Атаку начинали танкисты

* * *

Ворошиловград гитлеровцы пытались удержать любой ценой. Как, впрочем, и другие города Донбасса. Отсюда они выкачивали уголь, металл, хлеб, здесь они использовали в военных целях развитую сеть железных и автомобильных дорог, линии связи.

Три мощных оборонительных рубежа соорудили немцы вокруг Ворошиловграда. В них вплетались опорные пункты, созданные в крупных поселках. Последний рубеж обороны проходил по окраинам самого города, который весь был превращен в крупный узел сопротивления. Город прикрывали сотни дотов и дзотов. Частые огневые точки, противотанковые препятствия, ряды колючей проволоки — чего только не соорудили гитлеровцы, чтобы удержать город. Все рубежи обороны были плотно насыщены войсками, основу которых составляла 355-я пехотная дивизия и другие, в том числе артиллерийские части.

Попытка наступления заметно поредевших частей 2-го танкового корпуса во взаимодействии с полками 279-й стрелковой дивизии на западную окраину Ворошиловграда успеха не имела. Перестрелки почти без продвижения вперед шли на окраине, а немцы тем временем спешно подтягивали новые силы, подкрепляя ими оборону. Гитлеровцы даже попытались вернуть утраченные позиции. Упорные бои велись и на южных подступах к Ворошиловграду, на землях совхоза имени Челюскинцев. Только к вечеру 13 февраля наши танкисты и мотострелки ворвались в поселок совхоза. Боевые действия продолжались и ночью.

Упорное сопротивление немецко-фашистских захватчиков стоило им немалых жертв. В ожесточенных боях под Ворошиловградом и в самом городе была разгромлена свежая, только что прибывшая из Франции 355-я пехотная дивизия. Были убиты командир дивизии, два командира полка и несколько командиров батальонов.

В наступлении надо было не только преодолевать ожесточенное сопротивление гитлеровцев. Серьезной помехой было и предвесеннее бездорожье. Колесный транспорт то и дело отставал от танков, буксовали в сугробах и разбитых колеях автомобили с горючим и боеприпасами.

В этих условиях сложную, вернее сказать, тяжелую задачу приходилось решать начальнику службы ГСМ майору Г. Путинцеву. Он со своими подчиненными старался использовать любую возможность, включая местные небогатые ресурсы, чтобы обеспечить горючим наступающие части. Танкисты и сами добывали горючее в бою, захватывая автоколонны и войсковые склады противника...

В борьбе за город наступил перелом. Наши части захватили аэродром, завязали бои в самом городе, отбивая у гитлеровцев квартал за кварталом.

14 февраля Ворошиловград был полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков. Над ним взвились алые стяги.

В Ворошиловграде мы похоронили погибших в боях за город командира бригады подполковника М. И. Городецкого и его заместителя по политчасти майора Н. М. Баранова, Оба они находились в боевых порядках атакующих подразделений, когда шли ожесточенные бои на южных подступах к городу.

В первых рядах атакующих шел и политработник из 58-й мотострелковой бригады майор В. Куракин. Ему выпало счастье вместе с однополчанами освобождать свой родной город. Быть может, его ожидала встреча с родными... Но не хватило нескольких минут и нескольких сотен шагов — сразила воина вражеская пулеметная очередь.

Новой победой отметили наши танкисты годовщину Красной Армии. 23 февраля части корпуса освободили крупный энергетический центр Донбасса — город Штеровка.

Был назначен новый начальник штаба корпуса — полковник Василий Васильевич Кошелев. Все командиры, в том числе и я, конечно же узнали в нем того, кто в пору тяжелых сталинградских боев приезжал к нам как представитель Генштаба, выяснял на месте положение наших обескровленных бригад. Был тогда подполковником, энергичным и деловым. Теперь он приступил к исполнению обязанностей начальника штаба в самый разгар боев в Донбассе и тем не менее сумел проявить себя в смысле дальнейшего повышения штабной культуры. Потребовал от штабов бригад (и штаба корпуса — в первую очередь, разумеется) более четкой отработки оперативных документов — боевых приказов, распоряжений, донесений, дал указания, как лучше использовать время на подготовку боевых действий. Много внимания он уделил вопросам управления боем. Словом, твердая рука вновь назначенного начальника штаба корпуса сразу почувствовалась. А по характеру Василий Васильевич остался таким же, как и показался нам при первом знакомстве, — общительным с товарищами, жизнерадостным, отзывчивым.

...Разведчики подчас могли бы позавидовать строевым командирам: те сделали свое дело в бою, захватили рубеж, взяли высоту и хоть малую передышку имеют. Нам же и перед боем, и после него — никакого расслабления. Но все мы любили свою «каторжную» работу, отдавали ей все силы и время.

Не очень приятной обязанностью считал я допрос пленных, но и от этого было не уйти. Надо.

По-разному вели себя пленные на этих допросах. Многие повторяли лишь одно — «Гитлер капут» да «нихт ферштее», иные словоохотливо проклинали войну, фашизм, свою судьбу. Попадались и матерые фашисты, в чьих резких ответах и хмурых взглядах сквозила ненависть к нам. Некоторые пленные более или менее объективно оценивали суть войны, пытались занять разумную позицию. Впоследствии, как известно, эти люди активно участвовали в перестройке жизни на германской земле.

Из допросов пленных явствовало, что боеспособность вражеских соединений и частей на нашем направлении снизилась. 7-я танковая дивизия, например, с которой доводилось встречаться и раньше, поредела теперь, понесла большие потери. Унтер, сидевший перед нами, с усердием рассказывал о тяжелом положении солдат, о подавленности в их настроениях, о нервозности и жестокости офицеров. Сведений военного характера у него было мало, хотя он выложил бы их, видимо, с готовностью. Назвал несколько цифр, типов вооружения, фамилий. На конкретные вопросы ответить унтер не мог и наконец заплакал, размазывая кулаком слезы по небритой физиономии.

— Вы меня расстреляете... Умоляю пощадить меня... Я из Трира. Я дальний родственник Карла Маркса.

Разведчики обменялись взглядами при его последних словах, но не проронили ни слова. Каждый, наверное, с трудом сдерживал усмешку.

Дали немцу воды, как могли, успокоили этого «родственника», заверив, что расстреливать его никто не будет. Но стоило снова задать какой-либо вопрос по существу, как он, изможденный военной муштрой немецкий обыватель, впадал в истерику.

— Я буду во всем с вами, я буду верно вам служить... Играть на гармошке... — Выхватив из нагрудного кармана губную гармошку, он пропищал на ней какой-то мотивчик, потом кивнул на переводчика старшего лейтенанта Ю. Акчурина: — Этот немецкий офицер ведь работает у вас. И я смогу быть полезным...

На Юру Акчурина кивали многие пленные, которых мы допрашивали. Юра говорил на немецком еще с детства, а когда окончил институт иностранных языков, побывал на практике и поработал в разведотделах на фронте — конечно же овладел разговорным немецким в совершенстве. Знал немецкую литературу, музыку, владел диалектами различных германских земель.

Другой наш переводчик — Шамиль Вафин, татарин по национальности, подобного впечатления на пленных не производил, хотя тоже владел немецким хорошо. Смолисто-черные глаза Шамиля (при всей его вежливости и выдержке) помимо его воли всегда горели ненавистью к врагам.