Атаку начинали танкисты

* * *

В штаб корпуса поступила выписка из приказа Наркома обороны СССР о присвоении мне звания подполковника.

Прикрепил я по три шпалы в петлицы, глянул на себя в осколок зеркала и оторопел: очень уж молодой подполковник смотрел на меня, двадцатичетырехлетний парень. И в каком-то смятении снял новые прямоугольники, оставил в петлицах по два, как и было.

На другой день генерал А. Г. Кравченко, увидев меня, сразу же обратил на это внимание. В присутствии других штабных командиров он обратился ко мне суховато:

— Товарищ Ивановский, вы почему форму одежды нарушаете?

Ответить было нечего, кроме как «виноват».

— А виноватых бьют... — сказал кто-то. Комкор пресек шутку строгим взглядом.

— Времени вам десять минут... — перевел он взгляд на меня. — Привести форму в соответствие вашему воинскому званию.

— Есть, товарищ генерал.

В тот же день оказались мы с ним один на один в ходе нашей боевой работы на НП.

— Ну вот, теперь видно, кто таков! — воскликнул генерал совсем другим тоном.

За подчиненных он и переживал, и радовался всей душой. Теперь вот шутил по-доброму:

— Учил я тебя, учил, Женя, гонял не жалеючи, зато ты в люди вышел, подполковником стал.

Андрей Григорьевич вспомнил время, когда он в Саратовском танковом училище был преподавателем тактики. Ничего он нас не «гонял», как теперь говорит, а обучал грамотно действовать в боевой обстановке да побеждать.

— Спасибо за науку... — проговорил я с волнением.

— Желаю успехов и боевой удачи, подполковник Ивановский.

...Августовские и сентябрьские дни Сталинграда... Поверженные, превращенные в груды развалин кварталы, взорванные переправы через Волгу, бесчисленные пожары вокруг... В этих неимоверно жестоких условиях вели боевые действия войска. Но могли ли где-то находиться и что-то делать в подобных условиях гражданские люди? Сохранилась ли среди пылающих развалин хоть одна живая душа?

Сталинградские жители не только выдержали тягчайшие испытания, но и помогали войскам, участвовали в обороне родного города.

В заводских цехах, сохранившихся отдельными сооружениями там и тут, делали снаряды и мины, ремонтировали танки и пушки, а когда прорывались вражеские подразделения, рабочие занимали оборону с оружием в руках.

В числе других подразделений народного ополчения на Тракторном заводе была сформирована танковая бригада, командиром которой стал инженер-технолог Н. Л. Вычугов, комиссаром — бывший заведующий военным отделом РК ВКП(б) А. В. Степанов. Из рабочих были укомплектованы экипажи боевых машин.

Местные партийные и советские организации обеспечивали работу транспортных средств, снабжение войск боеприпасами, горючим, продовольствием, эвакуацию раненых. По Волге, кипевшей взрывами, сновали катера и баржи. Буксир «Ласточка», на котором механик Василий Дмитриевич Григорьев работал с сыном и дочерью, совершил за сутки около двух десятков рейсов. Отважные волгари эвакуировали больше сотни раненых из нашей 26-й танковой бригады и доставили несколько тысяч снарядов. Секретарь комитета комсомола Тракторного завода Лида Плотникова и двадцать ее подруг-комсомолок пришли в воинские части, чтобы помочь в уходе за ранеными, при их эвакуации. Они работали наравне с медсанбатовцами, смело действовали в боевой обстановке. Две девушки — Зина Ивлева и Валя Сидорова — попросили зачислить их на военную службу в одну из наших частей, дошли с нами до Берлина, удостоились боевых наград.

Сталинградцы трудились, воевали, как солдаты.

В середине сентября управление корпуса и оставшийся личный состав 99-й танковой бригады и 12-го отдельного разведбатальона сосредоточились в районе Средней Ахтубы. По приказу штаба фронта в состав корпуса временно вошло несколько частей, имевших в строю считанных людей, — 135, 155, 187 и 254-я танковые бригады, 140-й минометный полк. Предстояло занять оборону на островах Спорный, Зайцевский, Голодный, не допустить переправы и захвата противником островов, подчинить все, что находилось на островах, обороне. Фронт обороны, по сути, только что собранного соединения растянулся до 100 километров.

На километр фронта имелось: личного состава — 54 человека, пулеметов — 0,5, противотанковых ружей — 0,25, танков и орудий не было вовсе... Столь мизерные цифры, с десятыми и сотыми, могут дать представление о сложившейся обстановке. О сплошной обороне нечего было и помышлять. Решено было соорудить опорные пункты на направлениях возможных переправ противника.

Комкор послал меня с двумя командирами в 26-ю танковую бригаду с задачей еще раз «подчистить» все тыловые службы, поставить в боевой строй кого только возможно — и ремонтников, и писарей.

— Важно не допустить сюда, на острова, не только мелкие группы противника, но даже его разведку, — сказал генерал, разъясняя суть своего категорического требовании. — Ибо, если немцы разнюхают, какие тут силенки, нам не удержаться.

В 26-й танковой бригаде мне удалось отобрать некоторое количество боеспособных людей для нашей островной обороны. Ночью переправили их отдельными группами через реку.

А самим нам пришлось возвращаться уже в светлое время. Знали, конечно, что у немцев все побережье и рукава реки пристреляны, что рискуем попасть под огонь, но ждать темноты не могли.

Втроем подобрались к лодке. Отчалили, достигли середины протоки, дальше гребем... Зашуршала мина в полете, бултых почти рядом с лодкой по правому борту, по левому — еще одна. Мы бросились в воду, поплыли к близкому уже противоположному берегу. И вовремя! Третьей миной лодку разнесло в щепки. До берега всем троим удалось доплыть, хотя минометный огонь не прекращался. Но еще же бежать под огнем по песку метров триста надо до прибрежного лозняка. Добежали, укрылись. Вражеский огонь стих. Теперь можно и переобуться, портянки выжать.