Арабская империя

Глава VIII ГОДЫ ТРИУМФА

Юстиниан Безносый провозглашен императором Византии - 685 г.

Абд ал-Малик ибн Мерван провозглашен халифом. Смерть Абд ал-Малика - 705 г.

Валид провозглашен халифом. Смерть Юстиниана Безносого - 711 г.

Анастасий II провозглашен императором - 713 г.

Омар ибн Абд ал-Азиз, наместник Медины - 705―710 гг.

Год побед - 712 г.

Смерть Валида, провозглашение Сулеймана халифом - 715 г.

Кампания Йезида ибн Мухаллаба в Джурджане - 716―717 гг.

Халифы.

Абд ал-Малик ибн Мерван.

Валид ибн Абд ал-Малик.

Сулейман ибн Абд ал-Малик.

Маслама ибн Абд ал-Малик, арабский военачальник на византийском фронте.

Муса ибн Нусейр, арабский военачальник в Испании.

Кутейба ибн Муслим, арабский военачальник на китайском фронте.

Мухаммад ибн Касим, арабский военачальник на индийском фронте.

Хадджадж ибн Юсуф, наместник Ирака и Персии.

Йезид ибн Мухаллаб, заключенный в тюрьму Хадджаджем, назначен Сулейманом на пост наместника Хорасана.

Омар ибн Абд ал-Азиз, наместник Медины.

Юстиниан Безносый, император Византии.

Прежде чем рассказать историю арабского завоевания Испании, мы в 710 г. оставили халифа Валида в Дамаске. Теперь нам следует вернуться на несколько лет назад, чтобы проанализировать состояние Византийской империи, на территории которой вскоре предстояло произойти великим событиям. Восточная Римская империя в очередной раз оказалась на грани уничтожения. На самом же деле, каким бы невероятным это ни казалось в то время, ее ожидало еще семь столетий существования — дольше целой жизни большинства империй в истории.

В 685 г., в том самом году, когда халифом Дамаска стал Абд ал-Малик ибн Мерван, на трон Византии взошел шестнадцатилетний император Юстиниан II. Казалось, что Византийская империя находится при последнем издыхании. Со стороны Европы Константинополю угрожали славяне и болгары, а со стороны Азии — арабы. Сначала Юстиниан II добился некоторых успехов, поскольку арабы были заняты гражданской войной между Абд ал-Маликом и Абдаллахом ибн Зубайром. Император завоевал Армению, но, сделав это, не смог устоять перед искушением заставить армянскую церковь согласиться с догмами греческого православия. Армяне восстали и изгнали его войско.

В это же время гражданская война между арабами подошла к концу, и мусульмане, осудив заключенный в прошлом договор о перемирии, вторглись в Малую Азию. Надеясь отсрочить новую войну с арабами, Юстиниан вывел из гор Амана горцев-христиан, которые до того времени чрезвычайно затрудняли военные операции арабов.

Однако в 695 г. Юстиниан II, оказавшийся жестоким тираном, был свергнут в результате военного переворота в Константинополе. Ему отрезали нос и отправили в изгнание в Крым. Однако, не желая сдаваться, он установил отношения с хазарами и женился на сестре хана Феодоре. Правители Византии протестовали, а хазары, видимо, начали уставать от него и потому подослали к нему человека с поручением убить его. Юстиниан задушил своего несостоявшегося убийцу и чудом бежал, чуть не стал жертвой кораблекрушения на Черном море, поднялся вверх по Дунаю и подружился с Тербелом, князем болгар. В конце концов, в 705 г., как раз тогда, когда Валид получил халифат, Юстиниан вернул себе императорский трон — почти невероятное достижение.

Константинополю угрожали не только болгары с запада и арабы из Малой Азии: большая часть Италии находилась в руках варваров, хотя города Рим и Равенна все еще признавали над собой власть Восточной Империи. В этой отчаянной ситуации Юстиниан, который теперь носил прозвище Безносый, решил издать богословский эдикт. Римский папа ответил немедленным протестом. Юстиниан приказал арестовать его, однако войска встали на сторону понтифика и отказались выполнять приказы императора. В 710 г. войска в Равенне тоже восстали и убили императорского наместника. И, как уже не раз бывало на протяжении бурной истории Византии, именно теперь, когда ситуация стала особенно шаткой, император выступил с богословскими суждениями, немедленно отвратившими от него тех немногих подданных, которые все еще признавали его власть.

В 711 г., после бурного правления, полного приключений, достойных голливудского фильма, Юстиниан Безносый пал от руки убийцы. Его царствование было хаотическим, а смерть привела к полной анархии. Именно в этот момент Дамасская империя Омейядов достигла высшей точки своего могущества. На западе ее победоносные армии покоряли Испанию. На востоке, о чем пойдет речь в дальнейшем, они подступали к границам Китая.

Явный распад Византийской империи ставил арабов, которые снова приступили к всевозможным завоевательным операциям, перед непреодолимым искушением. В 711 г., в год смерти Юстиниана, на византийскую территорию вторглись три крупные мусульманские армии, двумя из которых командовали сыновья халифа Валида, а одной — его брат, опытный ветеран, Маслама ибн Абд ал-Малик. В следующем году, 712-м, Аббас ибн Валид занял Антиохию Писидийскую на полпути от Константинополя до прежней границы.

По причине явного упадка византийского государства произошли изменения в арабской стратегии. В прошлом привычными были ежегодные летние набеги на территорию империи, от которых не ожидалось никакого долговременного результата. Однако теперь наступление арабов превратилось в организованное завоевание. Армии халифа упорно продвигались вперед с сознательным намерением достичь Константинополя, захватить его и уничтожить Византийскую империю раз и навсегда.

Семьюдесятью годами ранее, в период великих арабских завоеваний, первые мусульмане, исполненные воодушевления, выплескивались из Центральной Аравии и вели атаку на своих соседей одновременно во всех направлениях. Хотя первоначальный пламенный энтузиазм арабов теперь охладел, они продолжали придерживаться все той же традиции. Гарнизоны каждой провинции нападали на того врага, который находился непосредственно перед ними. Если бы всю силу империи удалось сосредоточить на одном фронте, вся последующая история мира могла бы пойти совершенно по-другому. Если бы главные силы Арабской империи были брошены в Испанию, то оттуда они могли бы завоевать Францию и Италию, а, кроме того, возможно, исполнилась бы мечта Мусы о нападении на Константинополь через Италию и Грецию. И напротив, если бы армии халифа могли собраться в Малой Азии, Константинополь был бы взят с востока, а Византийская империя пала бы. Затем арабские войска могли бы двинуться на завоевание Греции и Италии. По-видимому, подобная стратегия никогда даже не рассматривалась; вероятно, это в любом случае было невыполнимо. Различные территории империи обнаруживали все большую тенденцию к местничеству. Ответственность за персидские границы с самого начала лежала на гарнизонах Куфы и Басры. Сирийская армия действовала на границе Фарса. Испания была особым миром и располагала собственными местными армиями. Мало того, как уже говорилось, постоянно росла пропасть, разделявшая армии Ирака и Сирии, которые временами проявляли больше готовности биться друг с другом, чем с внешним врагом.

Медленность сообщения в те времена можно счесть вполне достаточным оправданием этих местнических тенденций, но мы вправе заметить, что Римская империя в период своего расцвета владела почти такой же территорией, не давая воли подобным проявлениям местничества своей оборонительной политике. Тот факт, что римляне добились в этом отношении большего успеха, можно объяснить двояко. Более веское объяснение связано с той быстротой, с которой была создана Арабская империя. Владения Рима медленно расширялись на протяжении веков, поэтому к тому моменту, когда империя достигла своего максимального размера, за плечами у нее уже был опыт многих поколений. Арабская империя достигла своей наибольшей протяженности за семьдесят лет, а этот период слишком короток, чтобы превратить неграмотное племенное сообщество в имперский правящий класс, способный на размышления о мировой политике.

Вторая причина, возможно вытекающая из первой, состояла в том, что в первые годы никто не мог предвидеть этих проблем. Иракцев использовали против Персии, а сирийцев — против Византии, потому что в разгаре военных действий это казалось проще всего. Впоследствии было уже слишком поздно строить упорядоченную систему «смены караула» путем отправки иракских частей в Испанию и наоборот. А ведь Рим пользовался этими методами еще пять столетий назад. Однако можно отметить, что, хотя Римская империя была почти такой же большой, как Арабская, ее расположение на берегах Средиземного моря было более компактным. Ее наибольшая протяженность составляла 2600 миль, а владения халифа простирались на 4250 миль.

Из-за того, что арабские армии действовали только на своем ограниченном участке границы, исключалась возможность их концентрации для крупной военной операции против какого-то одного врага.

Отвлечемся от арабских армий, пока они, в 712 г., с боями прокладывают себе путь через Малую Азию, и рассмотрим ход событий на восточной границе. Подавив восстания в Ираке и Персии, Хадджадж теперь начал наступление за границы халифата. В 711 г. он поручил своему двоюродному брату Мухаммаду ибн Касиму ал-Такафи завоевать Индию. В 712 г. — это был счастливый год побед, когда Муса ибн Нусайр переправился в Испанию, а Аббас ибн Валид находился на полпути к Константинополю — Мухаммад ибн Касим в ожесточенном бою нанес поражение брахману Дахиру, царю Синда, и убил его. В 713 г. он занял Мултан, и его власть распространилась на большую часть территории, которая сегодня называется Западным Пакистаном.

Тем временем в ходе нескольких победоносных войн, отправной точкой для которых служил Мерв в Хорасане, Кутайба ибн Муслим переправился через Оке и захватил Хиву и Бухару. В 712 г. он осадил Самарканд. Когда кольцо плотно сомкнулось, осажденные тайно отправили послание к жителям Ферганы, прося их внезапно напасть на арабский лагерь ночью. Однако шпионы Кутайбы немедленно сообщили ему об этом плане, назвав и предполагаемую дату его исполнения. Когда настала выбранная ночь, военачальник в полной тишине послал четыреста всадников по дороге в Фергану. Некоторые из них заняли позицию на дороге, в то время как два отряда спрятались невдалеке от дороги чуть впереди. Ранним утром на дорогу выехали воины ферганского подкрепления, наивно полагая, что сейчас застигнут врасплох арабский лагерь. Неожиданно они натолкнулись на баррикаду, устроенную арабами поперек дороги, и тотчас же энергично атаковали ее. Однако когда обе стороны были полностью вовлечены в битву, оба засадных отряда ударили неприятелю в тыл. Подкрепление было практически уничтожено. На рассвете четыре сотни арабских конников вернулись в лагерь, и у каждого из них к седлу была приторочена голова вражеского пособника. В отличие от легкого завоевания Испании, пятидесятилетняя война на Амударье привела лишь к ожесточению борьбы, в которой пленных не брали. В связи именно с этими осадами мы впервые узнаем о том, что мусульмане закладывают взрывчатку под стены неприятельских городов. Очевидно, что теперь арабы стали опытными профессиональными воинами.

Самарканд был взят в 712 г. По всей видимости, здесь господствующим верованием был буддизм. Имелись здесь и огнепоклонники-зороастрийцы, чьи храмы были уничтожены вместе с горевшим в них священным огнем. Кутайба приказал разрушить всех идолов в городе. Жители предупредили мусульман, что подобное святотатство неизбежно навлечет на них гибель, но Кутайба немедленно сбросил идолов на землю и собственноручно предал огню.

Однако захват Самарканда имел одно следствие, куда более важное, чем сожжение храмов или обезглавливание пленников. В городе находилась мастерская по изготовлению бумаги — эта технология была изобретена в Китае и впоследствии перенесена в Самарканд группой китайских ремесленников. Благодаря арабам бумагу стали производить в Багдаде, Дамаске, Каире, Северной Африке, Испании и на Сицилии. Написанные на бумаге арабские рукописи IX в. прекрасно сохранились до наших дней. В Европе бумагу научились производить лишь через четыре столетия после того, как ею начали пользоваться арабы. Она пришла на Запад в XII в. через мануфактуры, основанные арабами на Сицилии и в Испании. Как мы увидим в последующих главах, счастливое знакомство с китайским секретом производства бумаги сыграло важную роль в мощном расцвете арабской науки и культуры в IX и X вв.

Несмотря на жестокость этой долгой войны в Центральной Азии, арабы при Кутайбе неуклонно двигались вперед. Все больше персов и тюрков принимали ислам, и все чаще арабские армии сопровождали набранные на местах рекруты из новообращенных мусульман. Этот успех отчасти объяснялся мудрой политикой самого Кутайбы. Он осознавал, что арабы смогут править этими отдаленными областями Центральной Азии только в том случае, если заручатся дружбой и содействием местных жителей. Он часто привлекал персов в качестве посредников, чиновников и даже местных управителей, пока некоторые арабы не начали жаловаться, что наместник «становится туземцем». Примечательно, что все великие арабские наместники Персии — Зийяд Сын-своего-отца, Мухаллаб и Кутайба — заботились о примирении с персами, но их усилий было недостаточно, чтобы нейтрализовать дурные последствия снобизма многих арабских военачальников.

В 712 г. Кутайба продвинулся до Сырдарьи, заняв Шаш и Фергану. В 713 г. он даже совершил набег на Кашгар, расположенный на территории Китая. Перейдя через горы к востоку от Ферганы, арабская армия захватила город, взяв пленных и добычу. Согласно Ибн ал-Асиру, арабские силы продвинулись дальше Кашгара «почти в Китай». К несчастью, до нас не дошло подробного рассказа об этом походе, для которого требовалось переправиться через одни из самых высоких гор на Земле.

Затем к Кутайбе прибыл посланник китайского императора, приглашавшего группу арабов посетить императорский двор. Для этого Кутайба выбрал двенадцать человек, отличавшихся прекрасными физическими данными и красноречием. Снарядив их со всей возможной роскошью, он дал каждому наставления и отправил в Кашгар. Когда эти арабы были впервые приглашены на аудиенцию к императору Китая, они омылись, надели свои самые мягкие и богатые одежды и щедро облили себя благовониями. Прием был кратким и не предполагал никаких разговоров, но после того как арабы удалились, император спросил своих приближенных, какого они мнения о чужеземцах. Те ответили, что арабы, видимо, совершенно уподобились женщинам из-за своих мягких одеяний и духов.

Для второй аудиенции арабы облачились в хорошие, но простые одежды. И снова император задал тот же вопрос своим подданным, которые сказали, что на этот раз арабы были больше похожи на мужчин. На третью встречу мусульмане взяли свое оружие и надели шлемы, сбоку у каждого висел меч, а из-за плеча выглядывал лук, они сидели верхом на своих конях, держа в правой руке длинное копье. Когда они предстали перед императором, они вонзили свои копья в землю, спешились и приблизились к трону в полном вооружении, и их одежды были подпоясаны как перед боем. В конце аудиенции они снова сели на коней и разыграли безмолвную битву, действуя мечом и копьем на полном скаку. Император снова обратился к своим придворным, которые ответили, несомненно искренне, что никогда прежде не видели людей, подобных этим.

В конце концов, император якобы пригласил предводителя арабов на личную встречу, и это единственный случай, когда арабский историк упоминает о состоявшемся разговоре. «Теперь вы видели размеры моих владений, — начал император (это было примерно в двух тысячах миль от Кашгара), — ваши жизни находятся у меня в руках. Я хочу задать тебе вопрос. Если ты солжешь, тебя предадут смерти. Почему вы надевали новую одежду при каждой аудиенции?» — «В первый день, — ответил араб, — мы надели то, что носим среди своих жен или в кругу семьи. На второй день мы надели те одежды, в которых приходим к своим собственным правителям. На третий день мы выглядели такими, какими нас видят наши враги».

«Это кажется вполне разумным, — сказал император благосклонно, — а теперь я отпускаю вас к вашему повелителю. Скажите ему, что мне известно об его алчности и нехватке людской силы. Советую ему не ссориться со мной, иначе я пошлю против него людей, которые уничтожат и его, и вас».

«Как может он испытывать недостаток в людях, — смело ответил араб, — если передовой отряд его конницы уже в Китае, а арьергард — в стране оливковых рощ?[61] И как может он питать алчность к этому миру, который ничего не стоит? А что касается твоей угрозы убить нас, то день нашей смерти установлен заранее и мы ждем его без страха или отвращения».

«Чего же тогда желает ваш повелитель?» — спросил император.

«Он поклялся, — ответил храбрый Хубайра, — что не повернет назад, пока не пройдет по земле твоей страны и не поставит своего клейма на шеи ваших царей и не соберет с вас дани».

«Мы освободим его от этой клятвы, — ответил император мягко, по-видимому, совершенно не задетый упоминанием о дани. — Мы пошлем ему немного земли нашей страны, чтобы он мог пройти по ней, и некоторые из наших сыновей пойдут с вами, чтобы он мог заклеймить их шеи, а что касается дани, то мы пошлем ее в достаточном количестве».

Затем было принесено золотое блюдо, на котором лежало несколько пригоршней китайской земли. Четверым молодым людям было приказано отправиться с арабами, чтобы Кутайба мог заклеймить им шеи и отослать назад. После этого арабов осыпали дарами и вручили богатое подношение, состоявшее из золота и серебра, для их повелителя, чтобы освободить его от обязательства получить дань с императора Китая.

Вот такой красочный рассказ приводит ал-Табари. Однако вовсе не исключено, что в действительности у этой делегации были коммерческие цели. Основой благосостояния народов Средней Азии была торговля с Китаем. Возможно, арабские набеги на Кашгар встревожили их. Состояние войны между арабами и Китайской империей должно было положить конец торговле, что для них означало финансовый крах. Кутайба, как мы уже видели, стремился к примирению с местными жителями и вполне мог направить эту миссию по их просьбе, чтобы обеспечить бесперебойное продолжение их торговли. В последующие годы китайский двор предстояло посетить многим другим посольствам. Китайские летописи подтверждают, что миссия Кутайбы прибыла в 713 г., и отмечают, что арабы отказались совершить обычный низкий поклон коу-тоу перед императором[62].

* * *

В то время как боевые знамена арабов двигались вперед к победе в Испании, Малой Азии, Синде и Центральной Азии, Валид в 705 г. назначил наместником Медины молодого человека, который, в отличие от других представителей его народа и поколения, не интересовался войной. Омар ибн Абд ал-Азиз был двоюродным братом Валида, а его отец Абд ал-Азиз доводился родным братом Абд ал-Малику[63]. Не успел он прибыть в Медину, чтобы занять свой пост, как созвал в свой дом религиозных лидеров и кадиев. Он сообщил им, что желает править единственно по законам Бога, и умолял их часто удостаивать его своими советами, которыми он обещал неизменно руководствоваться. Подобное смирение со стороны наместника наполнило сердца жителей Медины и Мекки радостью после стольких войн с осадами и отрубленными головами, к чему они уже успели привыкнуть за последние двадцать пять лет.

Однако восточной половиной империи в то время все еще железной рукой правил Хадджадж ибн Юсуф. Правда, мятеж и сопротивление прекратились, а войска, снова ставшие дисциплинированными и победоносными, вторглись в Китай и Индию. Но кровь, пролитую этим тираном, не так просто было простить. Многие иракцы больше не хотели жить в стране, которой правил Хадджадж, и предпочли бы перебраться в Медину или Мекку, где благочестивый молодой наместник, видимо, открыл секрет, как поддерживать порядок без кровопролития. Омар оставался наместником Медины шесть лет, посвящая большую часть своего времени религиозным изысканиям, хотя и жил в удобстве и не был чужд земных радостей. За это время миграция иракцев в Медину разозлила Хадджаджа, который, в конце концов, написал Валиду, жалуясь, что при Омаре ибн Абд ал-Азизе священные города превратились в средоточие интриг, нацеленных против автора послания и сплетаемых недовольными иракцами. На смертном одре Абд ал-Малик, отец молодого в то время Валида, просил последнего всегда руководствоваться советами Хадджаджа, единственного по-настоящему преданного слуги правящей династии. «Сын мой, ты нуждаешься в нем больше, чем он в тебе», — сказал старый халиф.

Валид внял отцовскому завету и неизменно выполнял всякую просьбу со стороны наместника Ирака и Персии. Он не только решил незамедлительно сместить Омара, но и назначил на освободившийся пост кандидата, выдвинутого Хадджаджем. Прибыв в Медину, новый наместник повелел всем иракцам немедленно вернуться в свою страну, или же им отрубят головы, что было обычным наказанием. Омар ибн Абд ал-Азиз беспрепятственно вернулся в Дамаск в 712 г. Однако недовольству иракцев суждено было вскоре закончиться, так как Хадджадж, двадцать лет правивший восточными провинциями империи, умер в августе 713 г. В момент смерти ему было всего пятьдесят четыре.

Забавную историю о Хадджадже рассказывает Масуди. Когда Хадджадж еще был наместником Ирака, его посетил молодой двоюродный брат, кочевник из племени Такиф, и спросил, почему он не поставил свободных арабов, вроде него самого, править «этими городскими парнями». Сам Хадджадж был прекрасно образован, говорил на превосходном арабском, сочинял стихи и цитировал классических авторов. Этот же неотесанный кочевник, очевидно, был совершенно невежественен. «Городские жители, о которых ты говоришь, умеют читать и писать, а также изучили арифметику, — объяснил наместник. — Ты неграмотен, и я не думаю, что ты умеешь хотя бы складывать».

«Дерзну сказать, что я умею складывать и писать не хуже, чем они», — гневно сказал бедуин.

«Ладно, посмотрим, — ответил, наверняка с усмешкой, Хадджадж. — Как бы ты разделил три дирхема между четырьмя претендентами?»

Мгновение кочевник казался обескураженным, а затем жизнерадостно ответил: «Конечно же, о Эмир[64]. Я бы дал по дирхему троим из них, а потом, — он открыл грязную суму, привязанную к его поясу, — я бы дал четвертому человеку дирхем из своего собственного кошелька. Тебе не провести меня этими городскими фокусами».

От этого остроумного ответа наместник и его приближенные так и покатились со смеху. «Клянусь Богом[65] — сказал Хадджадж, — жители Исфахана задолжали налоги за три года. Ни один из наместников, которых я посылал туда, не смог заставить их заплатить ни дирхема — ты как раз тот человек, который нужен для этого дела».

Искушенные исфаханцы обрадовались, когда к ним в качестве наместника прибыл неграмотный бедуин. Такого простака, не сомневались они, нетрудно провести. Поэтому они встретили его с особым почтением, целуя ему руки и ноги.

«Почему вы не уплатили своих налогов?» — прямо спросил новый наместник.

«Все наши прежние наместники угнетали нас», — захныкали горожане, чрезвычайно позабавленные подобным простодушием пастуха.

«Ладно, а что вы собираетесь предпринять по этому поводу теперь?» — спросил наместник.

«Дай нам восемь месяцев, и мы соберем деньги», — ответили они, посмеиваясь.

«У вас есть десять месяцев, — сказал кочевник, — но назовите мне имена десяти поручителей, которые выступят гарантами».

Когда десять месяцев истекли, он послал за поручителями и потребовал денег. «Год выдался неудачный — дела совсем остановились — зимой не было дождей», — начались все прежние отговорки. «Отрубите голову первому поручителю, — сказал араб, — и прибейте ее к дверям».

Через несколько часов к первой голове присоединилась вторая, но прежде чем был обезглавлен третий поручитель, горожане выплатили долги за четыре года. Наш бедуин успешно справился с обязанностями наместника Исфахана, которые ему предстояло выполнять еще многие годы.

Имя Хадджаджа ибн Юсуфа вошло в историю, как и сам образ этого бессердечного тирана. Некоторые обвиняют его в жестокости и садизме. Помимо того что он предал смерти множество людей, он, как говорят, оставил после себя полные темницы, в которых томились как мужчины, так и женщины. Другие — те, кто не питает симпатий к иракцам, — в восторге восклицают, что он единственный, кто когда-либо правил народом этой страны так, как тот заслуживает. Правда, жители Куфы стяжали дурную славу своим непостоянством и мятежами. Чтобы справиться с их проступками, понадобилось три авторитарных наместника, Зийяд Сын-своего-отца, Убайдаллах сын Зайяда и Хадджадж ибн Юсуф. Каждый из них дал Ираку много лет мира и безопасности, однако стоило оказаться у власти более умеренному наместнику, как вновь воцарялся хаос. Таким образом, они положили начало традиционному представлению, что иракцами можно управлять только силой, — в определенной степени этот взгляд до сих пор присутствует в арабской политике. Однако его опровергли не только первые мусульмане, но и Муавия II, основатель династии бану Омейя, который допускал довольно значительную свободу слова и оказался единственным халифом, против которого не было ни одного восстания.

Абд ал-Малик, как мы помним, назвал своим наследником Валида, а после него — своего второго сына Сулеймана. Народ поклялся в верности обоим. Примерно за два года до своей смерти Валид попытался отстранить от власти своего брата Сулеймана, с которым у него были не слишком сердечные отношения, и заручиться клятвами в верности своему собственному сыну как официальному наследнику. Однако Сулейман не пожелал отступиться от своего права. Валид написал наместникам провинций, приказав, чтобы они привели население к присяге на верность его сыну, но повиновались ему только Хадджадж и Кутайба ибн Муслим в Хорасане. В Дамаске молодой Омар ибн Абд ал-Азиз, благочестивый наместник Медины в отставке, заявил, что присягнул Сулейману при Абд ал-Малике и не может нарушить своей клятвы. Валид приказал бросить его в тюрьму.

В конце февраля 715 г. Валид умер в возрасте сорока шести лет. Он правил десять лет и оставил после себя девятнадцать сыновей. Его правление было сплошной чередой военных побед. В течение десяти лет его халифата империя расширялась быстрее, чем за любой другой равный по времени период в прошлом или будущем, если не считать правления Омара ибн ал-Хаттаба с 634 по 644 г. Валид никогда сам не вел свои войска в бой, хотя его сыновья и особенно брат, Маслама ибн Абд ал-Малик, постоянно участвовали в войне с Византией. Но хотя Валид не командовал своими армиями лично, именно его мудрый и твердый контроль стал основной причиной внутреннего мира и, следовательно, внешней экспансии. Враги обвиняли его в упрямстве, авторитарности и деспотизме, а друзья ставили ему в заслугу твердость и силу. В том, что касалось денег, он был щедр и тратил огромные суммы на строительство и общественные работы.

Память о нем в первую очередь связана с расширением и украшением большой мечети в Дамаске. Почти все Омейяды занимались обустройством своей столицы, но Валид, возможно, сделал больше других. Воды реки Барада, протекающей через город, находились под таким тщательным учетом и так умело отводились, что во дворе почти каждого дома, независимо от социального статуса владельца, имелся фонтан или мраморный водоем. «Дворец, — пишет древний арабский хронист, — был полностью вымощен зеленым мрамором. В центре двора находился огромный бассейн с водой, которая орошала сад, где росли красивейшие растения и деревья всех сортов, а бесчисленные певчие птицы, чье пение не уступало сладчайшим мелодиям, придавали ему живость и разнообразие».

«Дворец халифов, — пишет фон Кремер, — сиял золотом и мрамором, прекрасные мозаики украшали стены и пол, от неиссякающих фонтанов и каскадов веяло ароматной прохладой, и их нежное журчание клонило к освежающей дремоте. Потолки в комнатах блистали золотом. Во внутренних покоях жили прекраснейшие женщины мира»[66].

Валид был более всего популярен в Сирии, где он щедро помогал бедным, прокаженным и слепым. Его особенно интересовало поощрение производства, но, наверное, главным его увлечением была архитектура.

Его арабский не соответствовал грамматическим канонам, поскольку, будучи мальчиком, он отказывался уделять какое-либо внимание своим урокам. В конце концов потворствовавший ему отец повелел учителям оставить его в покое. Однако неправильность его способа выражать мысли все же смущала Абд ал-Малика, строгого поборника чистоты речи. Рассказывают, что, когда наместником Медины был Омар ибн Абд ал-Азиз, Валид совершил паломничество и молился в мечети Пророка. Во время своей проповеди он процитировал стих из Корана, «О, если бы при этом была и смертная кончина!»[67], употребив неправильное падежное окончание. Перед ступенями кафедры стояли его братья Омар ибн Абд ал-Азиз и Сулейман ибн Абд ал-Малик, и Сулейман воскликнул: «Клянусь Богом, это было бы хорошо».

Интересно отметить, что уже тогда имело место тираническое господство арабского языка[68].

В целом Валид, видимо, был серьезным и способным правителем, и при нем империя завоевала столь большую военную славу. Критика, которая с тех пор направляется в его адрес, в немалой степени связана с жестокостями Хадджаджа, каждое действие которого встречало безоговорочную поддержку Валида.

* * *

Сулейман ибн Абд ал-Малик был провозглашен халифом в Рамле в тот самый февральский день 715 г., когда в Дамаске умер Валид. Незамедлительно все те, кто поддерживал Валида, были смещены, а те, кто при последнем служили источником беспокойства, были возвышены. Хадджаджу посчастливилось умереть раньше Валида. Напомним, что Йазид, сын великого Мухаллаба, был посажен в тюрьму Хадджаджем. Однако он бежал из заключения и нашел прибежище у Сулеймана, который, вероятно, всегда с распростертыми объятиями встречал тех, кого не устраивало правление Валида. Валид тотчас же приказал Сулейману выдать беглеца. Но древние обычаи арабов обязывали хозяина защищать своего гостя, и Сулейман отказался. Напряженные отношения между халифом и его братом угрожали взрывом насилия, но Йазид ибн Мухаллаб заявил о своей готовности сдаться, чтобы не стать причиной гражданской войны. В конце концов Йазид сдался, но Сулейман послал вместе с ним своего собственного сына, сковав его одной цепью с Йазидом и поручив ему умолять халифа, чтобы тот не пятнал его чести араба, причиняя зло его гостю. Валид признал справедливость этого требования и отпустил Йазида.

(В 1929 г. в моем лагере в пустынях Ирака появился человек, который разыскивался ибн Саудом за серьезное преступление. Король потребовал, чтобы он сдался, но когда я заявил, что этот человек является моим гостем, король немедленно отказался от своего требования.)[69]

Стоит напомнить, что Валид пытался заручиться клятвами в верности своему сыну как официальному наследнику, но только Хадджадж и Кутайба ибн Муслим выказали готовность повиноваться. Хадджадж был мертв, но Кутайба по-прежнему возглавлял свою армию на границах Китая. Когда до него дошла весть о смерти Валида и восшествии на трон Сулеймана, он понял, что ему грозит крах, а возможно, и гибель. Он посоветовался со своими братьями и приближенными, некоторые из которых рекомендовали ему безотлагательно восстать. В далеком Хорасане, пользуясь поддержкой победоносной армии, он был бы вне досягаемости для халифа Дамаска.

В недобрый час Кутайба принял это предложение и, собрав свои войска, обратился к ним с речью, в которой осудил нового халифа и призвал армию поддержать требование о его низложении. «Признайте меня, — вскричал он, — иракцем по всему. Иракцем по отцу и по матери, иракцем по рождению, иракцем в чувствах, мыслях и верности. Не позволяйте сирийцам прийти и уничтожить вашу страну. Смотрите, как процветаете вы здесь в Хорасане. Царит общественное спокойствие, дороги безопасны, торговля оживлена. Где раньше кипела война, сегодня вы можете без страха или помех путешествовать в Балх, Бухару и Самарканд. Встаньте на мою сторону, и мы не позволим сирийцам вмешаться».

Когда военачальник закончил свою речь, криков одобрения не послышалось. Многие солдаты смотрели друг на друга и говорили с сомнением: «То, к чему он призывает, означает гражданскую войну, а она в прошлом принесла этой стране несказанные несчастья». Интересно отметить, что жители Куфы и Басры составляли в армии лишь меньшинство, а большая часть состояла из представителей кочевых племен. Ал-Табари описывает тогдашний состав хорасанской армии следующим образом:

Из пятидесяти четырех тысяч человек только шестнадцать тысяч были родом из Куфы и Басры. Быть может, бессовестная попытка Кутайбы вбить клин между сирийцами и иракцами импонировала этим людям, но она встретила гораздо меньший отклик со стороны племен. Видя, что его призыв не достигает цели, Кутайба вышел из себя и начал оскорблять бану Бакр, бану Тамим, Абд ал-Кайс и Азд, упоминая название каждого племени. Ничего более пагубного нельзя было и придумать, ведь в том, что касалось чести, этих запальчивых, страстных людей было легко довести до неистовства. Командир, который вел их к победе в течение стольких лет, оскорбил их в самых унизительных выражениях. Теперь между ними все было кончено. Оставалось только смыть эти оскорбления кровью.

Лагерь пришел в смятение, люди повсюду бежали к оружию, кто-то спорил, другие кричали. Кутайба, видимо, понял, что сам подписал себе смертный приговор. Он отступил и сел в своем шатре. Сначала он послал за своим конем, но потом решил, что это бесполезно. Он аккуратно надел головной платок, некогда присланный ему матерью, который он с тех пор всегда надевал в бою (удивительно обнаружить подобную сентиментальность у столь безжалостного борца). Рев возмущенных воинов становился все громче. Кутайба тихо сел на кровать — такие люди всегда знали, как нужно умирать. Скоро мятежники окружили шатер. Кое-кто из приближенных главнокомандующего выскользнул наружу и покинул его. Он встал лицом к своим солдатам и произнес:

Затем разгневанные воины ворвались в шатер, и через несколько мгновений все было кончено.

По всей вероятности, Кутайба был талантливым военачальником. Он выиграл все свои сражения с народами, которые всегда были превосходными бойцами. К тому же он вел свои кампании в далекой и труднопроходимой местности у подножия крыши мира, где ему приходилось полагаться исключительно на свои собственные силы. Мы не знаем, почему он повел себя именно так, но, возможно, ему стало известно о том, что Сулейман предложил казнить его, а значит, у него оставался только один шанс выжить — подтолкнуть свою армию к восстанию.

Со смертью Хадджаджа и Кутайбы продвижение в глубь Центральной Азии остановилось на двадцать пять лет. Найти замену для двух столь выдающихся лидеров оказалось непросто.

* * *

Едва успев взойти на халифский трон, Сулейман назначил наместником Ирака Йазида ибн Мухаллаба. Однако, полагая, что быть преемником Хадджаджа — непростая задача, Йазид убедил халифа освободить его от этого назначения и сделать его наместником Хорасана вместо Кутайбы. Стоит напомнить, что отец Йазида, прославленный Мухаллаб ибн Аби Суфра, занимал ту же должность. Джурджан был населен тюрками, которые уже долгое время тревожили арабов своими набегами на Кумис и Табаристан[71]. Как мы увидим, центр Персии занимала Великая Соляная пустыня, которая лишь на сотню миль не доходила до южных берегов Каспийского моря. Этот проход шириной в сто миль преграждали горы Эльбрус. Совершая набеги в этот район, жители Джурджана часто прерывали сообщение между Реем и Хорасаном. Вследствие трудности этого пути сообщение с Хорасаном у арабов теперь осуществлялось из Басры через Фарс и Керман.

Йазид ибн Мухаллаб решил помериться силами с тюрками Джурджана. В ходе тяжелой военной кампании он их разгромил. Кровопролитие было огромным — множество народу погибло и в бою, и после него, так как, по-видимому, все пленники были обезглавлены. Женщин и детей продали в рабство. Добычу стоимостью в сорок миллионов или более дирхемов отправили халифу в Дамаск в качестве положенной пятины. В своем донесении о победе Йазид похвастался, что ни Шапур, ни Хосров (доисламские императоры Персии), ни Омар ибн ал-Хаттаб, ни Осман (первые халифы-завоеватели) никогда не наносили подобного поражения тюркам. Теперь по всему восточному фронту от Каспия до Инда арабы оставили позади границы Персии и повсюду вели войну с тюрками, монголами, китайцами и индийцами. Джурджанская кампания Йазида состоялась в 716 и 717 гг.