красной звезды, Отечественной войны, Боевого Красного знамени, несколько медалей За отвагу. Так что у него полна грудь орденов. Вот такой наш Тугай герой.

— Странно, а я и не знал об этом, — перебил Егора председатель. — Интересно, почему он никогда не надевает награды, ну хотя бы по праздникам?

— Ты же знаешь его скромность, он не любит хвастаться своими подвигами. Но, тем не менее, один раз ему все же пришлось одеть ордена. Помнишь слух прошел по деревне, что у Тугая хотели корову в счет налогов забрать. Помнишь, ходили тогда слуги народа в черных плащах?

— Помню, конечно, но у них так ничего и не получилось, Тугай, кажется, их выгнал.

— Ну, можно и так сказать. Короче, он сказал им, что корова принадлежит малолетнему внуку, к тому же сироте, и если они хотят забрать ее, то он лично проводит и корову, и внука, а за одно и их до самого райкома, при этом надел свой костюм с орденами. Черные плащи, как увидели перед собой орденоносца, поняв, куда он их поведет, так дернули из деревни, что напрочь забыли о существовании хутора. Но про это как-то не хочется вспоминать.

Я лучше расскажу вам о том, как я был ранен, после чего был полностью комиссован.