Черный хлеб

18. НЕЛЕГКИЙ ТРУД ЛЕСНОЙ

Валить лес — дело нехитрое, но требующее сноровки, а у Шеркея ее не было. Да и много ли наработаешь с Тимруком! Пришлось обратиться за подмогой к соседям — Пикмурзе и Игнату Аттиля. Они не отказали.

Делянку Узалук дал не так далеко от деревни, в старом сосняке около Алатырской дороги. Поехали на двух долгушах: на передней — Шеркей с сыном, на второй — помощники.

Вскоре добрались до избушки, где жил работник Узалука долговязый Сандыр. Он встретил Шеркея радушно, как давнишнего друга, хотя раньше они никогда не были близко знакомы, а добродушием и обходительностью лесной сторож не отличался. «Пес цепной», — говорили о нем я деревне. «Значит, кого как нужно принимать, — самодовольно подумал Шеркей. — Объяснил ему, знать, хозяин, что свой я человек».

Сандыр пригласил всех в избушку, выставил на стол большую миску с вареным в мундире картофелем, нарезал хлеба, вскипятил в маленьком, лохматом от сажи чугунке чаю.

— Один здесь кукую. Баба с ребятней в деревне, — объяснил он, извиняясь за скромное угощение.

Подзаправившись, отправились на делянку. Впереди, низко наклонившись вперед, шагал Сандыр. Длинные руки его почти касались земли. Они были согнуты в локтях и напоминали большие клещи, которыми сторож вот-вот схватит какое-нибудь дерево и выдернет с корнем.

— Сколько пил прихватили? — спросил он. — Только одну? Маловато. Время-то ненадежное. Может сразу разнепогодиться. Тогда завязнешь тут с бревнами.

Шеркей встревожился: как это он промахнулся, только одну пилу взял. Ведь и правда можно лес погноить.

— Не горюй, — успокоил его сторож. — Подыщу, я тебе двух помощников с пилами. Дашь им с пудик муки или крупицы. В шесть рук быстрехонько управитесь.

Шеркей, как только услышал о пудике, приуныл.

— Чего раздумываешь? Не прогадаешь, не бойся. С лихвой окупятся твои затраты. Пожалеешь — больше добра потеряешь.

— Ладно, ладно уж, — промямлил Шеркей со вздохом.

Сандыр велел обождать и скрылся в чащобе. Вскоре он появился в сопровождении здоровенного верзилы, судя по внешности, мордвина.

— Одного только сыскал. Но ничего. Такой за семерых наворочает.

Мордвин утвердительно кивнул головой.

Опушка кончилась. Деревья стояли все тесней. Становилось сумрачно. Бойко стучал краснозобый дятел. Над самой землей со свистящим шелестом пронесся охотящийся за воробьями кобчик.

Сосны высокие, прямые, точно свечи, золотистые. На некоторых стволах комками засахарившегося меда бугрилась смола. Верхушки деревьев напоминали чувашские шапки. Шишки свешивались, как нарядные кисточки. Издалека виднелись алые, как капельки крови, ягоды шиповника. Кое-где броско белели стволы березок. Грустно выглядели эти веселые деревья среди строгих сосен и мрачно насупившихся елей. Стоять бы им на опушке в кругу подруг, поблескивать на солнышке белыми нежными ногами да перешептываться с игривыми ласковыми ветерками.

Над небольшим озерцом тяжело наклонился старый золотоголовый клен, похожий издали на усталого, измученного жаждой путника, который наконец добрался до воды и никак не может оторваться от нее.

Высоко, чуть не в рост человека, вымахала в некоторых местах осока. На пригорках толпятся тоненькие, хилые осинки. Сучья почти голые, стволы, точно мукой, присыпаны плесенью.

Миновали небольшую кочковатую полянку, перевалили через горку. Сандыр остановился.

— Вот твой лес, — сказал он и обвел рукой полукруг. — Распрягай лошадей.

— Весь, весь, что показал? — стараясь не выдать радости, переспросил Шеркей.

— Сказал же! — И сторож еще раз махнул рукой.

Шеркей внимательно огляделся. Вот это делянка! Не поскупился Узалук для своего человека. Понимает Шеркей, что обязан таким отношением Каньдюку: ведь это Каньдюк построил мостик, по которому идет теперь Шеркей. Сосны одна к одной, глянешь на макушку — шапка сваливается, сучков нет. Шеркей стукнул по одному дереву обухом топора, и оно зазвенело туго натянутой струной.

— Да… — неопределенно проговорил он.

— Что «да»? — спросил Сандыр. — Лес не нравится?

— Нет, не корю, не корю я. Только вот жердей нет.

— Чего-чего, а этого добра хватит. Присмотрись-ка получше. Вон их сколько в низине. Рубить не перерубить, возить не перевозить.

Сандыр зашагал по границе делянки, делая на стволах зарубки.

Шеркей зорко следил за каждым его шагом. «Так, так», — говорил он про себя. Иногда же, когда замечал, что хорошее дерево осталось в стороне, сокрушенно покачивал головой, жалобно вздыхал.

Подойдя к стоящей несколько на отшибе могучей сосне, Сандыр окликнул Шеркея:

— Хватит, братец, глазеть. За дело надо браться. Ну-ка принимайся за эту.

— Да я, видишь ли… — смущенно задергал плечами Шеркей. — Не приходилось. Не приходилось мне этим делом заниматься. Плотничать мне сподручно, а это…

— Плотничать после будешь. А сейчас только слушайся меня. Согласен?

— Как скажешь, как скажешь.

— Начнем с этой вот красавицы. Аж жалко! Валить ее надо в ту сторону, чтобы меж двух елок упала.

— Может, молитву какую надо прочитать? Есть, наверно, особая для этого случая, особая? А?

Окружающие недоумевали.

— Чего не знаю, браток, того не знаю, — усмехнулся Сандыр. — Сам соображай. Ежели, по обычаю, то пусть начнет тот, у кого рука легкая.

— У Тимрука! У Тимрука! Но и молитву я прочту. Может, не ту, что нужно, но все равно, все равно.

— Тимрук так Тимрук! У меня тоже не тяжелая. А ты валяй читай. Недолго только.

Шеркей торопливо забормотал.

Тимрук поглубже нахлобучил шапку, поплевал на ладони, взялся за ручки протянутой ему Сандыром пилы.

Острые зубья тихонько фыркнули и врезались в податливую красноватую кору, потом — в волокнистую мякоть. Запела тонкая, гибкая сталь, посыпались пропитанные клейким соком опилки, остро запахло смолой. Вскоре сосна начала крениться.

— Берегись! — зычно крикнул Сандыр и выхватил пилу из надреза.

Все отбежали в сторону. Сосна испуганно вздрогнула и с треском рухнула между двумя деревьями. Долго еще шевелились, вздрагивали ее разлапистые ветки. Казалась, она хочет опереться ими, словно руками, и подняться с земли.

— Ну, уразумели, что к чему? — спросил сторож. — Вот и слава богу. Давай, наваливайся.

Одно за другим, сокрушенно охая, валились вековые деревья. С них сразу же срубали сучья.

Время двигалось к полудню. Разожгли костер, испекли в золе картошку. Перекусили а вновь принялись за дело. Работа спорилась, и довольный Шеркей отправился перед вечером в соседнюю деревню к целовальнику, и привез штоф водки.

— Давайте-ка, давайте-ка, братцы, пропустим по маленькой с устатку.

Расселись у костра. Выпили. Захрустела поджаристая, пропахшая смолистым дымком картошка. Разделили захваченного Шеркеем из дому жареного петуха. По уставшим телам разлилась приятная истома. Языки развязались.

Помешивая узловатым сучком костер, Игнат Аттиля начал советоваться с Шеркеем, как раздобыть леса на избушку.

— Никуда не годна старая, — сокрушался Игнат. — В сильный ветер стены ходуном ходят. Того и гляди придавят.

— Скопить, скопить деньжонок надо, — важно поучал Шеркей.

— Как же их скопишь? Ведь пусто в кармане.

— А ты старайся, старайся. Не балуй, не балуй себя.

— Какое там баловство! Не до жиру, быть бы живу. Скоро и так ноги таскать не будешь.

— Терпеть, терпеть надо, — твердил Шеркей.

Игнат махнул рукой, вздохнул и лег спать.

— А сынок твой — парень-хват! — похвалил Тимрука Сандыр. — Весь день мы с ним пилили — и хоть бы охнул. Для меня лесное дело привычное, сызмальства пилой шмугаю, да и то поясница поскрипывает, как сухая сосна. А он все давай и давай, так и чешет без роздыху. В пот вогнал.

— Слава богу, слава богу, не лодырем растет, не лодырем и силенка есть.

— Силенка, браток, и у лошади есть. Да что толку в этом. Сейчас такое время пришло, когда мозгой надо крутить, а не руками махать. Смекалистый у тебя сын. Вот что ценно. Сразу сообразил, что лесу на целых три дома хватит. Два сруба, мол, надо продать. Чуешь? Не обидел его господь разумом. А теперь без разума шагу не шагнешь. Сила-то, браток, теперь — вещь третьего сорта. Хитрость надо в себе возбуждать. Да.

Смутившийся от похвалы Тимрук поднялся и пошел проведать лошадей.

— Что он смыслит, что понимает? — сказал пренебрежительно Шеркей, провожая взглядом сына. — «На три дома, на три дома»… Троится у него в глазах, троится.

Он взял бутылку, посмотрел ее на свет, протянул Сандыру:

— Выпей-ка еще. Как раз для тебя оставил. Да, для тебя. Нам-то хватит. И не надо, не надо. А ты всю жизнь в лесу, в сырости маешься. Вот и согреешь косточки, и кровь по жилкам быстрей побежит.

Сторож выпил водку прямо из горлышка.

— Спасибо. Точно — прямо по жилкам пошла.

— Ну и слава богу, слава богу…

Трава — высокая, густая — была покрыта обильной росой. Тимрук, пока шел к лошадям, вымок до пояса. Кони, тихонько посапывая, похрустывали травой. Тимрук прислонился спиной к дереву и стал глядеть на тускло мерцающий сквозь белую дымку костер.

Над головой тихонько шептал ветер, будто пересчитывал вершины.

Сколько же в этом лесу деревьев? Всю жизнь будешь считать и не сочтешь. Вот если бы продать все! На вырученные деньги купить еще участок, вырубить — и опять на базар. Сколько бы денег можно заработать! А отец все роется в земле, как крот. Разве можно быстро разбогатеть, занимаясь этим! Неправильно живет отец, неправильно.

Если же продавать лес не кругляком, а распиливать бревна на доски, то еще больше барыша будет. Пильщиков можно найти сколько угодно. Вон мордвин за пуд пшена как ворочает… Придет срок, возьмется за хозяйство Тимрук и поставит дело по-своему. На кой нужны хлеб, скотина? Деньги нужны, в них сила.

Долго еще Тимрук размышлял о деньгах, соображая, каким образом можно выручить их побольше. Думать об этом было интересно и приятно. Мысли тянулись одна за другой, сплетались, и не виделось им конца.

Делянку вырубили за неделю. Бревна, чтобы не украли, свезли к избушке Сандыра. Как только ляжет санная дорога, их сразу же перевезут домой. Сучья пойдут на дрова. Топки зимы на три хватит. Удружили Каньдюк с Узалуком Шеркею, удружили. Такая делянка раза в три дороже стоит, чем за нее заплачено. Вот что значит быть близким с такими людьми, быть их поля ягодой…

Пикмурза с Игнатом уже уехали домой, а Шеркей все еще крутился около бревен, захотел еще раз пересчитать: добро ведь счет любит. Два бревна решил захватить сейчас. Взвалили кое-как на долгушу, поехали.

Рыжий конь шел довольно легко, будто вез не кряжи, а жердины. Дорога была хорошая, накатанная до блеска.

Когда начали взбираться в гору, впереди заметили подводу, которая тоже двигалась в сторону Утламыша. Не привыкший отставать Рыжий поднатужился, зашагал живее и саженей через сто догнал передний воз. Шеркей увидел на телеге Элендея и Тухтара. Крякнул, отвернулся, нетерпеливо задергал вожжами. Тухтар поздоровался. Шеркей не ответил, Тимрук еле приметно кивнул головой.

Встреча с братом и бывшим батраком испортила настроение. Шеркей помрачнел, призадумался. Подумать только — целый пуд пшена нужно будет отвалить какому-то босяку! А много ли он работал? Поторговаться бы надо получше. Опять дал промашку. Был бы Тухтар, пшенцо бы осталось. И дом строить без Тухтара тяжелее будет. Золотые руки у парня. Надо же было ему подружиться с Сэлиме! Работал бы и работал у Шеркея. Не везет Шеркею, не везет.

Ссора с братом его не беспокоила. Никуда не денется Элендей. А вот батрак прямо из рук уплыл. Можно бы, конечно, вернуть его, но какой ценой! Нет, не пойдет на такое дело Шеркей. Рубль на копейку не меняют.