Золотые нити

ГЛАВА 27

Тинния и Сиург сидели в жарко натопленном зале, пили красное вино с настоем трав; ароматные смолы едва тлели в курильнице, смешиваясь с запахом горящих сухих дров…

Рыцарь чувствовал легкое опьянение – не столько от выпитого, сколько от сидящей напротив женщины. Он смотрел в ее глаза, полуприкрытые густыми ресницами, на розовые от огня скулы, текучие линии фигуры, стянутой лиловым бархатом платья…Неужели с нею он провел ночь, полную утонченных и изысканных ласк, заставлявших его сдерживаться, и ощущать неведомые до сих пор переживания, поражающие новизной и почти непереносимым наслаждением…

Он думал, что уже никогда ничего более не узнает о любви между мужчиной и женщиной. Как же глубоко он заблуждался! Он никогда ничего не знал о любви к женщине.

Тинния улыбнулась, и он вспомнил, как мутился его разум от поцелуев и прикосновений, движений ее тела среди сбитых тончайших простыней, в горячем, наполненном дурманящим ароматом воздухе комнаты, среди света звезд на темном бархате глядящей в окно ночи, отражающегося в ее глазах…Тяжелая и вязкая, бесконечно длящаяся острая сладость окружила его… и сомкнулась над ним, как глубокие, бездонные воды поглощают все вокруг и смыкаются над головой тонущего…Он медленно погружался в эти неистовые волны, тонул в них, не находя дна, страшась этой неимоверной глубины, но и желая ее…ужасаясь открывающимся перед ним новым безднам, которым несть числа…

Рыцарь смотрел на Тиннию, на ее спокойный, слегка насмешливый взгляд, небрежность прически, вышитый крученым серебром корсаж, на ее губы, которыми она прикасалась к краю высокого бокала… и голова его шла кругом. В глубине груди медленно разгоралось осознание ее безраздельной власти над ним, неизбывная усталость от борьбы с самим собой, и беспредельное отчаяние при мысли, что ему нужно уходить, оставить ее, быть может, навсегда…

« …Ибо крепка, как смерть, любовь…»

Только теперь понял он истинный смысл этих вечных слов. Мудр был Соломон, а истинная мудрость приходит только через опыт. Только ощутив на губах вкус плода, можно познать плод. Не ощутив же, не познаешь, – что бы ни думал сам об этом, и сколько бы ни говорили тебе об этом другие.

– Почему мне знаком этот запах? – рыцарь указал на курильницу. – И каким идолам ты молишься? Мне всякий раз становится не по себе, когда я их вижу и слышу твои заклинания. Отчего это происходит?

Тинния долго смотрела на него… Как будто увидела впервые. Словно и не было ничего между ними ни этой ночью, ни когда-либо прежде. В каждый новый момент времени она была иной, и нужно было начинать строить отношения с нею сначала. Никакое прошлое не означало ничего для нее. По крайней мере, так она вела себя, – как ни в чем не бывало, – глядела ясно, спокойно, улыбалась вежливо, но отстраненно. Весь ее безмятежный вид говорил: «А что, собственно, произошло? Может, ничего и не было? Совсем».

Рыцарь Сиург умел владеть собой. Он принял правила игры и вел себя, как благородный кавалер с незнакомой дамой. Вдруг она легко поднялась, взяла его за руку.

– Пойдем со мной.

Они долго шли извилистым коридором, полным неожиданных и резких поворотов, странных выступов, глухих тупиков. Тускло светили редкие факелы. Подойдя к входу в потайную комнату, хозяйка дома едва заметным жестом привела в движение невидимые механизмы, скользнула в насыщенную благовониями темноту, увлекая за собой гостя.

Непроницаемая тьма охватила их. Тинния оставила его руку, – мгновение спустя зажегся бронзовый светильник…

Молодой рыцарь осмотрелся. Стены таинственной комнаты покрывали непонятные ему изображения, колеблющиеся в неясном, дрожащем свете. По углам комнаты стояли трехгранные колонны, поддерживая своды – с рельефами людей, быков, львов и орлов. На середине темного потолка располагалась семиконечная, блистающая позолотой, звезда. Кое-где пространство было задрапировано пурпурными, лиловыми и белоснежными тканями, то спадающими тяжелыми складками, то легко развевающимися от непонятно откуда взявшегося движения воздуха.

В центре, под ярко-алым покровом стояла высокая статуя женщины в треугольной серебряной короне с золотым диском посередине, с протянутыми вперед руками; перед ней, на низком серебряном столике – толстые свечи. Тинния взяла бронзовый светильник, зажгла от него свечи. Воздух в помещении наполнился неуловимой, волнующей вибрацией. Или это только казалось?..

– Знаки зодиака? – рыцарь обернулся к женщине. – Золото?

Зодиакальные символы на столике были заключены в золотые круги, в центре – фигурки из различных металлов. Интересно…

– Да, это золото.

Тинния держала светильник, волосы ее, подсвеченные, окружали голову золотым нимбом, на лице пролегли темные тени.

– Пообещай мне, что сохранишь в тайне все, увиденное и услышанное в этой комнате! – Она смотрела, не отрываясь, в бездонных зрачках тонуло пламя свеч. – Помни, что ты не должен сделать это только одними устами. Давай обет сердцем, ибо смерть начнет преследовать тебя, едва ты нарушишь…

– Я не боюсь. – Рыцарь Сиург обошел вокруг столика, рассматривая знаки, длинный меч позвякивал по каменным плитам. – Говори. – Он поднял глаза.

– У меня нет цели испугать тебя. Я предостерегаю. Меч, который ты носишь, являет собой закон человеческий. Этот закон часто ошибочный, и часто запаздывает. И потому ему не удается служить истине, как должно. Если ты нарушишь обещание, другой закон вступит в действие… Перед ним бессильны мечи и копья, от него не предохраняет ни золото, ни верная стража, ни крепкий щит. Понимаешь ли меня, благородный рыцарь?

– Я готов принять из твоих рук любой кубок – с нектаром или с ядом, безразлично, – это будет кубок из рук судьбы. Судьба не преподносит дар свободы тем, кто недостаточно силен, чтобы сражаться. Я же свободен! И был таким всегда. Если нет сил сражаться, не остается иного выбора, кроме жизни раба. Поэтому я встречаю любой вызов и принимаю его. Нет другого пути.

– Когда ты зайдешь достаточно далеко, Рыцарь Грааля, уже не будет никакой возможности повернуть назад…

– Почему?

Он стоял перед ней, высокий, сильный – темная облегающая одежда, в неверном свете комнаты, обрисовывала могучие формы его тела; силуэт его фигуры, с размытыми темнотой контурами, казался фантастическим.

Она поднесла светильник ближе. Рыцарь не шелохнулся: упрямое лицо, непреклонный взгляд, в самой глубине которого таится страдание.

– Почему?.. – женщина помолчала в раздумье. – Потому, что сам не захочешь продолжать жить в оставленном позади мире…

Я сделал выбор. Что бы ни случилось, я должен заглянуть в самые сокровенные глубины, твои или свои, неважно. Неинтересно довольствоваться лишь отблесками, отраженными от поверхности бытия…

– Жизнь на поверхности иногда бывает забавна, а глубины темны…

Рыцарь Сиург глубоко вздохнул.

– Я готов. – Он выпрямился и стал, кажется, еще выше. Приблизившись к Тиннии, взял ее за плечо сильной рукой, наклонился, почти касаясь ее лица, прошептал:

– Я готов идти за тобой, куда бы ты ни сказала… хоть в саму преисподнюю.

– Шш-ш…Тихо, – она слегка дотронулась пальцем до его губ. – Боги не любят, когда…

Он не дал ей договорить, мягко касаясь губами ее щек, лба, глаз, найдя ее теплые губы, шею, вырез корсажа. Приподнял ее за талию легко, словно пушинку, поднес к своему лицу… Бронзовый светильник выпал из внезапно ослабевшей руки и потух. Нездешние идолы, блистая очами, наблюдали за страстными ласками в мятущемся пламени свеч. Бархатно-невесомый поток времени объял мужчину и женщину и понес, увлекая за пределы неведомого…

В какой-то миг они очнулись. Женщина с усилием высвободилась, вздохнула укоризненно…

– Как можно? В святилище?!..

Рыцарь отстранился, отступил на шаг в полном молчании, с трудом восстанавливая дыхание. Она смотрела на него с осуждением.

– Благородный сеньор, видимо, забыл, зачем пришел сюда!

Сиург провел рукой по лицу, – в висках появилась ноющая боль, на лбу выступила испарина. Неужели болезнь все еще дает знать о себе? Перед глазами все поплыло…Взгляд Тиннии полыхнул беспокойством и истаял в дрожащей полутьме комнаты…

…Он увидел себя в просторном храме, – огромные необъятные колонны уходят ввысь, к расписанному под небесный свод потолку, повсюду на треногах светильники, наполненные ярко пылающим душистым маслом, в нефритовых чашах курятся благовония. На стенах – звероликие божества: покровитель умерших Анубис с головой шакала, Гор с головой сокола, Скарабей Хепри…[32]

Посередине колонны расступаются, открывая огромную статую – Великий Тот, – Властелин Луны, Исцеляющий, Мудрый, Знающий, Провидящий, – Ведающий Гармонией Мира и Магией Жизни и Смерти…Взор его устремлен вдаль. За его спиной тайный вход в сокровищницу, где среди слитков золота и серебра, россыпей драгоценных камней, дорогих тканей, ювелирных украшений, свезенных со всех сторон света, хранится самое дорогое – Золотые Папирусы Тота, Хранителя Тайн, повествующие о сущности мира и его творений, о Пути человеческом, о законах, которым подчиняется природа, искусство, науки и вся Вселенная.

Все – Бесконечное, Вечное, Неименуемое и Абсолютное, непостижимое человеческим разумом и доступное лишь избранным, прошедшим Путь Великого Посвящения – содержится в Сорока Книгах Тота.

Главный из Семи Верховных Жрецов Тота, – а это был он, – тяжело опустился на малахитовую скамью. Одеяние из тончайшего белоснежного льна, украшенное золотыми и серебряными полосами, знаками Луны и Солнца, небрежно смялось. Умащенное маслами тело жреца, большое и красивое, с породистой мускулистой грудью, широкими плечами, узким тазом и мощными длинными ногами, гладкое и загорелое, устало поникло. Тяжелый золотой венец, с Символами Власти, сдавливал гладко обритую голову, причиняя боль. Веки с длинными ресницами полуопустились; по красивому, крупно вылепленному лицу, медленно разливалась мраморная бледность.

Жрец оперся спиной о прохладную стену, прислонился к ней горячим затылком – от ярких красок настенных росписей рябило в глазах: вереницы тонких девушек в плотно облегающих одеждах несли венки из лотосов; гибкие гимнастки двигались в такт игре на флейтах и арфах; пестрые ибисы – птицы Тота, порхали над процессией… Жрец ясно читал смысл, тщательно скрытый под покровом таинств и имитаций.

Он смотрел на искусно изображенную художником ладью, в которой плыл Ра, украшенную золотыми крылатыми дисками, и думал, что силу и счастье этих божественных существ составляют не изобилие золота, серебра и драгоценных камней, не власть над громом и молнией, а мудрость и знание…Что даже неотъемлемая часть Бога, – Вечность – заключается именно во всеобщем знании той природы, которая сопутствует Вечности. Именно поэтому он и избрал когда-то невероятно трудный Путь служения в храме Тота, дабы обрести познание истины, как единственно возможный способ разделить с Богами их природу.

Он проник в Сердце Ра, познал начало и конец тайных посвящений, он умел складывать слова власти в магические формулы, понимал движение звезд на небе, волшебство чисел и скрытый смысл ритуалов…Отчего же он сидит здесь, без сил, со слабостью в членах, с поникшей головою? Отчего не может прохладными ночами сомкнуть глаз? Отчего изысканные кушанья и сочные фрукты не вызывают у него аппетита? Ведь он молод, красив, занимает могущественное положение, достиг всего, о чем мечтал!..

О, Тот, Владыка Истины, который дал дыхание тому, что здесь, – ответь же, как случилось, что не блистающая молодостью и красотой женщина, случайно увиденная им на церемонии, взглянула на него, разбудив разом все похороненные навеки желания? Ведь он давным-давно одержал над ними победу! Как могло случиться, что она разорвала его изнутри, – неюная жрица Изиды, окропляющая водой позолоченного Быка Аписа,[33] – посмотрев на него? В ее скользящем взгляде он прочитал свой приговор.

Жрец застонал, – боль, разрывающая его виски, была ничто по сравнению с болью, разрывающей на части его сердце. Эта боль постоянно таилась внутри него, то затухая, то разгораясь, не отпуская ни на секунду…сковывая мышцы мучительный желанием сжать тело этой женщины, только ее, – в своих объятиях, задушить ее страстными поцелуями, долгими, как египетская ночь…

О, Боги! Он заскрипел зубами, желваки вздулись на красиво очерченных высоких скулах, между плотно сжатыми веками просочились горькие слезинки, застряв в ресницах. Его жреческий сан, его обеты, его положение, – все, чему он посвятил свою жизнь… все шло прахом. Рассыпалось, рушилось, валилось под откос…Стремительно, неостановимо.

Но и она, Тийна – так звучало ее имя, – она тоже жрица. Ее обеты хоть и не запрещали ей земную плотскую любовь, но связь с ним ей бы не простилась, в силу его необычайно высокого и особого положения. Сохранить же такое в тайне не представлялось возможным ни ей, ни, в особенности, ему. О, Великий Гор, он даже не знает, ответит ли она ему взаимностью, и как заговорить с ней об этом?!

Сехер, Верховный Жрец Тота, великомудрый владыка, предсказывающий ход небесных светил и разливы великого Хапи, исцеляющий паломников со всего Египта, которого вызывали во время недомогания фараона и членов его семьи, – был тяжело болен, и не мог исцелить сам себя. Ибо для его болезни нет лекарства, кажется, и у самих Богов.

Он устало снял тяжелый, украшенный драгоценными камнями золотой венец и обхватил голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону… Благо, никто не смел зайти в святилище, не смел его увидеть, когда он не желал этого.

Тийна утомилась – слишком много блеска, суеты, песнопений, заклинаний, священных ритуалов… Она любила пышные празднества, журчание искусственных прудов, чьи прозрачные воды дарили прохладу и влагу, просторные террасы храма, роскошное цветение и густой аромат деревьев в храмовых садах. Любила смотреть, как изукрашенная золотом и яркими тканями Барка Осириса скользила по зеркальным водам Нила под восторженные крики толпы. Бронзовые тела гребцов взмахивали веслами под все ускоряющийся ритм барабанов, вместе с которым нарастало волнение и возбуждение людей…

Венки из цветов, корзины, наполненные спелыми фруктами, богатые подношения зажиточных египтян и паломников со всего света, устилали пестрым ковром склон к возвышенности, на которую должен был взойти Верховный Жрец Тота, – красавец Сехер. Шатер из легчайшей золотистой ткани колебался от ветерка с реки, гирлянды разноцветных лент свивались с белоснежными соцветиями, украшающими площадку. Ко все нарастающей волне ритма присоединялись голоса жрецов, поющих магические мелодии, свист флейт, учащенное дыхание собравшихся…

Напряжение становилось непереносимым… и в миг, когда оно, казалось, достигло апогея, – раздался восторженный многоголосный вопль, разрядив атмосферу, подобно сверкнувшей молнии и оглушительному раскату грома. Так невыносимый зной и нависшее тучами небо разряжается грозой и освежающим ливнем, от которого, как от живой воды, расцветает застывшее в предсмертной истоме все земное, движущееся и не движущееся, цветущее, растущее, летающее и ползающее…

Несмолкаемые крики поглотили все остальные звуки, только пульс ритма улавливался, да и то, скорее вибрациями, чем слухом. На покрытой золотым шатром площадке появилась высокая, могучая фигура Жреца в ритуальном одеянии, сверкающем в солнечных лучах… Величественная осанка, красиво вылепленные, заостренные светом и тенью черты, пристальный завораживающий взор, блеснувший в глаза каждому – вмиг сделали его средоточием всех чаяний и устремлений собравшихся, сведя в одну сверкающую точку весь возбужденный празднеством экстаз.

Все потоки сошлись на этой прямой фигуре, источающей Силу и наполняющейся притекающей отовсюду Силой.

Тийна боялась смотреть на него, укрываясь за высокими драгоценными головными уборами участников священной церемонии, между увешанными пахучими цветочными и зелеными гирляндами столбами. Невероятным усилием взгляд Жреца нашел ее глаза, заставил обратиться в его сторону. Мгновенный и жаркий удар наполнил ее гибкое тело оцепенением и слабостью, едва не остановив сердце… Она нашла дрожащей рукой каменную скамью, с которой все встали, вытягивая шеи и восторженно взывая к Верховному Владыке, – села, чувствуя холодную испарину и внутреннее смятение.

Сладкие запахи и ритмичные звуки странно воздействовали на нее, – никогда, ничего подобного…этим жарким волнам в голове и груди, внезапной опустошенности и неодолимому желанию встать и смотреть на него, ловить блеск его взгляда, его движения… – ничего подобного ей еще испытывать не приходилось.

«Смерть стоит сегодня передо мною,

Как запах лотосов…»

Поэтические строки всплыли сами собою в ее памяти, которая словно отключилась, как отключилось все, пережитое ранее, весь опыт, вся мудрость. Невидимый рычаг повернул что-то, и мир открылся, незнакомый, влекущий и пугающий. Страх и опьянение, яд неосуществимого желания сковал члены… Она почувствовала всем телом, каждой его изнемогающей клеточкой, взгляд обожаемого толпой идола, обращенный к ней одной, таящий обещание…

Едва ли в многочисленной празднующей массе людей оказался хотя бы один мужчина, женщина или ребенок, не простирающий своего осознанного или неосознанного, жаркого, неодолимого вожделения к высокой широкоплечей фигуре, со знаками отличия высшего жреческого сана, в развевающейся белоснежной одежде… Открытая, играющая бронзовыми мышцами, блестящая от ароматических масел грудь украшена тяжелым золотым ожерельем в радужно сверкающих камнях. Уверенные, исполненные достоинства и осознания почти безграничной Власти над земным и неземным движения плавны и точны, выверены бесчисленными повторениями магический действ.

Ни одному из смертных не заметить смятение в сердце и мыслях Жреца. Ни один мускул на его лице не дрогнул, ни один промах не был допущен, ни одна мелочь не осталась незамеченной, и ни одна деталь не явилась небрежною – безукоризненность и великолепие во всем, как и всегда.

Никто не заметил, что все происходило для него, как во сне. И только нечеловеческое напряжение сознания позволило церемонии пройти гладко и на высочайшем уровне. Жрец Сехер гордо выпрямился и простер унизанные золотыми браслетами сильные руки с длинными пальцами над толпой – тысячеголосый рев и шум смолкли… только ветер шелестел цветными лентами да ветвями пальм. Все затаили дыхание…

Раздался странный гортанный звук – жрецы и жрицы еле слышно запели в унисон, ветер раздувал легкое, наподобие крыльев, покрывало шатра, белоснежная вышитая ткань за спиной Верховного Жреца упала, открыв нестерпимо сияющий бело-золотой диск…Вздох восхищения пронесся над толпой. Показалось, что мощная фигура Жреца оторвалась от земли вместе с горящим золотым крылатым диском и воспарила над притихшей праздничной процессией, покрытыми рябью водами Хапи, пышно изукрашенной Баркой, разодетыми людьми. В полной тишине слышно было, как капает вода с весел застывших гребцов…

– Поистине мои слова – это веление, которому покорны крайние пределы ночи!.. Хвала тебе, о, Осирис, Властелин Вечности, и тебе, Тот, Хранитель Истины! Ваши обличья несчитаны, и формы исполнены величия, образ же скрыт в храмах. О, Владыка Мудрости, твои обители – это звезды, что никогда не знают покоя; ты оживил младенца Гора, когда скорпион ужалил его, и когда его безутешная мать Изида оглашала берега молитвой о помощи. Приди ко мне в час нужды, дабы отшвырнуть эхо зла обратно тому, кто наслал его.

О, две половины небес, будьте полны, будь пуст, о папируса свиток, вернись, о жизнь, в живое!…

Многие опустились на колени, послышались плач и стоны, люди простирали вверх руки в мольбе. Началось великое исцеление страждущих: больных и калек; женщин, что хотели зачать детей; незрячих, что хотели обрести зрение; неподвижных, что хотели вновь ходить; получивших увечья в боях воинов фараона, – всех, кто нуждался в милосердии Богов.

Никому было не ведомо, как сам Владыка Сехер нуждался в покровительстве Богов, какой грех совершал он, вкладывая в слова заклинаний о ниспослании благодати страждущим, мольбу об избавлении от своих собственных страданий. И еще больший грех – когда отозвал свою просьбу обратно. Он не желал вынимать эту стрелу из своей раны.