Арабская империя

Глава XVIII МУТАСИМ СДАЕТ КЛЮЧИ ИМПЕРИИ

Ибрахим ибн ал-Аглаб становится наместником Ифрикии - 800 г.

Воцарение Абд ар-Рахмана II Андалусского - 822 г.

Арабское вторжение на Сицилию - 827 г.

Смерть халифа Мамуна - 833 г.

Провозглашение Мутасима.

Разгром и смерть Бабека - 837 г.

Уничтожение Зебетры Феофилом - 837 г.

Уничтожение Амория Мутасимом - 838 г.

Смерть халифа Мутасима - 842 г.

Захват арабами Мессины - 843 г.

Разграбление арабами собора Св. Петра в Риме - 850 г.

Смерть Абд ар-Рахмана II Андалусского - 852 г.

Халиф Мутасим - 833―842 гг.

Бабек, хуррамит, мятежник в Азербайджане.

Хайдер ал-Афшин, верховный военачальник.

Султаны Андалуса.

Абд ар-Рахман II - 822―852 гг.

Мухаммад - 852―886 гг.

Аглабидские эмиры Ифрикии:

Ибрахим ибн ал-Аглаб - 800―812 гг.

Абдаллах I - 812―817 гг.

Зиядат Аллах I - 817―839 гг.

Абу Акал - 839―841 гг.

Мухаммад - 841―856 гг.

Ахмад -856―863 гг.

Византийские императоры:

Лев V, Армянин - 813―820 гг.

Михаил II, Аморийский - 820―829 гг.

Феофил - 829―842 гг.

Со смертью Мамуна в 833 г. мы теперь должны отвлечься от багдадского халифата и обратиться к Ифрикии. Мы оставили эту провинцию в 800 г. под фактически независимым управлением Ибрахима ибн ал-Аглаба, сына арабского военачальника, убитого в 767 г. во время беспорядков в Северной Африке. Ибрахим, правивший провинцией с 800 по 812 г., был человеком исключительных способностей. Приход к власти этого мудрого государственного мужа, искусного политика и успешного воина положил начало периоду мира и нового расцвета. Он повел дальновидную политику, признавая первенство за аббасидским халифом, чья столица Багдад находилась слишком далеко, чтобы он мог оказывать какое-то прямое влияние на Кайраван.

В целом Аглабиды пользовались в Ифрикии фактически неоспоримой властью над прибрежными равнинами от центральной части Алжира (если воспользоваться современным названием) до Триполи. Берберы-хариджиты из Атласских гор мужественно сохраняли свою независимость, как и кочевые племена, жившие на северной кромке Сахары. Отношение к еврейским и христианским меньшинствам на побережье, кажется, было мудрым и терпимым.

Тем не менее для мусульман-суннитов приморских равнин это был период мощного религиозного подъема. Кайраван стал центром религиозной науки, таким же известным, как Кордова, Фустат и Багдад, пусть и не столь священным, как Мекка и Медина. Угроза нападения со стороны Средиземного моря привела к возникновению мощной линии береговых крепостей или рибатов, тянувшейся от Атлантического океана до Туниса и Триполи с интервалами в несколько миль. Существовала и чрезвычайно эффективная система подачи сигнала тревоги с помощью света, и в каждой рибате имелась одиночная башня, специально предназначенная для сигнального костра.

Рибаты охранялись гарнизонами из мусульман, желавших приобрести религиозные заслуги, сражаясь за веру. Поначалу они, видимо, не получали жалованья, а сменялись каждые три или четыре месяца. В течение своего боевого дежурства в крепости они постоянно наблюдали за морем, следили за всеми сигнальными огнями, которыми могли поднять тревогу, проводили тактические учения и отрабатывали владение оружием, а также предавались молитве и созерцанию.

Ибрахим ибн ал-Аглаб умер в 812 г., и ему на смену пришел его сын Абдаллах I, который правил с 812 до 817 г. и стал непопулярен из-за своей жадности. Следующим эмиром Ифрикии в течение двадцати лет с 817 по 838 г. был Зиядат Аллах 1, поэт и бонвиван[150]. Однако в его правление династия ввязалась в крупную военную авантюру — завоевание Сицилии. Формально этот остров сохранял зависимость от Византии, хотя у императоров обычно находилось более чем достаточно дел дома, и Сицилии от византийского правительства доставалось немного внимания.

Как когда-то сеутский правитель Юлиан предложил арабам вторгнуться в Испанию, так и некий мятежный греческий офицер подал Аглабидам мысль завладеть Сицилией. В 827 г. из Сузы отправился флот с армией под командованием Асада ибн ал-Фурата, кади Кайравана, который проповедовал, что эта экспедиция станет Священной войной. Флот бросил якорь у Маззары. Продвижение шло медленно, но через четыре года был взят город Палермо, ставший арабской столицей.

Тут неожиданно прибыл контингент из Андалуса, что вначале придало свежий импульс военным действиям, но впоследствии стало причиной трений между испанскими и африканскими частями. В 843 г. арабы захватили Мессину и начали переправляться в Южную Италию. Однако в Ифрикии эмир Мухаммад ибн ал-Аглаб (841―856 гг.) проводил свои дни в праздности и пьяном разгуле, и экспедиционные силы на Сицилии действовали без оперативного руководства из дома.

Удивительно, как часто в эти далекие века арабский правитель по характеру составлял разительный контраст своему предшественнику. Возможно, это объясняется реакцией забитых детей на характерные особенности своих родителей. Наследником пьяницы Мухаммада стал добродетельный Ахмад (856―863 гг.), а после него к власти пришел Мухаммад II, проводивший большую часть своего времени, охотясь и пьянствуя.

Арабы не стали дожидаться, пока Сицилия полностью падет, чтобы начать вторжение в Италию. В августе 846 г. они взяли Остию и появились под стенами самого Рима. Они отступили, так и не напав на город, но только после того, как ограбили храм Св. Петра на противоположном берегу Тибра. В Бари стоял арабский гарнизон, который в одной провинции Апулия удерживал не менее двадцати четырех крепостей. Из-за того, что в момент ослабления Аббасидов арабы закрепились на Сицилии и в Южной Италии, мусульмане к 850 г. обладали более полным контролем над Средиземным морем, чем когда-либо раньше. Одновременно арабские колонии вновь появились на юге Франции, а мусульманские беглецы, когда-то прибывшие из Андалуса и обосновавшиеся на Крите, совершали оттуда набеги на острова Эгейского моря, почти полностью уничтожив морскую торговлю Константинополя.

На протяжении IX в. эскадры арабских пиратов терроризировали весь Лионский залив. Некоторые из них приходили из Испании, другие из Ифрикии и Сицилии. Арабы грабили не только Балеарские острова, Корсику и Сардинию, но еще и Геную, Ниццу, Чивитавеккью и Марсель. В 842 г. и 850 г. арабы совершали глубокие вылазки на сушу, доходя до Арля. В 890 г. они обосновались на побережье Ривьеры и снова завладели Провансом и Дофине. Из Арля их окончательно изгнали лишь только в 973 г. Когда мы осознаем, что беспрестанные вторжения в Италию и Южную Францию были не более чем частными пиратскими вылазками местных эмиров, у нас не остается сомнения в том, что, если бы Аббасиды, подпав под персидское влияние, не утратили интереса к Западу, они могли бы с легкостью завоевать Италию и изрядную часть Франции.

Каковы бы ни были личные добродетели и пороки Аглабидов, но за сто лет их правления, после ужасных арабо-берберских войн предшествующего периода, в Ифрикию вернулись мир и процветание. Эмиры много занимались строительством — по большей части великолепных мечетей, но также и собственных дворцов, прежде всего Реккады вблизи Кайравана. Многие крепости и замки, сооруженные ими вдоль побережья для защиты от нападения с моря и внутри страны — от набегов берберских племен, можно видеть и сегодня. Подобно почти всем арабским правителям эпохи империи, они полагались не только на верность своих собственных подданных. Они тоже опирались на военный корпус из воинов-рабов, хотя в данном случае этот корпус состоял в основном из африканских негров — это было безопаснее, чем брать греческих, тюркских или персидских рабов, поскольку почти не приходилось опасаться, что негры способны захватить власть.

Если сами Аглабиды далеко не всегда могли служить примерами для подражания, Ифрикия в целом и Кайраван в частности воспринимали свою религию очень серьезно. Возможно, что по контрасту с этой насыщенной религиозной атмосферой светскость некоторых эмиров встречала больше критики, чем все легкомыслие Дамаска, Багдада или Кордовы. Во всяком случае, несмотря на проступки против морали, они, по-видимому, не пренебрегали своими государственными обязанностями. В отличие от Аббасидов, Аглабиды никогда не доверяли все управление всемогущим визирям. Они остерегались наделять властью непокорных племенных вождей и привлекали на гражданскую службу профессионалов. Они оценили значение воды в полупустынной стране, и остатки построенных ими оросительных каналов, акведуков и водоемов доныне свидетельствуют об их усердии.

По мере распада Арабской империи открылись два пути, по которым наука, образование и искусства мусульманского мира могли проложить себе дорогу в Европу. Удивляет и поражает то, насколько вовремя открылись эти два выхода, Испания и Сицилия, чтобы дать Европе возможность унаследовать достижения арабской цивилизации. Дело в том, что в скором будущем главные очаги этой цивилизации в Сирии и Ираке захлестнули орды татар и турок, которым предстояло уничтожить ее до основания. С этого момента арабские страны Востока погрузились в запустение и только на нашей памяти начали приходить в себя после шестивековой комы, наступившей в результате этого потрясения.

Но как раз перед тем, как был нанесен этот сокрушительный удар, постепенно начали открываться ворота Испании и Сицилии, и накопленные умения, образование и наука Аравии и Востока, созревшие в Дамаске и Багдаде и пришедшие оттуда в Кайраван и Кордову, хлынули в Европу в тот самый момент, когда их источник иссяк. Эту абсолютную своевременность едва ли можно объяснить чем-либо, кроме как волей Провидения. Теперь уже никто не помнит Аглабидов, однако завоевание ими в самый подходящий момент Сицилии сыграло жизненно важную роль в этом процессе, одном из величайших в истории.

Правда, большинство европейских писателей считало и считает мусульманское завоевание Сицилии бедствием. Тем не менее сегодня с этим можно поспорить, отметив, что в итоге христианский мир выиграл от этого больше, чем мусульмане. Поскольку если бы арабы оставались в Тунисе, а христиане на Сицилии, то никогда бы не открылся один из главных путей, по которым арабская цивилизация обогатила жизнь Запада.

* * *

Теперь мы должны вернуться назад к истории Испании. В нескольких словах повторим историю омейядских правителей Испании, уже изложенную в предыдущих главах. Первым стал Абд ар-Рахман ибн Муавия, который уцелел при избиении семьи Омейядов в Дамаске, высадился в Испании в сентябре 755 г. и сделался правителем страны. Он умер в 788 г., и его наследником стал его благочестивый сын Хишам, который правил в справедливости и мире до 796 г., когда ему на смену пришел его сын Хакам. Новый правитель, хотя и не являлся отпетым злодеем, не был таким ревностным аскетом, как его отец, и поэтому столкнулся с противодействием более фанатичных мусульманских религиозных учителей. Хакам правил двадцать шесть лет и умер в 822 г. Именно в этот момент мы прервали наш рассказ об Андалусе в главе XVI.

Наследником Хакама стал его сын Абд ар-Рахман II. Несмотря на безжалостность и вероломство при подавлении восстания, в остальном Хакама нельзя назвать ни несправедливым, ни неумелым правителем. После себя он оставил страну в состоянии мира и благоденствия. К этому моменту Омейяды правили Испанией примерно семьдесят лет, и уже весь народ признавал их своими законными государями. Что еще важнее, со времени арабского вторжения в Испанию прошло сто одиннадцать лет. Разница между арабами, берберами и испанцами, обратившимися в ислам, уже утратила всякую остроту. Происходило формирование андалусского народа. Арабские племенные распри между группировками Кайс и Йемен ушли в прошлое. Правда, по-прежнему существовало многочисленное христианское меньшинство, но мусульмане были мудрыми и терпимыми, и христиане имели возможность занимать высокие государственные посты и играть важную роль как в торговле, так и в сельском хозяйстве страны.

Абд ар-Рахман II Андалусский был продуктом этого нового века мира, благополучия и цивилизации. В Багдаде халиф Мансур покровительствовал культуре, литературе и науке, и испанские Омейяды не могли устоять перед искушением превзойти своих соперников на Востоке. Поэтому, пользуясь мирной обстановкой как внутри страны, так и на границах, Абд ар-Рахман II постановил сделать Кордову вторым Багдадом. Он обладал просвещенными взглядами и изысканным вкусом, а характер его был приятен и обходителен. Подобно всем арабским правителям, он был поклонником поэзии, сочинял собственные стихи и покровительствовал поэтам и музыкантам. В этих занятиях он обращался к руководству своего друга и протеже Зирьяба, араба персидского происхождения, в прошлом учившегося у Исхака Мосульского, придворного музыканта самого Харуна ар-Рашида. Однажды даже сам Зирьяб выступал перед великим Харуном.

В Кордове он стал «Бо Брюммелем»[151] Абд ар-Рахмана II. Он был не только придворным музыкантом, но, очевидно, обладал разносторонними и блестящими интеллектуальными дарованиями. Он мог рассуждать о поэзии, истории и литературе, а в повседневной жизни славился чувством юмора, а также быстротой и изяществом своих острот. В одежде он был образцом элегантности и создавал моду покроем своего наряда, прической и изысканными яствами своей кухни.

Мы, люди XX в., настолько привыкли к превосходству западной цивилизации, что, возможно, заподозрим, что утонченная цивилизация Андалуса была позаимствована из Франции или Италии. Ничего дальше от истины и быть не может. По сравнению с благовоспитанными джентльменами кордовского двора северные соседи испанских арабов были просто невежественными деревенскими мужланами.

Однако двор Абд ар-Рахмана II выделялся не только легкомысленными забавами, вроде музыки, поэзии, нарядов и угощений. В Андалусе, где активно велись научные изыскания, получили распространение переводы древнегреческих авторов, с таким усердием выполненные при Мамуне. Цепь преемственности, благодаря которой Европа должна была вновь обрести свою цивилизацию, вела из древней Греции в Багдад, из Багдада в Кордову, а из Кордовы — во Францию, Англию и Западную Германию. Отрезав Европу от мира, арабы породили Темные века, в конце которых арабы же вернули Европе свет знания.

Абд ар-Рахман II умер 22 сентября 852 г. после тридцати лет счастливого правления, в течение которого Андалус переживал пору мира, процветания и огромного прогресса в культуре, науке и куртуазности. После слабого и пустого правления сына Абд ар-Рахмана, Мухаммада, омейядская династия Испании, казалось, стала клониться к упадку. Но сие оказалось лишь кажимостью, поскольку золотому веку арабов Андалуса еще только предстояло прийти. Через сто лет после времени, о котором мы пишем, мусульманская Испания в военном и культурном отношении стала одной из великих держав своей эпохи. Весь цвет культуры и рыцарства Андалуса навеки вошел в плоть и кровь западноевропейской цивилизации.

* * *

Стоит отметить, что наиболее полным было владычество арабов над Средиземным морем в течение ста лет с 850 до 950 г., когда халифат Аббасидов уже приближался к своему падению. Арабское морское господство на Западе правители Испании и Северной Африки установили без помощи Багдада. Дело не в том, что арабы Востока были плохими моряками; напротив, они регулярно плавали в Индию, Китай и Индонезию. Истории о Синдбаде-мореходе из Тысячи и одной ночи, хотя и расцвечены волшебством и небылицами, все же дают некоторое представление об этой великой эпохе морских торговых авантюр. Слабость Аббасидов в Средиземном море была связана с общей утратой интереса к Западу, иллюстрацией чему служит фактический отказ Харуна от Ифрикии, которую он уступил Аглабидам.

Франки никогда не пускались в море, вследствие чего Константинополь, Венеция и несколько городов Южной Италии оказались единственными неарабскими портами, которые хоть и слабо, но все же пытались оспаривать арабское морское владычество. Они совершали рискованные плавания вдоль берега вокруг Греции и по Адриатике, однако этого было достаточно для поддержания жизни торговых сословий в нескольких городах и для того, чтобы в Греции и Италии не установилась полностью аграрная и феодальная система, наподобие той, что возникла во Франции и Англии. В IX и в первой половине X в. контроль христиан над морями, вероятно, был самым слабым. После этого и с началом Крестовых походов, этот контроль постепенно восстанавливается. Показательно то, что в настоящее время все самые красивые старинные особняки Англии располагаются в загородных имениях. В Италии чудные дворцы древних родов торговых королей находятся в торговых и морских городах вроде Венеции и Генуи.

Европейское искусство мореплавания многое взяло у арабов, хотя на крайнем северо-западе, на берегах Северного моря, формировалась самостоятельная школа. Однако итальянские, испанские и португальские моряки, которым предстояло открыть Америку и морской путь вокруг мыса Доброй Надежды, научились своему ремеслу у арабов.

* * *

Девятого августа 833 г. в армейском лагере, где умер Мамун, халифом был провозглашен его брат Мутасим. Он был восьмым сыном Харуна ар-Рашида и третьим его сыном, ставшим халифом. Сын Мамуна Аббас поклялся в верности своему дяде.

С тех пор как Мансур основал Багдад и ввел в него хорасанских воинов, на которых опирался, прошло семьдесят лет. Однако после катастрофической гражданской войны между Амином и Мамуном хорасанцы изменили своей традиционной преданности Аббасидам. Мутасим ощутил, что ему придется искать верных воинов где-то в другом месте. Похоже, он недолюбливал арабов и почти все свое доверие возложил на тюркских наемников. В распоряжении Мутасима их уже находилось немало, но он многократно увеличил их количество. Он ввозил их из-за Окса, сколько мог, пока не сформировал личную гвардию численностью в десять тысяч человек. Он наряжал их в великолепные воинские формы; некоторые были одеты в одни шелка, а их оружие и ремни были инкрустированы золотом и серебром. Тюрки разительно отличались от хорасанцев, составлявших наемную армию в прошлом, поскольку персы и арабы были мусульманами и носителями высокой культуры. Тюрки же были выходцами из варварских племен.

Пользуясь милостью халифа, тюрки стали заносчивыми. Они, верхом на прекрасных конях, галопом проносились по улицам Багдада, сбивая с ног женщин и детей, которые не успевали уступить им дорогу. Всякого тюркского солдата, который отважился бы пройти в одиночку по багдадским задворкам после захода солнца, ожидала месть рассерженных жителей, которые немедленно бы его убили. В конце концов отношения между горожанами и тюрками стали настолько напряженными, что Мутасим решил оставить Багдад и построить себе новый город в Самарре, в семидесяти милях вверх по Тигру[152].

Интересуясь как архитектурой, так и сельским хозяйством, он энергично отдался возведению дворцов и разбивке садов и плантаций своей новой столицы. Мутасим был человеком импозантной внешности и огромной физической силы и был известен своим личным мужеством. Ему недоставало воспитания и образования, и в этом он составлял полную противоположность Мамуну.

В хрониках сообщается, что, когда он был ребенком, уроки с ним обычно делал один из дворцовых рабов. Однажды этот маленький паж заболел и умер, и Харун ар-Рашид, отец Мутасима, пришел поведать ему эту печальную новость. «Да, мой господин, — ответил маленький Мутасим, — но он хотя бы теперь отдыхает, и ему больше не нужно ходить в школу». — «Неужели в школе так плохо?», — спросил любящий отец и распорядился, чтобы отныне мальчику не задавали уроков; в результате Мутасим вырос почти необразованным.

Мы уже упоминали о восстании хуррамита Бабека в Азербайджане. Этот мятеж вспыхнул в 816 г., в период общей анархии, последовавший за смертью халифа Амина, когда Мамун еще оставался в Хорасане. Впоследствии бунт перекинулся на Хамадан и Джурджан. Теперь, через двадцать два года, Бабек все еще не утратил своей силы.

Мятежники воспользовались неприступностью гор, в которых им была знакома каждая тропинка и каждое ущелье. Избегая сражений в открытом поле при свете дня, они использовали другую тактику — отрезали караваны, подстерегали врага в горных ущельях или нападали на неприятельские отряды ночью. Армии приходилось двигаться только крупными подразделениями и сопровождать каждый обоз, которому нужно было проехать через эту местность. Минутная потеря бдительности приводила к какому-нибудь плачевному происшествию.

Повстанцы, пользовавшиеся сочувствием и поддержкой деревенских жителей, всегда получали от них сведения обо всех перемещениях регулярной армии и без промедления нападали на любое слабое подразделение. Днем армия еще могла двигаться по стране под бой барабанов, с развевающимися знаменами, но благоразумие заставляло ее разбивать лагерь как можно раньше и укреплять его как можно лучше, поскольку, как только темнело, контроль над всей страной переходил в руки восставших.

Мутасим был бравым военным и не отвлекался от практических дел ради культурных изысков. Он вознамерился положить конец этой затянувшейся мини-войне и поручил это своему лучшему военачальнику Хайдеру ал-Афшину[153]. Новый командир был опытным, но осторожным воином. Хайдер сдерживал пыл своих более нетерпеливых подчиненных и отказывался идти на какой-либо риск в борьбе со столь предприимчивым врагом. Он восстанавливал контроль над мятежной территорией постепенно, ярд за ярдом и миля за милей.

Бабек скоро осознал, что на этот раз ему противостоит серьезный полководец. Поэтому он написал византийскому императору Феофилу, сообщая тому, что вся арабская армия задействована в борьбе с ним в Азербайджане и настал благоприятный момент для византийского вторжения.

Наконец, в 837 г. Бабек был сломлен; его укрепленная столица была взята штурмом и сожжена дотла, а самого Ба-бека в цепях отправили в Самарру к халифу. По случаю его прибытия в Самарре ликовали целый день. На Бабеке были прекрасные шелковые одежды, на голове корона, и его провезли по улицам во дворец на слоне. В присутствии халифа его лишили всего этого великолепия. Ему отрубили руки и ноги, а затем медленно вонзали ему в тело мечи, избегая жизненно важных органов, чтобы продлить последние минуты его агонии. Даже его враги признали, что он вынес все эти мучения с необыкновенной твердостью, не испустив ни стона. Его голову отправили в Багдад, а обезглавленное тело, прибитое к деревянному столбу, вывесили на всеобщее обозрение в Самарре. Более века спустя это место в обиходе все еще именовалось «Столбом Бабека».

За двадцать два года своего восстания Бабек, по утверждению арабского историка, убил 200 000 человек. Когда его цитадель наконец пала, в ней нашли семь тысяч мусульманских женщин и детей, бывших его рабами. Эти цифры, безусловно, недостоверны, но и они являются достаточным подтверждением, что он действовал с большим размахом.

При воинственном и энергичном Мутасиме под контроль халифа вернулись далекие и гористые провинции Табаристан, Тохаристан, Кабул и Кандагар. Тем, кому памятны частые карательные операции, осуществлявшиеся в Афганистане британской армией из Индии, будет интересно узнать о том, что за тысячу лет до этого Арабской империи нередко приходилось предпринимать точно такие же меры в той же самой стране.

Тем временем император Феофил принял предложение Бабека и подступил к границе Сирии с 70 000 воинов и летом 837 г. осадил Зебетру, город в тридцати милях от Малации. Волей случая халиф Мутасим родился в Зебетре, поскольку Харун ар-Рашид имел обыкновение брать с собой на войну некоторых из своих любимых наложниц. Армия все еще находилась в Азербайджане и Восточной Персии, но некоторые историки рассказывают, что Мутасим отправил Феофилу письмо с просьбой освободить Зебетру — место его рождения. Феофил не только проигнорировал эту просьбу, если таковая вообще была, но, видимо, поступил с этим городом особенно жестоко, взяв его приступом и сровняв с землей. В рабство было взято более тысячи мусульманок, не считая детей. Всех мужчин в городе убили.

Затем император разорил окрестную территорию вплоть до Малатии, угоняя женщин. Мужчинам выкалывали глаза, отрубали носы и уши. Не успела эта новость достичь Самарры, как Мутасим перебрался в военный лагерь на западном берегу Тигра и развернул боевые знамена. Помимо регулярных тюркских частей, были мобилизованы все имевшиеся в наличии мужчины из Египта, Аравии, Сирии и Ирака.

Весной 838 г. Мутасим отправился в поход во главе самой большой армии, какая когда-либо имелась у халифов. По подсчетам Масуди, к которым, впрочем, следует относиться с осторожностью, ее общая численность составляла, самое меньшее, 200 000 человек. Арабы перешли через Тавр, разделившись на две колонны. Одна, под командованием самого Мутасима, следовала по прибрежной дороге через Таре. Другая, во главе с Афшином, должна была пересечь горы через проход Хадес. За Тавром обе колонны должны были соединиться и вместе двинуться на Анкару. Поскольку два прохода разделяло почти сто пятьдесят миль, операция была не лишена риска.

Очевидно, теперь арабы уже овладели тайной греческого огня, спасшего Константинополь от армий Муавии и Сулеймана ибн Абд ал-Малика. Вместе с армией Мутасима шли специальные отряды «огнеметателей», обученных зажигать горючую жидкость и поражать ею противника.

Император Феофил был уже готов к столкновению и ждал мусульманского вторжения на реке Ламис. Арабская армия перешла через Тавр в июне 838 г. Император получил от своей разведки донесение о том, что вторая арабская колонна — которой командовал Афшин — штурмует горы севернее, через Хадес. Он очень мудро решил уничтожить эту северную колонну до последнего бойца, прежде чем две арабские армии успеют соединиться. Поэтому он незаметно покинул реку Ламис и быстро направился на север.

Мутасиму доложили об исчезновении Феофила. Мутасим не мог пуститься за Феофилом в погоню из-за того, что его осадный поезд и обоз все еще прорывались через горы, но спешно послал предупреждение Афшину. Еще не успев получить это сообщение, Афшин был внезапно атакован императором, и сначала его колонна пришла в некоторое смятение. Но Афшин, будучи закаленным воином, оказался на высоте положения. Собрав своих воинов, он повел их в контратаку на византийскую армию и нанес той тяжкое поражение, вследствие чего византийские войска в беспорядке отступили в западном направлении. Это сражение произошло в конце июня 838 г.

Две арабские колонны соединились у Анкары и оттуда двинулись маршем на Аморий (арабы называли его Амурией), место рождения Феофила, или, по крайней мере, родной город его семьи. (Напомним, что его отец был известен как Михаил Аморийский.) Поэтому Мутасим вознамерился стереть Аморий с лица земли, как император поступил с Зебетрой. Осадный обоз подошел очень быстро, и заработали тяжелые баллисты. Феофил и византийская армия выбыли из игры. Вскоре в крепостной стене образовалась дыра, и город был взят приступом. Согласно сообщениям с арабской стороны, было перебито тридцать тысяч византийцев, а от города не осталось камня на камне. Осада длилась пятьдесят пять дней, с начала августа до конца сентября 838 г. Как заявляют арабские историки, тридцать тысяч женщин и детей было угнано в рабство. Так Мутасим отомстил за злодеяния, совершенные Феофилом в Зебетре.

Когда армия возвращалась назад через перевалы Тавра, вскрылся заговор. Ряд высших военачальников присягнул Аббасу, сыну Мамуна — видимо, в отместку за те милости, которыми Мутасим осыпал тюрков. Заговорщики, включая Аббаса, были казнены, но Мутасиму все еще не суждено было насладиться миром. Афшин достиг вершины своей славы. Именно он окончательно разбил Бабека и, командуя всего одной колонной, дал отпор Феофилу и византийской армии. Халиф был не в силах достойно вознаградить своего великого полководца.

Один или два раза Мутасим по секрету признался Афшину, что не вполне удовлетворен наместником Хорасана Абдаллахом ибн Тахиром. В Табаристане шло восстание некоего Мазиара. Мазиар прежде был союзником Бабека и, возможно, хуррамитом. Афшин был персом родом из Мавераннахра и, очевидно, считал себя потомком древних царей Персии.

Сложно сказать, сочувствовал ли Афшин Мазиару, будучи персидским аристократом, или надеялся, что сам сделается наместником Хорасана, если ибн Тахир потерпит поражение. Во всяком случае, Афшин написал Мазиару, призывая того к восстанию. Однако ибн Тахир разбил Мазиара и захватил его переписку с Афшином. Из этих документов стало ясно, что полководец не только поддерживал мятеж, но, определенно, еще и стремился к свержению династии Аббасидов и восстановлению Персидского царства и зороастрийской религии. Афшин умер в тюрьме.

В ходе расследования деятельности Афшина был взят ряд показаний, из которых становится ясно, что и впрямь многие наемные воины халифа даже не были мусульманами. Поскольку Мутасим покупал многих из них у тюркских племен Мавераннахра, этот факт, вероятно, не должен удивлять. Тем не менее, в этой ситуации была определенная ирония, поскольку, хотя краеугольным камнем халифата была религия, теперь Повелитель правоверных использовал языческих воинов, чтобы властвовать над своими собратьями по исламу. И это притом, что всего двести лет назад первые мусульмане-арабы сметали перед собой армии неверных как сор.

Мутасим умер 5 января 842 г. в возрасте сорока семи лет. Он был человеком огромного мужества, любил войну и охоту и увлекался игрой в поло. Ему был чужд тот интерес к культуре, который отличал Мамуна. Самой заметной чертой Мутасима была его безрассудная страсть к тюркским воинам. Он стал первым халифом, при котором тюрки поднялись до высших государственных должностей.

Мутасим, обладавший прекрасными физическими данными и выдающимся мужеством, был внушительной личностью, вселявшей страх. Когда в лагере у стен Амория начались беспорядки, Мутасим галопом пересек поле с саблей наголо в сопровождении всего одного конного оруженосца. Воины в ужасе отпрянули перед этим огромным человеком, мчащимся на своем скакуне, и халиф в одиночку рассеял мятежников. Однако можно было предвидеть, что контроль над грубыми наемниками станет невозможным, если на смену этой сильной и властной личности придет слабый халиф.

Считается, что после смерти Мутасим оставил восемь миллионов золотых динаров. К тому же золотом было покрыто оружие и снаряжение тюркских войск. Интересно вспомнить, что Карлу Великому, который умер в 814 г., пришлось ввести в обращение серебряные монеты из-за отсутствия необходимого количества золота.

Когда Мутасим умер в 842 г., стороннему наблюдателю могло показаться, что никаких признаков ослабления империи не заметно. Халиф обладал самой могущественной армией в мире, намного превосходившей своих противников, одной колонны которой оказалось вполне достаточно, чтобы отразить всю византийскую армию. Финансовое положение было чрезвычайно прочным, торговля и производство переживали бум, и ничто ни внутри, ни снаружи не нарушало спокойствия в империи. Мутасим оказался сильным и способным правителем, и все же именно он стал основной причиной падения империи, которую так мужественно защищал.

Единовластие в Арабской империи шло от самого Пророка Мухаммада, который явился религиозным наставником, военным вождем и политическим главой своего народа. Так велик был его авторитет, что его наследники стремились лишь сохранить его систему. Тем не менее до падения Омейядов продолжала существовать изрядная доля прежней демократии и патриархальности.

Только страх Аббасидов перед соперниками из клана Омейя побудил их опереться на персов, уничтожить власть арабской аристократии и пренебречь арабскими племенами как источником новобранцев для армии. Арабские жители Куфы, Басры и Дамаска утратили свои воинские достоинства, а племена — нет.

Однако доверие Аббасидов к персам необязательно должно было стать пагубным, поскольку они были мусульманами и хорошо прижились в империи. Однако, на деле персидское влияние оказалось гибельным, приведя к неограниченной тирании. Никто больше не дерзал противоречить халифу, если он совершал крупную политическую ошибку. Как мы уже видели, подданные империи питали жгучую ненависть к ввезенным Мутасимом тюркам, но уже не существовало группировки, достаточно влиятельной, чтобы помешать халифу действовать по собственному желанию.

Но зачем халифам вообще понадобились иностранные наемники? Глядя на современные арабоязычные страны с их нескончаемыми военными переворотами, вправе ли мы предположить, что халифы считали себя обязанными использовать иностранные войска, потому что никогда не могли полностью доверять верности своих арабских армий?

На первый взгляд тот факт, что между имперской славой Харуна, Мамуна и Мутасима и падением халифата прошло очень-немного времени, кажется удивительным. Однако если вспомнить Людовика XIV, то обнаружится, что он также монополизировал всю государственную власть и достиг необычайного величия. Но когда он умер, то, как и Ха-рун, оставил после себя очень шаткое правительство. При воцарении слабого монарха, неспособного нести столь тяжкий груз, здание, лишенное всякой опоры, рухнуло.

В течение двух веков Арабская империя отражала натиск северных варваров, точно так же как и Рим в свое время. Мутасим пустил в самое сердце империи армию, состоявшую из совершенных чужаков, многие из которых не говорили по-арабски и даже вряд ли были мусульманами. Таким образом, он отдал врагу ключи империи и доверил ее судьбу людям, не связанным с ней ни эмоциональными, ни духовными узами. И до сего дня арабоязычные люди не оправились от бедствий, которые обрушились на них из-за этого.