Камеристка

Глава шестьдесят третья

И в сельской местности слышали о насильственных нападениях. Некоторым землевладельцам крестьяне подпускали красного петуха под крыши замков. Они перерывали крепости, замки и дома богачей в поисках денег и драгоценностей. Прежде всего они искали бумаги, в которых говорилось, что они принадлежали конкретному землевладельцу.

Они сжигали их как символы своего многовекового угнетения. Грабители нередко становились убийцами, особенно если наталкивались на сопротивление.

Потом со всей серьезностью распространились слухи, будто правительство приказало отравить общественные колодцы. Преступление, которое в прежние времена — и также без причины — охотно приписывали евреям.

Где же оно, беззаботное время балов, праздников, оперных постановок, театра, приемов и пышных ужинов? Этот вопрос задавал себе тот, кто приезжал в Версаль и разочарованно видел, что здесь «весело, как в морге», как выражался один британский посланник.

4 августа 1789 года Национальное собрание объявило:

— Все феодальные права отменяются немедленно.

Тем самым было отменено деление общества на сословия.

Все больше аристократов официально отказывались от унаследованных привилегий. В том, что они делали это добровольно, я осмелюсь усомниться.

— Революционеры теперь обрушивают свой гнев на церкви, — возмущалась мадам ла Турнель. — Многие из великолепных соборов с их готическими статуями становятся жертвами жаждущих разрушений примитивных бунтовщиков.

Я поговорила об этом с папашей Сигонье, и он смог объяснить мне причину этого варварства.

— В этом выражается бессильная злоба народа, который чувствует себя брошенным в беде церковью и так же немилосердно угнетаемым ею, как и дворянством.

26 августа 1789 года Национальное собрание издало «Декларацию прав человека и гражданина».

— Это действительно означает конец королевской власти, — сказала мне мадам Франсина, когда мы узнали об этом от одного из ее двух кучеров, человека по имени Лаваль. Он как раз вернулся из столицы, где эта новость была у всех на устах.

Национальное собрание по американскому примеру декларировало неотъемлемые права человека для каждого и политическое равенство и свободу.

— Природа создала всех людей равными и свободными, и сопротивление любому виду угнетения — полное право каждого свободного гражданина, — с наслаждением декламировал Лаваль.

По нему было видно, что ему понравилось услышанное в Париже. И кто бы осудил его за это? Только было глупо с его стороны так самодовольно выступать перед моей госпожой. Я должна была бы подумать о том, что мне в свое время предсказал Жорж Дантон.

— Хорошо, — заметила мадам дю Плесси. — Вы свободный гражданин и можете решать, оставить вам службу или работать моим кучером. Но решайте быстрее.

Нечего и говорить, что застигнутый врасплох Лаваль решил остаться. Бесхозных лакеев, камердинеров, кучеров, слуг и конюхов слонялось множество, так как многие аристократы покинули страну. Так что было бы крайне глупо с его стороны отказаться от надежного места у моей госпожи, потому что становиться солдатом или нищим было не для Лаваля.