Камеристка

Глава двенадцатая

Расходы в Версале были огромные. Сюда же прибавилась маленькая повозка, к ней две лошади и два мула, потому что и дофина часто выезжала на мулах. Нужно было содержать кучера и конюха, пажа Франсуа, которого мадам Франсина после смерти его старой баронессы взяла к себе. Элен так же относилась к персоналу, как и маленькая служанка по имени Жинетта и я.

В Версале вообще все любили все большое. Турнюры[14] у дам становились все шире — во многие двери во дворце они могли пройти только боком, а их роскошные парики достигали высоты в 60 сантиметров. В каретах дамам приходилось стоять на коленях, а их пышные юбки торчали из окон.

Многие мужчины красились, как женщины, и походили на Арлекина — их подведенные черные глаза, кроваво-красные губы, на щеках розовые яблочки. В таком виде они семенили на высоких каблуках с туго утянутой талией по залам Версаля.

При дворе царили зависть, грубость, подхалимство, ложь и жестокий эгоизм. Единственное существо женского рода, к которому могла обратиться Антуанетта, была мадам Франсина. Позже к ним присоединились еще принцесса Ламбаль и мадам Кампан. Из мужчин другом Антуанетты был лишь граф Мерси; он являлся связующим звеном между ней и матерью.

— Ах, эти злобные бестии, — жаловалась мадам Франсина, когда мы после утренней прогулки снова сидели в ее апартаментах. — Она дала мне бумагу. — Насколько же подлым нужно быть, чтобы распространять такое?

Это был один из самых наглых памфлетов о бесплодной дофине, какие ходили при дворе.

— Я сегодня тоже нашла такой, мадам, — сказала я. — Он был приколот иглой к бархатному занавесу в прихожей дофины. Я его сняла и бросила в камин.

В свой четырнадцатый день рождения я застала врасплох месье Гийома, кучера мадам Франсины, который развлекался с мадемуазель Элен. Пожилая камеристка — моя госпожа повысила ее в звании — лежала на спине на шезлонге в одном из альковов, а кучер Гийом, лет на десять моложе ее, сопя и стеная, громоздился на ней. Она задрала свои юбки и своими тощими ляжками обвила его широкую спину, так, чтобы он мог глубоко войти в нее. Его движения были быстрыми и резкими, а Элен это, похоже, очень нравилось. Она восторженно вращала глазами и поощряла его:

— Ах, да, хорошо, хорошо. Еще, мой дорогой, еще.

Довольно старая лежанка скрипела и дрожала. Внезапно Гийом задвигался как сумасшедший, вскрикнул и наконец упал на громко стонущую Элен. Я незаметно удалилась — не полагается смотреть, как люди любят, хотя в Версале во всех углах наталкиваешься на совокупляющиеся пары. Но это было интересно.

— Жюльенна, дорогая, — обратилась ко мне госпожа, — сегодня после полудня в пять часов ты должна пойти к мадам Аделаиде в ее салон. Принцесса хочет с тобой поговорить.

— Что это значит? — встревожилась я. — Дочь короля не хочет, чтобы я была камеристкой?

— Не бойся, малышка, — успокоила меня мадам Франсина. — Думаю, принцесса хочет рассмотреть тебя поближе, потому что ей бросилось в глаза твое сходство с ее племянницей, мадемуазель Елизаветой.

Собственно, мне льстило это сходство. До чего же я была глупой. Знай я тогда, к чему это приведет, я бы голая сбежала из дворца домой к маме.

В салоне принцесса сидела со своими двумя сестрами за большим круглым столом. Они занимались рукоделием. Я вошла и присела в почтительном реверансе перед дамами королевских кровей.

— Подойди, малышка! — вдруг резко крикнула мадам Аделаида, — дай я на тебя посмотрю.

Я смущенно подошла к столу.

— Удивительно, действительно очень удивительно, — пробормотала мадам Виктория, а принцесса Софи даже встала, уронив рукоделие на пол. Она подошла ко мне и, прищурившись, оглядела меня.

— Повернись-ка, дитя мое. Только медленно, — потребовала она.

Все три дамы покачали головами, и мадам Аделаида прошептала:

— Поверить не могу.

Потом мне пришлось походить по комнате, несколько раз повернуться, и наконец мадам Виктория обратилась ко мне:

— Ты откуда, малышка, и как тебя зовут?

После того как она еще спросила меня о точном дне моего рождения, мадам Аделаида милостиво отпустила меня:

— На сегодня достаточно. Можешь идти. Но скоро мы снова позовем тебя.

— Я напишу мужу, — пообещала мадам Франсина, — и сообщу ему об удивительном интересе к твоей персоне.

Возбужденный шепот, насмешливые улыбки, смешки. Будущий король прошлой ночью неожиданно появился в будуаре Марии-Антуанетты. Молодой человек хотел прямо перейти к делу, без всяких нежностей.

Мария-Антуанетта уже лежала в постели. Ее муж набрался мужества, как следует выпив вина. Двух камеристок он властно выгнал из покоев. Женщины быстро ретировались, но остались под дверью, чтобы по очереди подглядывать в замочную скважину.

Сначала все походило на изнасилование, но после первого мгновения безмерного удивления дофина позволила своему мужу действовать. Ночная рубашка молодой женщины была разорвана в клочья под диким натиском ее супруга, только и всего.

Камеристки услышали вздохи, стоны и сильный скрип, однако неопытный супруг не добился успеха, впрочем, как и прежде. После того как дофина несколько раз вскрикнула от боли, неудачливый любовник оставил ее и в отчаянии закрыл лицо руками. Девушка вскочила и истерично закричала:

— Я этого больше не вынесу. У меня все болит. Удовлетворите меня, наконец.

Всхлипывая, дофина снова бросилась на кровать. Ее несчастный супруг между тем встал с постели и отошел к умывальному столику, где увлажнил свою все еще возбужденную, но не способную к делу плоть холодной водой. Очередное фиаско отрезвило его.

Дофин вернулся к постели, присел на край кровати и коснулся плеча Марии-Антуанетты. Она вздрогнула и испуганно вскрикнула.

— Не бойтесь, мадам. Я вам ничего не сделаю, — смогла расслышать камеристка слова Людовика. — И мне от этого очень больно.

— Тогда давайте оставим это, я вас очень прошу, — сказала дофина и подвинулась, давая место разочарованному юнцу. Тот лег рядом с ней и, как всегда, вскоре уснул.