Загадка угрюмой земли

Глава 22

– под…ная лодка!!! Прямое …адание …орпедой!!! Спа…те, тонем!!!

Голос рвался на части, пробиваясь сквозь судороги и хрипы эфира штормового неба. Гремела и завывала за иллюминатором стихия, хрипел и дребезжал отсыревший динамик штатного судового приемника. Сипел, покашливая, и Никита Кузьмич Побегалов, старый поморец, вчера еще капитан рыболовецкого траулера, а сегодня старший лейтенант и командир сторожевого корабля. Стремительно набрав максимальную силу, шторм властвовал и в Баренцевом море, и в пятом воздушном океане.

– Капитан, огни по горизонту! Три румба вправо! Видите?!

Косой дождь неистово хлестал по стеклу ходовой рубки, растекаясь по нему десятками и сотнями беснующихся ручейков. Рассмотреть сквозь водную пелену что-либо там, в кипящей и бушующей дали, было невозможно, даже прижавшись лицом к стеклу. А неясные единичные отсветы у горизонта можно было с одинаковой долей уверенности отнести и к разыгравшемуся воображению воспаленного и усталого после трех часов вахты мозга.

Оставив тщетные потуги разглядеть огни, померещившиеся рулевому, капитан всхрипел застуженной грудью:

– В гальюн надо вовремя бегать, товарищ матрос, тогда и огни мерещиться не будут!

Откашлявшись, он хотел ввернуть еще что-нибудь более соленое в адрес рулевого, но, зыркнув на него, сконфуженно осекся. Вахту сейчас нес рулевой матрос Котов, а возражать этому архангелогородскому трескоеду без боязни навсегда подмочить свою репутацию на флоте было крайне рискованно.

Никита Кузьмич неуверенно поежился под ясным взглядом невозмутимого матросика, но подумал и снял с крючка дождевик. Степенно застегнувшись на все пуговицы, он отдраил дверь на ходовой мостик. Рев и клокотание ворвались в рубку, выхолащивая атмосферу непритязательного уюта.

Переждав мгновение, Никита Кузьмич смело шагнул в кромешный ад. Первый же порыв ветра едва не сбил его с ног, вздув парусом капюшон. Рев и грохот стояли такие, будто рядом на огромной скорости нескончаемо несся тяжелогруженый состав железнодорожного товарняка, а над ним летел четырехмоторный бомбардировщик.

Согнувшись под тугим напором стихии, Никита Кузьмич только и успел дотянуться рукой до скользкого леера и цепко ухватиться за него. Дыхание перехватил спазм, а уши заполонило завывающей симфонией с норд-оста. Беспорядочно громоздившиеся волны с грохотом разбивались друг о друга, ветер с ожесточенной яростью срывал с них пенистые шапки и сек глаза водяной пылью. Защитившись козырьком ладони, Никита Кузьмич едва успел различить мелькнувший вдали огонек, как огромная свинцовая волна, заслонив все отблескивающей покатой спиной, вздыбилась вдруг перед корпусом судна. Мелькнув белесыми космами вспенившегося гребня, она тяжко ухнула и обрушилась на судно всей своей массой. Кузьмич поспешил увернуться, но холодной бани избежать не удалось. Тяжелый водяной шлейф захлестнул его, едва не сбив с ног, и окатил до самой макушки. Вчерашний рыболовецкий траулер, ныне мобилизованный вместе с командой и спешно переоборудованный в сторожевой корабль, заметно просел, глубоко зарываясь в волну. Тяжкая дрожь овладела всем его существом от гребного винта до ходового мостика. Яростно противясь чудовищному давлению, он медленно, вершок за вершком, стал выбираться из студеных объятий Баренцева моря, покряхтывая стареньким дизельком. Противоборства с пучиной случались у него и прежде, когда он еще волочил за собою трал с набившейся сельдью. Сменив же рыболовецкий такелаж на артиллерийское вооружение, траулер перешел в другое сословие.

Попыхивая чадящей из трубы смолью едкого дыма, неутомимый труженик моря уверенно взбирался вверх. Блеснув промятой обшивкой на округлых шпангоутах, он гордо оседлал пологую волну. Тонны морской воды, волнами гулявшей по палубе, с шипением устремились в шпигаты. Но едва успели сбежать последние струи, как он качнулся и вновь заскользил в очередную ложбину.

Капитан откашлялся и стал смотреть в бинокль на горизонт. Где-то там, в миле от Кольского берега, и должен обнаружиться атакованный подводной лодкой тральщик. Не свет же падающей звезды мелькнул вдали?

«А с другой стороны, может, им, на тральщике, почудилось-то? – подумал он. – Какая сейчас может быть торпеда? Да в такую погоду ни одна своя, а не только вражеская подлодка не рискнет подойти туда, к мелководью! Не зная шхер, там и днем-то не особенно разгуляешься, а уж в подводном положении и вовсе сомнительно. Тогда что же? Шарахнулись на мине?! А что? Немецкие «Хейнкели» ежедневно, как по расписанию, засыпают ими фарватер из Белого моря! Хотя… в сущности, какая разница, на чем там подорвался тральщик! – Капитан сокрушенно вздохнул: – Все едино! Поди попробуй в такую погоду подобрать кого-нибудь! Как бы не так…»

Он получил приказ на патрулирование устья Беломорской горловины от Каниного Носа до Иоканьги, когда возвращался с дежурства у острова Колгуева. И ничто тогда не предвещало непогоды. Но рулевой Котов, известный всему флоту своими зловещими прорицаниями, обратил внимание на тонюсенький белесый отсвет над ясным горизонтом. Зная скверную привычку помора во всем отыскивать темные пятна, боцман Тарапака, нисколько не задумываясь о последствиях, обругал его:

«…в РДО из штаба сказано, значить: “…ветер умеренный, значить, волнение три балла”»! И энто значить, знай всяка курица свой шесток! Вот так-то».

Будучи ярым приверженцем того, что именно высота занимаемого положения на флоте определяет достоинства моряка, боцман старательно пресекал всякое вольнодумство, идущее снизу. Он нисколько не вдавался в странные качества неприметного матросика, и даже последний случай, произошедший незадолго до начала войны, не смог пробудить у него сомнение в его основополагающей теории.

…Они зашли тогда в Мурманск, и боцман затеял отчаянный торг с датским шкипером за бухту отменного каната из манильской пеньки. Накануне боцман приобрел у рыболовецкой артели списанную шаланду. Лелея мечту обзавестись собственным суденышком, он не менее страстно желал теперь поставить шаланду под парус. А для этого ему позарез был необходим канат, который в родном порту днем с огнем не сыщешь. С немалой враждебностью глядя на неуступчивого датчанина, боцман решил перехватить недостающую сумму у старпома. И тогда именно Котов пытался предостеречь его от этой покупки:

– Зря тратите свои сбережения! Ни к чему вам этот канат теперь, Елисей Васильич…

– Да много ты понимаешь, трескоед! Манильская пенька – она, значить, завсегда лучшая середь других!

– Так я ведь к чему, Елисей Васильич, не пригодится он вам…

– Чево-о-о?!..

Спустя трое суток в родном Архангельске команда траулера разбрелась по домам и квартирам, а боцман с бухтой каната на плечах поспешил в Косьмину заводь. А утром следующего дня команду их траулера облетела весть – еще два дня назад среди множества сараюшек, ютившихся по берегу Косьминой заводи, случился пожар, в результате которого сгорели дотла несколько сараев, в том числе и тот, в котором боцман содержал свою шаланду…

Налетевший порыв вновь плеснул в капитана щедрой порцией промозглой влаги. Но было в этом порыве что-то новое, что заставило старого помора выпрямиться, превозмогая слабость в простуженном теле, и оглядеться. Никита Кузьмич утер лицо тыльной стороной ладони, и впервые за последние часы на душе у него посветлело – шторм явно пошел на убыль! Косматые тучи, набухшие влагой, еще лежали прямо на волнах. Но они уже рвались, гонимые шквалистым ветром, и именно это обстоятельство и возрадовало сердце старого моряка. Пусть еще резкие порывы ветра терзают вспененную поверхность моря, но стало заметно, что шквал с норд-оста резко ослаб. Судя по всему, выйдя из бухты, они пошли прямо на надвигающийся циклон, и… теперь он уже бушует за их спинами.

Он поднял бинокль и переместил обзор еще на пару румбов правее. И тотчас его промокшее и продрогшее на ветру тело напряглось. Он опустил бинокль, порылся в карманах и вынул носовой платок. Быстро протерев окуляры, он вновь судорожно стал обшаривать горизонт.

– Твою мать!..

Больно ударившись о переборку, он ворвался в рубку:

– Право на борт!!! В машинном отделении… сколько оборотов?.. Добавить двести!.. А я сказал – добавить!!!

Сменив курс, судно теперь брало ветер левым бортом, почему и получило неимоверную бортовую качку. Ее амплитуда здесь, на ходовом мостике, была не менее шестидесяти градусов.

Подхватив поехавший по накренившемуся столику стакан с полуостывшим чаем, Кузьмич отхлебнул глоток и настороженно прислушался. С периодичностью в несколько секунд судно сотрясали тяжелые динамичные удары с левого борта. Потерявший былую силу, но все еще грозный шторм, будто хороший боксер, почувствовав в своем сопернике неумелого новичка, методично бил и бил по корпусу.

– На руле, не рыскать!

Котов обиженно поджал губы: «Не рыскать! А как прикажете удержаться на такой волне?!»

Но Кузьмичу было не до его стенаний. Вновь прильнув к окулярам, он весь подобрался и долго всматривался вдаль. Наконец, приняв решение, он обернулся к рулевому:

– Еще румб вправо!.. Так держать! На-ко, взгляни в бинокль. Что наблюдаешь прямо по курсу?

– Буй?! Да нет… Рубка… рубка подводной лодки! Идет в надводном положении, курс норд-норд-вест!

– Молодец, глазастый… Вражина это, как пить дать! Наших лодок здесь быть не может ни при каких обстоятельствах! Это тот, о ком в радиограмме говорилось! Сволочуга, тральщика уделал. – Рука капитана повернула рычажок колоколов громкого боя. – Боевая тревога! Артиллерийским расчетам по местам боевого расписания! Атака надводной цели! Командиру боевой части прибыть на мостик!

Он метнулся к штурманскому планшету и принялся прикидывать курсовые:

– Скорость, угол, дистанция…

– Огонек!!! Еще один! – там, румбом левее… Товарищ капитан, там наши гибнут!

– Рулевой Котов, вы матрос сторожевика или сиськастая буфетчица с лесовоза?! Курс прежний!

Снизу кто-то взбежал по трапу:

– Кого гоняем?

Лейтенант Шувалов, помощник капитана и командир артиллерийской боевой части в одном лице, выглядел так, будто только прибыл с берега. Каким-то невероятным образом он успел чисто выбриться и даже подушиться одеколоном.

– На-ка, курортник, снизойди до суеты мирской…

Приняв у капитана бинокль, Шувалов поводил окулярами по горизонту, но остановился на терпящих бедствие:

– Долго не протянут…

И тут Кузьмича прорвало:

– Лейтенант Шувалов!!! Мы на боевом курсе! Противник – подводная лодка, следующая в надводном положении в миле от нас курсом норд-норд-вест! Извольте заняться делом!

Лейтенант слегка приподнял брови, но поспешил к расчетам на бак.

Кузьмич из рубки видел, что оба носовых орудия уже были расчехлены, и расчеты сноровисто занимали места. Спустя мгновение и Шувалов стоял на своем мостике с секундомером в одной руке и поднятой вверх другой.

– Чего он ждет… – Капитан заерзал у окна и лишь только затем догадался.

Волны хоть и катили уже ровными рядами, а не громоздились друг на друга, как стадо быков в тесном загоне, но производить стрельбы было проблематично – нос корабля то клевал в волну, то его задирало к тучам.

– Они уходят… Никита Кузьмич, они погружаются! – закричал рулевой и весь подался вперед, будто стремился добавить хода их кораблю, валко карабкающемуся по водным холмам.

– Вижу.

Выстрелы семидесятишестимиллиметровых орудий прервали его на полуслове и заставили присесть от неожиданности. Оба носовых орудия грохнули почти разом, когда корабль ненадолго завис на волне в горизонтальном положении. Кузьмич не без удовлетворения отметил мастерство Шувалова. Но водяные столбы взметнулись чуть позади и левее буруна, оставленного рубкой подводной лодки.

– Давай, давай, лейтенант!

Но Шувалов и сам знал, что делать. Движения его расчетов были слажены и быстры. И следующий залп точно накрыл место, где мелькала в волнах рубка скрывавшейся под водой лодки. Произведя еще два вполне удачных залпа, Шувалов скомандовал отбой и вернулся на ходовой мостик.

– Ну, как?!

– Думаешь, попали?

– Попали?! Да я ему всю рубку разворотил, факт! Эх, жаль, что у нас гидролокации нет… Командир, гоните боцмана наружу, пусть с матросами глядит в оба! Я уверен, что фрицевские внутренности уже плавают на том месте.

И верно, через некоторое время слева по борту на успокоившейся волне было обнаружено большое маслянистое пятно, деревянные клинья, бумага, тряпки – словом, все то, что имело плавучесть и поднялось наверх из утробы раскореженной подводной лодки.

Никита Кузьмич распорядился поднять на борт некоторые из этих «трофеев», вовсе не лишних для доказательства в штабе. Так, глядишь, и орден…

Проследив за вылавливанием из воды необходимых предметов, Кузьмич сыграл отбой боевой тревоги и прохрипел в трубу:

– В машинном! Полный вперед!

Вибрируя поскрипывающим такелажем, сторожевик описал пенистый полукруг и лег на обратный курс, к месту гибели тральщика. Дым, оставленный сторожевым кораблем, еще стелился удушливой смолью над покинутым им местом, когда неподалеку возник странный бурун. Но сторожевик спешил на помощь к гибнущим людям, и поэтому внимание вахтенных было устремлено по ходу корабля. Лишь матрос-первогодок из расчета кормовой установки спаренных пулеметов обратил внимание на этот бурун, напомнивший ему родную речку с многочисленными перекатами. Успел увидеть этот странный бурун и его напарник, которого матрос толкнул в бок. И, наконец, третьим, кто заметил этот вскоре бесследно исчезнувший бурун, был корабельный кок, выносивший на корму камбузные отходы. Но никто из них, не бывавших прежде в боевых действиях, не видел ранее такого странного явления. И в их обязанности по штатному расписанию не входило наблюдение за поверхностью моря и знание некоторых характерных особенностей, и поэтому никто из них троих не придал значения увиденному и не доложил по команде.

И не знали они, да и не могли знать того, что лишь настойчивость штурмбаннфюрера Шеффера, страстно желавшего поскорее покинуть этот опасный район и убедившего в том фрегаттен-капитана Цейтеля, спасла их жизни. Лишь пару часов назад изголодавшийся, в ободранной амуниции штурмбаннфюрер в одиночестве добрался к укрытой в шхере лодке, и они, не мешкая, отошли от угрюмого вражеского берега. Закаленному экстремальными условиями предыдущих экспедиций Шефферу еще не доводилось терять своих товарищей. А сейчас он остался один. Совсем один! И оттого его чувство самосохранения было обострено до предела.

Шеффер дернул подбородком и на вопрошающий взгляд командира лодки отрицательно покачал головой:

– Вам мало того тральщика, фрегаттен-капитан?! Не будьте столь кровожадным.

С сожалением взглянув вслед уходящей русской посудине, фрегаттен-капитан Цейтель, командир немецкой подводной лодки U-236, опустил перископ. Вздохнув по упущенной возможности увеличить свой боевой счет, он приказал взять обратный курс.

И только тогда Шеффер расслабился. Обладая бесценными сведениями, добытыми в тылу у русских, он не имел права рисковать.