Через два дня после встречи с Дэном и доктором Френчем Эми вошла в приемную своего офиса в приподнятом настроении. Рей Армитейдж, один из самых известных адвокатов по уголовным делам в стране, перезвонил ей. Он находился в Колорадо, занимался там подготовкой к процессу по делу об убийстве, в которое был вовлечен член Олимпийской лыжной команды, но обещал вернуться в Портленд в понедельник и высказал интерес к делу Морелли.
Эми позвонила Ванессе, как только кончила говорить с Армитейджем. Та была готова заплатить аванс и оплатить все дополнительные гонорары и расходы, хотя они и зашкаливали. Эми удивило, что Ванесса не поинтересовалась, не передумал ли Морелли насчет встречи с ней.
— Доброе утро, Нэнси, — пропела Эми.
— Уж как я рада тебя видеть, — ответила секретарша. — Телефон просто раскалился.
Эми удивленно смотрела на нее.
— Ты что, не читала утренние газеты и не смотрела новости по телевизору? Они обвинили вашего приятеля в нападении во время игры Младшей лиги. Смотри первые полосы газет. И все знают, что ты его адвокат.
Нэнси протянула Эми газету. Статья была напечатана ниже газетной складки, зато занимала добрую треть первой полосы.
— Да, еще звонил этот тип, Киркпатрик.
— Что ему нужно?
— Морелли предъявят обвинение в час дня в больнице.
— Сегодня?
— Так сказано в послании. Он звонил вчера вечером, когда мы все ушли, и оставил послание на автоответчике.
«И Киркпатрик даже не позаботился попросить их позвонить мне домой, — подумала Эми. — Этот урод пытается оглушить меня. Каким образом я справлюсь с этой процедурой сегодня, да и вообще когда-нибудь?»
Эми имела весьма смутное представление, в чем заключается процедура формального предъявления обвинения, и уж совсем никакого — что ей самой полагается делать. Она схватила распечатку записей на автоответчике и рванулась к себе в офис. Большинство звонков были от представителей прессы. Она положила все послания сверху на стопку ранее полученных, на которые она не удосужилась ответить, и набрала номер Бетти Сато, своей подруги по юридической школе, которая сейчас работала в офисе окружного прокурора графства Малтномах.
— О Господи! — воскликнула Бетти, услышав ее голос. — Эми Вергано, знаменитый криминальный адвокат, звонит мне. Чем я заслужила такую честь?
— Перестань, Сато.
Бетти рассмеялась.
— Ты ведь газеты читала, да? — спросила Эми.
— Кроме всего прочего. Брендан Киркпатрик узнал, что мы вместе учились, и замучил меня вопросами о тебе. Должна тебе сказать, он отнюдь не самый ярый твой поклонник.
— Это меня меньше всего волнует.
— С каких это пор ты берешься за уголовные дела? — поинтересовалась Бетти.
— Это длинная история, — сказала Эми, немного забеспокоившись, что Киркпатрик проверяет ее. — Именно поэтому я тебе и звоню. Ты единственная моя подруга, которая разбирается в уголовном праве. Я только что выяснила, что сегодня днем моему клиенту формально предъявят обвинение, а я не имею ни малейшего представления, что должна делать в это время.
Сато некоторое время молчала. Когда она заговорила, то тон ее был похож на тон, каким медсестры разговаривают с неразумным пациентом.
— Могу я кое-что сказать, Эми? В смысле по-дружески?
— Я знаю, что взялась не за свое дело, Бетти. Я связалась с очень хорошим криминальным адвокатом, он согласился взять у меня это дело. Но он может встретиться со мной только на следующей неделе. Значит, мне самой придется разбираться с этим формальным предъявлением обвинения.
— Я рада, что ты нашла человека, которому можно передать дело. — Эми почувствовала в голосе подруги облегчение. — Брендан здорово против тебя настроен, а мне не хотелось бы, чтобы ты попала в беду.
— Поверь мне, я хочу отделаться от этого дела как можно скорее. Но сегодня ничего не получится. Так что говори, что я должна делать.
— Ладно, только пообещай мне, что не скажешь никому, что я тебе помогла. Киркпатрик меня живьем зажарит, если узнает.
— Обещаю.
— Все просто. Даже шимпанзе справится. Киркпатрик даст твоему клиенту копию обвинительного заключения. Ты отказываешься его читать, но оставляешь за собой право выступить против в случае юридических ошибок. Затем ты говоришь судье, что твой клиент не признает себя виновным и настаивает на суде с присяжными. Да, не забудь потребовать, чтобы Киркпатрик предъявил тебе все полицейские отчеты, потому что он обязан это сделать после формального предъявления обвинения.
— Как насчет залога?
— Сумма уже должна быть определена, но это будет большая сумма. Брендан обвиняет его в нападении и попытке убийства. Хотя сейчас это не имеет значения. Твой парень в больнице, так что какое-то время он никуда не денется. Пусть из тюрьмы его вытаскивает тот адвокат, который примет у тебя дело. Слушания по поводу залога всегда очень запутанные.
— Ладно. Предъявление обвинения кажется довольно простой процедурой.
— Верно. Но это последняя простая процедура в этом деле.
— Я же сказала, что передаю дело. Помилосердствуй, я и так на взводе!
— Прости, но я не хочу, чтобы ты пострадала.
— Я знаю. Спасибо. — Эми помолчала. — Что ты рассказала Киркпатрику обо мне?
— Что ты переспишь с ним, если он откажется от обвинений.
— Думаешь, он бы купился?
— Ты не останешься в этом деле достаточно долго, чтобы это выяснить, не забывай.
— Нет, серьезно, что ты ему сказала?
— Правду. Что ты умна и трудолюбива, но я не знала, что ты берешь уголовные дела.
— Какой он?
— Брендан не глупее тебя и прямолинеен. Его жена погибла в автокатастрофе три года назад. Детей у него нет. Ходят слухи, что он очень любил свою жену и терпеть не может возвращаться в пустой дом. Наверное, поэтому он всегда на работе. Для него ничто не имеет значения, кроме его дел. Он заносчив и жесток, но он также предан делу и патологически честен.
— Я же сказала, я бросаю это дело. Нет нужды меня пугать.
— Ты же хотела знать.
— Спасибо. Слушай, давай встретимся, поужинаем, сходим в кино.
— Давай. Мы с тобой давненько не виделись.
— Обычные проблемы одинокой мамаши.
— Пригласи няньку, и мы с тобой загуляем.
Эми повесила трубку. Она немного успокоилась, выяснив, в чем заключается формальное предъявление обвинения. С этим она справится. В послании Киркпатрика сказано, что процедура пройдет в больнице. Если они проведут ее в палате под охраной, то ей не придется выступать в открытом суде, где все будут потешаться над ее промахами. Эми глубоко вздохнула. Она справится. В конференц-зале есть небольшая библиотека юридической литературы. Она может прочитать все, что требуется, и выучить как можно больше по поводу закона. Она сверилась с часами и решила, что у нее даже хватит времени, чтобы пойти в библиотеку в суде и просмотреть там учебники по уголовному праву.
Эми уже почти встала, когда загудел интерком и Нэнси сообщила, что с ней хочет поговорить доктор Джордж Френч. Эми сняла трубку:
— Привет, Джордж. В чем дело?
— Мой приятель пытался достать армейские бумаги Морелли. Их не существует. Никто по имени Дэниел Морелли не служил в специальных войсках или других воинских подразделениях во время войны во Вьетнаме.
Эми на минуту задумалась. Доктор Френч терпеливо ждал.
— Это сходится с тем, что его удостоверение оказалось поддельным. Если он и служил, то под другим именем.
— Или, — добавил Френч, — он никогда не служил и водит нас за нос.
— Я поговорю с ним после формального предъявления обвинения и перезвоню вам, если что узнаю. Спасибо.
Телевизионные бригады и орущие репортеры заняли почти все место в вестибюле больницы, где под охраной лежал Дэниел Морелли. Эми бормотала «Без комментариев», пробегая по коридору к лифту. Когда двери лифта закрылись, репортеры все еще продолжали кричать, требуя, чтобы им сказали что-то для печати. Эми прислонилась к стене, закрыла глаза и дала себе клятву, что никогда больше не возьмет дело, вызывающее такой интерес прессы.
Когда она появилась в кабинете доктора Ганетта, то застала там Брендана Киркпатрика, болтающего с Рубеном Веласко, которому поручили предъявить обвинение Морелли. Веласко был кубинцем средних лет, чьи родители вырвались из клещей Кастро, а затем переехали из Майами в Орегон, чтобы работать в ресторане кузена, когда мальчик был еще подростком. Эми знала всего несколько судей, и не вызывало сомнений, что Киркпатрик таким недостатком не страдает.
Когда Эми вошла, Веласко встал и слегка поклонился. У него были темные вьющиеся волосы, чистые карие глаза и приятная улыбка. Когда он обратился к ней, Эми заметила легкий испанский акцент. Она пожала руку судье и умудрилась смотреть Киркпатрику в глаза, когда пожимала и его руку. Его ответное пожатие было вежливым, но лишенным всякой теплоты. Судья представил Эми судебного репортера, пожилого афроамериканца по имени Артур Рейд.
— Несколько необычно формально предъявлять обвинение мистеру Морелли в больнице, — пояснил Веласко, — но Брендан боялся, что можно допустить конституционную ошибку, если не предъявить обвинение вашему клиенту сразу же после того, как доктор Ганетт посчитает его способным, чтобы понять всю процедуру.
Эми достаточно начиталась во время ленча, чтобы понимать, что могут быть конституционные последствия, если предъявление обвинения отложится, но она не могла вспомнить, о каких последствиях идет речь, поэтому многозначительно кивнула.
— Есть еще один вопрос, который нам следует обсудить до того, как доктор Ганетт отведет нас в палату своего пациента. Пресса хочет писать о процедуре формального предъявления обвинения, но я не собираюсь пускать всех репортеров, которых мы видели в вестибюле, в палату. Брендан предложил, чтобы представители прессы выбрали одного человека от газет и одну телевизионную команду, которые будут представлять всех. А мы потребуем, чтобы все газеты и телевизионные каналы получили доступ к фотографиям и заметкам. Вас это устраивает?
Эми представления не имела, стоит ли ей протестовать, поэтому сказала, что не возражает, если судья полагает это лучшим выходом из положения. Брови Веласко на мгновение приподнялись. Он не привык к столь разумному поведению защитника, но быстро привел лицо в порядок и мысленно поблагодарил Господа за маленькие благодеяния.
— Итак, — сказал судья, — тогда давайте выслушаем мнение доктора Ганетта по поводу состояния здоровья мистера Морелли.
Через двадцать минут Эми, Киркпатрик, судья Веласко и его репортер вышли в холл у охраняемой палаты, где их уже ждали репортер из «Орегониан» и команда четвертого новостного канала. После того как журналисты согласились, что следует освещать процедуру предъявления обвинения, доктор Ганетт пригласил всех в палату. Лампы на телевизионной камере наполнили коридор ярким искусственным светом. Когда камера заработала, Киркпатрик всячески изображал дружеские отношения с судьей и полностью игнорировал Эми. Когда свет погас, и камера перестала жужжать, помощник прокурора сбавил темп и пошел с ней рядом. Он удостоил ее самодовольной улыбкой.
— Я слышал, Джордж Френч работает на вас?
— Вам это сообщил ваш осведомитель, доктор Ганетт? — спросила Эми.
— Да ладно вам, не придирайтесь. Полицейскому у дверей палаты велено сообщать имена всех, кто навещает Морелли.
— Полагаю, он также подслушивает все разговоры между адвокатом и клиентом?
— Вы меня удивляете, миссис Вергано. Это же противоречит закону.
Эми поморщилась. Помощник прокурора ухмыльнулся. Он явно наслаждался ситуацией.
— Значит, вы хотите все свалить на посттравматический синдром? — с невинным видом спросил Киркпатрик.
— А вы бы не хотели это выяснить?
— Вообще-то по закону вы должны мне об этом сообщить. Вы слышали о взаимообязывающем законодательстве?
Термин Эми слышала, но понятия не имела, что от нее в этом случае требуется. Прежде чем она успела придумать остроумный ответ, чтобы скрыть свое невежество, телевизионная камера снова зажужжала, и Киркпатрик переместился поближе к судье. Завидев приближающуюся компанию, полицейский, охраняющий палату Морелли, встал и отпер дверь. Судья Веласко отступил в сторону, чтобы пропустить Эми. Она прошла к кровати Дэна, а Киркпатрик и судья последовали за ней. Морелли растерялся. Затем в палату вошла команда телевизионщиков с работающей камерой, и раненый замер, напомнив оленя, попавшего в свет фар. Затем он закрыл лицо руками и отвернулся.
— Уберите их отсюда! — закричал он.
Эми повернулась к судье:
— Пожалуйста. Он вне себя.
— Пресса в соответствии с конституцией имеет право здесь присутствовать, — вмешался Киркпатрик. — Если бы мы были в суде, ее было бы куда больше.
— Но не с телевизионными камерами, — заметила Эми, надеясь, что она попала в точку.
Судья повернулся к репортеру с четвертого канала:
— Вы можете остаться, но оператору придется уйти.
— Наш адвокат сказал нам…
— Не важно. Камера создает проблемы, значит, ее следует убрать, — отрезал Веласко. — У вас будет масса возможностей сфотографировать мистера Морелли в зале суда. Сейчас же он пациент больницы, и я намерен внимательно относиться к его пожеланиям.
Репортер понял, что спорить бесполезно, и попросил оператора подождать его в холле.
— Теперь все в порядке, мистер Морелли? — спросил судья.
Морелли опустил руки.
— Благодарю вас, судья.
Киркпатрик передал Эми два экземпляра обвинительного заключения. Пока судебный репортер возился со своим оборудованием, Эми передала Морелли его экземпляр и объяснила, что будет происходить во время формального предъявления обвинения. Когда Артур Рейд объявил, что он готов, судья зачитал заголовок дела.
— Ваша честь, — начал Киркпатрик, — у нас есть сложности с определением личности обвиняемого. Мы не можем найти его отпечатки, его удостоверение поддельное, о нем нет никаких сведений в наших банках данных. Я хотел бы, чтобы суд спросил у обвиняемого, действительно ли имя в обвинительном заключении его настоящее имя.
Эми подавила надвигающуюся панику. Процедура предположительно должна быть легкой. От нее вроде не требовалось никаких решений, которые могли повлиять на судьбу Морелли.
— Пятая поправка, ваша честь, — пробормотала она.
— Что, миссис Вергано? — спросил судья, удивленный ее вмешательством.
— Я советую своему клиенту хранить молчание, сославшись на Пятую поправку.
Киркпатрик разозлился.
— Нам необходимо знать настоящее имя обвиняемого, ваша честь.
— Ничего подобного, — возразила Эми. — Что, если у него амнезия? Вам не нужно его имя, чтобы продолжать.
Судья поднял руку, прежде чем Киркпатрик успел ответить.
— Возражение миссис Вергано обоснованно, мистер Киркпатрик.
Помощник прокурора злобно взглянул на Эми, но прикусил язык. Судья прочитал обвинительное заключение, и остальная часть процедуры прошла без сучка без задоринки. Когда она закончилась, все, кроме Эми, ушли.
— Как там Райан? — спросил Морелли, когда они остались одни.
— Он вернулся в школу. Среди друзей ему легче. Когда я возвращаюсь с работы, он всегда спрашивает про вас.
— Он славный паренек. Крутой. С ним все будет хорошо.
— Да, — ответила Эми, но Морелли видел, что она беспокоится. Он улыбнулся:
— Знаете, для человека, который уверяет, что не разбирается в уголовном праве, вы неплохо справляетесь.
Эми смущенно улыбнулась:
— Я эту Пятую поправку вообще непонятно откуда вытащила. Они так постоянно делают по телевизору. Адвокат всегда советует клиенту воспользоваться Пятой поправкой. К сожалению, я редко смотрю телевизор, так что лучше побыстрее найти другого адвоката.
— Не уверен, что мне понадобится другой адвокат. Вы настолько вывели из себя Киркпатрика, что он может закрыть мое дело, только бы не общаться с вами.
Эми засмеялась:
— Хотите вы или нет, а я удалюсь, как только Рей Армитейдж примет дело.
— Это кто такой?
— Один из лучших криминальных адвокатов в этой стране. Он сейчас в Колорадо, занимается делом олимпийского лыжника. Мы разговаривали с ним по телефону, так он определенно заинтересован в том, чтобы представлять вас. Он приедет скорее всего в начале следующей недели. А пока у вас есть только я, и нам надо поговорить.
— О чем? — несколько агрессивно спросил Морелли.
— Перед тем как я вышла из офиса, мне позвонил доктор Френч. У него есть друзья в армии. Они пытались найти ваши документы, но нигде нет и упоминания о Дэниеле Морелли — ни в специальных войсках, ни в других армейских подразделениях в период войны во Вьетнаме.
Морелли отвернулся от нее.
— Слушайте, Дэн, вы поправляетесь. Они отправят вас в тюрьму, если не удастся добиться, чтобы вас выпустили под залог. Адвокат вроде Рея Армитейджа может убедить судью установить невысокий залог. Вы ведь защищали Бена Брэнтона, когда ранили Барни. Бен бы пострадал, если бы Барни его ударил. И полицейский схватил вас сзади, то есть мы можем утверждать, что вы не знали, что это коп. Но судья не станет прислушиваться к нам, если вы будете продолжать пользоваться фальшивым именем и удостоверением. Киркпатрик будет доказывать, что вы вполне можете сбежать. Как мы сможем с этим спорить?
Морелли снова повернулся к Эми. Он выглядел усталым и потерпевшим поражение.
— Если вы узнаете мое настоящее имя, все осложнится еще больше.
— Почему?
— Я дезертировал из армии в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году. Все считают, что я умер. Вы представления не имеете, какая куча дерьма поднимется, если кое-кто узнает, что я жив. Именно поэтому я не хочу, чтобы меня фотографировали. Вот почему вам нужно придумать способ вызволить меня отсюда до суда. Как только мое лицо появится в газетах, они узнают, что я жив. И придут за мной.
— Кто придет за вами?
Морелли закрыл глаза. Эми терпеливо ждала. Ничего не могла с собой поделать, жалела его, видя, как он страдает.
— Пока я был в армии, — сказал он так тихо, что Эми пришлось наклониться, — меня зазвали в разведку.
— ЦРУ?
— Нет. Агентство по координации разведывательных данных, но я сомневаюсь, что где-либо остались следы моей службы там. Устав агентства не разрешает нанимать людей, которые выполняют мой тип работы. К тому же в бумагах нет ничего насчет этого подразделения. Приказы я получал устно. С точки зрения армии это Подразделение никогда не существовало.
— Почему такая секретность?
— Убийства, — спокойно ответил он.
— Вы убивали людей? — спросила Эми, не уверенная, что правильно поняла его.
Морелли кивнул.
— Где?
— В Юго-Восточной Азии.
— Но ведь это в порядке вещей? Там же была война, в этой Юго-Восточной Азии?
Морелли посмотрел Эми прямо в глаза.
— И не только там. Я убивал людей в Европе, а также американцев в Соединенных Штатах.
— Но вам приказывали… это сделать?
Морелли печально улыбнулся:
— Я не собираюсь оправдывать свои поступки. Это было убийство. Как ни посмотри. И еще я делал вещи, ничуть не лучше убийства.
— Например?
— Что вы знаете о войне во Вьетнаме?
— То, чему меня учили на уроках истории в школе.
— Вы знаете, что такое Холмы Шан?
— Я что-то слышала. Это ведь в Бирме, верно?
— Они часть «золотого треугольника», примерно сто пятьдесят тысяч миль горной местности в Бирме, Лаосе и Таиланде. В шестидесятых и семидесятых примерно семьдесят процентов нелегального опиума в мире поступало оттуда. Когда в сорок девятом году рухнуло националистическое правительство Гоминьдана, группы гоминьдановских солдат сбежали из Китая и обосновались в провинциях Шан. Начиная с пятидесятого года ЦРУ начало готовить их к нападению на южный Китай. Проект провалился, но солдатам удалось монополизировать торговлю опиумом.
Одной из моих функций было устраивать засаду на караваны из мулов, перевозивших сырой морфий из Шанского нагорья. Мы должны были убивать охранников и захватывать наркотик. — Морелли рассмеялся.
— Что в этом смешного?
— Просто я вспомнил. Мы были такими ковбоями. В первый раз, когда встретили такой караван, разнесли в пух и прах все и вся. То есть убили и охранников, и мулов. — Он покачал головой. — Оказалось, что мы продырявили пакеты с сырым морфием к чертям и ничем не могли похвастать в результате этого рейда.
Эми не нашла ничего смешного в убийстве людей и животных, но промолчала.
— А что вы потом делали с сырым морфием?
Морелли опомнился.
— Мы переправляли его в Лаос, где племенные вожди мео, прикормленные ЦРУ, перерабатывали его в героин. Часть этого героина переправлялась в Сайгон на самолетах «Эйр Америка» — авиалинии, финансируемой ЦРУ. В Сайгоне власти продавали наркотики — в том числе и американским солдатам.
— Почему нам было выгодно делать из наших рядовых наркоманов?
— ЦРУ не могло попросить у конгресса денег, чтобы оплачивать сайгонский режим, поэтому оно поставляло товар.
— Это вас беспокоило?
— Разумеется, когда я выяснил, что происходит. Но всю подноготную я узнал много позже. Я ведь был не в курсе крупных политических решений. Я был пешкой, простым пехотинцем. Мне приказывали устроить засаду на караван и передать товар определенному человеку, и я это делал. Потом меня отправили домой. Я не ставил под сомнение отданные мне приказы.
— Вы сказали, что часть героина направлялась в Сайгон. А остальное?
— Часть его передавали членам организованных преступных группировок в Соединенных Штатах в уплату за определенные услуги.
— Вы это серьезно?
Морелли кивнул.
— Остатки использовались для создания секретного фонда, из которого финансировались операции Подразделения. Деньги хранились на секретных счетах в оффшорных банках. Только несколько человек имели к ним доступ. — Дэн задумчиво посмотрел в пространство. — Подозреваю, что этих счетов больше нет.
Рассказ Морелли звучал все более невероятно с каждым новым откровением, и Эми вспомнила, что доктор Френч рассказывал о способности людей в параноидном состоянии придумывать правдоподобные истории, которые на самом деле были полным вымыслом. Эми уже было собралась поинтересоваться деталями, когда вспомнила, что забыла спросить еще кое о чем.
— Вы знакомы с генералом Моррисом Уингейтом?
Морелли вздрогнул.
— Почему вы о нем спрашиваете?
— Он был начальником Агентства по координации разведывательных данных в годы войны во Вьетнаме. Я читала об этом в статье в «Ньюсуик». Так вы его знаете? Может быть, он сможет вам помочь?
Морелли рассмеялся:
— Он мне поможет, не сомневайтесь. Покинуть этот мир. Я для Морриса Уингейта самый жуткий кошмар. Он тот человек, от которого я скрываюсь.
— Не понимаю.
— Генерал Уингейт завербовал меня. Он отдавал мне некоторые из приказов. Ванесса — его дочь. Если общественность узнает, что я делал для Уингейта, его посадят в тюрьму. Теперь вы понимаете, почему я не могу допустить, чтобы мою фотографию напечатали в прессе? Как только генерал узнает, что я жив, он меня убьет. У него нет выбора.
Эми сидела как оглушенная. Она не могла поверить, что Ванесса дочь генерала или что у Морелли есть шанс свалить Уингейта. Еще она помнила, что не должна верить всему, что он рассказывает. Все, что он говорил, казалось безумием. И все же…
— Мне думается, вам нужно рассказать мне все с самого начала, — сказала она.
— Зачем?
— Не знаю. Возможно, ситуация не станет проще, когда я узнаю все. Но я могу придумать какой-нибудь способ вам помочь, если буду все знать. Это, разумеется, между нами. Я не собираюсь никому ничего рассказывать без вашего разрешения.
— Я не знаю.
— Пожалуйста, позвольте мне вам помочь.
— Ладно. Я расскажу вам про Уингейта и Подразделение.
— Начните с вашего настоящего имени.