Зверь на Юге пробудился (СИ)

Виттег

Город без людей умирает быстро.

Никто не латает его дыры, никто не чинит отвалившееся и прогнившее, никто не заменяет истончившееся. А самое главное, никто не делится с городом своей жизненной силой. Жители — это не только те, кто живут, но и те, кто живы.

Они стояли перед воротами, словно не решаясь войти. По правде, Эррин не особо и хотела. Она отчаянно, искренне, от всей своей сущности не хотела знать подробностей произошедшего. Она едва установила в своей душе подобие мира, позволила Годдарду убедить себя в своей условной нормальности, разрешила новым эмоциям поселиться внутри.

А теперь, столкнувшись с неприкрытой правдой, всё это придётся вырвать с корнем. И как-то снова учиться жить, разговаривать, улыбаться.

Она не понимала, зачем мужчина её сюда притащил. Ей не верилось, что он может хотеть вспомнить всё произошедшее. Не тот Годдард, которого она знала. Но ведь был и другой. Это именно он сжёг всех жителей этого места. Именно его безумие выглядывало из голубых глаз в самом начале их пути, и всё реже показывалось в последнее время. Тот, про которого писали страницы учебников, что Эррин брала в академической библиотеке. Тот, кто провёл сто лет в Древней тюрьме.

Было страшно, и хотелось сбежать, но ноги будто приклеились к земле.

— Пойдём, — скрипучим голосом велел Годдард. Но который — Безумный или носивший фамилию Верес? На этот вопрос ответа у неё не было.

Тишина — это первое, что обрушилось на Эррин внутри Виттега. Здесь не шумела листва, не чирикали редкие птицы, не поскрипывали стволы деревьев. Хотя именно растения властвовали на всей территории города с тех пор, как тот потерял людей. Трава пробивалась через мостовую, в некоторых местах совсем затянув её плотным мягким ковром. Деревья вспарывали крыши, высовывались из окон, вырастали выше домов. Вьюнки и лианы сетями ловили улицы, перекрывали путь.

Но дома никуда не делись. И пусть двери истлели, стёкла выдавило ветками, и крыши обвалились во многих местах. Они смотрели. Пустыми окнами глазели на пришедших с укором и ненавистью. Входные проёмы хищно разинули пасти, мечтая сожрать того, кто лишил их людей.

Это было жутко.

У Эррин заледенели руки. И вряд ли это случилось из-за большого количества тени в городе. Её морозил лютый холод этого места.

Похоже, жители Южного слоя больше не приходили сюда. Возможно, считали город проклятым. Здесь валялись горшки, решётки для печей, топоры и большие замки, которым больше нечего было запирать. Но самым страшным оказались игрушки. Деревянные, покрытые тёмным налётом лошадки, куколки с истлевшей тряпичной одеждой. Погремушки.

Эррин застыла, поняв, что не может сделать ни шагу.

Годдард остановился тоже. Он был слегка впереди и не стал оборачиваться к девушке. Его плечи были напряжены, руки спрятаны глубоко в карманы. Он весь словно окаменел.

Прошло довольно много времени, прежде чем тишину разрезал его тихий тяжёлый голос.

— Да, их всех убил я.

Эррин зажмурилась, до последнего надеясь услышать хоть что-то, что сможет примирить её со случившимся.

— Я говорил тебе, что в схватке со Зверем допустил ошибку. Я позволил ему зарычать. Его голос сотрясал горы, отламывал камни от скал и расплёскивал реки за пределы русла. Но это было не самое страшное. Вместе с рыком Зверь выпустил изо рта тени. Целый рой мелких смертоносных кусков тьмы. Они сбились в стаю, но двигались медленно, поэтому даже после укладывания Зверя я смог их преследовать. Не хотелось допустить, чтобы они напали на каких-то зверей и создали армию смертоносных тварей. Я знал, что Виттег рядом. И я знал, что первые заражённые животные кинуться сразу же туда, к самой лакомой добыче.

Глаза Эррин расширились. То, что говорил Годдард, никак не вязалось с её представлениями о том, что же на самом деле произошло. Выходит, не рык Зверя повредил его разум, это случилось позже? Она замерла, боясь пропустить хоть слово.

— Тени проигнорировали стаю птиц, что им встретилась по пути, — продолжил Годдард. — Семья шакалов им тоже не приглянулась. Я начал подозревать неладное, когда рой теней направился прямо к Виттегу…

Эррин зажала себе рот двумя руками так сильно, что пальцы свело судорогой. «Тени не могут вселяться в людей. Тени не могут вселяться в людей», — билось в её голове единственная мысль.

— Тени не могут вселяться в людей, — словно услышав её внутренний голос, сказал Годдард. — Те тени, что сами выскочили из трещин, не могут. Но те, которые вырастил внутри себя Зверь, как выяснилось, очень даже могут.

Эррин не в силах была стоять на месте. Она обошла мужчину по кругу, намереваясь заглянуть в лицо. Глаза Годдарда были закрыты, словно он не хотел или не мог видеть того, что было вокруг. Маска вместо лица. Ни эмоций, ни чувств, ни намёка на то, что происходило в его душе. Даже безумие, которое вполне могло бы объяснить ложь, в облике Годдарда сейчас было не найти.

— Когда я вошёл в город, вселение было в разгаре. На всех жителей теней не хватило, но заражённые начали моментально расправляться с теми, кто был нормален. Я не смог им помочь. Я пытался и не смог. Теней было много, а я был слишком слаб.

Он замолчал, а Эррин глазами ощупывала его лицо. Она тоже растеряла все эмоции, она не анализировала и не делала выводы — просто была на это сейчас не способна. Но слушала каждый звук, впитывала каждое изменение его мимики. Сейчас его дыхание стало затруднённым, поверхностным, а брови напряглись так, что покраснела вся кожа вокруг. Ему было тяжело — это понять было не сложно. Но вот осознать весь груз этого состояния, Эррин была пока не в силах.

— Возможно, хоть кого-то спасти я мог, — совсем тихо продолжил он. — Но я был не готов убивать людей. Заражённые тенями вели себя как чудовища, рычали, как монстры, но внешне они оставались людьми. И пока я сомневался, стало поздно. Не осталось никого. Лишь я и изменённые тенями люди. Часть из них мечтали разобраться со мной, но часть нацелились покинуть стены города. И тогда я понял, что медлить больше нельзя…

Эррин ждала, что он расскажет, как это было, но Годдард молчал. Переживал все эти моменты ужаса внутри себя, но не проронил больше ни слова. Но этого и не было нужно. Эррин обладала неплохой фантазией и вполне могла представить всю жуть, что тогда творилась. Она видела, как горели без огня сквирры, уничтоженные силой мага. Но их жалко не было. Должно быть смотреть на то, как горят люди — совсем иное зрелище. После этого сохранить разум в порядке — непростая задача.

Эррин моргнула. Так вот от чего сошёл с ума Годдард! От того сложного выбора, что ему пришлось совершить. Это было ошеломляющим открытием.

Девушка шагнула к нему в попытке стать ближе, возможно, оказать поддержку или утешить, даже обнять, но он выбросил вперёд руку, заставив её остановиться. Его глаза горели огнём. Он не хотел помощи, словно таково его наказание, которое он должен пройти до конца. В одиночку.

— Встретимся у входа через час, — глухо сказал он.

Колдун не пошевелился, поэтому убраться отсюда очевидно предлагалось Эррин. Она молча кивнула и двинулась в сторону ворот. Ей и правда не хотелось находиться здесь дольше положенного.

Только выйдя наружу, она смогла вздохнуть полной грудью.

Она дошла до большого пятна травы под деревом и опустилась на него. Немного подумала и откинулась на спину. Сил держать себя в вертикальном положении почти не было.

Ей надо был много чего обдумать. Все сложные вопросы, что всплывали в голове во время рассказа Годдарда, она запихивала подальше, но больше откладывать было никак. Они рвались наружу, бились о лоб изнутри и требовали внимания. Но прежде всего стоило понять, мог ли он соврать.

Даже в самых безумных поступках Годдарда всегда была логика. Извращённая, самолюбивая, но всё же закономерная. А значит, врать просто так, без цели он вряд ли бы стал. Но зачем ему могло понадобится сочинять такую ложь? Выставить себя героем? Чтобы что? Чтобы Эррин его пожалела и, возможно, в порыве жалости переспала бы с ним? Но тогда совершенно не логично было отправлять её сейчас прочь. Надо было брать быка за рога и позволять ей проявлять те эмоции, что в ней проснулись.

Но он её прогнал.

Заставлять Эррин ещё больше хотеть победить Зверя такими методами глупо, а колдун дураком точно не был. Других причин для лжи девушка придумать не смогла.

И что же получается? Это всё может быть правдой?

Эррин закрыла лицо руками. Она чувствовала, будто земля развалилась на мелкие камешки и все пять Слоев Мира дружно полетели прямо в трещину.

Годдард сжёг город, потому что спасал остальных.

Годдард не преступник.

Годдард сидел в тюрьме сто лет, будучи при этом невиновным.

Шансов, что магистерский совет не знал о произошедшем, что сам Годдард им об этом не рассказал, был ничтожно мал. А значит, они посадили в тюрьму невиновного сознательно. Ей вспомнились все те фразы, что он иногда говорил.

«Спасение мира — самая низкооплачиваемая вещь на мировом базаре. И всегда была».

«Тебя сожрут твои товарищи-маги. Которые те ещё твари».

«Я могу уложить зверя и сдохнуть в битве. Или выжить и снова отправиться в тюрьму, чтобы уже никогда оттуда не выйти».

Чем им мешал Годдард? Признаки безумия сыграли дурную роль, и они побоялись его просто не сдержать в случае чего? Или они решили таким варварским методом сохранить через столетие того, кто снова уложит Зверя?

А возможно ли, что…

Эррин так сильно зажмурилась, что стало больно. Потому что мысль, пришедшая в голову, была так чудовищна, что предположить её правдивость так сразу было невозможно.

Если представить себе мир, в котором есть сильнейший волшебник, который победил главное чудовище, спас Южный Слой от нашествия заражённых людей, то что будет дальше? Скорее всего, простые люди возведут его на пьедестал и с готовностью отдадут власть. Наличие в Слоях выборного монарха уже давно стало просто данью традиции, а вся реальная власть у магистерского совета. Но если на трон вдруг взошёл бы Годдард, то шансы, что он будет слепо выполнять волю совета исчезли бы, как утренний туман. С ним пришлось бы считаться. И каковы шансы, что совет устроил бы такой исход событий?

Но допустить, что уважаемые магистры, седые учёные умы отправили человека в заточение — немыслимо.

И тут Эррин вспомнила своего отца. Тот, когда был ещё жив, часто удивлял её ёмкими и философскими выражениям. И вот как-то сидя вечером на крыльце их небольшого дома, он сказал: «Немыслимое делается ради двух вещей. Ради любви и ради власти».

Она никогда не видела, чтобы кто-то что-то немыслимое делал ради любви. Но похоже, ей посчастливилось узнать доподлинно о втором варианте. Хотя вряд ли здесь уместно слово «посчастливилось».

Окончательный вердикт удастся вынести лишь тогда, когда Годдард ответит хоть на какие-то её вопросы. Если, конечно, захочет.

Как раз в этот момент раздались тяжёлые шаги. Эррин так быстро подскочила, что закружилась голова. Она покачнулась, и знакомый насмешливый голос произнёс:

— Если я и мечтал, что ты упадёшь к моим ногам, то никогда не предполагал, что это случится именно так.