Атаку начинали танкисты

* * *

Около моего командирского танка с номером 520 на башне всякий раз встречает меня механик-водитель старшина Григорий Желнин. Встречает словами, которые никогда не меняются ни по содержанию, ни по тону и могут показаться бесстрастно-формальными: «Товарищ гвардии полковник, материальная часть готова к боевым действиям». На самом же деле в тех словах — большой и важный смысл, гарантия того, что Гриша Желнин выполнил на машине положенные технические операции, осмотрел и ощупал агрегаты, пополнил горючее и масло, прогонял двигатель, убедившись в его исправной работе по приборам и на слух. Трудолюбивый и добросовестный, умелый и отважный, он не нуждался в похвале (что мне было хорошо известно), и я, выслушав его доклад, молча отвечал механику крепким рукопожатием. Доверял я ему, как себе, — а как же могло быть иначе, если именно он водил наш танк, заставляя тяжелую машину проделывать сложнейшие маневры на поле боя?

Брал на себя старшина Желнин еще одну обязанность, никакой инструкцией ему не вмененную. В тяжелом танковом полку, оснащенном дорогостоящими, новейшими по тому времени машинами ИС, имелась штатная рота автоматчиков. За каждым танком закреплялся десант — отделение автоматчиков. Это стрелковое отделение составляло с танковым экипажем единое целое: куда танк, туда и пехота «верхом» на броне, а на стоянке те же автоматчики несли охрану, помогали танкистам в техобслуживании машины. Так вот Желнин по собственной инициативе занимался еще и воспитанием приданных автоматчиков. А они тоже тянулись к нему, видя в нем знатока техники и аса вождения.

Раз уж заговорил о своих ближайших помощниках и подчиненных, то, пожалуй, приведу еще некоторые краткие характеристики, возможно и забегая вперед. С важнейшего дела — изучения людей — я начал свою командирскую деятельность в полку. Дело это, разумеется, неотделимо от боевой работы. Полк ведь непрерывно принимал участие в выполнении задач, решаемых корпусом. Изучение людей проходило в боевой обстановке, и порой человек в одном каком-то эпизоде раскрывался весь, как есть, а иногда черты характера и деловые качества проявлялись постепенно, неброско.

Все, кого стану называть и о ком кратко расскажу, заслуживают отличных боевых характеристик, но мне не хотелось бы изображать товарищей лишь в ореоле их положительных качеств, потому что в этом случае образ человека теряет свою индивидуальность. Живому человеку свойственны и недостатки и ошибки, будь он самым лучшим специалистом, мастером своего дела.

Начальник штаба полка майор Н. Лушин. Грамотный, спокойный, уравновешенный, волевой.

Никогда не спешил с приказом и с докладом. Памятуя, что начальник штаба приказывает от имени командира и вместе с тем обязан проявлять инициативу, Лушин всегда тщательно выверял свои распоряжения и уж если отдавал их, то требовал пунктуального исполнения. К его незыблемому правилу «сказано — сделано» — в полку все привыкли, соблюдали его, и это способствовало утверждению четкости, исполнительности, обычно отличающих сколоченный воинский коллектив. Первый пример высокой исполнительности в службе и боевой работе подавал сам майор Н. Лушин. Если он докладывал о проведенном мероприятии, выполненной работе, можно было не сомневаться, что все сделано наилучшим образом, что все возможности исчерпаны. К этому и я очень скоро привык — надеяться на начштаба, как на каменную гору.

Работать вместе вам довелось, правда, недолго. Майора Лушина выдвинули на должность начальника штаба бригады, а на его место был назначен (по моему официальному представлению и личной просьбе) майор Ф. М. Клинов. До этого он служил заместителем начальника штаба бригады. Инициативный, решительный, исключительно трудолюбивый, он «тянул» и за себя и за некоторых других. У меня не было и нет любимчиков, но в этом офицере, признаться, я души не чаял — за его деловые качества. И когда встал вопрос о назначении начальника штаба полка, подумалось: лучшей кандидатуры не сыскать. С Федором Михайловичем Клиновым мы прослужили вместе до конца войны, работали и потом, в мирное время.

Итак, начальник штаба полка майор Клинов. Вновь возвращаюсь к этому должностному лицу, ибо эта фигура очень много значит. Человек с военной косточкой, грамотный, опытный танкист, Клинов унаследовал от своего предшественника его лучшие качества штабного офицера, но в стиле работы несколько отличался, по-моему, даже в лучшую сторону. Он не только добился четкого, своевременного выполнения любого распоряжения, но еще и вносил в работу личный вклад. Нет, он не подменял подчиненных, а как-то незаметно «впрягался» в то или иное дело, помогая товарищам. Всегда его можно было видеть в работе. Трудно сказать, когда он спал. Заглянешь, бывало, ночью в штабную машину, палатку, в подвал дома, где расположились службы, всегда увидишь склоненную над картой, документами фигуру Клинова. Вникал во все дела жизни и боевой деятельности полка, знал людей, дружил с командирами подразделений, и они отвечали ему тем же. В любое время мог дать справку по любому допросу — его так и называли, за глаза, «полковая энциклопедия». Обладал какой-то редкой проницательностью в общении с людьми. Поговаривали на сей счет: «Вот узнает Клинов, он тебя с твоей затеей быстро расколет». По утрам я получал от Федора Михайловича краткие и емкие доклады о противнике, изменениях обстановки, проявляющихся тенденциях. Вместе мы начинали думать, как будем действовать дальше. Я, между прочим, верю в то, что бывают у людей склонности к той или иной профессии от природы. Не будем их громко называть талантами, а просто — склонностями. Федору Клинову, похоже, на роду было написано стать начальником штаба.

А вот о заместителе командира полка по тылу майоре Б. Фролове, пожалуй, не скажешь, что он от рождения тыловик. Был призван из запаса уже во время войны. Москвич, человек интеллигентного склада, очень добросовестный и кристально честный. Хозяйственной стрункой не обладал, определенной — гибкости, изворотливости в снабженческих делах не хватало. Порой он наивно прямолинеен: если что-то по штату положено, а его не дают — возмущался крайне. Эта его черта вызывала немало шуток в «клане» войсковых тыловиков, где встречались ребята хваткие.

Обхожу как-то позиции танков передовой линии. Стальные крепости ИС окопаны, замаскированы, и боевая служба экипажей идет, как положено. Беседую с танкистами, замечаю, что очень уж они чумазые.

— Баня давно была? — поинтересовался.

Сержант ответил не сразу, замялся, но, подбадриваемый репликами товарищей, решился:

— Белье меняют регулярно, товарищ гвардии полковник, а моемся — кто как... чаще из котелков.

Ладно. Разберемся.

Отвожу Фролова и нескольких офицеров в сторону, спрашиваю:

— Почему не организуете баню для личного состава?

Со стороны противника как раз в этот момент послышались глухие хлопки. Две мины, одна за другой, разорвались неподалеку. Коротко пророкотал крупнокалиберный пулемет.

— Какая ж тут баня? — развел руками Фролов и кивнул на свежие воронки от мин.

— Какая баня? Обыкновенная, фронтовая!

Чувствую, убедить словами нашего тыловика трудно, нужен наглядный пример.

Велел вызвать сюда командира саперного взвода.

— Лейтенант! — обращаюсь к нему, дружески тронув за портупею на груди. — Если на обратных скатах высоты, на которой мы с тобой стоим, вырыть землянку да рядом вкопать пару железных бочек с поддувалами для костров... Что получится?

— Баня получится, товарищ гвардии полковник! — воскликнул офицер. — Нормальная баня!

— Действуй.

Откозыряв, он сорвался с места, вдруг остановился, спросил издали:

— Разрешите взрывным способом? Для быстроты...

Я махнул ему рукой: давай, мол, взрывным.

Майор Фролов стоял потупившись. Никаких внушений, пожалуй, делать не следовало — и без того проняло, Я лишь посоветовал ему вместе с командирами подразделений организовать помывку людей в полевой бане повзводно.

Приходилось и впредь давать подобные уроки малоопытному тыловику, и все они пошли на пользу. Было, кстати, что перенять и у него. Специалисты службы тыла по примеру своего начальника соблюдали порядок и вели строгий учет в снабжении, пресекали случаи ловкачества. Все, что было положено нормами снабжения, доходило до танкистов полностью.

В числе подчиненных майора Фролова были специалисты инициативные и предприимчивые. Служба тыла, сама по себе весьма нелегкая, от этого только выигрывала.

Наши танкисты, например, никогда не испытывали нехватку горючего, в то время как в других частях она сказывалась частенько. По радио то и дело звучали настойчивые просьбы поскорее подать «молока и огурцов». У нас такого положения не бывало. Начальник службы ГСМ полка старший лейтенант Л. Кац умело и хитро маневрировал фондами горючего, о чем танкисты говаривали, перефразируя известную пословицу: «И кони целы, и танки сыты». Как же он умудрялся жить всегда с запасом топлива? Майор Фролов попытался разобраться в этом и, когда все уяснил, встал, так сказать, перед дилеммой: хвалить лейтенанта или ругать? Прослеживалась такая картина. В наступлении плечо подвоза горючего, естественно, увеличивается, бензоцистерны отстают от рвущихся вперед танковых подразделений. Коллеги из других частей обращались к Кацу с просьбами: «Дай, друг, горючего хоть на ползаправки. Наши цистерны подойдут — отдадим». Кац, у которого запасец всегда водился, одолжал тонну-полторы. Долг, как говорится, платежом красен. Зная, что ему вскоре вернут бензин, Кац даже не посылал свои машины за горючим. На этом тоже экономил и бензин, и моторесурсы. А тем временем подтягивались бензовозы соседей, Кацу возвращали те самые тонну-полторы с благодарностью. Запас накапливался.

Бесперебойно действовала служба артиллерийского снабжения, которую возглавлял капитан М. Котель. В первом эшелоне тыла он, как правило, держал десяток автомашин с боеприпасами. Трудяги ЗИС-5, управляемые отважными водителями, выдвигались почти в боевые порядки рот. Маскируясь на опушке рощицы, за каким-нибудь каменным строением, на обратных скатах высоты, быстро загружали танки снарядами и патронами. Почти все водители были награждены медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Заместитель командира полка по технической части инженер-капитан И. Кавьяров раньше работал в конструкторском бюро, написал множество рапортов в различные инстанции и наконец выпросился на фронт. Танк ИС знал, как свое дитя. Строевой инженер-эксплуатационник тоже знает технику, умеет найти и устранить в ней неисправность, но инженер-конструктор, кроме того, что мысленно видит все глубоко скрытое в железном чреве агрегата, еще и анализирует его поведение — он, работая по обслуживанию техники, продолжает ее совершенствовать.

Капитан И. Кавьяров определил, например, что масляные фильтры двигателей нуждаются в более частой промывке, чем обусловлено инструкцией, добился, чтобы экипажи выполняли его рекомендации. Потратил на это немало бессонных ночей, потому что не все механики-водители с охотой брались за дополнительную работу, а в результате ее удалось избежать многих отказов агрегатов двигателей.

В боевой обстановке техническое обслуживание танков проводилось не всегда регулярно. В соседних бригадах, знаю, сроки профилактических работ то и дело нарушались, затягивались. И винить за то особо некого: когда гремит бой и гибнут люди, о технике не всегда вспомнишь.

В ходе довольно напряженных боевых действий капитан Кавьяров однажды попросил:

— Товарищ гвардии полковник, давайте выведем из боя поочередно 534-й и 537-й танки. Для техобслуживания...

— Очень нужно?

— Положено. И необходимо, — ответил он суховато.

— Надолго?

— Три часа на обе машины.

Было отдано распоряжение. Вскоре мимо НП прополз малым ходом 534-й танк с повернутой назад пушкой. Командир экипажа, высунувшись по пояс из люка, размахивал руками и поминал богов — это же надо, в такую решительную минуту его выводят из боя!

Силами своей небольшой мастерской и экипажей Кавьяров проводил техобслуживание танков в установленные сроки. При этом он уделял немало внимания технической подготовке экипажей. Механики-водители под его руководством научились выполнять в полевых условиях работы, которые, казалось бы, посильны только заводской бригаде специалистов. В наших подразделениях служили механики в звании техников-лейтенантов, некоторые из них до войны были студентами Высшего технического училища имени Баумана. Они стали первыми помощниками Кавьярова, его «инженерным активом».

Знал Кавьяров свое дело, любил его и поставил в полку на должную высоту. Он добился того, что в части совершенно не стало случаев выхода из строя танков по техническим причинам. Были только боевые потери, но они на войне ведь неизбежны.

— Танки наши отличные, в бою надежные. Только надо любить их и содержать в порядке, товарищи танкисты... — Этими словами начинал свои беседы с личным составом инженер-капитан Кавьяров. Вроде бы обыкновенные слова, но произносил он их с таким вдохновением и убежденностью, что люди сразу же проникались желанием и послушать инженера, и поработать под его руководством.

Где-то в начале книги я заметил, что в течение многих лет армейской службы мне всегда везло на политработников. Здесь хочу добавить, что мне всегда везло еще и на зампотехов.

О нашем полковом партполитаппарате. Он хотя и небольшой, всего несколько человек, но — сила. Представлю наших политработников в единой боевой «обойме»: замполит майор А. И. Козлов[4], парторг майор Д. А. Клименко, агитатор полка майор П. Д. Федоренко, комсорг лейтенант В, Бурмистров.

Александр Иванович Козлов пришел в полк из политуправления фронта, где работал инструктором. Пришел с солидным багажом идейно-теоретической подготовки, но небольшим опытом практической работы. Все, что имел, щедро отдавал людям. Сам же накапливал опыт, стремясь наверстать то, что не часто приходилось делать раньше. Деловой контакт у нас с замполитом сложился, по-моему, с первой встречи, а в дальнейшем все больше укреплялся. Очень пришлось мне по душе умение Александра Ивановича «вписывать» мероприятия партполитработы в жизнь и боевую деятельность воинского коллектива — да так, что это становилось всегда необходимостью, потребностью. Замполит никогда не просил меня выделить время, обеспечить сбор людей. Все он определял и делал сам, делал разумно и как-то естественно, просто. На партсобраниях, проводившихся накоротке у боевых машин, на политинформациях и беседах не было видно скучающих лиц, люди активно откликались на призывное слово, загорались энергией. Воины-коммунисты подавали пример в выполнении боевых приказов, стремились быть впереди, на линии огня. Личный состав всегда был хорошо информирован о текущих событиях на фронте и в тылу страны.

Надежным и сильным работником являлся наш парторг майор Д. Клименко. Спокойный, рассудительный, он умел в разговоре с бойцом затронуть то, что того волновало, что требовало душевного внимания со стороны доброго человека, находившегося рядом с ним.

В подразделениях парторга встречали радушно, говорили с ним откровенно. Бывало, танкисты ему и письма свои читают, и фотокарточки жен да невест показывают. И сам он этак по-человечески просто поделится новостями из родного Донбасса. А в ходе житейской беседы, глядишь, и возникают вопросы службы и всего того, ради чего человек на войне. Собственно, так, в повседневном общении с людьми, обеспечивалось партийное влияние на их дела.

Правдиво и призывно звучало в подразделениях слово агитатора полка майора П. Д. Федоренко. Танкисты его выступлений ждали, слушали с интересом.

У самого младшего из политработников комсорга Владимира Бурмистрова был иной стиль работы. Этот молодой, жизнерадостный, боевой хлопец всегда пылал, как факел. Встретить его на КП или где-то в тыловых службах было делом маловероятным. Он жил в ротах передовой линии, действовал в экипажах. Не агитировал словами, а именно действовал. Танкист по военной профессии, он мог в любое время занять в танке место командира экипажа, механика-водителя, наводчика. В подразделениях его считали кровным своим братом, уважали за смелость и боевое мастерство, любили за открытый, искренний характер. Экипаж, в котором по каким-то причинам оказывалось не занятым боевое место, спешил «заполучить» Бурмистров.

Как-то мы вместе с замполитом А. И. Козловым завели с нашим комсоргом разговор о его методах и формах работы.

— Упускаются почему-то некоторые важные вопросы, — сетовал Александр Иванович. — Боевые листки во второй роте давно не выпускались, а комсорг этого не замечает. Агитаторы в пятой роте не имеют газет, бесед не проводят, а комсоргу до этого вроде и дела нет...

Я тоже счел нужным высказать претензии, но получилось у меня все как-то не в той тональности.

— Ты, Володя, воевать воюй... — говорю ему. — Но комсомольскую работу с личным составом не запускай.

Бурмистров слушал нас, своих начальников, внимательно, но посматривал исподлобья.

— Есть, понятно, — сказал он наконец.

— Что и как вам понятно? — не унимался Александр Иванович.

Это подлило масла в огонь. Владимир стрельнул своими черными глазами поочередно в меня и в замполита.

— Все я понял, товарищ гвардии майор, — проговорил негромко, но запальчиво. — Думаю все-таки, что если я немного опоздал с боевым листком, но зато подбил в это время «тигра», то не так уж провинился.

Вот нам и крыть нечем.

В другой раз, в период небольшой передышки между боями, помню, замполиту потребовалась помощь комсорга, а его долго не могли найти.

— Лейтенанта Бурмистрова срочно к замполиту! — пронеслось по подразделениям.

Видим, идет наш Володя со стороны площадки техобслуживания. Руки не успел как следует отмыть от масла и копоти, на щеке красовалась масляная отметина. Выясняется: зашел на площадку техобслуживания танков побеседовать с ребятами, а там сложную неисправность устраняли, ну и проработал с ними полдня.

— О беседе, небось, забыл? — нахмурился замполит.

— Почему же? Провел в ходе работы.

Вот некоторые штрихи к портретам моих ближайших помощников. Работать с ними было не скажу, что легко, работать всегда трудно, но — интересно и хорошо.

О командирах подразделений речь в основном пойдет в динамике боевых действий — их лучше показывать в атаке, в бою. Например, командир танковой роты гвардии капитан С. Андриевский. Его подразделение было первым по номеру и первым по успехам. Танки КВ-122 под командованием лихого Степана Андриевского могли протаранить вражескую оборону разительным ударом, что и делалось не однажды. Боевые задачи я ставил ротному в самых сложных вариантах, зная, что этот офицер по профессиональной подготовке и тактическому мышлению на одну-две ступени выше своей должности, что он в самой сложной обстановке боя найдет и примет целесообразное решение. Подумывал я, между прочим, и о том, что пора бы его назначить с повышением. Примерно такую же характеристику вкратце можно было бы дать и командиру роты гвардии капитану Михаилу Пономареву: отважный в бою, грамотный в военном деле, авторитетный в воинском коллективе. Командир роты гвардии капитан Яким Тищенко — степенный и вроде бы нелегок, как говорится, на подъем, осанкой отдаление схож с тяжелым танком. Очень надежен в боевых делах, что, как известно, ценится в офицерском кругу высоко. Не помню случая, чтобы его рота в чем-то спасовала. Темпераментом, некоторой горячностью (в лучшем смысле этого слова) отличался командир роты гвардии капитан Мамед Членов. В отношениях с сослуживцами был, правда, резковат. Не раз приходилось охлаждать его пыл: вы бы, дескать, полегче на поворотах, Мамед Бекирович... Но за хлесткую фразу, слетевшую с языка, сослуживцы на него не обижались, все уважали в нем боевого командира, опытного и удачливого фронтовика.

Тяжелые танки в бою — это не только ударная сила, это, кроме того, подвижные огневые средства, способные решающим образом влиять на сложившуюся обстановку. Наши ротные командиры умело и грамотно использовали мощную отечественную технику, смело и решительно действовали на поле боя и одержали в боях немало побед.