Загадка угрюмой земли

Глава 15

Из оперативных документов Управления контрразведки Наркомата обороны СССР:

Шифрограмма за № … от 14.08.1941 г.

«Начальнику Управления Особых отделов НКВД СССР Абакумову.

По ходу операции «Лапландия» докладываю:

Группа немецких диверсантов, блокированная нами в районе Пинозера, ввиду оказанного ими яростного сопротивления была полностью уничтожена. На месте боя были найдены тела двадцати четырех диверсантов и тяжелораненый ефрейтор Курт Вайссман, оказавшийся радистом группы. При нем была обнаружена поврежденная рация и шифровальные блокноты. В связи с тем, что радист скончался вскоре после того, как пришел в себя, установить истинную цель прибытия этой группы в нашу страну нам не удалось. Шифровальные блокноты и необходимые пояснения переданы в Четвертое управление.

В то же время капитан Архипов, преследующий вторую немецкую разведгруппу, сообщил, что в ходе оперативно-разыскных мероприятий ими был захвачен убитым обер-фельдфебель Хольц с предсмертным письмом к некоему штурмбаннфюреру. Изучив его, Архипову удалось установить, что немецкая разведгруппа, идя по следам экспедиции академика Барченко, нашла какое-то подземелье. Из этой же записки стало ясно, что в районе горы Нинчурт при обвале снежника погибли четыре немецких диверсанта. В настоящее время Архипов выдвинулся в указанный район и продолжает выполнять оперативно-разыскные мероприятия.

В целях содействия скорейшему завершению операции «Лапландия» предлагаю:

В связи с тем что обе немецкие разведгруппы в целях маскировки своих истинных намерений использовали в радиосвязи один и тот же шифр, прошу произвести дешифровку всех радиограмм, относящихся к делу «Лапландия», вне всякой очереди.

Начальник Особого отдела Северного фронта Куприн».

Шифрограмма за № … от 14.08.1941 г.

«Начальнику Управления Особых отделов НКВД СССР Абакумову.

В дополнение к шифрограмме № … сообщаю:

Сегодня в 12.00 был зафиксирован выход в эфир коротковолнового радиопередатчика с позывными ЗИМ. Радиосвязь велась из района горы Нинчурт. Сеанс длился три с половиной минуты, за это время были переданы восемьдесят четыре пятизначные группы цифр. Прошу приобщить текст перехваченной радиограммы к внеочередной расшифровке по делу «Лапландия».

Начальник Особого отдела Северного фронта Куприн».

Мокрецов сграбастал пропахшего потом и пылью старшину, оторвал его от земли и закружил в объятиях:

– Живой! Свиделись наконец…

Шульга, не чувствовавший в себе прежде сколько-нибудь сентиментальности, вдруг раскис, и глаза его наполнились влагой. Закусив губу, он уткнулся в плечо капитану.

Вышедшие из зарослей солдаты рассредоточились вокруг и удивленно взирали на то, как их командир тискал в своих объятиях незнакомого старшину, вооруженного трофейным автоматом.

Капитан опустил Шульгу на землю. Он радостно всматривался в родное лицо когда-то лучшего следопыта его заставы.

– Заматерел! А я уж грешным делом думал, что убили тебя там, на заставе.

– А я о вас все думал! Меня ведь контузило тогда, пришел в себя уже на носилках. Что со всеми сталось? Все время об этом думал!

– Ну а сейчас ты где воюешь? И почему здесь оказался? Постой-постой! Это не тобой ли записка на Нинчурте оставлена была?! Молодец! Толково придумал! А я думаю, о каком старшине нам эта кареглазая девчонка все рассказывает? Прибежала, переживает – один, мол, а немцев много!

Шульга довольно заулыбался:

– Так ведь другой возможности сообщить не было, да и времени тоже! Товарищ капитан, я думаю, что фрицы вот-вот подойдут, им идти более некуда. Только этим берегом топать да переправу искать.

Мокрецов поднял к глазам бинокль и долго смотрел в него на окрестности:

– Хорошо… А ну, следопыт, как бы ты устроил засаду?

Шульга в двух словах изложил свое мнение.

– Молодец! – искренне похвалил старшину капитан.

Бойцы притихли. Они уже поняли, что отныне и начинается то, ради чего они столько верст тащились по следу фрицев.

Капитан надел фуражку, оглядел бойцов, оправил гимнастерку под широким ремнем:

– Семенцов!

– Я!

– С тремя бойцами займешь позицию здесь, на выходе из ложбины.

– Есть!

– Лужный! Бери двоих и дуй вон к тому валуну. Себя не обнаруживать, пропустить противника и действовать только по моей команде. Главное подстраховывать нас, если они попытаются уйти назад. А мы постараемся взять их живьем!.. Остальные – скрытно за мной!

Они с Шульгой расположили бойцов, определили каждому сектора обстрела, а сами вернулись к месту, занимаемому до сих пор старшиной.

– Ну, рассказывай! Кстати, ты тогда в июне моих не видел? Меня тоже тогда слегка оглушило, вот Оленьку и потерял в суматохе…

– Так ее ж тогда… Товарищ капитан… – Шульга осекся, увидев, как вытянулось посеревшее вдруг лицо командира.

– Говори! Ты знаешь, что с ней? Она жива? Убита?! Говори, не томи, Сашка…

Шульга как наяву вновь увидел огромный куст разрыва на том месте, где Ольга Тимофеевна перевязывала раненого красноармейца. Он хотел было рассказать об этом капитану, но, подняв глаза, увидел, какой надеждой лучится взгляд Мокрецова.

– Так ведь она с ранеными уехала! Да-да! Пришла машина, и она уехала!

Он солгал чуть ли не впервые в жизни, но от этой неправды ему самому почему-то стало несказанно легко.

И капитан радостно затряс его руку:

– Я знал!!! Сашка! Я всегда верил, что она жива…

Потрепав Шульгу за плечи, капитан погрузился в себя, и наступила долгая пауза. Каждый думал о чем-то своем, но капитан вдруг подался вперед:

– Сашка! Видишь, впереди проход к озеру меж теми двумя елками?

– Да, вижу, вы думаете…

– Конечно! Давай туда, как только подойдут, кинь им гранату под ноги! Вот, возьми! Только чеку не срывай – пусть лягут, а тут и мы навалимся! Уразумел?

– Так точно!

– Ну, действуй!

– Есть!

Шульга скрытно переместился в указанное место, восторгаясь в душе находчивостью своего вновь обретенного командира.

Он залег на позиции и ждал, когда немцы выйдут из зарослей, довольный собой и особенно довольный тем обстоятельством, что судьба его вновь свела с его любимым командиром. Вглядываясь в заросли впереди себя, Шульга думал только об этой удивительной встрече. Мысли его текли легко и непринужденно, и потому он вздрогнул, когда ветки ближних к берегу кустов вдруг качнулись.

Он успел заметить, как там вроде мелькнула какая-то неясная фигура, но вслед за этим снова установилась неподвижная тишина. Прошла минута, другая… Шульга уже начал было подумывать, что ему это все привиделось, как установившуюся тишину вдруг нарушило какое-то странное гудение, похожее на чье-то басовитое бормотание. Потом оно переросло в невнятные завывания, и они становились все громче и громче. И вскоре на поляну вышел странный человек в оранжевых до пят одеждах. Совершая всем телом круговые движения, он стал раскачиваться в такт своему гортанному песнопению, и эти его движения становились все быстрее и быстрее. Широкие рукава его балахона крыльями неведомой птицы закружили по поляне и вскоре слились в сплошное огненное колесо.

Уже проваливаясь в глубокий сон, Шульга каким-то звериным чутьем сумел встрепенуться: «Еще чего не хватало – заснуть на посту! Что скажет Иван Андриянович?!» Он встряхнул потяжелевшей головой и, едва шевелясь, сполз с пригорка назад. В глазах стояла мутная пелена. «Что это со мной?» Шульга на ощупь достал флягу из трофейного ранца и хлебнул обжигающе крепкого рома. Переведя дыхание, он сделал еще один глоток и еще. Огненный напиток животворящим ручейком пробежал по пищеводу, и вялость в мышцах стала понемногу исчезать.

К тому времени и шум на поляне стих, но ему почему-то очень не хотелось оставаться подле этого странного монаха. Шульга еще немного посидел, приходя в себя, а затем юркнул в прибрежные заросли. Он почему-то был уверен, что немцы специально выпустили на поляну этого юродивого, чтобы отвлечь их внимание. Сами-то они наверняка двинулись себе берегом!

Но именно это больше всего и тревожило Шульгу. Ведь двинувшись берегом Ловозера, немцы непременно напорются на нашу засаду, и тогда взять кого-либо живьем не удастся. Так что ему нужно во что бы то ни стало оказаться между ними и засадой.

Выпитый ром слегка опьянил его, но вернул телу привычную сноровку. И скоро Шульга был уже на месте. Он залег почти у самой воды. Поляна отсюда едва просматривалась, но ему стало ясно, что монаха на ней уже нет.

«Все правильно! Гады! Думали, что я не разгадаю ваш замысел? Как бы не так…» В душе его все пело. Он отложил автомат в сторону и взял «лимонку». Шульга предвкушал, как после схватки командир скупо похвалит его за находчивость. Светясь от удовольствия, он вглядывался в пространство между берегом и низкорослым ельником. Шли минуты. Немцы пока не появлялись. Эту неправильность, которая вдруг обеспокоила его, он ощутил не сразу. А когда понял, отчего вдруг во рту пересохло, а в ушах появился ватный звон, он еще раз вгляделся в прибрежные кусты.

«Вот оно что-о-о…» На кустах, откуда он ожидал немцев, беззаботно пересвистывалась стайка синичек. У него похолодело на сердце. Мысль о том, что немцы перехитрили его, каленой спицей кольнула в сердце, и он прежним путем стремглав кинулся назад. У двух елок он остановился и прислушался. Тишина. Он пополз к замшелому камню, у которого капитан расположил пулеметный пост. На бледном, без кровинки лице бойца тлели угасающей синевой широко раскрытые глаза. Пилотка, растоптанная чьим-то сапогом, лежала у его головы, а на выгоревшей добела гимнастерке, прямо под сердцем расплылось темно-бурое пятно. Пулемет с вынутым затвором валялся поодаль.

Догадка щемящей болью полоснула Шульгу по сердцу. Застонав, как раненый зверь, Сашка выскочил в ложбину, сжимая в руках автомат.

– А-а-а! – заорал он, пытаясь обратить на себя внимание спрятавшихся немцев, вывести их под прицельный огонь засады.

Он пролетел одним махом эти полсотни шагов и, уже проскочив заросли, в которых сидели бойцы засады, остановился. Никто не бежал за ним и не стрелял ему вслед. Да и из кустов, где они с капитаном Мокрецовым расставили бойцов, не раздалось ни одного голоса. Холодея от предчувствия, он побрел туда.

Бойцы находились на своих позициях. Но они уже ничем не могли ему помочь. Все пятеро были заколоты одинаково – ударом кинжала в сердце. И никто как будто бы и не пытался оказать сопротивление. Словно находились в глубоком сне…

Он застонал и рухнул на колени:

– Какой я дурак… господи-и-и-и!

Ведь он и сам едва не поддался чарам того странного монаха и лишь чудом не заснул! А в то время немцы ходили по кустам и…

Размазывая слезы по лицу, он подобрал за ремень автомат и побрел осматривать места засады. Так он нашел бездыханные тела и всех остальных. Капитан Мокрецов лежал там же, где они и расстались. На его выгоревшей гимнастерке темнело бурое пятно, но лицо при этом выражало такую неземную радость, будто в последний миг своей жизни он наконец встретился со своей Оленькой.