Черный хлеб

10. ЗОВ СЕРДЦА

Сайдэ встретила Шеркея у ворот. Увидев сияющее лицо мужа, спросила:

— С чего это ты развеселился? Иль пивцом угостил кто? Может, опять Каньдюк?

— Не болтай-ка, чего не следует. «Пивцом, пивцом»! Наградили меня на Агадуе! Понятно?

— Не я болтаю, а ты мелешь, сам не зная что. Кто это тебя наградил, за что? Может, скажешь, Имеда поборол? В батыры вышел? Иль плясуном заделался? — Жена засмеялась. — И говорить нечего, опять пьяный. Прошлый раз богатея из себя изображал. Как выпьешь, так сразу несешь околесицу. Умориться можно.

— Имеда-то не победил, а вот на скачках всех обогнал! Моя лошадушка, моя первой пришла. Иль не видишь? Вот она, награда. Сапожки дали, сапожки, пиджачок с рубашечкой. Еще шаровары с пояском были. Да я их Тухтару, Тухтару отдал, пусть уж попользуется…

— А ведь и вправду подарки… Но все равно не верится мне что-то.

— Вот баба, вот баба… Знай свое долдонит. Человеческим же языком говорят: на-гра-ди-ли! Неужели не понимаешь? Не таращь глаза-то зря, возьми лучше узел да спрячь. Хотя нет…

Шеркей проворно снял лапти, достал из свертка сапоги, начал примерять:

— Точь-в-точь! Как на меня шили!

Он попеременно выставлял вперед то правую, то левую ногу, шевелил острыми носками. Ему очень нравилась, как на глянцевой коже поигрывали зеркальные блики.

Сайдэ не выдержала.

— Зайди хоть в дом! Не срамись перед людьми. Забавляешься, как ребенок.

— Не учи, не учи! Сам знаю, что делать! — обозлился Шеркей, но сапоги стянул.

Разувшись, передал все вещи жене, несколько раз облобызал лошадиный нос и, бормоча что-то бессвязное об Агадуе, повел коня в сарай.

Сайдэ вошла в избу. «Вернутся Сэлиме с Тухтаром, тогда уж узнаю всю правду», — подумала она.

А Тухтара в это время плотным кольцом обступили парни. Они смотрели на него с нескрываемым восхищением и завистью. Подумать только, на первых скачках — и обогнал всех наездников. Все знали, что Тухтар ездит на лошади очень хорошо, не раз в ночном бывали вместе, но одно дело — скакать ради забавы по лугу и совсем другое — мчаться во весь опор наперегонки. Тимрук, конечно, сделал правильно, что не поехал, далеко ему до Тухтара.

Парней особенно радовало, что Тухтар сбил спесь с Нямася: недолюбливали они лавочника.

Каждому хотелось знать о скачках все до мельчайших подробностей, и новая деревенская знаменитость едва успевала отвечать на сыпавшиеся со всех сторон вопросы. Не привыкший к людскому вниманию, Тухтар чувствовал себя очень неловко.

— А какую же награду тебе дали? — поинтересовался кто-то.

Тухтар показал шаровары и поясок.

— Только-то и всего?

— Нет, еще были вещи, но я их отдал Шеркею.

— И он взял? Да как у него рука поднялась?

— Чтоб отсохла она у него! Совсем совести нет!

— А с виду ведь добрый, говорит, точно кот мурлычет.

— Да, стелет мягко, а спать жестко.

Тухтар промолчал, он был рад, что хоть штаны ему достались. В самый раз они к новому пиджаку. Вот если бы рубашка еще была хорошая…

Сколько Тухтар мечтал о хорошей одежде! И вот она есть у него. Но страшно как-то надеть ее. Смеяться еще станут люди: вот, мол, нищий щеголять начал. А может, и не станут. Ведь никто не подсмеивается над ним после того, как он победил на скачках. Наоборот — все поздравляют, хвалят. А вот Шеркея корят за то, что позарился на чужую награду. Права, наверно, Сэлиме, которая все время говорит, что Тухтару только кажется, будто его в деревне за человека не считают.

Парни предложили пойти домой с ними вместе, но Тухтар отказался. Ему хотелось побыть одному. Вспоминая все, происшедшее за день, он шел по лугу. Шел неторопливо, степенно.

— Тухтар! — неожиданно послышался за спиной знакомый голос — Ты что это один прогуливаешься? А мы уж думали, ушел ты давно.

К нему подошли Сэлиме и Елиса, ее подруга.

— Он теперь на нас и смотреть не захочет, — пошутила Елиса. — Теперь ведь Тухтар, — человек знаменитый, только о нем везде и толкуют.

— А как же вы думали! — поддержал шутку Тухтар.

Они пошли втроем. Пряно пахли луговые травы, весело пестрели цветы. Девушки принялись собирать букеты.

— А ты почему не рвешь цветы? — спросила Тухтара Елиса.

— А зачем они мне? Невидаль какая. Смотреть на них надоело. Куда ни глянь — везде торчат.

— Ну и чудак ты, — улыбнулась Сэлиме. — Разве могут когда-нибудь надоесть цветы? Ты посмотри, какие они красивые. Не налюбуешься! Взял бы и подарил нам по венку.

— Скажешь тоже, — рассмеялась подруга. — Не сумеет он сплести венок. Где ему!

Тухтар наклонился и неловко сорвал кустик незабудок. «Ведь и правда красивые, — подумал он. — Словно утреннее небо. А я топтал их всегда ножищами».

— Да ты поосторожнее с ними, — заметила Елиса. — Твоими руками только дубовые сучки ломать, а не цветы собирать…

Керегасьская долина опустела. Лишь кое-где можно было заметить людей. Расположившись на мягкой траве кружком, они угощались в честь праздника. Оттрепетал на высоком шесте белый флаг, став добычей бойкого сорванца, сумевшего забраться за ним на макушку. Мигаля разделался со своими нелегкими обязанностями.

Сэлиме попросила Тухтара рассказать о скачках.

— А что тут рассказывать. Ведь не я бегал — лошадь.

— Но ведь и Нямась не сам бегал. И лошадь у него получше. Почему же так получилось? — допытывалась Елиса.

— Ой, тузум[27], — перебила ее Сэлиме. — Ты не видела, как рассердился Нямась. Чуть не избил Мигалю. Как зверь накинулся. Мы с Мерденью сразу убежали от греха подальше. Ты бы, Тухтар, показал хоть подарки.

— Иль ты не видела? В руках держала.

— Да ведь в платке они были завернуты.

Тухтар остановился, аккуратно развернул выделенные Шеркеем вещи. Девушки на все лады начали расхваливать их.

— Ну вот и хорошо, — обрадовалась Сэлиме. — Теперь у тебя и пиджак есть хороший, и шаровары. Я тебе сегодня тоже преподнесу подарок.

— Какой?

— Потерпи малость, увидишь.

— А страшно, наверно, скакать на лошади, — не унималась любопытная Елиса.

— Чего же страшного? Посиживаешь себе — только и всего. Пыль, правда, в глаза лезет, — неохотно проговорил Тухтар и, чтобы избавиться от дальнейших расспросов, спросил у девушки, как называется сорванный ею цветок.

— Это чигень. Мой отец живот им лечит. Заваривает и пьет.

— И помогает?

— Конечно. Только присказку надо знать. Прежде чем заварить траву, ее кладут на голый живот и говорят: «Один чигень считаю, три чигень считаю…» А как дальше, я забыла. Если тебе нужно, могу узнать у отца.

Сэлиме предложила отдохнуть. Девушки сели на траву и начали плести венки.

— Быстро вы устали. Чуть прошлись, сразу ноги отнялись! — пошутил Тухтар, продолжавший собирать цветы.

Подруги тихонько запели.

Тухтар сел рядом и тоже принялся за венок. Никогда бы не занимался он такими пустяками, но не хотелось обижать девушек. Да и когда еще придется посидеть ему рядом с Сэлиме…

— Ты кого-нибудь любишь? — неожиданно с лукавой улыбкой спросила у него Елиса.

Сэлиме опустила глаза.

— Я? Люблю? Да мало ли что… — замялся парень и с еще большей старательностью стал разбирать цветы.

— Что же ты молчишь? Можно подумать, что и сам не знаешь, кого любишь.

— Почему не знаю? Луг вот люблю, поле, лес. Песни еще слушать люблю…

— А меня? — послышался тихий голос Сэлиме.

Тухтар вскинул на нее глаза. Так хотелось сказать правду!

— Любишь, любишь! — сказала Елиса. — И без твоих слов знаю!

— Как тебе не стыдно, тузум! Говоришь, сама не знаешь что!

— Знаю, что говорю! Все знаю! Знаю, знаю, знаю! — Елиса захлопала в ладоши.

Сэлиме прикрыла ей рот ладонью:

— Перестань! Слышишь? Перестань!

Девушка замолчала, только в глазах ее никак не могли погаснуть лукавые огоньки.

Сэлиме поправила волосы и надела венок поверх платка.

— Красиво, Тухтар?

— Очень.

Взгляды их встретились.

— Хочешь, я помогу тебе? А то ты со своим венком дотемна пропутаешься, — предложила Сэлиме и, не дожидаясь ответа, придвинулась к Тухтару. — А у тебя венок из одних незабудок. Это добрая примета.

— Почему?

— Значит, не забудешь, кого любишь.

Тухтар не выпускал венка из рук, и к ним часто прикасались тонкие легкие пальцы Сэлиме. Ему показалось, что свой венок девушка плела гораздо быстрее…

Дали обволакивала вечерняя синева. В буераках заклубился туман. Робко замерцала первая звездочка. От реки потянуло прохладой, пахнуло тиной, камышами.

— Что ж это мы рассиживаемся? Опоздаем ведь на хоровод! — забеспокоились Елиса. — Когда же ты кончишь? Он без тебя давно бы сплел. Нашлась помощница!

— Не волнуйся, успеем. Мы прямиком пойдем. И Тухтара возьмем с собой.

— Нет, я вас только провожу. А потом домой. Куда же мне со своим узелком тащиться?

— Занесем к нам. После зайдешь. Хочешь обмануть, как в прошлый раз? Не выйдет! Пообещал прийти на хоровод — и не явился. Никуда сегодня не отпущу.

В этот вечер Тухтар впервые веселился вместе со всеми. Рядом с Сэлиме он чувствовал себя легко и уверенно. Только петь не осмелился, повторял песню про себя. Особенно приятно было держать Сэлиме за руку. Маленькая теплая ладонь девушки порой вздрагивала, будто птенец, и этот трепет волновал сердце, переполнял его нежностью.

Расходиться начали после первых петухов. Девушки шли впереди, вслед за ними шумной ватагой шагали парии. Перебрасывались шутками, то и дело раздавался смех.

Тухтар, Сэлиме и Елиса дошли вместе со всеми до дома Шеркея и остановились под развесистым тенистым вязом. Елиса сразу же распрощалась. Тухтар и Сэлиме присели на скамейку.

Тихонько шептались листья, издалека доносилось пение. Изредка вскрикивала какая-то ночная птица. От платья и волос девушки веяло запахом луговых цветов. Тухтар вспомнил, что Сэлиме унесла его венок домой, хотя по обычаю венки снимают, когда входят в деревню, и вешают на колья оград.

— Да, Тухтар, мы совсем забыли про твои вещи, — нарушила молчание Сэлиме. — Подожди минутку, я принесу их.

Она встала и вошла во двор. Вскоре вернулась. Тухтар еще издалека услышал ее легкие, почти бесшумные шаги, нежный шелест платья. В руках Сэлиме был не один сверток, а два.

— Что это?

— Подарок от меня. Разве ты забыл? Вчера только кончила. Бери же.

— Спасибо, Сэлиме, спасибо. — Он хотел развернуть платок, в котором лежал подарок, но девушка не позволила.

— Не надо сейчас. Придешь домой — посмотришь. Если не понравится, то верни. Только в мои руки отдай, чтобы никто не видел. Ладно?

— Вот придумала! Как же мне может не понравиться твой подарок?

— Мало ли что… А сейчас не рассматривай. Увидит кто-нибудь — неудобно будет.

Сквозь листву ветел, растущих на противоположной стороне улицы, лился на землю лунный свет.. Деревня утонула в синей задумчивой тишине. Только сонные грачи возились на деревьях, укладываясь на ночлег.

Прижав свертки к груди, Тухтар молча смотрел в лицо Сэлиме. Он так много хотел сказать ей…

Молчала и Сэлиме. Она догадывалась, о чем хотел сказать ей парень, и ей очень хотелось услышать эти слова. Но минута проходила за минутой, а Тухтар все молчал. Сэлиме это и огорчало, и радовало: ей нравилась скромность парня.

— Ну что же, Тухтар… Пора домой. Поздно уже. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Сэлиме. Но только не хочется мне, чтобы ты уходила.

— Почему же не хочется?

— Почему?.. И сам не знаю. Так бы до утра и простоял. И утром бы тоже не ушел…

— И не знаешь, почему так?

— Нет.

— А я знаю.

— Ничего ты не знаешь.

— Сказать?

Он не ответил.

Сэлиме приблизила лицо к его лицу, в одно дыхание прошептала:

— Ты любишь меня. Не правда разве?

Тухтар опустил голову.

— Что же ты молчишь? Ну так слушай меня тогда. Я тоже люблю тебя. Люблю всем сердцем. Люблю — вот и все. А теперь иди.

Сэлиме резко повернулась и вбежала в ворота. Заскрипели под частыми шагами рассохшиеся ступени крыльца. Дверь резко распахнулась… и медленно-медленно притворилась…

Тухтар порывисто вздохнул всей грудью, словно перед прыжком в воду. «Сэлиме!» — хотелось ему крикнуть громко-громко, но он не решился на это и только несколько раз еле слышно прошептал имя девушки.

Не двигаясь с места, Тухтар долго смотрел на дверь, ему казалось, что она вот-вот откроется и из нее выбежит Сэлиме.

А вдруг Сэлиме обиделась на его молчание? Если бы он первый решился сказать о своей любви! Но разве он мог надеяться? И сейчас еще не верится, что слышал от нее такие слова. Словно все это ему приснилось.

Тихонько загремел дверной засов, но дверь не открылась. Тухтар догадался, что ее только сейчас запирают. Значит, Сэлиме все это время была в сенях.

Тухтар постоял еще несколько минут и зашагал по залитой трепещущим лунным светом улице. С лица юноши не сходила улыбка. Поглядывая на щедро усыпанное звездным бисером небо, он повторял про себя все, что говорила ему сегодня Сэлиме. Старался точно вспомнить, как было произнесено то или иное слово, какое выражение лица было у нее в то мгновение, как смотрели глаза, как двигались губы.

Занятый своими мыслями, он и не заметил, как добрался до дома. Неказисто выглядела его хибарка, но сегодня она показалась Тухтару уютной, приветливой. Самое главное — иметь домик, свое гнездо. У других и голову приклонить негде. Всю жизнь под чужой крышей спят. А у Тухтара какой-никакой, а собственный дом. И может, будет он жить в нем вместе с Сэлиме.

Силы и здоровье есть, лентяем он никогда не был, будет трудиться и обзаведется хозяйством. Купит лошадь, корову. Глядишь, и овечки заблеют в хлеву, куры закудахчут. А вокруг дома зацветут яблони. Несколько штук он уже посадил. Хорошо принялись. Ребятишки любят яблоки, вот и будут похрустывать. Дети, конечно, будут похожи на Сэлиме… Заживет еще Тухтар, заживет! Все у него впереди, только вышел он на дорогу. Нет, не ошибся, видать, старик Тимма, предсказывая Тухтару счастливое будущее. Разве не счастье это, что Тухтара полюбила Сэлиме? Большего и быть не может.

Тишину нарушили петушиные крики. Близился рассвет. Но уходить не хотелось. Размечтавшийся Тухтар присел на скамейку и развернул узел с подарками. Сэлиме сшила для Тухтара рубашку. Белую-белую, из тонкого льняного полотна. Воротник и рукава украсила вышивкой. Узоры такие яркие, нарядные. Только руки Сэлиме могли сделать этакое чудо. И то Тухтару на память, чтобы никогда не забывал. Так сказала Сэлиме. Вот смешная! Как же он ее забудет, если она тут, в его сердце.

Всю жизнь свою отдаст он Сэлиме. Все смотрят на Тухтара свысока, а Сэлиме полюбила его, не побоялась, что он безродный бедняк. Нет, теперь он уже не сирота. Рядом с ним родная душа. И он сумеет отблагодарить ее.

Нет, Сэлиме, не пожалеешь ты, что полюбила Тухтара. Не пожалеешь.