Атаку начинали танкисты

* * *

Ранней весной 1943 года на изюм-барвенковском направлении шли ожесточенные бои. Гитлеровское командование предприняло большие усилия, чтобы сбросить наши части с занимаемых позиций. В этих боях с обеих сторон изматывались силы, перемалывалась техника. Иные схватки затягивались, наращивались, превращались в настоящие побоища.

Как уже отмечалось, части нашего корпуса в ходе зимних наступательных боев понесли ощутимые потери, нуждались в отдыхе и пополнении. В срочном порядке нам дали на вооружение 40 танков Т-70 — маневренных, легких машин, вооруженных 45-миллиметровыми пушками. Командир корпуса распорядился обратить их на укомплектование 26-й и 169-й танковых бригад. Одновременно были отремонтированы и возвращены в строй около десяти тридцатьчетверок.

В марте обстановка на фронте сложилась для нас еще более неблагоприятно. Фашистские войска вновь захватили Харьков.

Корпус по указанию штаба фронта был перемещен на его правый фланг, в полосу 6-й армии, на харьковское направление. Меня вызвал генерал А. Ф. Попов.

— Поедем в штаб армии — для получения задачи и уяснения обстановки, — приказал он.

Я снарядил «виллис» и полуторку с охраной, как и положено на фронте, да еще при столь неясной обстановке. Выехали к вечеру. Распутица украинского черноземья уже взяла в плен дороги. Густая, вязкая грязь цепко захватывала колеса. Продвигались медленно. На «виллисе» ехали генерал А. Ф. Попов, занявший место на заднем сиденье вместе с радистом, и я — впереди с водителем. В полуторке, следовавшей за нами, находились адъютант комкора капитан Новиков и пятеро солдат-автоматчиков. Она отставала, не помогли и цепи на задних колесах. Решили не ждать ее.

Начинало темнеть, когда мы выехали на полевую дорогу. Сориентировавшись по карте, я определил, что где-то километра через полтора будет перекресток, от которого уж прямой путь к штабу армии.

— Кажется, верно едем, — сказал водитель, уже бывавший в этих местах.

— Правильно, — подтвердил я. — Смотри только внимательно, чтобы не пропустить перекресток. — Откинулся на спинку сиденья и будто провалился в пропасть — уснул мгновенно. При такой усталости меня, казалось бы, и пушкой не разбудить.

— А кто это такие? — вполголоса, почти шепотом, спросил меня водитель, и этот тревожный вопрос сразу же вырвал меня из объятий сна.

Я открыл глаза и увидел впереди справа группу военных в незнакомой форме, с кокардами на шапках. Шофер остановил машину.

— Свет! — бросил я ему.

Фары высветили впереди солдат, вооруженных нашими автоматами ППШ, в наших шапках-ушанках, но опять-таки — с кокардами.

Распахнув рывком дверцу, я выскочил из машины, схватился за пистолет. Что-то, однако, сдерживало меня -от решительных действий, на которые фронтовик всегда готов. Обмундирование на незнакомцах не наше, но ведь и не немецкое...

Их старший сделал шаг вперед, обратился ко мне:

— Командир!..

Я пригляделся: это ж, наверное, чехи, о которых мы уже слышали.

Последующая фраза человека с кокардой, словно пароль, рассеяла сомнения. Он воскликнул:

— Людвик Свобода!

— Чешские воины? Из части полковника Людвика Свободы? Очень приятно.

Генерал Попов, видимо перед тем тоже вздремнувший, окликнул меня из машины:

— С кем ты там разговариваешь? Куда мы заехали?

Я подошел, доложил.

Состоялась встреча с нашими новыми побратимами, чешскими бойцами. Разговаривать без переводчика было затруднительно, но то, что чехи немножко заблудились в украинской степи, мы уяснили и вежливо пригласили их в полуторку, которая к тому времени подтянулась к месту встречи. Чехи с радостью согласились.

Поехали. Алексей Федорович, оглядываясь на тащившуюся за нами полуторку и улыбаясь, заметил:

— Может быть, не так комфортабельно, как в европейском автобусе, зато надежно.

В штабе армии нас предупредили, что командующий тяжело болен, хотя изо всех сил старается держаться на ногах. Генерал Ф. М. Харитонов побеседовал с нами (его речь часто прерывалась сухим удушливым кашлем), разъяснил задачу корпуса. Нашему соединению в составе двух неполных бригад надлежало занять оборону в районе Чугуева, на участке Базалеевка, Кочеток, и не допустить форсирования противником реки Северский Донец.

Выполняя приказ командарма, 169-я и 26-я танковые бригады заняли оборону на указанном рубеже. Штаб корпуса разместился в деревушке под названием Кицевка. Здесь же сосредоточился и разведбатальон, в составе которого, по существу, была неполная рота — три броневичка да два легких английских (из поставок по ленд-лизу) бронетранспортера — разведчики называли их с иронией «Черчиллями».

Больше недели удерживали наши части занятые рубежи, отражая яростные атаки гитлеровцев. Всеми видами разведки мы установили прибытие на наш участок танковых дивизий СС «Мертвая голова» и «Рейх». Враг беспрерывно бомбил боевые порядки наших войск, переправу, тылы. Доставалось и нашей Кицевке.

Перед очередной атакой противник нанес сильный бомбардировочный удар по нашим частям. Фашистские экипажи сделали сотни самолето-вылетов, бомбили все подряд, зачастую по нескольку раз одно и то же место. Понесли серьезные потери наши мотострелковые батальоны, были выведены из строя многие танки 26-й танковой бригады, смяты огневые позиции артиллерии.

Затем противник перешел в атаку крупными силами танков и пехоты, нанося удары в разных направлениях. 30 фашистских танков с пехотой, разделившись на две группы, атаковали 169-ю танковую бригаду с обоих флангов. Попытка охвата флангов бригады и отсечения ее от других наших частей противнику не удалась, но обстановка сложилась тяжелая. Одновременно около 40 вражеских танков с пехотой атаковали 26-ю танковую бригаду, значительно ослабленную после массированных ударов гитлеровской авиации и артиллерии. Подразделениям пришлось отойти на новые рубежи.

Наши танкисты в этих боях проявляли стойкость и героизм.

Танк комсомольца сержанта В. Пятых находился в засаде. Он был хорошо замаскирован. Двигавшиеся на его позицию 8 фашистских танков не маневрировали и не вели огня — явный признак того, что немецкие танкисты не видят машину в засаде. Так бы они, наверное, и прошли. Но сержант Пятых принял решение вступить в бой при таком неравенстве сил.

— На то мы и в засаде, ребята, чтобы наносить внезапные удары! — воскликнул он, подбадривая свой экипаж.

Огонь танкисты открыли, когда машины противника приблизились почти вплотную. За их броней, как оказалось, скрывалось целое подразделение гитлеровцев. Немцы тоже начали стрелять по одиночному танку, но вскоре прекратили огонь, стали обходить его справа и слева, зажимать в клещи; очевидно, рассчитывали взять экипаж живым. Пятых и его боевые друзья продолжали наносить по врагу удары и вынудили его вновь открыть огонь. Один из вражеских снарядов угодил под башню. Заклинилась шаровая установка, вышел из строя лобовой пулемет, замолчала поврежденная радиостанция. Сержант Пятых был ранен, но продолжал сражаться и управлять действиями экипажа. Мужество командира вдохновляло танкистов. Метким огнем осажденного танка были выведены из строя несколько машин противника. Разъяренные гитлеровцы усилили огонь. Выстрелом в борт была пробита броня, снаряд разорвался внутри танка. Пятых был ранен во второй раз. Но и теперь, истекая кровью, он не покинул своего командирского места. Экипаж продолжал вести бой, применяя хитроумную тактику: стреляли только тогда, когда вражеские машины подходили вплотную. Экономили каждый снаряд.

— Живыми не сдадимся! — сказал сержант Пятых.

Пять вражеских танков подбили и сожгли храбрые воины и победили в этой неравной схватке.

А в это время шел столь же яростный огневой бой на участке, где находилась в засаде другая краснозвездная машина. Экипаж под командованием младшего лейтенанта Н. Р. Ирикова тоже подпускал вражеские танки на близкую дистанцию и расстреливал их в упор. На эту засаду натолкнулась целая колонна фашистских танков, пытавшихся обойти небольшую рощу и ударить нашим подразделениям во фланг. Экипаж Ирикова вел огонь только на поражение. Вот загорелась одна вражеская машина, вторая... Подбита третья. Снаряд разорвался на броне и нашего танка. Получил ранение радист-пулеметчик. Танкисты продолжали сражаться. Не прошли и на этом участке вражеские танки. Экипаж младшего лейтенанта Ирикова уничтожил пять фашистских машин и до роты пехоты противника. В этом бою пал смертью храбрых командир экипажа. Младшему лейтенанту Николаю Романовичу Ирикову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Но это потом, спустя несколько месяцев. А тогда, вскоре после боя, однополчане Николая послали письмо матери героя — Елене Васильевне Ириковой. Сообщили с гордостью о подвиге ее сына и с горечью — что нет уже его в живых. И мать ответила, не скоро правда. Может быть, долго раздумывала над письмом на фронт, а может быть, времени не было. Женщины ведь работали в тылу от зари до зари. То письмо-треугольничек облетело все наши подразделения, читали его танкисты с понятием и уважением, а крепкой затяжкой табачка старались скрыть свое волнение и не выдать суровых мужских слез. Елена Васильевна писала, что четверо ее сыновей ушли на войну. Двое погибли в первый год, третий, Николай, вот теперь. Все с наградами за храбрость. Четвертый, самый младший, Алеша, вернулся в село. Имеет два ордена и четыре ранения...