Арабская империя

ЭПИЛОГ

Как говорится, «единственное, чему можно научиться у истории, это тому, что люди никогда у нее не учатся». Неважно, соглашаться с этим афоризмом или же нет, но мы по-прежнему не можем устоять перед искушением вывести те уроки прошедших веков, которые помогли бы нам разрешить проблемы нашего собственного времени. Когда речь идет об арабах, этот соблазн особенно велик, поскольку с IX в. их характерные черты, кажется, изменились очень мало.

Во-первых, можно быть совершенно уверенными в том, что люди, именуемые сегодня арабами и живущие от Персии до Марокко, представляют собой смесь различных народов, которые тем не менее в течение тринадцати веков исповедовали единую религию, говорили на одном языке и имели общую культуру. Это обеспечило им внешнее сходство, вроде той родственности, которая в наши дни объединяет народы Европы, имеющие общую религию и культуру, но часто поступающие очень по-разному в одинаковой ситуации.

К тому же каждая арабская страна отгорожена от соседней сотнями миль пустыни. Например, Ирак отделен от Сирии и Иордании пятьюстами милями необитаемой степи — как расстояние от Лондона до Швейцарии. Синайская пустыня отделяет Иорданию и Сирию от Египта. Египет, в свою очередь, отрезан от Триполи тысячами миль, на которых лежит Западная пустыня. Теперь политики могут перемещаться туда и обратно, но для обычных граждан эти пустынные заслоны по-прежнему совершенно непреодолимы.

Берберы современного Алжира шестьдесят лет сопротивлялись всепобеждающим арабам с той же стойкостью, с какой недавно не уступали французам. Другие арабоязычные страны наших дней в VII в. не оказали арабским завоевателям почти никакого сопротивления и до сих пор редко добиваются успеха в своих военных операциях. Все это не изменилось за истекшую тысячу лет.

Но хотя все арабоговорящие народы современности имеют различное происхождение, некоторые черты арабов VII в. можно проследить у них и сегодня. Этот феномен, вероятно, можно объяснить тем, что на раннем этапе эти особенности стали неотъемлемой частью мусульманской религии. Наиболее примечательны две из этих черт — это, наверное, их благоговение перед щедростью и гостеприимством и всегдашняя готовность ответить ударом на удар. Тема мести приводит нас к понятиям личной чести, свободы и достоинства, а также страстного желания смыть оскорбление.

В период Средних веков те же самые черты отличали жителей Западной Европы, особенно представителей высших классов. Дуэли между благородными господами прекратились только в последние сто пятьдесят лет, и не под влиянием христианской любви, а в результате того, что соображения выгоды одержали верх над честью. Сохранение этого индивидуализма у арабоговорящих народов порождает такие явления, как переход офицеров на сторону врага в ответ на что-то, воспринимаемое ими как несправедливость. Эти страстные проявления индивидуализма способствуют тому, что арабоговорящие страны постоянно пребывают в состоянии беспокойства. Даже если противоборствующие партии называют себя социалистами, коммунистами или патриотами, то в основании их вражды обычно можно обнаружить личную обиду, которую с одинаковым успехом можно стереть с помощью как огнестрельного оружия, так и избирательных урн.

В силу обстоятельств, которые представляются нам случайными, Пророк в свое время стал одновременно правителем, военным главнокомандующим и религиозным наставником. Его последователи стремились только следовать его примеру, и поэтому единоличное правление стало общей моделью для всех мусульманских государств. Правитель объединял в своем лице религиозное и политическое руководство, его должность не была наследственной, власть почти ничем не ограничивалась, но он (по крайней мере, теоретически) оставался демократичным, доступным и патриархальным. Тем не менее, как мы видели, арабская система эгалитарного единовластия временами склонялась в сторону персидских и доисламских форм деспотии. Более того, за всю историю арабского и даже мусульманского государства до нынешнего столетия у нас нет ни одного свидетельства о какой-либо стране, управляемой выборным законодательным органом. И здесь наше ожидание, что выработанные нами методы управления обязательно должны найти у арабов теплый прием, можно назвать только наивностью.

Без сомнений, одно из самых поразительных явлений в арабской истории — изумительный контраст между аскетизмом и пламенной верой Пророка и его ближайших преемником и богатством, роскошью и приземленностью арабских правителей уже через каких-то тридцать лет после смерти Мухаммада. Интересно порассуждать о том, не стала ли на деле та необычайная скорость, с которой арабы завоевали свою империю, катастрофой для ислама. Три с половиной века гонений, которым подвергалось христианство, пока не стало государственной религией Римской империи, возможно, обернулись ему на пользу. Не оказались ли арабы чересчур удачливыми? И сегодня, как и во все времена, не остается ли справедливым то, что нельзя поклоняться одновременно Богу и мамоне?