Золотые нити

ГЛАВА 36

Сехер смотрел на Тийну. Как она красива! Встающее солнце мягко освещало ее плечи, склоненную голову, выразительный профиль. Он видел, что пора ее юности миновала… но взгляд любви таинственно преломлял то, что можно было бы счесть недостатками, в достоинства.

Верховный Жрец вспомнил стайки девушек, гибких и ярких, молоденьких, как полураспустившиеся бутоны, которые приходили к храму Тота, бросали исподтишка призывные взгляды. Он мог иметь любую из них. Он с удовольствием любовался ими, как любовался красивыми грациозными птицами, пышными цветами, деревьями в храмовой роще, облаками, плывущими по небу. Тогда он решил, что его мужское естество никак не отзывается на эти призывы потому, что он победил его. Победил навсегда.

– О, Владыка Вечности, как я ошибался!

Сехер подставил неярким солнечным лучам гладко обритую голову красивой формы, крупно вылепленную, как и вся его высокая сильная фигура. Сейчас можно наслаждаться приятным теплом, – днем зной станет нестерпимым.

Он любил эту страну, которую недаром называли Страной Солнца, в которой поклонялись солнцу, дающему жизнь и испепеляющему. Ему слагали гимны, и Бог Гор – Светлый Сокол, побеждал силы мрака. А золота – солнечного металла, – в Египте было больше, чем песка речного.

Жрец смотрел на все вокруг, заливаемое утренним розовым светом, и вдруг понял, что на Тийну он всегда смотрел по-другому, – не так, как на все остальное в этом мире. Когда бы не обратился на нее взор, дыхание невольно стеснялось, сердце охватывала горькая нежность, порождающая смятение мыслей… и самые сокровенные струны в его душе начинали петь свою древнюю, таинственную, необъяснимую, как сама Вселенная, песню… Он готов был отдать жизнь за ремешок ее сандалии. Это было так, и он ничего не мог с этим поделать.

Она вздрогнула, почувствовав его руки на своей груди, легкий поцелуй в щеку.

– Ты испугал меня. Не подкрадывайся сзади! Как ты так неслышно ходишь?

– Я давно стою и смотрю на тебя. Тебе хорошо?

Он поправил несколько выбившихся из ее прически прядок.

– Может быть, мне тоже побрить голову? – Тийна улыбнулась. – Просто завидно, как мало хлопот тебе доставляют волосы. И не жарко.

– Можешь сделать все, что захочешь, я все равно буду любить тебя.

– Даже если мое тело станет совсем старым и некрасивым? – Она повернулась и пристально посмотрела ему в глаза.

– Я люблю тебя. А ты не тело, можешь мне поверить. Если бы ты была цветком, я поставил бы около тебя красивую беседку и проводил бы в ней свои дни. Я бы любовался тобой, гладил твои листья и беседовал с тобой обо всем, что меня волнует. Веришь?

– Обними меня.

Тийна чувствовала силу, исходящую от его рук, и ей казалось, что эта сила оградит ее от непонятной грусти, или от незримой опасности… она сама не знала, от чего.

– Как в тебе много всего, чего ты сама о себе не знаешь…

Сехер ощущал жар желания, и с трудом справлялся с ним. Солнце начало припекать сильнее, жгло открытые плечи. Пора было уходить в дом. Построенный особым образом, он сохранял прохладу внутренних помещений в любое время суток.

– Пойдем. А если тебе лень идти, то я отнесу тебя.

Он легко подхватил ее и понес, прижимая к себе и чувствуя ее тяжесть, чувствуя счастье от этого движения, от этого утра, от этой жизни под солнцем на планете Земля…

В один из дней, когда земля снова стала желта от пшеницы, и землепашцы приносили дары богине Рененутет, помогающей им возделывать землю и собирать обильный урожай, – к большому просторному дому Сехера прибыла небольшая процессия.

Вышколенные рабы пропустили во внутренний двор только одного человека, преклонного возраста и тучного, одетого в богатые одежды и многочисленные золотые украшения. Лицо его, сильно взволнованное, блестело от пота.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая в пурпур листья олив, наполняя сумерки медным отсветом последних лучей. Хозяин дома встретил позднего гостя на открытой веранде, пригласил его присесть.

– Что привело тебя сюда в столь поздний час? Какая тревога не дает тебе покоя?

Сехер собирался провести вечер в наблюдении звездного неба и составлении магических карт, поэтому явление непрошеного посетителя слегка раздосадовало его.

– Прости, Владыка, – голос гостя дрожал от напряжения, или сдерживаемого страха, – мне известно, что ты служил самому Великому Джехути-Тоту, который был сердцем Ра, писцом Богов, и произнес слова, сотворившие мир! Ты знаешь все заклинания, которые души используют в своем путешествии из этого мира в следующий… – старик запнулся, и глаза его наполнились слезами. – Моя единственная и любимая дочь…умирает. Неизвестная болезнь поразила ее члены, и я умоляю тебя осмотреть ее и совершить магический обряд!

Верховный Жрец опустил глаза. Мысленным взором он увидел тело молодой женщины, изможденное болезнью, в котором едва теплилась жизнь. Решение, как и всегда, пришло само собой, ему оставалось только произнести слова надежды.

– Огонь растения Хетхер убьет жар лихорадки в членах. Твоя дочь будет жить. Ее время идти по Дороге Мертвых еще не пришло.

Он остановил жестом порыв старика броситься к его ногам, и продолжал:

– Тебе придется оставить девушку на несколько дней здесь. Потом заберешь ее. Но ты окажешь мне за это услугу.

– Приказывай, я все исполню. Ларцы с дарами я привез с собою. Если этого недостаточно, скажи… нет пределов моей благодарности.

– Ответь мне на два вопроса. Что случилось с твоей дочерью? И откуда ты узнал, кто я?

Лицо гостя покраснело еще сильнее, он тяжело отдувался, глазки его, затерявшиеся между пухлыми щеками, забегали. Воля Жреца оказалась сильнее – тучный господин как-то вдруг весь обмяк и начал бормотать нечто невразумительное.

– Говори ясно. – Голос Сехера прозвучал негромко, но ослушаться его было невозможно.

– Владыка, произошло ужасное! Моя дочь, цветущая, здоровая, гибкая, как молодой тростник, внезапно начала чахнуть и увядать столь стремительно, что все целители разводили руками. Никто не давал мне надежды. Боги отвернулись от меня и моей несчастной дочери! И все из-за этих проклятых серег!

– Каких серег?

– Выслушай, я сам ничего не понимаю… Мой младший брат, военачальник фараона, воевал на границе Нижнего Царства, и был убит. Вместе с горестным известием мне привезли и его вещи. Что воин берет с собой в поход? Самое необходимое. Оружие я отдал его другу, а плащ решил оставить себе, на память.

Когда же, дождавшись вечера, я уединился, дабы ничто не мешало мне оплакивать моего брата, я прижимал к себе плащ, ощупывал каждую складочку, заливаясь слезами. И вдруг пальцы мои наткнулись на что-то твердое. Я разрезал шов и увидел прелестные женские серьги с рубинами. Такой тонкой и необычной работы мне еще не приходилось видеть. А уж я знаю толк в драгоценностях!

Я подумал, что мой брат хотел сделать подарок женщине, которую любил, и спрятал драгоценность, чтобы она не потерялась в походе. Я хотел выполнить последнее земное желание моего дорогого брата, и начал повсюду узнавать об этой женщине, чтобы передать ей серьги. Но… так и не смог ее найти. Никто ничего не знал, и мне пришлось прекратить поиски.

Старик тяжело вздохнул и робко посмотрел на Жреца. Тот невозмутимо слушал, оставаясь спокойным.

– Продолжай.

– Я очень люблю свою дочь. Она – единственная отрада моей жизни. Я решил отдать ей серьги. Когда она их увидела, то сразу надела. И с тех пор не расставалась с ними. Жизнь пошла свои чередом, и все было хорошо… Но в один из дней я заметил у нашего дома странного человека, с ног до головы закутанного в покрывало. Я велел слугам выгнать его, но они не сделали этого, потому что странник исчез.

Сехер насторожился, сердце его быстро и сильно забилось – он вспомнил серую тень в саду и почувствовал, как жар бросился ему в лицо. Дыхание Сета снова опалило его… Скрытая угроза, реально осязаемая, возникла в до сих пор казавшемся безопасным пространстве, и тяжело опустилась на все окружающее – дом, сад, реку и уходящие в даль поля и оливковые рощи…

– Больше ты не видел его?

Старик заплакал.

– Возвращаясь однажды утром с причала, где я закупал кое-какие товары, я увидел в саду мою дочь, и рядом с ней этого ужасного человека. Ничего особенного в нем не было, но когда я увидел его, ледяной холод сковал мне грудь, и какой-то непреодолимый страх закрался в сердце. Я не имел больше ни минуты покоя. Дочь объяснила, что странник хотел купить ее серьги, но она решительно отказалась продавать их. Не знаю почему, я в тот же день уговорил дочь спрятать драгоценность. Никто не сможет до нее добраться!

Тогда и случилось несчастье. Моя девочка стала печальной, к ночи у нее началась лихорадка, которая то прекращалась, то начинала терзать ее вновь… Она таяла на глазах. Никто не мог помочь ей… никто.

Этот человек появился вновь, – я так и не рассмотрел его лица, как будто…у него лица не было. Он не говорил, а шелестел, словно сухой камыш: просил продать ему серьги, и тогда моя дочь поправится. Но я ему не поверил. Начал звать слуг и рабов, и странник исчез. Мы обыскали все вокруг… он словно сквозь землю провалился.

– Как выглядят серьги?

Сехер не знал, зачем он спрашивает об этом. Вопрос пришел из глубин сознания, сам по себе.

– Круглый большой рубин в золоте, листочки, орнамент какой-то. У меня не очень хорошее зрение, – старик потер красные воспаленные глаза, – но на обратной стороне есть знаки.

– Какие?

– У меня не получится объяснить. Попробую нарисовать.

Гость начертил в воздухе квадрат, внутри него круг и треугольник.

– Я запомнил, но назвать словами не смогу.

Сехер почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он закрыл глаза, стараясь унять волнение. Такой же знак, как на его амулете Силы! Наконец, ему удалось справиться с собой.

– Твоя дочь выздоровеет. Но… ты не сказал мне, откуда знаешь, кто я.

– Мой кормчий сказал мне. Он видел Верховного Жреца Тота во время торжественных церемоний и ритуальных мистерий. Ему показалось, что новый хозяин богатого дома на берегу очень похож на него. Я слышал, никто не уходил отсюда без надежды. Кроме того, я и сам несколько раз бывал в Храме, но у меня не очень зоркие глаза… И все же ошибиться трудно.

– Забудь о том, кто я.

– Да, господин.

– Через три дня приходи за своей дочерью. А украшение, из-за которого случилось несчастье, спрячь так надежно, как только можешь. Или избавься от него.

– Как можно? Ведь это память о моем брате!

– Что ж, я сказал – ты услышал.

Больную девушку поместили в отдельной комнате в глубине дома, и начались обычные хлопоты. Ночь опустилась на землю, повсюду воцарились тишина и покой. И только Сехер так и не сомкнул глаз до самого утра.

За домом Тийна выращивала лук, лен и другие растения, применявшиеся в медицине. Ухаживать за грядками ей помогали двое слуг, почтительно называющих ее Прекрасная Ти. Выращивать целительные растения она научилась в храме. Изида, любимая дочь Ра, считалась большим знатоком лечения болезней. Богиня являлась больным, и они выздоравливали.

Пучки лука подносились умершим. Считалось, что он символизирует «белые зубы Тота». Тийна знала, что лук наиболее пышно растет и оказывается в самом соку при убывающей луне. Сейчас было как раз такое время.

День клонился к вечеру, но солнце все еще ярко светило. Она посмотрела на небо – «ладья, в которой Ра плывет с полудня до заката»… Усмехнулась. Было приятно смотреть на зеленые, сочные перья лука, обильно покрывающие грядку.

Густо разросшиеся тамариски и оливы надежно скрывали от посторонних глаз внутренний дворик. В тени их раскидистых ветвей Тийна установила решетку, под которой по вечерам любила разводить огонь и жарить рыбу с пряностями и солью. Корзинка с рыбой уже стояла, накрытая широкими зелеными листьями. Жрица Изиды присела на корточки и с удовольствием принялась разжигать огонь, подкладывая специальные кусочки дерева. Душистый дым щекотал ноздри, уютно поднимаясь вверх, к ажурной листве деревьев.

Тийна ложила в брюшко каждой жирной рыбины колечки лука, натирала ее изнутри и сверху специями и солью, и укладывала на решетку. Когда одна сторона как следует подрумянивалась, она переворачивала тушку, ворошила прутиком угли.

В безветреном воздухе далеко распространялся вкусный запах. Тийна подумала, что в храме ни за что не смогла бы насладиться такой трапезой. Жрецы были против соли, лука, и тем более, рыбы. Отчасти поэтому она согласилась покинуть храм. Свобода, так свобода! С наслаждением вдыхая чудесный аромат дыма и поджаривающейся рыбы, женщина прикрыла глаза…

Иногда по вечерам, на веранде дома, она играла на систре[48] или на арфе. Мелодии рождались сами собой; звуки то молили о чем-то, то вздыхали, то плакали…замирали и таяли… Откуда-то из неизмеримых глубин темного неба долетал свет оранжевой звезды, касаясь поющих струн в руках женщины, алебастровых украшений просторной веранды, плоской крыши дома…

Сехер тоже любил эти часы отдыха в сумерках, когда стрекот кузнечиков сливается с кваканьем лягушек, мохнатые ночные бабочки порхают в остывающем воздухе, когда лунный свет проливает на все вокруг свое странное очарование, а слова не нужны. Их внутренний диалог – мужчины и женщины – то, что их соединяло, было невыразимо… Можно рассказать, как летит птица, – но как передать словами ощущение полета?..

Когда они были вот так вместе – рядом, они становились неким особым существом, не такими, как в отдельности, каждый сам по себе. Как будто у них было только по одному крылу, и чтобы ощутить полет, им необходимо было соединиться…

Уже совсем стемнело, когда мужчины вошли в подъезд дома, где жил Альберт Михайлович. В подвале тоже оказалось темно. Мощный фонарь высвечивал обломки «дворянской» мебели, ткацкий станок, весь в паутине, поломанные самовары, угольные утюги, старые вешалки, какие-то огромные сундуки, пыль и запустение.

– Черт!..

Влад с грохотом на что-то наткнулся и не удержался на ногах. Оказалось, что он довольно удачно уселся в стопудовое кожаное кресло, с которого посыпались ветхие коробки, кукла без головы, и разный мелкий хлам.

– Я уж думал, ты сквозь землю провалился, как тот тип, которого ты упустил.

Сиуру стало смешно. Напряжение, возникшее невесть от чего, как только они спустились в подвал, разрядилось.

Они начали методично, пядь за пядью, исследовать пол, насколько позволяли наставленные повсюду вещи. Некоторые приходилось приподнимать, некоторые сдвигать. Благодаря тому, что Матвеич был в курсе дела, тишину особо не соблюдали. В конце концов, надо же расчистить место для товара. А то, что этого товара не окажется – так забрали. Своя рука владыка.

– Слушай, шеф, хорошо еще, что площадь маленькая! Я уже весь взмок. Не-е… Так мы ничего не найдем. Если бы здесь люк какой был, чтобы его открыть, кучу хлама переворотить надо. А ты сам видишь – эту рухлядь лет пятьсот никто не тревожил.

Откуда-то из глубины вдруг возник еле слышный утробный рык… Сиур вспомнил, как ему стало плохо на мгновение, когда он впервые вошел в подвал. Рык тем временем наполнился мелкой пульсирующей вибрацией – почти не заметной, почти неощутимой… Влад насторожился и приложил ухо к полу.

– Это метрополитен! Точно. Здесь не очень глубокая линия.

– Ты уверен?

Объяснение казалось слишком простым. Сиур уже понял, что все простое, стремительно и без предварительной подготовки, переходит в сложное. Во всяком случае, в последнее время происходило именно так.

– Конечно. После того, как мы выживание в подземных коммуникациях отрабатывали, я его ни с чем не спутаю. Паек на два дня выдали, и каждый сам по себе – как сможешь. Выбираться наружу в условленном месте в условленное время. Я потом месяц отмыться не мог. Все казалось, канализацией воняет. Ну, кошмар!

– А мне в прошлый раз нехорошо стало… Такое померещилось, – глюки, одним словом. – Сиур провел тыльной стороной ладони по лбу. – Даже сейчас пот выступил. Но ты прав, это действительно подземка. Черт! Что со мной происходит?

Вопрос в очередной раз остался без ответа.

Не обнаружив никаких отверстий в полу, они приступили к обследованию стен. Самый примитивный способ – простукивание, – ничего не дал.

– Стены, видать, старые, сделаны на совесть. Не картонные перегородки, как сейчас лепят: на первом этаже чихнул, на пятом штукатурка обсыпается.

– Ты, Влад, мастер тайники обнаруживать. Давай, нажимай на все подряд.

– Шутишь? Тут нажимать до второго пришествия.

Сиур посмотрел на светящийся циферблат часов, присвистнул.

– Не подвал, а «бермудский треугольник» какой-то! Не успели зайти, – а уже пять утра.

– Не может быть. – Влад посмотрел на свои часы. – Действительно. Мне показалось, мы тут не больше двух часов…

– Давай быстрее. Свети сюда, вдруг, щель какая-нибудь есть. Смотри внимательно на кладку.

Кладка необычная, зазоров между кирпичами почти никаких…

– Ну-ка, постой…

Сиур ощупывал стену рукой – всюду она была одинаково шершавой, и в одном месте ему показалось…

– Посвети сюда.

Влад приподнял фонарь.

– Ничего не видно.

– Мне показалось, тут то ли выщерблено, то ли выцарапано что-то…

– Выцарапано! – Влад засмеялся. – Здесь тебе не катакомбы Одессы. И не казематы замка Иф.[49] Кому тут царапать-то?

– Ты свети!

– Ничего не видно.

– А рукой чувствуется. Попробуй!

Влад придвинулся и взял фонарь подмышку. Было ужасно неудобно – наваленные как попало у стены вещи не давали возможности подойти вплотную. Угол падения светового луча изменился, и… на стене мелькнуло какое-то изображение.

– Ну, видел?

– Что-то есть. Как я держал фонарь?

Он постарался воспроизвести предыдущую ситуацию. Пару раз ничего не получилось…

– Постой, держи вот так.

Сиур повернул фонарь, и игра света и тени на нанесенных особым способом выбоинках, образовала изображение Глаза. Странно и жутко было видеть, как этот Глаз как бы подмигивал, то появлялся, то исчезал… Если свет падал чуть под другим углом, то ничего невозможно было увидеть. Им просто повезло, невероятно повезло.

– При обычной лампочке этого ни за что не увидишь! Кто мог сделать такое?

– Если бы не наш фонарь…

Сиур медленно прикасался рукой к изображению. Что-то знакомое чудилось ему в способе, каким был сделан рисунок. Что-то очень давно забытое. Охотники на львов и бегемотов, плакальщицы, заламывающие руки в немой скорби, прогулка под парусом по Нилу, молодая жена, подающая мужу букет полевых цветов…Слегка выпуклые, слегка углубленные рельефы, играя светом и тенью, создают тончайшую вибрацию поверхности – все живет и дышит…

– Шеф!

Сиур словно очнулся. Влад внимательно смотрел на него, во взгляде мелькнуло беспокойство.

– Все в порядке?

– Да. Мне показалось, когда-то я уже видел такие рельефы… Может, в музее? Они возникли перед моими глазами! Всякие разные… Выбитые на каменных стенах. Странно, правда?

Влад уже ничего не находил странным. Он снова и снова разглядывал Глаз на стене и думал: зачем его здесь изобразили? Если хотели что-то сообщить, то почему рисунок сделан так, что его не видно?

– Это знак. Но не для всех. – Сиур как будто прочитал его мысли. – Это знак для избранных.

– Похож на Глаз Дракона. Помнишь, на статуэтке?

– Глаз Дракона? Вход в иные миры?.. Вход! – Сиур схватил товарища за руку. – Это вход! Это указание на вход! Жми на этот кирпич.

Они стали пробовать нажимать то там, то здесь… Время шло, а попытки все еще не увенчались успехом.

Раздался тихий шорох, или шелест. Словно подул ветер, и зашумели листья. Потянуло едва ощутимым сквознячком, и часть кладки бесшумно въехала внутрь стены… чуть развернулась, и образовался проем. Кромешная тьма ничуть не рассеялась, когда Влад посветил внутрь. Она поглощала все – свет, звук…

Светящийся циферблат часов показывал восемь утра.

– Нам пора уходить, шеф. Туда так просто не сходишь, я это чувствую… – Влад с опаской смотрел в открывшийся, зияющий чернотой проем. – Что-то мне не по себе. – Он поежился.

– Да, пожалуй, ты прав. Нужны веревки, – хорошее снаряжение, одним словом. И время.

– Подвал никуда не денется, и этот вход тоже. Осмотрим его в другой раз. А сейчас пошли!

Сиур согласился. Однако проем нельзя оставлять открытым. Но каким образом закрывается вход?

– Теперь я понял, почему не видно никаких следов. Дверь-то внутрь открывается!

Влад отошел, и проем сам по себе закрылся.

– Он закрывается сам, когда отходишь. Славно сделано! Ну, теперь спокойненько можно отчаливать, шеф.

По дороге Влад снова зацепился за кресло. Наваленные на сиденье старые вещи он смахнул еще в первый раз, когда падал. На потертом кожаном сиденье лежал вполне приличный деревянный футляр, по углам украшенный кованым узором.

– Гляди-ка, вот обо что я ударился! Аж искры из глаз посыпались! Еще подумал, чего же это кресло такое твердое?

Сиур поднял футляр, оказавшийся довольно тяжелым. Непохоже, что он пролежал тут десятки лет. Запылился, конечно, но не так, как все остальное. Вещи, которые очень давно лежат в подвалах или на чердаках, имеют особую печать заброшенности. Футляр среди всего хлама казался случайно попавшей сюда вещью.

– Давай возьмем его с собой.

Решение пришло спонтанно, как и многие другие решения в жизни Сиура. Влад спорить не стал, быстро положил футляр в сумку, и стал подниматься вверх по лестнице.

– Дома посмотрим, что там.

Мужчины закрыли подвальную дверь, и вышли из подъезда. Солнечный мир встретил их прозрачной розовостью утра, прохладой и свежестью. Во дворе, к счастью, никого не оказалось.

– Сегодня же выходной! Суббота, – вот народ и отсыпается.

– Ладно, нам опять повезло. Поехали. Слишком большое везение – подозрительно.

Сиур бросил сумку с футляром в багажник и завел машину.