Золотые нити

ГЛАВА 24

Людмилочка торопилась. Сегодня она плюнула на мытье посуды, не стала убирать за всеми постели, собирать детей в садик, а занялась собой. Вымыла и высушила голову, уложила прическу при помощи фена и лака. Так она «чистила перышки» в юности, когда собиралась на вечеринки, свидания, и когда жизнь казалась прекрасной мечтой, принц на белом коне еще не появился, но это не мешало думать о нем и представлять его.

Она любила литературу, и вынесла из нее весь опыт, которого у нее не было в жизни. Наташа Ростова, порывистая и романтичная, с ее первым балом, князем Андреем, заставляла сладко замирать сердце… По ночам Людмилочка видела во сне Болконского, которого в «Войне и мире» играл модный Тихонов, и утром, просыпаясь, плакала от любви. Так ей, по крайней мере, казалось.

Но семейная жизнь Наташи с Пьером, болеющие дети, неприбранные волосы, мятый халат, хозяйство и грязные пленки приводили ее в недоумение, если не в ужас.

Другая ее любимая героиня была Кити Щербацкая. Такие разные, но волнующие отношения ее с Вронским и Левиным, закончившиеся полным слез, семейных ссор и тяжелых разборок, браком, опять-таки ставили ее в тупик. О судьбе бедняжки Долли уже и говорить не стоило…

В общем, складывалось впечатление, что брак, словно огромный монстр, глотает корабль с алыми парусами, на котором прекрасная героиня плыла к своему счастью. Поэтому когда это произошло с ней самой, Людмилочка приняла все как должное и где-то, по-видимому, неизбежное. Примеры подруг и знакомых везде и всюду только утвердили ее в этом мнении.

Костик ее не был не только князем Андреем или Вронским, но не тянул даже на Пьера, душевные качества и благородство которого ему и не снились. Вряд ли он хотя бы подозревал, что такие вещи все еще существуют на свете под луной и звездами. Пришлось ей сделать поправку на время, эпоху, нравы и привычки общества, в котором довелось родиться. Она смирилась и начала тянуть лямку.

Но червячок… который сидит в любом с виду крепком яблоке обыкновенного брака, и вроде как не подает признаков жизни, – этот самый червячок только спит, и ждет своего часа. Вполне вероятно, что за всю жизнь он этого часа так и не дождется. Но уж если…

Вопиющая несправедливость, которую Людмилочка никак не могла осмыслить, отчего она происходит, и как ее можно избежать, – несправедливость жизни к ней самой и к другим женщинам, которая не объяснялась никакими видимыми причинами, но, тем не менее, существовала и прочно занимала свое место, – часто обсуждалась ею и Тиной долгими зимними вечерами за чаем, или во время нечастых прогулок на природе.

В конце концов, они пришли к выводу, что нельзя попасть в какое бы то ни было положение в жизни, если сам же на него не согласишься. Их собственное согласие – вот пища, которая выращивает монстров, глотающих счастье, свежесть и весну жизни. Они были совсем разные, но что-то делало их дружбу прочной и незыблемой, и ни разное семейное положение, ни образ мыслей, ни совместная работа не смогли поколебать ее.

Они верили, что плывут в тумане, но далекая Звезда укажет путь, рано или поздно. Во сне ли, наяву, на грани, или за гранью, – есть куда стремиться, – и они стремились, чувствуя путеводную нить в густом непроглядном мраке, где взгляд более не надежен, и положиться можно исключительно на внутренний компас. Они сделали ставки, и игра началась…

Людмилочка подкрашивала губы у зеркала, поймав себя на мысли, что не делала подобного целую вечность, когда зазвонил телефон.

– Доброе утро. Я вас жду у третьего подъезда, как договаривались. – Голос Влада чуть дрогнул, или это телефонная связь, – неважно. Острое волнение, давно или никогда прежде не испытанное, толкнуло сердце снизу вверх, так что она не сразу смогла ответить.

Не обращая внимания на ворчанье Костика, вынужденного собирать детей, которые хныкали и скандалили, она достала новые туфли, которые год не вынимались из коробки, надела, схватила маленькую сумочку, которую ей подарили сотрудники, и о которой она с сожалением думала, что ей-то уж такая пикантная вещь точно не пригодится, – и выпорхнула из квартиры.

Сердце радостно забилось при виде машины, бордово сияющей среди сиреневых и шиповниковых кустов. Влад нагнулся, открыл правую дверцу, и она, исподволь оглянувшись, – не видят ли вездесущие бабули, – села и перевела дух. Костик из окна выглядывать не будет – ему сейчас не до этого, а выйдет он, судя по возне и крикам в прихожей, еще не скоро. Все же пикантность ситуации, непривычной для нее, – прямо скажем, она себе даже и не воображала ничего подобного, – возбуждала и волновала.

Руки дрожат, – отметила она про себя, спрятала их под сумочку, и выразила свое нетерпеливое желание поскорее скрыться со двора.

– Поехали.

Она не замечала Тину на заднем сиденье, как не замечала, пожалуй, ничего, кроме себя, Влада, и своего сбившегося дыхания. Сердце ее трепыхалось, как испуганная птичка.

– Как ты спала? Во сне что-нибудь видела?

Людмилочка подскочила от вопроса подруги, как ужаленная.

– Боже, как ты меня напугала! Предупреждать надо.

– Вы только посмотрите на нее, – возмутилась Тина, – сама в упор не видит лучшую подругу, да еще и недовольна. Вот что значит поездка на автомобиле к месту работы. Сколько мы с тобой не ездили с таким комфортом?

– Да никогда не ездили. Вечно давка, не в метро, так в троллейбусе. А хорошо как! – Людмилочка вертела головой по сторонам, как школьница на экскурсии. – Из окна хорошего автомобиля Москва совсем другая. Бытие определяет сознание, – в этом классики марксизма были правы.

Влад засмеялся.

– Не хотите закурить, девочки? Для полноты картины разгульной жизни новых русских?

– Ой, что вы!

Девушки отказались, хотя на самом деле им хотелось и курить, и вести себя безрассудно, бесшабашно и неприлично. Им было очень хорошо и весело.

– Эй, ямщик, гони-ка к «Яру»! – продекламировала сквозь смех, Тина.

– Будет вам и «Яр», будет и получше, только прикажите. Кавалеры приглашают дам!

Так, дурачась и болтая, они ехали по запруженным транспортом улицам, останавливались на красный свет, пережидали пробки и еле успели вовремя. Влад с трудом нашел место для парковки, галантно помог девушкам выбраться из машины, и все трое направились к массивным дверям библиотеки. При этом девушки беззаботно болтали, а молодой человек, пару раз незаметно оглянувшись, отметил, что вроде бы все в порядке… Но что-то его насторожило. Что-то в окружении таило угрозу – он это чувствовал, и это ему не понравилось.

В зале он расположился так же, как вчера, и занялся «Дворянским гнездом». Он смотрел на страницу и не видел букв и строчек; все время сверлила неясная мысль, которую он не мог определить, но которая неотвязно вертелась в сознании, как надоедливая муха. Что-то сегодня было не так как вчера, и Влад не мог унять беспокойство, сам себе удивляясь.

Внешне все выглядело безмятежно: посетители, в основном пенсионеры, выбирали литературу, кто-то читал, некоторые писали. Людей в зале было немного; гулкие шаги, шелест страниц, негромкое покашливание и тихий разговор у стола девушек, – вот и все звуки.

И все же он был готов поклясться, что слышит то ли неуловимое жужжанье, то ли очень тихий свист, то ли какую-то вибрацию, – невозможно понять, что, – но что-то определенно присутствовало. Скорее даже не звуки – так бывает, наверное, перед землетрясением, – неясное беспокойство, исподволь нарастающая угроза, еле уловимый запах опасности…

Влад по долгу прежней службы нередко бывал в горной местности, и помнил, как начинают вдруг странно вести себя животные, птицы, сам воздух становится иным. Сейчас он чувствовал себя примерно так же, как кот Пряник, живший у них в палатке и неимоверно растолстевший от жизни на солдатских харчах. Однажды утром кот начал вдруг ни с того ни с сего крутиться, мяукать, залезать в укромные углы, тут же вылезать, метаться, садиться, ложиться, чесаться… творить нечто неописуемое.

Бывалые люди тогда срочно предприняли все необходимое, и начавшиеся подземные толчки никому не причинили вреда. Все благополучно переждали в относительно безопасном месте, и даже снаряжение не пострадало. Пряник стал всеобщим любимцем и своего рода талисманом подразделения, неизменно получал лакомые кусочки, и был передан из рук в руки прибывшим на смену ребятам, будучи в ширину больше, чем в длину.

– Надо же, какая ерунда лезет в голову, – с досадой подумал Влад, однако никак не мог отделаться от воспоминания: пушистый шар с белой грудкой и светящимися глазами сидит на груде вещмешков, окружив свою необъятную стать пушистым полосатым хвостом…

Что-то в этом воспоминании присутствовало. Может быть, предупреждение? Люди, привыкшие иметь дело со смертью, так же обыденно, как другие привыкают иметь дело с тестом, шарикоподшипниками, или сбором урожая, становятся очень чуткими, гораздо более чуткими к неясным проявлениям и тайным сторонам жизни, которую они вынуждены вести. Они умеют прислушиваться и присматриваться, анализировать и принимать во внимание. Те, кто умеют это делать лучше других, живут значительно дольше.

Пока Влад безуспешно пытался определить источник беспокойства, девушки обслужили немногочисленных читателей, и наконец-то смогли поговорить. Людмилочке не терпелось рассказать подруге, что она придумала по поводу составленного ими накануне плана, но Тина заговорила о другом.

– Ты знаешь, со мной сегодня приключилась странная история, не знаю, что и думать. – Лицо ее стало печально-задумчивым.

– И когда ты только успеваешь? Мне даже завидно.

Людмилочка посмотрела на герберы, которые девушки поставили в синюю высокую вазу, старожилку библиотечного зала. В эту вазу ставили тюльпаны и нарциссы еще до войны.

– Никогда бы не подумала, что синее с оранжевым так красиво сочетается.

– Кстати, о цветах. Снится мне ночью сон, будто я собираю лотосы на берегу большой реки, тихо шелестит тростник, тонконогие цапли ловят лягушек, розовый рассвет жарко разливается по бледной голубизне неба… Ну и…

– Ну, говори же… – Людмилочка нетерпеливо заерзала на стуле. – Ты собираешь лотосы, и тут… он!

– О, Господи, почему сразу он? Никакой не он. Ты не поверишь, что было дальше!

– Почему это я не поверю? Это ты всегда не веришь и смеешься, а я как раз верю. Лотосы… К чему бы это? Надо посмотреть в «Соннике». А ты еще ругала меня, когда я его купила. Теперь как найдем.

– Да нет, ты не поняла. Не надо смотреть, что это значит. Потому что когда я проснулась, лотос остался у меня в руке. – Тина подняла руку и показала, как она держала цветок. – Вот так. Представляешь?

Людмилочка смотрела на нее, улыбаясь, – она явно не понимала, о чем речь, и ждала продолжения.

– Ну, все.

– Как это все? Ты проснулась, лотос у тебя в руке… Со мной иногда так бывает, кажется, что проснулась, а это продолжение сна. Потом окончательно просыпаешься… тогда только понятно, что к чему. Так что дальше?

– Я же тебе говорю, что это и есть самое странное – я окончательно проснулась, а лотос у меня в руке. Наяву, понимаешь? Сижу и смотрю на него, даже понюхала. Ничего, пахнет, – только запах необычный очень.

Людмилочка открыла было рот, чтобы разразиться подходящей к случаю тирадой, да так и застыла, но ненадолго.

– Ты хочешь сказать, что это был не сон? Что цветок был настоящий? Так может быть, тебя разыграл кто-нибудь? Ты же наверняка была не дома. Я еще вчера вечером поняла, что Влад недаром спешит, но ты мне толком ничего не рассказываешь. Я чуть с ума не сошла, пытаясь представить, что там с тобой происходит, а ты…

– Совсем не то, что ты думаешь. – Тина знала, что если не остановить этот поток, то он грозит никогда не кончиться. – Это совсем не то. Я тебе говорю, что мне снился сон, потом я проснулась, окончательно, понимаешь? Я не пьяная и не сумасшедшая. Смотрю – цветок у меня в руке. Настоящий, зеленый, свежий… Он и сейчас стоит в вазе на кухне у Сиура.

– А, так ты все-таки…

– Да нет же, Боже мой, его всю ночь не было дома. Влад уснул у телевизора, а я в другой комнате. Утром проснулась, – у меня в руке цветок.

– «Поскользнулся, упал, очнулся – гипс». – Людмилочка захихикала, исподтишка поглядывая на Влада, делавшего вид, что он читает. – Это несерьезно. Ребята тебя разыграли, зная, какая ты трусиха.

– Я и в самом деле испугалась. – Тина не выдержала и тоже засмеялась.

Происшествие, которое утром казалось ей зловещим и необъяснимым, теперь предстало в ином свете. Ну что особенного? Просто шутка. Она вспомнила, какой столбняк нашел на нее, когда обнаружился цветок, и у нее начался приступ неуправляемого смеха. Мальчики, наверное, повеселились на славу. Хороша же она была, уставившись, как полоумная, на дурацкую лилию. Она просто дар речи потеряла, хорошо, что хоть заикой не стала.

Девушки смотрели друг на дружку и хохотали, вытирая слезы.

– Ой, ну, умора, представляю, какой у тебя был вид, – простонала Людмилочка, между приступами смеха. – Так ты, небось, и им рассказала, что сорвала лотос на берегу…

– Нила. – Тина только теперь осознала, какой идиоткой выглядела утром.

– Так и сказала? Мол, ребята, только что сорвала цветочек на берегу Нила… Секунду как оттуда. Ой, не могу, умру от смеха… А они что?

– Они? Ничего… Даже не смеялись. Начали выяснять, не было ли кого в квартире, откуда мог цветок взяться? И правда, – она толкнула покатывающуюся от хохота Людмилочку, – прекрати смеяться, – цветок необыкновенный.

– Ну да, у страха глаза велики, – и коряга крокодилом покажется. По-моему, они просто смеются над нами. – Подруга привычно объединяла себя и Тину в одно целое. – Они не принимают нас всерьез. Решили насмешки устраивать… Знаешь что? Мы обязательно сегодня должны выполнить то, что собирались. Теперь я окончательно поняла: это работа племянника. Как его? Сташков? Я знаю, где этот банк. Как задумали, так и сделаем. По крайней мере, будем знать, откуда нам грозит опасность. Своих врагов нужно знать в лицо!

Влад пытался уловить, над чем смеются девушки, но безуспешно. Ему стало интересно, и он на секунду отвлекся от своих беспокойных мыслей. Но тут же снова вернулся к ним. Он чувствовал в воздухе опасность. Поездка Сиура за неизвестной посылкой уже не казалась ему ерундовой, и он пожалел, что несерьезно отнесся к этому утром.

Вечером, если ничто не помешает, они с Людмилой идут в ресторан. Боже, какая мешанина у него в голове! Скорее – пикантный винегрет. Димон бы позлорадствовал, будь он способен узнать, с кем друг идет коротать время.

Владу совершенно неожиданно понравилась Людмила – было в ней что-то такое… тургеневское. Глупо, казалось бы, – но ему до зубной боли надоели нахальные, размалеванные и пустые малолетки, с ногами от ушей и коровьими глазами. Женщины постарше, сексуально озабоченные, хваткие, умеющие рвать у жизни свое с кровью и мясом, жадные до денег, с исключительно товарно-вещевыми интересами, деловые, хищные, опротивели сразу и навсегда.

Столица накладывала на них неизгладимую печать, кроила на особый лад, безжалостно вытравливая любой намек на сентиментальность, или хотя бы заурядную человечность. Как на этой жесткой почве каменных джунглей вырастают такие тихие, нежные цветы, как Людмила, как Тина? Невзрачные на первый взгляд, но удивительно милые, озаренные теплым внутренним светом, как изысканные фиалки среди кичливых, ярких и вульгарных георгин…

Вот что значит русская классика! – Влад усмехнулся.

Он поднял голову и увидел, что девушки исчезли. Он вскочил, в несколько прыжков преодолев расстояние до двери в подсобные помещения. За дверью никого не было.

– Заполняйте. – Хмурая, неприветливая женщина с пережженной химической завивкой, после долгих препирательств, наконец, протянула Сиуру через окошечко бланк на получение бандероли.

У него екнуло сердце, когда она с громким стуком, всем своим видом выражая благородное негодование, положила на стойку небольшую, завернутую в почтовую бумагу коробку, в которой могла бы поместиться электробритва, не более. Бандероль была оценена очень дешево, поэтому ее удалось получить без особых осложнений.

– Тяжеловата для такого размера, – подумал Сиур, осторожно укладывая ее на заднее сиденье. – Кто знает, что там такое?

Он бы ни за что не признался, какая мысль пришла ему в голову, – но решил поехать на строительный пустырь и там посмотреть, что в злосчастной посылке. Ситуация могла бы быть смешной, если бы не два убийства, исполненные не то что очень профессионально, но просто виртуозно, которые к веселью не располагали, а вынуждали принимать меры предосторожности.

Пустырь зарос невысоким кустарником, чувствовалась жара, пахло пылью, известкой, и травой. Он отошел далеко от машины, присел на остатки нагретого солнцем фундамента и со всякими мыслимыми предосторожностями развернул бумагу. Так и есть – коробка от старой электробритвы, сейчас таких уже не производят.

О, черт, какое счастье, что никто его не видит. Как он выглядит, разворачивая украдкой в кустах обычную бандероль!.. Любому другому он бы сам сказал, что это психоз.

Очень медленно и аккуратно он открыл коробку, – внутри помещалось нечто, завернутое в папиросную бумагу. Еще не разворачивая, Сиур понял, что это такое.

Влад проверил одно за другим все помещения – девушек нигде не было. Этого только не хватало! Осталась одна дверь, которую он оставил напоследок – женский туалет. Секунду поразмыслив, он толкнул дверь и вошел. Людмила взвизгнула и облила его водой – она мыла руки, – а Тины не было видно. Дальше идти он не рискнул.

– Почему вы меня не предупредили? – он испытал невероятное облегчение.

– О чем? Что нам нужно в туалет? С каких это пор мы обязаны предупреждать об этом? Тем более вас? Что это значит? В конце концов, есть же какие-то приличия? – Она с трудом сдерживала смех. – Вчера мы тоже не предупреждали, и ничего.

– То было вчера.

– А что изменилось, позвольте спросить? Люди перестали хотеть в туалет со вчерашнего дня? Вдруг бы вы не разрешили? – она фыркнула, но тут же взяла себя в руки. – Ну, что тогда?

– А Тина тоже здесь? – Влад не стал ввязываться в перепалку, он действительно почувствовал себя неловко.

В самом деле, что изменилось со вчерашнего дня?.. Не мог же он сказать о своих личных ощущениях, как о чем-то реальном? К тому же, вдруг он просто не выспался? Вторую ночь толком не отдыхает, вот и мерещится черт знает что.

– Конечно, она тоже здесь. Желаете проверить? – девушка жестом показала в сторону кабинок.

Он действительно глупо выглядит. Влад вздохнул, и все же крикнул:

– Тина, вы здесь?

– Ау! – откликнулась девушка.

– Ну, вы выйдете, наконец? – Людмилочка смотрела на него в упор, в ее глазах плясали смешинки, но лицо оставалось преувеличенно серьезным.

– Извините. – Черт, как глупо он все-таки выглядит!

Влад вышел и только теперь почувствовал, что вспотел. Ему захотелось умыться.

– Я буду в зале!

Он еще вчера выяснил, что единственный вход, он же и выход отсюда, – тот, что виден из зала. Пара комнатушек, которые он в панике облетал, были совершенно пусты. Пожалуй, не будет большой беды, если он отправится обратно. У него сдают нервы. И отчего?.. Это все проклятая жара и усталость.

Возвращаясь в зал, он чувствовал, как капельки пота стекают по спине, несмотря на то, что в библиотеке, как во всех старых зданиях, было не то что не жарко, а прохладно.

Он уселся на свое место, раскрыл «Дворянское гнездо» на той же самой странице, которую безуспешно пытался одолеть с самого утра, и углубился в дворянскую жизнь. Через пару минут он почувствовал легкое неудобство, как будто ему мешал то ли ворот рубашки, то ли браслет от часов. Через пять его беспокойство усилилось и продолжало усиливаться в геометрической прогрессии. Через десять он сорвался с места и выбежал через ту же самую дверь, что и первый раз.

Дверь в туалет оказалась приоткрытой. Внутри было пусто. Он уже не соблюдал никаких приличий, – все кабинки оказались тоже пусты. В комнатах, по которым он пронесся, как вихрь, никого не оказалось. Впрочем, он этого и не ожидал. Интуиция подсказывала ему, что девушки сбежали сами. Но почему?

Солнце основательно припекало. Между полуразрушенными особнячками разрослись трава и кусты, дикие маргаритки и ромашки пестрели в запыленных зарослях. Множество пристроек, флигельков, верандочек и еще Бог знает, чего, привольно раскинулись среди старых лип и тополей. Стекол почти ни в одном окне не было; доски, которыми окна были заколочены, наполовину отвалились.

Тина чуть не наступила на отколовшийся грязно-серый кусочек лепнины. Отчего-то ей всегда становилось грустно, когда приходилось наблюдать следы разрушения людской обустроенной, комфортной, рассчитанной на многие поколения, жизни.

В таком, примерно, доме, жил в Москве Пушкин после женитьбы, многие известные дворянские семьи. Колонны с остатками побелки, обломки балюстрады, гипсовые вазы для цветов, некогда украшавшие двор, ныне представляли собою жалкое зрелище.

Некогда из этих, завешанных плюшевыми портьерами окон, выглядывали барышни в шуршащих кринолинах,[30] смеясь и мешая друг другу, высматривали, кто выходит из приехавшей кареты. Соседская барыня с визитом, или блестящий офицер, звеня саблей, всходит на крыльцо? Сюда на праздники съезжались многочисленные гости; слуги встречали их у парадного крыльца, зажигали все фонари, от которых сейчас остались кое-где только крючки, нелепо торчащие из облупившихся стен…

В бальной зале натирали воском паркет, заменяли свечи на люстрах, готовили столики для любителей карточной игры. Обильные обеды с шампанским, ветчиной с горошком, горячими котлетами, солеными лисичками, маринадами, квасом, вареньями, пирогами, длились до полуночи. Неспешные разговоры стариков; молодежь, тайно целующаяся украдкой; катания на санках зимой и в открытых экипажах весной; подготовка к охотничьему сезону в подмосковных вотчинах; домашние концерты, блины и ряженье на масленицу… милая, навсегда ушедшая жизнь.

Для чего, например, служили эти наполовину вросшие в землю каменные столбики? Непонятно. Тина осторожно обогнула такой столбик, ступая по зарослям лопухов и глухой крапивы. Людмилочка не отпускала ее руку, хотя идти по отдельности было бы гораздо удобнее.

– Ну, и зачем, по-твоему, мы сюда явились?

Ситуация уже, как и всегда, когда они принимались за дело, казалась глупой. Так у них повелось с детства: пока придумывали, все выглядело нормально и даже очень хорошо, – стоило только воспроизвести все это в жизни, как обстоятельства приобретали сомнительный оттенок, и сами девушки начинали чувствовать себя неловко. А вся затея представлялась в истинном свете, отнюдь не таком романтичном, как грезилось.

– Ой, хорошо, что я на работе туфли переодела, тут ноги сломаешь. – Людмилочка кое-как ковыляла по лопухам и высоченным колючкам. – Боже, тут полно крапивы! Ой! Тут полно каких-то камней и битого стекла. Осторожнее!

– А ты что думала? – Тина злилась на себя за то, что снова поддалась на авантюрные предложения подруги. Но уж очень обидным показался утренний розыгрыш с цветком. Что они себе позволяют?

– Зря мы сюда пришли. Ну что ты надеешься увидеть? Как племянничек изволят откушать? Или ты его хочешь запечатлеть для потомства? В дневник напишешь, а потом на каком-то запыленном чердаке твой дневник найдут и опубликуют, как непревзойденный шедевр городской литературы конца двадцатого века.

– Ой, ну ты скажешь! У меня что, есть время дневник вести?

– И Влад теперь нас ищет. Зла на тебя не хватает! – Тина притворно вздохнула. – Ну что, Сусанин городских трущоб, куда дальше?

– Вот, сюда. Давай, лезь. Окна на той стороне выходят прямо на «Континент-банк». Главное, смотри под ноги, там пол мог провалиться. – Людмилочка вдруг остановилась и уставилась на Тину полными ужаса глазами. – А вдруг там крысы?

– Нужно было думать об этом, когда ты вылезала из окна библиотеки, в своей юбке. Хорошо, что окна выходят во двор, и кроме бездомных кошек, надеюсь, никто нас не видел. Теперь поздно бояться крыс. Лезь!

Она подтолкнула испуганную девушку к зияющему провалу окна. Из источенных временем рам торчали ржавые гвозди.

Делать было нечего, и они, помогая друг другу, кое-как залезли внутрь. Сразу пахнуло сыростью, обсыпавшейся штукатуркой, гнилым деревом, – местами на потрескавшихся стенах сохранился трафарет, лестница с деревянными перилами, покрашенная в голубой цвет, вела на второй этаж.

– А она не обвалится? – Людмилочка с опаской начала подниматься. – Может, не пойдем наверх?

– Отсюда мы ничего не увидим. Пошли!

На втором этаже весь пол был усыпан стеклом, старыми досками, обрывками обоев, у стены валялся дырявый пружинный матрац. Тина подошла к окну, забитому досками. Одна доска свободно болталась.

– Не надо ее отдирать. Мы ее чуть-чуть отодвинем, и все. Посмотри, как отсюда хорошо видно!

Здание банка, недавно отремонтированное, было окружено чугунной оградой, которая, впрочем, не мешала наблюдать за выходом. С правой стороны от двери находился банкомат. Клиенты и сотрудники банка, судя по всему, пользовались именно этим выходом. Почти никто не входил и не выходил. Царило ленивое затишье жаркого полдня.

– А ты уверена, что Ленка помнит, что ты с ней договорилась? Вдруг в нашем зале никого не будет? Что, интересно, Влад сейчас делает? – Людмилочка старалась примоститься у окна так, чтобы удобно было наблюдать.

– Ленка придет, раз пообещала, волноваться нечего. А Влад, наверное, нас с тобой ищет. Ладно, не переживай, мы быстро. Уже почти половина первого, скоро они начнут выходить. Кстати, забыла спросить, а как ты его собираешься узнать? Мы же его ни разу не видели.

Тина, наконец, тоже более-менее пристроилась у болтающейся доски. Видимость была отличная. Немного мешали деревья. Но с другой стороны, благодаря им, девушки могли быть спокойны, что их никто не увидит. Это было очень кстати.

– Мы примерно знаем возраст… А, я чувствую, что узнаю его. Интуиция – слыхала о таком? К тому же, у злодеев черная аура!

– Хорошо, раз выбора все равно нет, будем надеяться на интуицию. Первый раз слышу, что ты способна видеть ауру. – Тина хихикнула. – Теперь хватит болтать и давай смотреть, а то столько страданий, и напрасно, – так и не узнаем своего врага в лицо.

Девушки затихли. Стрелка часов приближалась к половине первого. Вдруг они отчетливо услышали, как скрипит битое стекло – кто-то очень тихо, очень осторожно ходил по первому этажу здания.