Арабская империя

Глава XV ЗОЛОТОЙ ВЕК

Восшествие на трон Харуна ар-Рашида - 15 сентября 786 г.

Закрепление Идриса ибн Абдаллаха в Магрибе - 788 г.

Смерть Идриса I от яда - 792 г.

Ибрахим ибн ал-Аглаб становится наместником Ифрикии - 800 г.

Падение Бармакидов - 803 г.

Кампании Харуна против Никифора - 805 г.

Смерть Харуна ар-Рашида - 23 марта 809 г.

Халиф Харун ар-Рашид.

Его сыновья:

Яхья ибн Халид Бармакид.

Его сыновья:

Идрис ибн Абдаллах, правитель Магриба.

Ибрахим ибн ал-Аглаб, наместник Ифрикии.

Аббаса, сестра Харуна.

Византийские императоры:

Лев IV - 775―780 гг.

Ирина, вдова Льва IV, регентша при своем сыне - 780―785 гг.

Константин VI, сын Льва IV и Ирины (с 780 по 785 гг. Константин был несовершеннолетним, а его мать Ирина являлась его опекуншей) - 780―797 гг.

Ирина, как полновластная императрица, - 797―802 гг.

после ослепления своего сына Константина VI Никифор I - 802―811 гг.

Пятнадцатого сентября 786 г. Харун ар-Рашид был объявлен халифом, став наследником своего брата Хади. Когда он принял халифат, ему было двадцать два, и ему предстояло править двадцать три года и стать одним из самых знаменитых властителей всех времен. Хади, как мы видели, попытался лишить Харуна наследства, передав его права своему сыну Джафару, и заставил какое-то количество людей присягнуть последнему. Но Джафар был еще ребенком, и всякая неприязнь к Харуну улетучилась в первые же двадцать четыре часа.

Хади бросил Яхью Бармакида в тюрьму за его интриги в защиту Харуна как наследника халифата. Новый халиф первым делом послал в темницу и освободил своего друга и бывшего наставника, сделав его верховным министром. «Я возложил на твои плечи ответственность за моих подданных, — якобы сказал молодой Харун своему визирю, — правь ими так, как считаешь лучшим, назначай и смещай, кого хочешь. Вот мое кольцо с печатью, которое я доверяю тебе».

Мать халифа Хайзуран радовалась возвышению своего любимого сына и исчезновению упрямого Хади и возобновила свои постоянные вмешательства в государственные дела. Но Яхья Бармакид, видимо, хорошо изучил ее характер и, принимая ее приказания с раболепным почтением, сотрудничал с ней в обмен на ее поддержку. Возможно, большим облегчением для всех стало то, что вскоре властная наложница умерла.

Те, кто находился в опале у прежнего правительства, получили помилование, воинам были пожалованы щедрые дары, и новое правление, по всей видимости, началось с самыми добрыми предзнаменованиями. Раздача денег войскам, чтобы заручиться их верностью, была насущной необходимостью, что очень напоминает времена последних римских императоров. Этот факт вновь говорит о том, что большинство воинов было наемниками, в основном тюрками или персами, которые сражались не за Бога и свою страну, а за деньги. Мы знаем, что из-за нехватки средств Карлу Великому пришлось оплачивать свою армию землями вместо денег (феодальная система). При великих Аббасидах мы наблюдаем обратный процесс. Благодаря безмерным богатствам халифы создавали армии, которые боролись исключительно ради денег, а не из соображений религии или патриотизма.

Летом 791 г. Харуну ар-Рашиду удалось назначить официальным наследником своего сына Амина, хотя тому было всего пять лет. Этот эпизод еще раз свидетельствует о постепенно увеличивающемся отрыве от арабской и даже мусульманской традиции. Арабы, даже до ислама, всегда решительно отрицали принцип первородства. Титул вождя арабского племени переходил к самому способному члену правящей семьи, не обязательно к старшему сыну предыдущего вождя, и никогда к ребенку.

После возникновения ислама сформировалась теория, по которой халифом мог стать самый способный член племени курайш и мусульманской общины. Если народ просили присягнуть пятилетнему ребенку, понятно, что концепция наиболее достойного гражданина страдала. Более того, в начале исламского периода халиф избирался правоверными для руководства мирскими делами мусульманской общины. Это была, скорее ответственность, чем привилегия. Тот факт, что Харун назвал наследником своего малолетнего сына, больше напоминал о том полумистическом духе, который окружал восточную монархию, чем о простом прозаическом управителе раннего мусульманского государства. В Хорасане Амину присягнули лишь после неоднократной раздачи денежных подарков армии.

* * *

Вспомним, что в 788 г. некий Идрис[119] ибн Абдаллах, потомок Али ибн Аби Талиба, бежал из Мекки и достиг Магриба, где встал во главе независимого государства и основал новую столицу Фез. Аббасидским халифам, чьи интересы были связаны в основном с востоком, направить из Багдада экспедиционный корпус в Магриб было не по силам. Но мириться с дальнейшим существованием независимого мусульманского государства под властью Алидов означало оказаться в опасности. Усилившись, оно могло бы завоевать Ифрикию и Египет и побудить к восстаниям многих шиитов Аравии и Персии. Покорить берберов было невозможно, но избавиться от Идриса — это был вполне осуществимый политический ход.

С этой целью в Магриб был отправлен некий Шамах, вольноотпущенник покойного халифа Махди. Там он выдал себя за врача и добился расположения Идриса. Завоевав доверие своей будущей жертвы, он стал рекомендовать имаму лекарства от недомоганий и постоянно сопровождал его в инспекционных поездках по всем его владениям. Однажды вечером в 792 г. Идрис послал за доктором и пожаловался на зубную боль. Шамах дал ему зубной пасты, смешанной со смертельным ядом, и велел употребить ее на рассвете следующего дня. Затем, покинув своего покровителя, он оседал быстроногую кобылу, которую держал готовой именно для такого случая, и всю ночь скакал галопом на восток.

На заре несчастный Идрис наложил пасту на зубы, время от времени повторяя эту процедуру в надежде получить облегчение от зубной боли. Через несколько часов он почувствовал себя плохо и умер еще до полудня. Смерть имама и внезапное исчезновение врача вызвали подозрения, и конный отряд пустился в погоню. Однако Шамах, хотя воины Идриса чуть не нагнали его в бешеной скачке, прибыл в Кайраван целым и невредимым. В итоге он получил от Ха-руна ар-Рашида награду, а также должность главы департамента почты и разведки в Египте.

Идрис умер бездетным, но Кеза, одна из его берберских наложниц, ждала ребенка. Через два месяца она родила сына, которого в честь отца назвали Идрисом. Он был окружен нежной заботой и почитанием, хотя растили его простые берберские кочевники, верившие, что на нем почило благословение, или барака, передаваемое от отца к сыну в роду мученика Али ибн Аби Талиба и его жены Фатимы. В возрасте одиннадцати лет Идрис II был торжественно признан наследником монаршей власти своего отца.

* * *

В 796 г. произошло восстание в Дамаске. Халиф послал Джафара, сына Яхьи Бармакида, восстановить там порядок, и тот, по-видимому, выполнил эту задачу с обычной деловитостью. Теперь семейство Бармакидов составляло едва ли не самую влиятельную властную группировку. Яхья ибн Халид ибн Бармак по-прежнему был верховным министром, а его сыновья либо управляли провинциями, либо, подобно Джафару в Дамаске, направлялись Харуном ар-Рашидом в любую часть империи, где возникал кризис. Теперь уже халифату служило третье поколение рода Бармак:

• Халид ибн Бармак, помогавший Абу Муслиму во время революции;

• Яхья, наставник и секретарь молодого Харуна;

• Джафар, Фадл, Муса.

Табари рассказывает о возвращении Джафара после выполнения своего поручения в Дамаске. «Он получил аудиенцию у Харуна ар-Рашида, — пишет он, — и, войдя в комнату, пал ниц и поцеловал его руки и ноги. Затем, встав перед ним, он воздал хвалу Богу, который позволил ему снова лицезреть своего господина и милостиво дал поцеловать его руки, и наградил его благословением снова быть рядом со своим господином. „Если бы расставание с тобой продлилось еще дольше, о Повелитель правоверных, — сказал он, — я бы, наверное, заболел от желания быть рядом с тобой и от боли, причиняемой мне разлукой“» — и так далее на протяжении двух страниц, исписанных убористым почерком.

Вспоминая о том, как дружески сам Пророк общался со своими сторонниками и как Муавия передвигался без охраны в толпе народа и выслушивал критические замечания по поводу своей политики, мы с изумлением отмечаем невообразимые перемены в арабском обществе, произошедшие под влиянием персидских монархических традиций.

В 796 г. Харун совершил паломничество, что делал на протяжении всей жизни раз в два или три года. В тот раз он из религиозного рвения пешком преодолел двести пятьдесят миль по пустыне из Медины в Мекку. Похоже, что этот халиф, по крайней мере, в тот период своей жизни не употреблял опьяняющих напитков, а изо всех сил старался доказать свое правоверие. Утверждали, что, молясь, он каждый день совершал по сто земных поклонов, хотя по обязательному ритуалу предписывалось только семьдесят. Историки изображают его плачущим при мысли о тяжком бремени ответственности, лежащем на его плечах.

В течение года он постоянно находился в пути, посетил Мосул, затем Медину и Мекку, потом, переправившись через пустыню, попал в Басру, провел сорок дней в Куфе, потом вернулся в Багдад и, наконец, поселился в новом дворце, который построил в Ракке на Евфрате. Он только что разменял третий десяток и был полон сил и воодушевления. Нет никакого сомнения в том, что его добрая слава во многом объяснялась его неустанной деятельностью в полевых условиях и личными визитами, которые он нанес во многие города. Объединив командование приграничными крепостями, он усовершенствовал оборонительную систему на византийской границе, получившую название авасим. В 798 г. Харун поставил своего сына Мамуна вторым в списке наследников после его старшего брата Амина.

В 799 г. хазары, которые уже более ста лет являлись занозой в теле Арабской империи, появились снова из-за Кавказа и прокатились волной по Азербайджану и Армении, грабя, сжигая и насилуя. Семьдесят дней они беспрепятственно разоряли страну, угнав в рабство огромное количество мусульман. Когда прибыла армия на борьбу с ними, они снова исчезли за Кавказом.

* * *

Мы уже упоминали о Йазиде ибн Хатиме, решительном наместнике Ифрикии, который четырнадцать лет правил этой провинцией железной рукой. В 787 г. Йазид умер, и его сын Рух попытался предъявить права на должность своего отца, однако он не пользовался авторитетом старого ветерана, и вскоре дела в провинции опять пришли в беспорядок. В 800 г. Харун ар-Рашид назначил наместником Ибрахима ибн ал-Аглаба. Его отец при Мансуре занимал в Ифрикии высокий пост и погиб в ходе волнений того времени. Ибрахим также служил в этой провинции в период наместничества Йазида ибн Хатима и занимал высокие посты. Когда после смерти Йазида опять начались волнения, Ибрахим обратился к багдадским властям и предложил свое посредничество. Его предложение было принято, и он стал наместником Ифрикии.

Он заключил договор с халифом, обязавшись управлять провинцией тихо, не прибегая к вооруженному вмешательству халифской армии, при условии что ему будет предоставлена полная свобода действий. Возможно, Харун был рад снять с себя часть ответственности за Северную Африку — страну, которая его не особенно интересовала и постоянно требовала оттока средств из имперской казны.

Династии Аглабидов предстояло править Ифрикией сто лет, на деле пользуясь полной свободой, но не забывая на словах признавать сюзеренитет правоверного багдадского халифа. Это простое соглашение удовлетворяло все заинтересованные стороны. Престиж Аббасидов подкрепляло то, что Ифрикия входила в список провинций империи, не требуя никаких расходов и не давая поводов для беспокойства. Аглабиды правили как фактически независимые монархи, но выражения преданности в адрес правоверных халифов поднимали их престиж, как, впрочем, и периодические халифские подарки или пособия из имперской казны.

Тем не менее тот факт, что Харун принимал подобный modus vivendi, был еще одним свидетельством перемены в столичных настроениях. Как далеко мы ушли от тех времен, когда Окба ибн Нафи въехал на коне в воды Атлантического океана, объявляя о своей готовности идти вперед, до края земли, поражая народы, которые откажутся признать единого Бога, или когда Муса ибн Нусайр вынашивал мысль покорить Францию и Италию и вернуться в Дамаск через Византию. Арабская империя стала традиционной, расслабленной и культурной. Ею больше не правили неграмотные простодушные энтузиасты. Музыка, искусство, история, философия, литература и чувственная роскошь превратили грубых завоевателей в утонченных и культурных аристократов.

Границы государства Аглабидов было трудно определить, так как арабы всегда взирали на свои владения с точки зрения народов, а не территорий[120]. В целом они, видимо, правили прибрежным населением, состоявшим из правоверных мусульман (суннитов) и включавшим потомков арабских завоевателей, вкрапленных в смесь разных народов. На востоке в союзе с Аглабидами состоял город Триполи, хотя окрестные берберские племена пользовались независимостью и исповедовали учение хариджитов. На юге примерная граница между владениями Аглабидов и племенами шла по рекам Джирид и Заб, а на средиземноморском побережье власть Аглабидов заходила чуть дальше Бона, от пятидесяти до ста миль в глубь территории современного Алжира. Берберы Атласа оставались ярыми хариджитами и не утратили независимости, а потому питали вражду к правоверным Аглабидам, совсем как шотландские горцы, некогда бывшие якобитами и католиками, в то время как равнина принадлежала Свободным протестантским церквям Шотландии и Ганноверской династии.

Начало IX в. знаменовалось повышенной религиозной активностью мусульман, которая не обошла стороной и Ифрикию. Однако теперь этот энтузиазм принял форму аскетизма, с одной стороны, и богословских дискуссий — с другой. Несмотря на политические распри разных мусульманских государств, студенты из Кордовы и Кайравана стекались в Мекку, Медину, Багдад и Басру, чтобы сидеть у ног самых известных теологов и грамматистов этого века, ознаменовавшегося подъемом интеллектуальной активности. Говорят, что в Кайраване основной темой разговоров между молодыми людьми были запутанные богословские проблемы. Правда, хариджиты Атласа оставались вне прямого влияния правоверных мыслителей, но, как мы уже видели, и у них религиозное рвение и аскетизм часто доходили до высшей точки накала.

Одним из самых примечательных институтов, который вскоре возник в Северной Африке, стал рибат. Лучше всего его можно описать как мусульманский монастырь, куда могут удалиться благочестивые, чтобы, освободившись от мирских соблазнов, сосредоточиться на молитве и созерцании. Мы уже упоминали о том, как Средиземное море — в прошлом главная римская магистраль — превратилось в поле битвы между исламом и христианством. Рибаты стали не только домами молитвы и поста, но еще и крепостями, гарнизоны которых состояли из преданных мусульманских воинов, что не слишком отличало их от военизированных монашеских орденов христианского мира[121]. «Мы в Северной Африке, — сказал мне образованный мусульманин из Туниса, — всегда были более преданы своей вере, чем жители Сирии, Ирака и Аравии. Их окружали другие мусульмане, а мы тысячу лет стояли на передовой линии ислама в борьбе с христианством».

Однако вопреки этому непрекращающемуся состоянию священной войны, во дни Аглабидов в Ифрикии все еще оставалось много христиан, осколков римского и византийского общества. Они, похоже, не подвергались гонениям, хотя выигрыш в социальном престиже как следствие перехода в ислам представлял для них большой соблазн. Вероятно, показательно то, что в конечном счете в Ифрикии не осталось коренных христиан, хотя в Палестине, Иордании, Ливане, Сирии и Ираке до настоящего времени существуют значительные христианские общины. Богатое и образованное сословие в городах Северной Африки составляли евреи.

* * *

В 802 г. Харун приказал присягать своему третьему сыну, дав ему титул Мутамин. Старший сын Амин стал наместником Сирии и Ирака, второй, Мамун, Персии, а третьему, Мутамину, был поручен контроль над Джазирой и византийской границей. Эти назначения были чисто номинальными, поскольку все три мальчика оставались в Багдаде. Вероятно, Харуна можно винить за то, что он не позволил своим сыновьям играть более активную роль в государственных делах, а в результате, когда он умер, им все еще недоставало опыта, и они подпали под влияние своих министров.

Современники, вероятно, могли почувствовать, что назначение трех сыновей халифа официальными наследниками, хотя теоретически они следовали один за другим, и раздел империи между ними как наместниками, ставит государство под угрозу гражданской войны. Эта опасность становилась еще более острой благодаря растущей тенденции рассматривать империю, как достояние семьи, а не мусульманской общины, управляемой халифом как первым гражданином государства. К сожалению, два старших сына халифа, Амин и Мамун, уже успели стать серьезными соперниками. Харун беспокоился о будущем империи после своей смерти и часто советовался на эту тему со своими наперсниками.

В 802 г. он отправился в паломничество в Мекку в сопровождении Амина и Мамуна. Там, в священном здании Каабы, после долгих и сложных переговоров между двумя братьями было подписано соглашение.

Наследуя халифат, Амин обязывался оставить Мамуна наместником всей Персии к востоку от Хамадана и никоим образом не вмешиваться в его дела. Равным образом ни Амин, ни Мамун не должны были мешать Мутамину исполнять его обязанности наместника Джазиры. На самом деле ясно, что подобное соглашение разделяло империю на три независимых княжества. На голову того, кто нарушит условия этого договора, призывалось множество проклятий, а чтобы засвидетельствовать соглашение и затем передать его подробности всем паломникам, были приглашены первые придворные, управляющие, военачальники и кади. Дубликат документа повесили в самой Каабе, но вскоре его сдуло ветром, так что современники с иронией говорили, что подобные соглашения легко срываются.

* * *

Харун ар-Рашид правил уже семнадцать лет, и все это время его самыми доверенными советниками и чиновниками были Яхья Бармакид и его сыновья. Джафар родился почти одновременно с самим Харуном, с разницей в один-два дня, и эти две семьи были настолько близки, что, говорят, Хайзуран часто кормила Джафара своим молоком, а жена Яхьи Бармакида порой давала грудь Харуну. В тревожный период халифата Хади, когда последний вознамерился лишить Харуна наследства ради своего сына, Бармакиды поддержали Харуна и подверглись из-за него тюремному заключению.

Когда Харун ар-Рашид наконец принял халифат, он не замедлил проявить благодарность и вверить управление империей Яхье Бармакиду и его сыновьям Фадлу, Джафару и Мусе. Насколько мы можем судить, они служили своему господину верой и правдой, но по ходу дела чрезвычайно обогатились. Точная бухгалтерия в то время еще не велась, и считалось естественным, чтобы чиновники, контролирующие доходы государства, богатели, чем Бармакиды и занимались. Их богатство было колоссальным, а дворцы по великолепию не уступали халифским; им принадлежало огромное количество рабов и вольноотпущенников. Обладая в течение многих лет почти неограниченной властью, они обросли множеством верных им людей, и их щедрость и гостеприимство производили огромное впечатление. «Щедрый как Джафар Бармакид» — это сравнение вошло в поговорку.

Безусловно, невозможно править империей, не наживая врагов, и Бармакиды не были исключением. Естественно, многие придворные завидовали этой династии внутри династии. Они всегда готовы были помочь жалобщикам или же сами то и дело вворачивали словцо с целью настроить Харуна против его фаворитов или пробудить в нем зависть. Тем не менее в течение семнадцати лет все усилия соперников Бармакидов оказывались тщетными. Бармакиды принадлежали к благородной персидской семье. Хотя арабские историки называют первого из них, Халида, ибн Бармаком, на самом деле титул Бармак носили верховные жрецы храма огнепоклонников в Балхе. Возможно, присутствие персов на высших государственных должностях способствовало объединению персидского и арабского этносов, которое уже шло полным ходом. Тем не менее многие арабы в дворцовых кругах выступали против того, чтобы персы пользовались властью. Одним из их главных противников был Фадл ибн Рабин, управляющий дворца.

Бармакиды покровительствовали литературе. Вот с какими строками якобы обратился Яхья к своему сыну Фадлу:

— несомненно, эти взгляды разделялись как халифом, так и его министрами.

Отличительной чертой вечерних пиршеств Харуна было обилие юмора, веселья, поэзии и музыки. Джафар Бармакид был одним из тех близких друзей, с которыми он проводил свои ночные пирушки. Он также очень любил свою незамужнюю сестру Аббасу и часто призывал ее к себе. Однако в соответствии с условностями того времени Аббаса не могла появляться в присутствии Джафара без покрывала, так что Харуну приходилось ограничиваться обществом либо одного, либо другого из них.

Чтобы преодолеть это затруднение, он предложил Джафару жениться на Аббасе, что позволило бы ей появляться без покрывала, не вызывая скандала, но предусмотрительно оговорился, что этот брак должен быть лишь формальностью с единственной целью дать им обоим возможность присутствовать на его музыкальных вечерах. Никаких других близких отношений с сестрой халифа Джафару не дозволялось. Джафар поклялся соблюдать эти условия, а затем совершили брачную церемонию. С этого момента Харун, Джафар и Аббаса могли вместе наслаждаться музыкой по вечерам.

Согласно Масуди, сама Аббаса убедила Джафара нарушить свою клятву халифу. Как бы то ни было, в один прекрасный день Аббаса поняла, что беременна. Охваченная паникой, она получила разрешение совершить паломничество в Мекку и родила там мальчика, которого тайно поручила своей кормилице, жившей в священном городе. Аббаса вернулась в Багдад, и все пошло как прежде, пока однажды она не рассердилась на свою служанку. Обиженная девушка раскрыла всю эту постыдную историю Харуну. Когда последний отправился в паломничество, во время которого повесил в Каабе договор между своими сыновьями, он приказал разузнать о ребенке Аббасы. Под пытками кормилица не выдержала и подтвердила рассказ служанки. Харун пришел в ярость и вернулся в Багдад, пылая мщением.

По прибытии в столицу халиф послал Масрура, одного из своих доверенных слуг, с отрядом воинов арестовать своего бывшего товарища и служителя. Незадачливый Джафар выпивал с несколькими друзьями, когда Масрур вызвал его из дома и проводил под охраной во дворец, где заковал в цепи и доложил об этом Харуну. «Принеси мне его голову», — коротко приказал халиф. Масрур вернулся к несчастному Джафару и передал ему приказ халифа. «Попробуй выиграть время», — умолял Масрура недавно всесильный министр. — «Он может передумать или, может, он пьян и будет жалеть о своем приказе, когда протрезвится». Масрур пошел обратно к своему хозяину, который, однако, просто повторил свой приказ. Через несколько минут Масрур вернулся с окровавленной головой главного слуги халифа. Джафару было тридцать семь, когда он встретил свою смерть.

Не ложась спать, халиф приказал арестовать Яхью ибн Халида, отца Джафара, Фадла, его брата, и всех остальных членов его семьи, включая слуг, рабов, вольноотпущенников и писцов, и конфисковать все их имущество. На следующий день после казни голова Джафара была вывешена на мосту через Тигр. Затем его тело разрубили пополам и одну половину прибили к столбу верхнего, а вторую — к столбу нижнего моста. История не говорит ничего ни о судьбе, ни о чувствах Аббасы. Однако вполне возможно, что Харун начал тяготиться Бармакидами еще до этой истории. Яхья, отец Джафара, имел ключи от халифского гарема и держал женщин в строгой дисциплине, на что они не раз жаловались Харуну. Полагают даже, что Бармакиды так крепко держали в своих руках финансовые дела, что временами самому халифу не хватало наличности и приходилось просить Джафара или Яхью дать немного денег.

Яхья Бармакид и два его сына правили империей семнадцать лет, в течение которых их богатство и власть были так велики, что только сверхчеловек не утратил бы осмотрительности. Например, Джафар потратил двадцать миллионов дирхемов из государственной казны, чтобы построить себе дворец. Кроме того, соперники обвиняли эту семью в симпатиях к шиитам, и это обвинение, по-видимому, получило подкрепление, когда без ведома Харуна ар-Рашида Джафар приказал выпустить из тюрьмы алидского бунтовщика Яхью ибн Абдаллаха.

Выдуман этот скандал с участием сестры халифа или нет, но несомненным кажется то, что за последние четыре или пять лет до финального падения Бармакидов Харун все больше начал уставать от них. Эта семья создала обширную систему патронажа, и многие люди, для которых щедрость Бармакидов служила источником прибыли, оплакивали их крах. Горевал о них даже беспутный придворный поэт Абу Нувас:

* * *

Мы уже видели, как при жизни своего отца Махди Ха-рун ар-Рашид дошел до Босфора во главе большой армии и диктовал условия мира и дани императрице Ирине, которая на тот момент действовала как опекунша при своем маленьком сыне Константине VI.

Византийскую империю в это время снова раздирали религиозные противоречия. Предметом спора стало почитание икон. Иконоборцы настаивали на уничтожении священных изображений, а их защитники, с такой же горячностью, — на их сохранении. Как это всегда бывало в Византии, религиозный раскол привел к политическим распрям. Великий император Константин V, прозванный Копронимом («чье-имя-навоз»), правивший с 741 по 775 г., был яростным противником икон. Его сын Лев IV правил всего пять лет, с 775 по 780 г., в котором умер, оставив после себя вдову Ирину и маленького сына Константина VI. Ирина была страстной защитницей икон, и во время ее регентского правления образа, снятые в царствование Константина V, были возвращены на место. Она была регентшей с 780 до 785 г. и именно тогда согласилась платить дань халифу.

Однако в 785 г. Константин VI достиг совершеннолетия, принял в свои руки власть и разорвал договор о выплате дани. Это был последний год правления Махди, после чего последовало короткое правление Хади, который, как мы видели, был занят в первую очередь попытками обойти Харуна в пользу своих сыновей. На границе происходили редкие стычки.

Однако в 789 г. императрице Ирине наскучило правление сына, и она организовала переворот, в ходе которого его свергли. Ему выкололи глаза, а бессердечная мать начала править сама под титулом Августы. Вслед за этим она возобновила прежний договор с Харуном ар-Рашидом, а иконопочитание снова стало одним из догматов православия.

Судьба императрицы Ирины необычна во многих отношениях. Другим женщинам тоже случалось править империями, но всегда от имени какого-то императора или в качестве его регента. Ирина стала первой женщиной, которая с 797 до 802 г. правила как полновластная императрица. Тот факт, что она приказала ослепить собственного сына, чтобы самой взять в руки власть, достаточно говорит о ее характере. Самым большим препятствием, с каким приходилось в те времена сталкиваться женщине, находящейся у власти, была невозможность лично вести в бой войска. Ирина добилась мира, платя дань не только халифу на своей восточной границе, но еще и болгарам на севере.

В 802 г. после пяти лет правления императрица Ирина сама была свергнута в ходе новой революции, и в пурпур облачился аристократ, принявший титул Никифора I. Вполне возможно, что раболепие перед халифом стало одним из главных обвинений против императрицы Ирины. Поэтому на плечи нового императора легла обязанность изменить ее политику. В 804 г. Никифор[123] направил к халифу посланника с письмом следующего содержания:

«От Никифора, царя ромеев, Харуну, царю арабов. Царица, предшествовавшая мне на троне, видела в тебе ладью[124], а в себе пешку. Она отдавала тебе свое богатство, хотя в действительности ты должен был бы заплатить ей вдвое больше, если бы не женская слабость и глупость. Поэтому, прочитав мое письмо, ты должен вернуть то, что несправедливо добыл от нее, или же нас рассудит меч».

Когда халиф прочел это послание, его лицо исказилось от гнева. Приказав подать ему калам и чернила, он перевернул письмо Никифора и собственной рукой написал на обороте:

«Во имя Бога, Милостивого, Милосердного — от Харуна, Повелителя правоверных, Никифору, римской собаке. Я прочел твое письмо, сын язычницы. Ты увидишь, а не услышишь мой ответ».

В тот же день армия получила приказ о сборе, и сам халиф встал во главе своих войск. Их численность, по некоторым сведениям, составляла 135 000 человек, не считая добровольцев и лагерных прислужников, которые не включались в поименный список. Хлынув через границу, арабы огнем и мечом прошли по всей Малой Азии и, наконец, достигли Гераклеи на берегу Черного моря[125], всего в ста пятидесяти милях от Византия. Совершенно неготовый к столь яростной реакции на свой хвастливый вызов, Никифор был вынужден умолять об унизительном мире на условиях продолжения выплаты ежегодной дани. Харун ар-Рашид вернулся из этого похода, чтобы наслаждаться миром и спокойствием в своем дворце в Ракке, ставшем его основной резиденцией.

Уход арабов и наступление зимы, когда перевалы Тавра засыпал снег, придали Никифору смелости расторгнуть новое соглашение через несколько недель после его подписания, но он снова недооценил своего врага. Харун еще раз немедля собрал армию, перешел через Тавр, невзирая на снег и лед, и снова прошел по Малой Азии.

Византийская армия была полностью разбита, и вся страна от Черного до Средиземного моря оказалась без защиты от огня и меча, грабежа, пленения и рабства. И опять дрожащий от страха Никифор был вынужден молить о мире. В последовавшем договоре в качестве дополнительного унижения императору предписывалось, чтобы на монетах, которыми он будет выплачивать дань халифу, были выбиты имена Харуна и трех его сыновей. Вдобавок ему следовало вернуть всех мусульманских пленников, находившихся в византийских руках. Пока эти события разворачивались на суше, на Кипре высадилась другая армия, доставленная морской эскадрой[126]. Частью добычи стали шестнадцать тысяч христианских пленников, которые впоследствии были проданы на рынках Сирии.

Ввиду того что неспособность командовать войсками стала основной причиной падения Ирины, поистине досадно, что Никифор, в отличие от большинства тех, кому доводилось узурпировать трон Цезаря, не был солдатом. До того, как стать императором, он был гражданским чиновником и министром финансов. В течение девяти лет своего правления он жестко контролировал работу административных департаментов. По слухам, он был склонен к коварству и вероломству[127].

Однако именно недостаток у него полководческих навыков обернулся для него гибелью. Понеся два унизительных поражения от Харуна ар-Рашида, он затеял войну против болгар, которым Ирина также платила дань. В мае 811 г., после череды успехов и неудач, он выступил с большой армией и захватил неприятельскую столицу Плиску. Но на обратном пути его армия попала в засаду в горном ущелье. Двадцать шестого июля 811 г. византийская армия была уничтожена, а сам Никифор убит. Отныне болгарские короли стали использовать его череп, оправленный в серебро, в качестве пиршественной чаши.

Вероятно, показательно то, что, хотя Харун и достиг столь подавляющего военного превосходства над византийцами, он даже не попытался взять Константинополь, присоединить Малую Азию или принять какие-либо меры для установления долгосрочного арабского господства. В результате через шестьдесят лет византийцы сумели перехватить инициативу и отомстить.

* * *

Согласно франкским летописям, Харун обменялся посольствами с императором Карлом Великим, который получил прекрасные подарки от «Царя Персии Аарона», включая водяные часы и слона[128]. Однако арабские историки не упоминают об этом эпизоде.

* * *

Должно быть, марш аббасидской армии в военное время представлял собой внушительное зрелище. Авангард состоял из легкой конницы, одетой в кольчуги, со стальными шлемами на головах и копьями в руках. Арабское копье было гибким, до двадцати футов длиной, и украшалось страусовыми перьями. В середине колонны двигалась пехота, вооруженная пиками, мечами и щитами, и стрелки со своими длинными луками. В центре конвоя брели тысячи верблюдов, нагруженных провизией, шатрами, оружием и снаряжением. Для больных и раненых предусматривались полевые госпитали и своеобразные носилки. Осадный обоз, состоявший из баллист, катапульт и другого инженерного оборудования, перевозился на верблюдах, мулах и вьючных лошадях.

В гуще воинов ехал сам Повелитель правоверных на великолепном боевом коне, сверкающем жемчугами и золотом, в окружении своих родичей и старших офицеров армии. Великолепие этого зрелища умножали блестящие форменные одеяния личной гвардии из ярких тканей, покрытых золотой вышивкой. Над армией реял лес флагов и знамен, так же щедро расшитых золотой нитью. Позади халифской свиты ехали евнухи и вереница густо завешанных паланкинов, в которых путешествовали избранные дамы из семьи халифа.

Когда армия достигала места, выбранного для ночной стоянки, авангард уже копал рвы и выставлял лагерную оборону. За короткое время выгружались шатры, и за несколько минут вырастал полотняный городе улицами, рынками и площадями. Повсюду зажигались лагерные костры, и скоро над ними уже кипели огромные котлы. После простой трапезы вокруг каждого костра собирались группы людей, которые коротали вечер с историями, стихами и песнями под аккомпанемент лютни или ребека, восточной виолы. Только после полуночи над огромным городом из полотна воцарялись тишина и спокойствие, пока громкие удары литавр не возвещали начало нового боевого дня[129].

* * *

Народное возмущение против Омейядов, благодаря которому Аббасиды пришли к власти, в значительной мере объяснялось большими налогами. Однако новая династия продолжала использовать те же методы. Недовольство вызывали не только сами суммы, взимаемые правительством, но еще и жадность и тиранические методы сборщиков налогов, которые не останавливались перед поркой и пыткой, чтобы отобрать у крестьян как можно больше денег. В частности, в Египте гнет сборщиков налогов переходил всякие границы, несмотря на периодически издаваемые разными халифами приказы, запрещающие применение насилия и пыток при сборе налогов.

* * *

Английскому читателю Харун ар-Рашид известен в основном со страниц «Тысячи и одной ночи», где он является взору, как правило, в образе радушного хозяина. Впечатление, оставляемое этой книгой, едва ли отдает должное столь великому, и к тому же на редкость деятельному человеку. В действительности, в последние годы своего правления он уже не жил в Багдаде и даже редко ночевал там.

Теперь его главной резиденцией была Ракка на Евфрате, на полпути между Ираком и Сирией. В 804 г. жители Багдада обратились к халифу с ходатайством, прося его жить в своей столице. В ответе Харун изъявил глубокую любовь к городу отцов и оправдал переезд войной с Византией и тем, что Ракка находилась поблизости от границы. Если бы не эти соображения, добавил он, он бы никогда не покинул возлюбленный им город Багдад. На самом деле он, возможно, по опыту узнал, что Багдад находится под чересчур сильным персидским влиянием и слишком удален от Средиземного моря и западных провинций. Ракка, как столица, находилась бы ближе к центру империи, чем Багдад, но, к несчастью, она была расположена в полупустынной местности, где не имелось условий, необходимых для жизни большого города.

В 807 г. в Хорасане снова начались волнения. Наместником провинции был Али ибн Муса ибн Махан, у которого, как и у Бармакидов, предками были аббасидские эмиссары в Хорасане, действовавшие здесь во времена Абу Муслима. Этот Али ибн Муса (опять же подобно Бармакидам) нажил огромное богатство благодаря халифской милости, но добился его с помощью угнетения и вымогательства. После десяти лет наместничества в Хорасане его состояние, по слухам, достигало восьмидесяти миллионов дирхемов. Тот факт, что тирания Али ибн Мусы получила печальную известность, говорит об определенной халатности со стороны халифа. В конце концов в Мавераннахре разразилось восстание, набиравшее силу, поэтому Харун решил лично побывать в этом районе.

Покинув Ракку, он в феврале 808 г. проехал через Багдад и отправился в Северную Персию. Есть сообщение, что он уже страдал от тяжелого недуга и носил бандаж из шелка, чтобы уменьшить боль в животе. Он знал, что у каждого из его трех сыновей есть шпионы в его окружении, чтобы следить за его здоровьем, «считая каждый его вдох», как он сам говорил. Уже стало очевидным, что сыновья только и ждут его смерти, чтобы схватиться в братоубийственной войне за халифат. При всем своем огромным авторитете и славе он, должно быть, скорбел и тревожился, думая о возможном начале гражданской войны после его смерти.

Он пересек Персию и в ноябре 808 г. достиг Джурджана на юго-восточном конце Каспийского моря. Оттуда, чувствуя себя все хуже и хуже, он отправился в Туе в Хорасане. Здесь его болезнь обострилась настолько, что он уже не мог вставать, но послал своего второго сына Мамуна, сопровождавшего отца и готовившегося занять пост наместника Хорасана, в столицу провинции Мерв, где отныне должна была находиться его штаб-квартира.

Двадцать третьего марта 809 г. Харун ар-Рашид, величайший из Аббасидов и выдающийся правитель своего времени, скончался в персидском саду в нескольких милях от Туса. Ему было сорок пять, и он пробыл у власти двадцать три года.

* * *

Правление Харуна часто называют высшей точкой славы, достигнутой Аббасидами, а возможно, даже Арабской империей за всю ее историю. Однако при Валиде ибн Абд ал-Малике из рода Омейядов, правившем веком раньше, с 705 по 715 г., империя была и обширнее, и агрессивнее в своей военной политике. Когда Харун пришел к власти, Испания уже была потеряна, а Магриб был утрачен в его правление. На деле, хотя на словах утверждалось обратное, откололась и Ифрикия, и граница имперских владений опять прошла через Барку в Киренаике. Явное отсутствие у Харуна интереса к Северной Африке особенно бросается в глаза в сравнении с теми колоссальными усилиями, которые он посвятил борьбе с Византийской империей.

После падения Омейядов военный престиж халифата сильно пошатнулся, и при ас-Саффахе и Мансуре инициатива находилась в руках византийцев. Харун полностью восстановил арабское военное господство. Восемь раз он по разным поводам вторгался на территорию Византийской империи во главе своих армий. Скорость и энергия, с какой он ответил на дерзкие вызовы Никифора, и его переход вместе с армией через покрытый снегом зимний Тавр свидетельствуют о силе его характера и могучих лидерских качествах.

Он вовсе не был пьяным прожигателем жизни из Багдада; его неустанная энергия постоянно держала его в движении. Он девять раз совершал паломничество в Мекку и Медину, проводя недели в утомительном путешествии на верблюде. Несколько раз он посещал Хорасан и персидские провинции.

Хвалебные строки, посвященные ему одним из современников, не кажутся преувеличением. Вот что он сказал о Ха-руне ар-Рашиде:

Тем не менее он не был просто грубым воином, которому лагерь роднее города. Прекрасно разбираясь как в религии, так и в литературе, он покровительствовал ученым и поэтам. Во время своих посещений Мекки и Медины он искал общества аскетов и религиозных учителей и обсуждал с ними те затруднения религиозного порядка, с которыми иногда сталкивался. Говорят, он любил подолгу молиться и плакал, внимая благочестивой проповеди.

Его религиозные взгляды отличались крайней ортодоксальностью. Его правление стало эпохой интеллектуальной активности, особенно в области теологии и религиозного права. В прошлом арабы довольствовались простым восприятием ислама, не вдаваясь в излишние подробности. Но теперь, через два века после бегства Мухаммада из Мекки, мусульмане научились обсуждать сложные богословские проблемы. Множество ученых было занято составлением книг, собиранием преданий о Пророке, толкованием Корана, изучением грамматики арабского языка. В век Харуна жили два величайших мусульманских юриста, Абу Ханифа и Мухаммад аш-Шафи. Бухари, величайший из всех собирателей преданий о Мухаммаде, родился через год после смерти Харуна.

Очень часто зарождались и неортодоксальные религиозные теории, часть которых была отвергнута как ересь. При упоминании о таких ересях халиф кричал от возмущения. Теперь невозможно оценить неподдельность его набожности и определить, не имело ли его благочестие привкуса политики.

Хотя в молодости он не пил, в зрелые годы он, несомненно, позволял себе употребление алкоголя, что возбраняется мусульманам. Тем не менее его вечерние развлечения не были простыми пьяными пирушками. Подобно европейцам XVIII в., арабы в тот период рассматривали беседу как искусство, и интеллектуальные разговоры о высоких материях были непременным атрибутом отдыха образованных классов. И поэзия, и музыка достигли больших высот. При дворе халифа жило много знаменитых поэтов, а Исхак ал-Мосули, как говорят, не знал себе равных в пении под аккомпанемент лютни.

Вероятно, самыми прославленными поэтами эпохи Ха-руна можно назвать Абу Нуваса и Абу-л-Атахийю. Первый был распутником, не раз попадавшим в тюрьму за пьянство и разврат.

Абу-л-Атахийя, напротив, был человеком серьезного и религиозного склада:

Следующие стихи приписываются самому Харуну:

Говорят, что у Харуна ар-Рашида была мысль выкопать канал, который соединил бы Средиземное море с Красным, примерно по той же самой линии, что и Суэцкий канал, построенный более тысячи лет спустя. Утверждают, что Яхья Бармакид отговорил его на том основании, что тогда византийский средиземноморский флот сможет войти в Красное море и угрожать Мекке. Если эта история правдива, то как государственный муж Бармакид, по крайней мере в этом случае, был на голову ниже своего господина. Действительно, в век, когда не существовало карт, избрать для канала ту же линию, которую начертил Де Лессепс в XIX в., — это ли не комплимент уму великого халифа.

* * *

Когда Харун унаследовал халифат, он, по-видимому, был чистосердечным и великодушным молодым человеком, к тому же, вероятно, искренне религиозным. Двадцать три года единоличной власти в окружении рабской лести, которая теперь стала обычаем двора, не могли не испортить его характера. Тем не менее он, похоже, никогда не был таким жестоким и вероломным, как ас-Саффах или Мансур.

У бедуинских племен Аравии в наши дни есть любопытная поговорка: «Лучший из моих сыновей — это тот, о котором ты слышал». Суть в том, что если человек сумел прославиться, то это само по себе предполагает в нем нечто замечательное. Если судить по этому критерию, то Харун ар-Рашид стоит на ступень выше всех остальных халифов. Из пятидесяти четырех халифов, правивших со времени Пророка до падения Арабской империи, только его имя сегодня знакомо западному читателю. В арабских странах даже самому неграмотному крестьянину или пастуху известны истории о Харуне ар-Рашиде и его жене Зубейде. Его ночные похождения в Багдаде, его славные походы на Византию, стихи Абу Нуваса, любовные приключения в дворцовом антураже, золото, серебро, драгоценности, дорогие ковры, прекрасные лошади — все это вошло в историю, легенды и романы, чтобы создать картину или, возможно, мечту о Золотом веке Города халифов.

* * *

Как только Харун ар-Рашид скончался, из Туса в Багдад, вверенный официальному наследнику на время отсутствия его отца, был спешно отправлен гонец. Присягу на верность наследнику принесли находившиеся в столице члены семьи Аббасидов, их вольноотпущенники, слуги и офицеры, а также воины гарнизона, которые, согласно уже установившемуся обычаю, получили обильные подношения. Таким образом, столица империи без тени недовольства признала Повелителем правоверных Амина, сына Харун ар-Рашида. Его брат Мамун в то время все еще находился в Мерве, столице Хорасана.