Атаку начинали танкисты

* * *

Война подчас, как гроза: то надвинется, все сокрушая на своем пути, то вдруг уйдет стороной, оставив после себя какую-то подавленную, неживую тишину. Что-то подобное наблюдали, испытывали мы, занимаясь, по сути, комендантской службой на волжских островах.

Прошло несколько суток, и мы привыкли к новой обстановке. Работы и тут, на островах, хватало, спать по-прежнему приходилось урывками.

Прилег начальник штаба на несколько часов. Что-то потревожило его. Вскочил, механически расправляя складки под ремнем.

— Товарищ Ивановский, — вскинул он глаза на меня. — Вы не в курсе, что там? Как будто бы я слышал пулеметную очередь?

Мне тоже она вроде бы послышалась, да я не придал этому никакого значения.

— Все спокойно, товарищ полковник, — ответил я. — Отдыхайте.

Сам же подумал: «Вот времена как изменились... Начштаба, умевший спать при канонаде, вдруг среагировал на такой пустяк, как пулеметная очередь».

...Последовал приказ об отправке нашего корпуса на переформирование в Саратов. Пришлось расстаться с генералом А. Г. Кравченко, нашим командиром и воспитателем, с кем было связано и становление, и боевые дела, — Андрей Григорьевич получил новое назначение, тоже комкором, на Донской фронт.

2-й танковый корпус, от которого осталось, образно говоря, одно название да горстка командиров, но который с честью выполнил свою боевую задачу, защищая Сталинград, должен был обрести в Саратове новую жизнь.

Под Боевое Знамя 2-го танкового корпуса становились новые бойцы — красноармейцы, командиры и политработники. Были среди них и фронтовики, но в большинстве — молодое пополнение.

Командиром корпуса был назначен генерал-майор танковых войск Алексей Федорович Попов, который затем прошел с нами в этой должности весь боевой путь, до конца войны. Участник гражданской войны, взводный командир Конармии С. М. Буденного, член партии с 1919 года, А. Ф. Попов всего себя отдавал службе в Красной Армии, вырос в ней от рядового до генерала. В командование корпусом он вступил подготовленным, зрелым военным специалистом танкового дела, признанным руководителем больших воинских коллективов. Умение глубоко анализировать боевую обстановку, решительность, требовательность, мужество, неистребимый казачий юмор — эти черты его характера всем нам бросились в глаза в первые же дни совместной боевой работы.

Начала прибывать в наш адрес боевая техника. Воодушевление и боевой порыв личного состава вызвали белые надписи на новых танках Т-34 — «Тамбовский колхозник». Разговоры об этом в группах танкистов, работавших на разгрузке боевых машин, сами по себе превращались в короткие митинги. Они вспыхивали, светились патриотическими чувствами людей, как костры.

В день, когда прибыла делегация тамбовских колхозников во главе с секретарем обкома партии Н. И. Волковым, был проведен митинг, состоялась торжественная передача боевой техники танкистам.

Секретарь обкома зачитал текст обращения, принятого во всех колхозах области. В нем говорилось, что на строительство танковой колонны «Тамбовский колхозник» сельские труженики внесли из своих личных сбережений 40 миллионов рублей. Пламенно и сурово прозвучал призыв тамбовских колхозников: вести грозные танки вперед, уничтожать врагов, отомстить гитлеровским извергам за кровь и страдания людей, за их поруганную честь, за слезы детей.

По команде экипажи заняли места у машин. Подошли и члены делегации колхозников. Тепло, сердечно беседовали сельские труженики и танкисты. Пожилой колхозник сельхозартели «Красный пахарь» П. Е. Помыкалов обнял и троекратно поцеловал двадцатилетнего командира танка сержанта А. Ильченко, наказывая ему:

— Воюй, сынок, храбро, бей фашистских гадов, и пусть надежно прикрывает тебя броня этой машины.

— Спасибо, отец. Наказ выполню! — взволнованно ответил молодой танкист.

И выполнил с честью: впоследствии за свои ратные подвиги А. Ильченко удостоился нескольких наград.

После митинга был проведен учебный бой, и наблюдавшие за ним сельские труженики увидели, на что способны в умелых руках замечательные советские танки.

Вместе с командирами штаба я тоже следил за действиями экипажей. События того дня — митинг, передача боевой техники, встречи у танков колхозников и воинов — произвели глубокое впечатление. Патриотический подвиг тамбовских колхозников ведь не единственный, думалось мне, подобных дел в стране множество, и какая же это сила неодолимая, какая мощная опора фронту. Великое единение армии и народа мы как бы увидели сегодня воочию.

Рядом находилось Саратовское танковое училище, ускоренными курсами готовившее молодых командиров для фронта. Я побывал в родном училище, встретился с преподавателями, которые в свое время меня учили, с курсантами-выпускниками. О делах на фронте рассказывал без бравады и прикрас, полагая, что эти ребята в свои девятнадцать-двадцать лет, как и мы некогда, должны прямо и смело глядеть в свое боевое будущее.

— Вы служите в штабе соединения, организуете боевые действия... — обратился ко мне один из курсантов. — А скажите, хоть иногда вы садитесь в танк?

Я ответил так, как есть: в башне танка занимаю место не часто, больше с картами дело имею.

И взгрустнулось мне. К этой мысли, взбудораженной сероглазым пареньком, возвращался потом не раз. Нынешней службой в штабе корпуса я, безусловно, дорожил, сознавал, насколько важно дело разведки в боевой деятельности танковых частей. По танку же, по боевому месту в строю невольно тосковал. Нет-нет да и возникало, как теперь вот, смутное предчувствие, что еще повоюем мы, слитые воедино с боевым другом танком, еще полыхнем по врагу из пушки в яростной атаке.

Пошел на площадку, где готовились, проверялись наши танки, — вроде бы так, взглянуть на работу экипажей, помочь советом. А раз пришел, то можно ведь и осмотреть одну из боевых машин... Поднялся к башне, вскочил одним движением в люк, занял командирское место. Хороша тридцатьчетверка, надежна в бою. Истый танкист относится к своей бронированной машине, будто к живому существу. Долго сидел я в танке. Думалось о грядущих боях, о ратных делах, которые свершат воины на новых танках.