Атаку начинали танкисты

* * *

К Днепру советские войска вышли в конце сентября на широком, 700-километровом фронте. Ставилась задача — не дать врагу никакой передышки, форсировать водный рубеж с ходу. Трудная задача сама по себе, а если учесть, что наступавшие соединения и части, в том числе и наш корпус, начиная с Курской дуги, прошли с боями почти без отдыха 300–400 километров, то можно представить, какое напряжение моральных и физических сил потребовалось для ее выполнения.

В столь же «высоком темпе» противник отступал по левобережной украинской земле. Убедившись, что до самого Днепра остановить или хотя бы задержать советские войска невозможно, фашистское командование отводило свои главные силы на западный берег Днепра. Стремительно наступавшие войска Воронежского и других фронтов сковывали силы противника, висели у него на плечах.

К форсированию Днепра советские войска приступали в обстановке широко развернутого общего наступления на врага. Силами нескольких фронтов наносились мощные удары по противнику от Великих Лук до Азовского моря.

Быстрым и решительным действиям при форсировании Днепра придавалось огромное значение в планах советского командования. И вместе с тем к выполнению этой сложнейшей задачи нужен был вдумчивый, творческий подход, требовалось подлинное военное искусство в планировании и организации действий войск.

Медлить было нельзя. Форсировать могучую реку с ходу требовали приказы высших инстанций, к этому призывали муки и страдания советских людей, находившихся под игом немецко-фашистских захватчиков.

В передовой статье газеты «Советская Украина» говорилось:

«Бойцы Красной Армии! Вы проходите по степям Украины, вы освобождаете ее пядь за пядью, вы несете народу желанную свободу, народу, который исстрадался в тяжелой неволе, который ждет и зовет вас на помощь. Спешите! Не сокращайте твердый шаг. Еще стремительнее — вперед. Вас ждет седой Славутич — Днепро, вас ждут столица Украины — Киев и старинный украинский город Львов. Вы слышите их страдальческий голос? Пусть же этот голос ведет вас к победе, пусть он будит в ваших сердцах лютую ненависть и жажду мести к врагу. Спешите! Крушите врага днем и ночью. Цельтесь врагу в самое сердце! Отомстите за муки, слезы и разорение нашей матери-Украины, которая никогда не забудет ваших ратных подвигов, а народ из поколения в поколение будет вспоминать о вас, советских богатырях, которые своим оружием добыли победу».

Парторги, комсорги, взводные агитаторы устраивали коллективные читки статьи, доводили ее пламенные строки до сердца каждого солдата.

По вечерам у костров пели под гармонь «Песню о Днепре»:

Кровь фашистских псов пусть рекой течет,

Враг советский край не возьмет.

Как весенний Днепр, всех врагов сметет

Наша армия, наш народ.

В частях и подразделениях распространялось, пропагандировалось обращение Военного совета фронта. Его напечатала и корпусная газета «В решающий бой!». Военный совет призывал воинов напрячь все силы, отдать их на выполнение задачи, поставленной перед войсками Ставкой Верховного Главнокомандования, — с ходу форсировать Днепр.

На митинге личного состава в батальоне гвардии майора Г. Максимова агитатор-коммунист рядовой Василий Тюрин заявил:

— Правый берег Днепра будет нашим! И очень скоро. Каждый из нас должен во имя Родины проявить мужество и отвагу. Лично я буду драться не жалея крови и не щадя жизни!

Свои слова солдат-коммунист впоследствии подтвердил отважными, находчивыми действиями на переправе. В числе других воинов, первыми форсировавших Днепр, Василий Федорович Тюрин был удостоен звания Героя Советского Союза.

Партийно-политическая работа в войсках проводилась комплексно и целеустремленно. Как раз тогда поступила директива Главного политического управления Красной Армии от 7 сентября 1943 года о задачах политорганов в улучшении руководства работой партийных и комсомольских организаций. В ней особо подчеркивалась важность связи партполитработы с конкретными задачами, решаемыми частями и подразделениями. Документ этот был сразу же, как говорится, принят на вооружение. Начальники политотделов бригад подполковники И. И. Тептин, М. Н. Степыкин, М. X. Геллер, И. Н. Щукин спланировали партполитработу в частях соответственно трем этапам предстоящей операции — подготовка к переправе, форсирование Днепра, захват и удержание плацдарма на правом берегу. Большое внимание уделялось расстановке сил коммунистов и комсомольцев. Был создан резерв замполитов, секретарей партийных и комсомольских организаций. Мера эта вполне оправданна, как ни тяжко было о ней думать, — в ходе форсирования реки, боев за плацдармы будут неизбежные потери, в том числе и политработников и партийных, комсомольских вожаков, которым надлежало всюду быть в первых рядах.

Выступая перед воинами, пропагандисты и агитаторы говорили суровую правду о трудностях предстоящих задач. В штурмовые группы отбирались наиболее храбрые и умелые разведчики, пехотинцы, артиллеристы, в большинстве своем, примерно две трети, комсомольцы. В частях проходили открытые партийные собрания. В 58-й гвардейской танковой бригаде решение партийного собрания содержало всего несколько строку но ими было сказано многое. Мне они запомнились, так как я присутствовал на том собрании как коммунист вышестоящего штаба. «При форсировании Днепра, — говорилось в решении, — коммунисты обязуются показать образцы мужества, самоотверженности и героизма».

Как же выглядела задача форсирования водного рубежа с военной точки зрения?

В полосе наступления 40-й армии генерала К. С. Москаленко, в состав которой входил наш корпус, ширина реки достигала километра, глубина — от 2 до 6 метров. Пойма раскинулась почти на 4 километра. Движение по пойме войск и тяжелой техники было чрезвычайно трудным — вся она была изрезана протоками и старицами, во многих местах заболочена. Сказывались также большая растяжка коммуникаций, отставание тылов и особенно переправочных средств. Левый берег, низкий и песчаный, хорошо просматривался с крутого правого. Это, пожалуй, было самым невыгодным и опасным для наступавших.

Гитлеровцы надеялись укрыться за созданным там так называемым Восточным валом, закрепиться, перезимовать в укрытиях. Капитальные оборонительные сооружения по берегам рек Нарва, Сож, Днепр и Молочная фашисты с напыщенностью именовали «государственным рубежом». Западный берег Днепра они буквально одели в бетон, сковали железом. Немецкие генералы считали, что такую крупную, сильно укрепленную водную преграду, как Днепр, ни одна армия не способна форсировать с ходу и что советским войскам потребуется несколько месяцев только для подготовки к переправе.

8-му гвардейскому танковому корпусу предстояло форсировать Днепр южнее Киева, в районе Великого Букрина.

Утром 22 сентября усиленный разведотряд корпуса с танковой ротой, возглавляемый майором М. Жолобом, достигли реки Днепр у села Андруши. Почти одновременно сюда выдвинулся передовой отряд 59-й гвардейской танковой бригады и с ходу овладел населенным пунктом. Гитлеровцы поспешно очистили берег, отходя в направлении Борисполя.

Разведотряд майора М. Жолоба несколько раньше, еще на рассвете, выдвинулся к урезу воды. Справа севернее виднелись руины Переяслав-Хмельницкого, а впереди на противоположном берегу маячил хутор Трактомиров. Величаво катил свои воды Днепр. Всходило солнце. И тишина стояла такая, будто и не было вовсе войны. Фронтовая жизнь изредка дарила бойцам вот такие минуты, и они светлой, изумительной вспышкой врезались в память. Ибо следующая минута могла разразиться грохотом и огнем, могла оказаться для некоторых и последней.

Надо было, однако, приниматься за дело. На берегу бойцы обнаружили несколько лодок.

— Переправляемся, — сказал майор Жолоб и уже тоном приказа добавил: — Направление — хутор Трактомиров. Там зацепиться и удерживать плацдарм.

Стоило им отчалить от берега, как противник открыл огонь. Султаны взрывов вздымались между лодками, но разведчики налегали на весла и преодолевали речную быстрину.

Вслед за ними реку начали форсировать наши боевые подразделения. Первым из них переправился на правый берег Днепра стрелковый батальон майора Г. Максимова. Использовались лодки, плоты, разные подручные средства. Воины батальона действовали сноровисто и отважно — по-гвардейски. Умело и тактически грамотно управлял подразделениями комбат. Увлекал он бойцов и своей личной храбростью, будто бы не обращал внимания на вражеский огонь, хотя на самом деле разумно ориентировался в боевой обстановке.

Появились немецкие воздушные разведчики, широкоизвестные «рамы». Потом пошли группы бомбардировщиков, нанесли удары и по плацдарму, и по войскам, которые выдвигались на левобережье к реке. Так что они готовились к форсированию под бомбами. Но вот появилась и наша авиация: штурмовики нанесли бомбовые удары по огневым точкам противника на правом берегу, истребители завязали над рекой воздушные бои.

Как, наверное, и другие командиры штаба, я задавался вопросом: на чем переправлять танки, если на берегу, кроме лодок и связанных нашими же бойцами плотов, ничего больше нет? По озабоченным лицам командира корпуса, начальника штаба можно было догадаться, что и они о том же думают. Но вслух ничего пока не говорилось.

Танковые бригады, сосредоточенные в прибрежных рощах и лозняках, ждали. Задержка с переправой начинала нервировать. Стрелковый батальон майора Г. Максимова и другие немногочисленные подразделения, захватившие плацдарм у хутора Трактомирова, ведут тяжелый бой, а танкисты помочь им пока не могут.

Группа командиров во главе с комкором выехала на рекогносцировку к самому берегу.

Генерал А. Ф. Попов давал указания, мы записывали.

Организация переправы мыслилась по всем правилам, так сказать в академическом варианте: назначался комендант, указывались маршруты выхода, пункты посадки личного состава, погрузки техники. Однако переправляться пока было не на чем: нам обещали, что подойдет почти одновременно с нами понтонный батальон, но его пока и не видно, и не слышно.

Прервав свои указания, генерал обратился ко мне:

— Ивановский, вы звонили еще раз насчет понтонеров?

Вопрос прозвучал резко, будто это я виноват в задержке.

— Так точно, звонил. Ответили: ждите распоряжения штаба фронта.

Побыли мы на берегу какое-то время, словно на занятии по тактике, и вернулись в село Зарубинцы, где остановился штаб корпуса.

В небе послышался гул немецких бомбардировщиков. Приближалась очередная группа «юнкерсов».

А войск на левом берегу все прибывало. Подошли колонны 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко. Тоже громоздкое боевое хозяйство, похлеще нашего. Работники штаарма, как и мы раньше, выезжали к берегу на рекогносцировку.

Наш оперативный отдел разместился в сельской хате. Майор Б. Комаровский, майор Л. Безуглов, майор Л. Мезер и я вместе с корпусным инженером подполковником Н. Почуевым прикидывали варианты переправы, рассчитывали время погрузки техники, рейса парома с танком, но когда нужных технических средств иод руками нет, то что можно было решать конкретно? Вели немногословный разговор. Безуглов и Мезер нещадно дымили папиросами. Заглянул к нам комкор и с порога зашумел:

— Почему операторы и начинж сидят и ничего не делают? Давно пора бы составить план переправы.

— Составить план сейчас никто не может, товарищ генерал, — ответил я, вставая. — Не знаем ведь сил и средств понтонеров.

Последней фразе Алексей Федорович не придал значения.

— По-вашему, и я не смогу? — воскликнул он, загораясь. — Ну-ка дайте мне лист бумаги.

Один из командиров положил перед ним лист ватмана.

— Сейчас я вам докажу... — приговаривал Алексей Федорович, усаживаясь поудобнее на табурете. — Я семь лет был начальником штаба полка. Документов разных сочинил целый том.

Он взял цветной карандаш из коробки, пододвинул лист бумаги и вывел своим каллиграфическим почерком заголовок: «План переправы 8-го гвардейского танкового корпуса через реку...»

Генерал был напряжен, мысли его далеко от бумаги витали.

— Через реку... — запнулся комкор и вдруг спросил: — Как река-то называется?

Грохнул хохот.

Алексей Федорович перешел к серьезному разговору о том, как надобно организовать переправу с прибытием понтонеров.

— Ивановский, — кивнул он мне, — звоните еще раз.

...Наконец прибыл понтонный батальон под командованием майора М. Бессонова. Все командиры и начальники стали наседать на него, требовать первоочередной переправы и давать установки, тем более что все были в званиях куда постарше этого майора. Начал было пошумливать и генерал Рыбалко, но потом сбавил тон, прислушался к мнению командира-сапера. Майор Бессонов, между прочим, большого начальства не боялся, спокойно делал свое дело. Первоочередной переправы добивались танкисты. Он считал, что это справедливо, но вместе с танками на паромы пристраивал машины с боеприпасами, радиостанции, полевые кухни.

Вопросов возникало множество, страсти накалялись.

Молодой, борцовского сложения полковник «давил» на Бессонова:

— Переправишь бригаду в кратчайший срок, представим к званию Героя, а нет — смотри...

Бессонов отвечал охрипшим голосом:

— За сегодняшний день, товарищ полковник, если всех вас послушать, я должен был бы уже трижды стать Героем и дважды приговорен трибуналом к расстрелу...

Переправа началась. Дело пошло, все отладилось, как следует быть. Под артогнем, под бомбами противника переправлялись на правый берег и сразу же вступали в бой пехотинцы, танкисты, артиллеристы. Форсирование Днепра на нашем участке длилось несколько суток — несколько суток тяжелого труда и ожесточенного боя.

С 25 по 28 сентября корпус в составе трех танковых бригад, правда не полного состава, и приданного нам 15-го тяжелого танкового полка, дивизиона гвардейских минометов и двух артиллерийских частей переправился на правый берег и совместно с частями 47-го стрелкового корпуса вел бои на плацдарме. Противник сосредоточил на узком участке фронта части своих потрепанных 19-й и 7-й танковых, нескольких моторизованных и пехотных дивизий. Обе стороны ставили перед собой активные задачи. Частыми атаками гитлеровцы пытались сбросить советские войска с правого берега, их авиация беспрерывно наносила удары по нашим боевым порядкам и переправам.

Силы наступающих советских войск на правом берегу Днепра наращивались. Шли непрерывные бои за расширение плацдарма. Здесь же действовали части нашего корпуса и 3-й гвардейской танковой армии под командованием генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко, другие соединения. Солдаты, сержанты, офицеры сражались стойко и мужественно. За подвиги при форсировании Днепра, как известно, 2438 советских воинов удостоены звания Героя Советского Союза. В их числе гвардейцы нашего корпуса — командир танкового батальона гвардии старший лейтенант Василий Абрамович Потапов, командир батареи противотанковых пушек старший лейтенант Сергей Николаевич Суворов, командир танковой роты гвардии лейтенант Николай Кузьмич Козловский, командир минометного расчета старшина Иван Семенович Федченко, красноармеец Василий Федорович Тюрин.

Воины разных национальностей, боевые побратимы, отважно и дружно дрались они на берегах седого Днепра.

Плацдарм на правом берегу расширился, уже получил он свое название не только на оперативных картах, но и в печати — великобукринский. Впоследствии он сыграл большую роль в освобождении Киева. Части нашего корпуса, овладев населенными пунктами Киевской области Великим Букрином и Ходоровом, значительно улучшили свои позиции. Наносили удары по гитлеровским войскам и танкисты 3-й гвардейской танковой армии. С нею активно взаимодействовал партизанский отряд имени В. И. Чапаева.

Казалось, все сделано для дальнейшего развития наступления и сражения за Киев. Но вот дошел слух, что 3-ю гвардейскую танковую армию оттягивают назад, она должна скрытно оставить великобукринский плацдарм, переправиться на левый берег. Что могло означать данное решение?

Когда я доложил об этом начальнику штаба, он, оказывается, уже был в курсе дела. В штабной хате находилось всего несколько старших командиров, и полковник Кошелев повел доверительный разговор.

— Кажется, был упущен момент, — рассуждал он, будто думал вслух. — В оперативных решениях ведь так: если при назревшей ситуации удар не нанесен, лучше спланировать по-новому.

— Если замахнулся и не ударил, то отходи в сторону... — более просто продолжил ту же мысль майор Комаровский.

Кошелев, усмехнувшись, кивнул.

— Свое влияние возымели и некоторые неудачные, несогласованные действия войск, — решился заметить и я.

— Что именно вы имеете в виду? — повернулся ко мне начштаба.

— Хотя бы воздушный десант в ходе переправы: одни подразделения выбросили на правый берег, другие — на левый, расчленили силы, и своей роли десант, по-моему, не сыграл.

— Пожалуй, что так, — поддержали меня другие штабники.

— И вместе с тем хочется думать, — продолжал полковник Кошелев, — что дело не столько в этих субъективных факторах, сколько в особых планах и замыслах нашего высшего командования.

— Точно! — горячо воскликнул майор Кемеровский, — Тут пахнет большой стратегией.

В том, что в ближайшее время столица Советской Украины будет освобождена, мы не сомневались. Вызывали живой интерес раздумья о том, как это свершится.

Пока что 8-му гвардейскому танковому корпусу вместе с другими оставшимися на правом берегу войсками приказано удерживать великобукринский плацдарм.

Для улучшения занимаемых позиций была проведена частная наступательная операция. О таких действиях Совинформбюро обычно сообщало как о боях местного значения. 8 октября после часовой артиллерийской подготовки и ударов краснозвездных штурмовиков 15-й тяжелый танковый полк с 10-м отдельным бронеавтомобильным батальоном с занимаемого рубежа обороны перешли в наступление с задачей прорвать оборону противника, обеспечить выход пехоты западнее Букрина и ввод в прорыв усиленной 59-й гвардейской танковой бригады. Задача эта была выполнена не полностью. К вечеру противник задержал продвижение наших войск сильным артиллерийским огнем. В течение ночи шел бой перед второй линией обороны противника.

В октябре мы вели затяжные бои. Гитлеровцы прилагали все старания, чтобы сбросить нас с плацдарма. Время от времени они создавали на отдельных участках довольно мощные группировки, пытаясь прорвать нашу оборону. Обстановка подчас обострялась крайне, и нашим танкистам совместно с пехотой соседнего корпуса приходилось вести боевые действия с немалыми потерями. При задаче удержать плацдарм это характерно. На плацдарме рассчитываешь только на свои силы, срочной помощи другие войска тебе не окажут, потому что они пока что за рекой. Прекрасно понимает это и противник и конечно же стремится разгромить тех, кто с боями вырвал у него плацдарм.

Вот несколько рабочих записей, сохранившихся по чистой случайности. Они своими краткими и сокращенными фразами, по-моему, полно характеризуют положение.

«...Имея в своем распоряжении танков — 12, САУ-85–3, 76-мм орудий — 2, 120-мм минометов — 5 и 243 активных штыка пехоты, сведенные в 60-ю гвардейскую танковую и 28-ю гвардейскую мотострелковую бригады, вошли в оперативное подчинение 38-й армии. Остальные части, не имеющие материальной части, выведены в район Макарова для ремонта колесных машин и вооружения».

«...Противник частями 1, 7, 25-й танковых дивизий и 20-й моторизованной дивизии СС «Мертвая голова» в 4.00 прорвал оборону и овладел населенным пунктом Кочерово».

«...60-я гвардейская танковая бригада во взаимодействии с 28-й гвардейской мотострелковой бригадой провели атаку и овладели восточной окраиной Кочерово. Были остановлены сильным артиллерийским огнем противника».

«...В 13.00 силами до полка пехоты и 30 танков, из них 10 — «тигры», противник атаковал 60-ю танковую и 28-ю гвардейскую мотострелковую бригады, овладел Кочерово».

«...В состав корпуса включен полк САУ, которым командует подполковник В. Чепиль. Это способствовало активизации боевых действий».

В целом бои на плацдарме были тяжелыми и часто неудачными. Прорыв с плацдарма не получился, приходилось с горечью от этого замысла отказаться. Но никакого уныния в войсках не было. Люди действовали смело и самоотверженно.