Бабуля-суперопекун

Глава девятая

— Я собираюсь летом подработать, — объявила я Полл через кровать, которую мы убирали.

— Вы ее только послушайте! — воскликнула Полл, хотя в доме не было никого, кроме нас.

— Просто мне иногда нужны деньги, а у тебя их не допросишься. Я не вижу альтернативы.

Я резко выхватила простыню из ее рук. Она потеряла равновесие и, ругаясь, повалилась на кровать.

— Ой, извини, пожалуйста, — приглушенным голосом проговорила я. — Я не думала, что так получится. С тобой все в порядке?

— Перестань притворяться! — Она с трудом поднялась на ноги и свирепо взглянула на меня. — Если бы я не знала тебя, я бы сказала, что ты сделала это нарочно. Не знаю, что вселилось в тебя последнее время, раньше ты была такой тихой! Откуда эта враждебность? Что еще за работа?

— Работа, которую я смогу найти после того, как сдам экзамены. Может, секретаря.

— Но ты не умеешь печатать.

— Тогда продавщицы в магазине.

— Ты не сможешь. Работа с незнакомыми людьми, которым надо угодить. Ты знаешь, что, когда обслуживаешь покупателей, непременно нужно смотреть им в глаза?

Я сделала глубокий вдох, задержала дыхание и медленно выдохнула:

— Девочки в школе подрабатывают, продавая билеты в киоске. Сидишь себе, берешь деньги и выдаешь билет. Пустячное дело. Можно сидеть с книгой, читать целый день, если захочется. Мне кажется, я могу с этим справиться.

— Какие еще билеты?

— Благотворительные, не волнуйся, все легально. Много не заработаешь, но, девочки говорят, платят сразу наличными.

Полл скорчила гримасу:

— Подумай, ты такая ранимая! В киоске, одна, ты станешь легкой добычей мошенников всех мастей. Ты привлекаешь этот тип людей, сама знаешь. Попадешься на крючок, прежде чем успеешь сообщить, что происходит.

Если когда-нибудь случится так, что Полл скажет мне: «О, это хорошая мысль, я согласна!» — я побледнею и упаду в обморок. И пробуду в коме несколько недель, а врачам придется проигрывать записи Кэрол Энн Даффи, чтобы я пришла в сознание.

Я стояла очень прямо и надевала на подушку чистую наволочку.

— Мне нужно начать чем-то заниматься, хоть чем-то. Через три недели экзамены закончатся. Что мне после этого прикажешь делать со своей жизнью?

Полл открыла рот, чтобы заговорить. Я ждала.

— У тебя еще столько лет впереди… — начала она. Внезапно внизу, у ее ног, раздался ужасный вопль. — О, наказание! — вскрикнула она. — Я наступила на Уинстона.

Я перегнулась через кровать и подняла его. Он вообще уже почти ничего не весил.

— Я наступила тебе на лапку? Бедный, бедный, тебе не очень больно? — Полл нежно гладила его поседевшую голову.

Я одну за другой осмотрела его лапы и не нашла никаких видимых повреждений.

— Он лежал на грязных простынях, и я его не заметила. Бедняжка! — Она взяла его рукой под подбородок. — Посмотри на эту мордочку: у него глаза совсем тусклые.

Мне он не показался таким уж больным, но пускай Полл посюсюкает, если ей так хочется. Я взбила подушки, подоткнула простыни со всех сторон, постелила одеяло и легкое покрывало, а Полл в это время сидела в кресле Ллойда Лума и качала на коленях собачку. Получился бы неплохой сюжет для коллекционного блюда «Верный Приятель: обратите внимание на восхитительную деталь — плетеные замшевые тапочки и оцените мастерство, с которым сделаны крошечные кисточки на изнанке кардигана».

Она подняла голову и сказала:

— Он стареет.

— Да, — сказала я.

Мы обе подумали о том, что Уинстон скоро умрет. Я не хотела, чтобы это случилось.

— Я приготовлю обед, хорошо? Праздничный пирог еще можно есть или его выбросить?

Она положила Уинстона на кровать и спустилась следом за мной. Когда я нарезала куски пирога огромным острым ножом, она вошла и шлепнула рукой по столу.

— Вот! — недовольно бросила она. — Если это так важно. Очень может быть, что зимой нам не на что будет обогреть дом.

«Хватит трепаться, — подумала я, разворачивая пятифунтовые банкноты. — Тридцать фунтов!»

— Спасибо, — пробормотала я.

Вероятно, это было мое детское пособие.

— И все-таки я понятия не имею, для чего они тебе. У тебя все есть. Нынешняя молодежь хочет, чтобы ей все поднесли на блюдечке. Когда я была маленькой, мне сшили праздничную блузку из пары маминых летних брюк, которые она не носила. Розовый шелк. И блузка была очень нарядной. А когда я стала девушкой, у меня не было ни одного платья из дорогой материи.

Один быстрый удар ножа, и я никогда больше не услышу этих историй о трудностях военного времени. Я могла бы вытереть кровь о чайное полотенце «Бейлиз» и продолжать резать пирог. И любой суд присяжных в этой стране меня бы оправдал.

К сентябрю я чувствовала себя бегемотом.

— Подожди. Тебе еще многое предстоит вытерпеть, — сказала Полл. — Приготовься к тому, что едва сможешь двигаться. Бывает, срок затягивается, как у меня получилось с Роджером. Эти последние шесть недель ужасны.

В тот день поздно вечером Роджер повел меня на улицу, насладиться вечерней прохладой. Мы уселись на низкую стену перед домом. Я смотрела на дом напротив, а он прислонился спиной к столбу ворот. Звезды были едва видны. Я искала глазами Орион.

— Смотри, — сказала я. Я думала, это его обрадует. — Я сейчас кое-что заметила. Если я смотрю прямо на ту крошечную звезду слева от кольца Ориона, я ее не вижу. Она исчезает. Но если я поворачиваю голову и смотрю на нее искоса, она снова возвращается. Это волшебство. Это волшебство? Волшебная звезда?

Он с помощью маникюрных ножниц срезал эмблему с колена своих джинсов.

— Нет, — сказал он скучным голосом, — так функционируют рецепторы глаз. — Эмблема отходила, нитка за ниткой. — Рецепторы в углу глаза лучше различают световые изменения, а рецепторы в центре лучше подбирают цвет. Так что если хочешь увидеть что-нибудь слабое, но монохромное, лучше смотреть искоса.

— Это поразительно, — сказала я.

— Это всего лишь наука, — сказал он. Эмблема полностью отделилась, и он бросил ее через плечо в кусты роз. — Я уезжаю в среду. Ты знаешь?

Я кивнула.

— Ты едешь с нами?

На мгновение я подумала, что он предлагает мне ехать вместе с ним в Шеффилд. Надежда внезапно прилила к моему сердцу, как кровь к лицу.

— Винс едет, чтобы помочь мне распаковаться. Ты можешь поехать со мной на «Metro» и вернуться вместе с ним в «Manta». — О своей машине он говорил с придыханием. В начале августа, в его день рождения, Винс ездил с Роджером посмотреть на машину, потом внес залог, и они забрали ее в день объявления результатов экзаменов.

— Не знаю, хочу я или нет, — прошептала я, глотая подступившие слезы.

— Ради бога, только не надо меня сейчас ни в чем обвинять! — закричал он, всплеснув руками, совсем так, как это делала Полл.

Огромным усилием воли я подавила слезы.

— Со мной все в порядке. Все нормально. Хочешь, я выну оставшиеся нитки? — У него на джинсах остались следы ниток после эмблемы.

Он кивнул. Я наклонилась и начала одну за другой вытаскивать нитки.

— Не надо раскисать, — сказал он, увидев, что я немного успокоилась. Я постаралась улыбнуться. — Потому что нам нужно заботиться об этом ребенке.

И ни слова о том, чтобы заботиться обо мне.

После того как мы с Винсом вернулись домой в тот вторник, я пошла наверх, в комнату Роджера, чтобы хорошенько выплакаться. Но дверь оказалась запертой, и мне было слышно, как там рыдает Полл.

В общем, я взяла деньги и отправилась в Болтон, чтобы потратить их на нормальную одежду. Где-то на задворках моего сознания слабая, как тень в облачный день, маячила мысль, что, может быть, если мне попадется подходящий наряд, я пойду на вечеринку к Донне.

Мне не позволялось бывать в городе одной, пока не исполнилось шестнадцать. Полл считала, что это слишком опасно, а я не особенно возражала. Если мне нужно было что-нибудь купить, например шоколад или книги, я могла подняться на гору в деревню или спуститься в Харроп, самый маленький город во вселенной. Основательный шоппинг с поездкой на автобусе у меня ассоциировался с ужасной скукой: тащиться вслед за Полл, у которой в руках куча пакетов и коробок, смотреть, как она читает, что на них написано, не пропуская даже самый мелкий шрифт. Вынимать для нее монетки из потрепанного старого кошелька. Бросать виноватые взгляды на продавцов, которым она нагрубила.

— Вы что, не видите, что я наполовину слепая?

— Да, мадам, но вы не можете возвращать мыло, если вы им уже пользовались.

— Да ничего подобного! Мне почти семьдесят, как вы смеете!

Но когда я получила сертификат о среднем образовании, произошло чудо, и мне было дозволено одной ездить на 214-м автобусе при условии, что я не буду садиться рядом с мужчиной. Эта внезапная перемена могла иметь какое-то отношение к тому факту, что Полл настоятельно требовалось, чтобы я присмотрела новую газовую плиту, так как она лежала в постели с простудой, а Собачник уехал на неделю в Бармут.

— Перестань говорить ерунду, — хрипела она сквозь большой белый носовой платок. — Я все для тебя записала. — Огромные буквы, написанные шариковой ручкой, танцующие между строчками в моем блокноте. — Что такого может случиться?

И хотя в тот день случился бомбовый психоз, и вокруг аптеки «Бутс» все было оцеплено, я ввинтилась в толпу сторонников «Болтонских странников», певших неприличные песни, и вернулась домой невредимой.

На тридцать фунтов вряд ли купишь много новых нарядов, но можно кое-чем поживиться на распродажах. Я нашла расклешенную юбку до лодыжек, черную с серыми цветами, и длинную черную блузку с белым воротничком и манжетами.

— Она вам идет, — неожиданно сказала женщина за прилавком, когда я вышла из примерочной, чтобы лучше рассмотреть себя в зеркале.

Я покраснела и задернула занавеску. Из-под юбки торчали мои коричневые школьные туфли. Тяжелый труд — создавать новый образ.

Потом я пошла в универмаг посмотреть, что есть в обувном отделе. Вдруг они продают последнюю пару каких-нибудь отпадных туфель за двадцать один фунт?

Бродя вдоль прилавков с косметикой и духами, я, к своему удивлению, обнаружила, как много товаров носит название продуктов, которые ты ешь. Виноград, леденцы, вафли тоффи, ваниль, а также вишня, сливочная помадка и корица. Неплохо придумано. Девочка-подросток так занята борьбой с калориями, что за милю обойдет настоящую тоффи, но все-таки она ужасно ее хочет. Я видела этих девочек, тощих, словно гончие, как наркотик вдыхающих шоколадный запах блеска для губ.

Даже тушь для ресниц именовалась лакричной. Я взяла одну и прочла сбоку краткую аннотацию: «2000 калорий». Это не могло быть правдой. Как может тушь для ресниц содержать две тысячи калорий? Значит, от нее можно растолстеть так же, как от целой пачки печенья? Если съесть. А если не есть?

— Я могу вам помочь? — проговорила продавщица.

Я бросила на нее быстрый взгляд. Гладкое овальное лицо, ровные арки бровей, пухлые губы. Ненамного старше меня.

— Ой, извините. Я только… Я не пользуюсь…

— Они довольно устрашающие, все эти цвета, правда? Иногда сюда заходят женщины, которые, если честно, выглядят, как клоуны. Можно подумать, что они пользуются цветным кремом для обуви вместо косметики, ей-богу. И самые ужасные — это те, которые в возрасте, — она захихикала и наклонилась ко мне. — Я работаю в этом магазине всего неделю, но, думаю, к субботе меня здесь уже не будет.

Я не знала, что сказать. Изобразив вежливую улыбку, я стала потихоньку двигаться к выходу.

— Вот что, — она вышла из-за прилавка. — Могу я предложить вам набор пробников? Я могла бы показать, какие оттенки вам идут. У вас оливковые тона, так что вы будете выглядеть потрясающе вот с этими тенями, а если наложить вот этот тон, чтобы убрать красноту со щек… Да, эти зеленые тени выглядят немного кричаще, но, клянусь, они вам действительно идут. У вас прекрасной формы брови, мы их немного подчеркнем темным карандашом и придадим чертам лица чуть больше отчетливости.

Я покачала головой:

— Нет, спасибо. Я не употребляю косметику. Бабушка говорит, от этого портится кожа.

— Хорошо, — ее лицо слегка вытянулось, — не хотите ли новый дневной крем? Вы можете попробовать его дома, он проверен дерматологами и наверняка улучшит вашу кожу, потому что содержит светофильтры от ультрафиолетовых и инфракрасных лучей. Потом, если захотите, вы можете прийти сюда как-нибудь, и я покажу, как смешивать его с жидкими румянами, которые прекрасно подчеркнут ваши скулы.

Я потянулась за сухими духами, просто так, чтобы хоть что-то взять, и случайно коснулась ее руки. Она была очень маленькой и темно-красной, контрастируя с ослепительно белой манжетой ее халата. Я не вглядывалась, однако мне показалось, что на руке нет по крайней мере двух пальцев. Ее другая рука, порхающая по клавиатуре дисплея, была красивой, с длинными наманикюренными ногтями.

Ожог? Или это от рождения? Ее глаза встретились с моими, но в них я не увидела ничего, кроме желания услужить.

— Давайте попробуем. Вы ведь хотите этого? — Она улыбнулась. — Если я сделаю вас похожей на Лиз Хёрли, скажете моему начальнику, ладно?

— Хорошо, — сказала я.

— Тогда садитесь вот сюда, на стул.

Я повиновалась, хотя мое сердце глухо стучало от волнения.

— Боюсь, вы не найдете у меня скул.

— Спорим, найду?

Закончив, она повернула меня к зеркалу, чтобы показать результат.

— Я не парикмахер, — сказала она, — но мне кажется, что, если бы вы использовали какие-нибудь распрямители для волос и слегка подровняли их по краям, вам бы очень пошло. Сейчас ваши волосы падают на лицо, и никто его не видит.

Мой совершенно изменившийся вид заставил меня нервно захихикать. Продавщица тоже засмеялась, но только не так истерически.

— Я выгляжу, как кто-то другой. Похоже на эффект, когда переходишь от черно-белого изображения к цветному.

Я не могла оторвать глаз от зеркала. Я никогда не считала себя красавицей, но теперь, в зеркале, я видела, что называется, чертовски привлекательное личико. Короче, я была в полном порядке.

Она тем временем выдвигала ящики и вынимала оттуда маленькие коробочки.

— Нашла для вас кое-что. — Она протянула мне небольшой бумажный пакет с веревочными ручками. — Сюда я положила почти все, что нанесено на ваше лицо, помада не точно такая, но очень близкая по цвету. У нас нет сейчас таких теней, зато есть жидкие румяна, и я положила вам крем-основу и флакончик пробных духов.

В голове крутились слова Полл: «Она сделала это только из чувства противоречия». Я ведь просто-напросто хотела спросить ее насчет туши для ресниц, и вот чем все закончилось. Я чуть не упала в обморок, узнав, что все это стоит четырнадцать фунтов. Четырнадцать фунтов. Но я заплатила.

— Это немного дороговато, не так ли? Но вы именно то, за что платите: качество действительно хорошее, косметика будет долго держаться в отличие от дешевой косметики, которая осыплется, покуда вы дойдете до автобусной остановки.

Она захлопнула кассовый ящик и широко улыбнулась.

— Идите и сразите их наповал. И не забудьте о выпрямителе для волос.

«Как ты думаешь, на кого ты похожа?» — сказал голос Полл, когда я вышла на улицу, где все могли меня видеть. Я хотела было дотронуться до накрашенных губ, но удержалась, потому что, начав трогать, можно все испортить.

По дороге к автобусной остановке я заметила пару черных ботинок с низкими рифлеными каблуками в витрине магазина для бедных. «РАСПРОДАЖА ОБУВИ» — гласил плакат на дверях. Я вошла в магазин, померила понравившуюся пару, которая оказалась моего размера. Я заплатила за нее четыре фунта, и мне даже показалось, что ее никто не носил.

Извращенцы почему-то не липли ко мне в автобусе. Я села у окна, так что могла видеть свое отражение, когда мы въезжали в туннель. Никогда больше не будет такого замечательного дня, как этот.

Когда автобус подъехал к моей остановке, я принялась соображать, где можно стереть с лица всю эту косметику, чтобы Собачник не исполнил в честь нее песню или танец и не растревожил Полл. Хотя Полл могла бы сама все заметить, если бы я встала напротив света. Воображаю, что бы она сказала. «Ты что, хочешь привлечь к себе сексуальных маньяков?» Или: «Вот на что ушли деньги за отопление?» Или: «Ты громоздкая, как гора, этого не скроет никакая косметика».

Я почувствовала, как у меня в животе от волнения заурчало, а тело вообще онемело, когда, выйдя из автобуса, я представила себе лицо Полл. Как раз когда мысленно вступила с ней в спор, я почувствовала на себе чей-то взгляд.

Он был моего роста и примерно моего возраста. Густые, слегка вьющиеся темные волосы, белая рубашка со старомодным отложным воротничком и черная жилетка сверху, как у цыгана. Его можно было назвать красивым, хотя шея была толстовата. Он прислонился к стене Физеров и курил; я бы не удивилась, если бы это оказалась травка.

Опустив голову, я прошла мимо.

— Эй, — окликнул он сзади, — эй, подожди!

Я ускорила шаги, что как раз не советуют делать в «Криминальных новостях», и собралась перейти на другую сторону дороги.

— Подожди! — закричал он снова. — Кэтрин!

Я остановилась как вкопанная.

— Кэтрин Миллер! Подожди меня! Мне надо сказать тебе несколько слов!

Была середина дня, и мы находились рядом с оживленным перекрестком. Если бы он потащил меня в кусты, чтобы совершить мерзкое сексуальное преступление, ему пришлось бы проделать это при множестве свидетелей. Я обернулась и мрачно посмотрела на него.

— Привет, — сказал он, кидая окурок за ограду и засунув за ремень большие пальцы. — Не возражаешь, если я провожу тебя домой?

— Что?!

— Я хочу поговорить с тобой.

— О чем поговорить? — Я сжала ключи в кулаке, так что бородка торчала между пальцев. Очень эффективное оружие, если ударить в глаз, и вас не смогут обвинить, как если бы вы саданули кого-нибудь булавой, символизирующей власть спикера Палаты общин.

Он сделал шаг ко мне.

— Я не могу все высказать в двух словах. Позволь мне пройтись с тобой немного. Хотя бы до пилорамы.

Я не могла определить его акцент, но он был не местный.

— Откуда ты знал, по какой дороге я пойду?

— Все очень просто, — сказал он спокойно, — я знаю, где ты живешь.

У меня теперь всегда Фил Коллинз будет ассоциироваться с жуткой болью. Каждый диджей считал своим долгом поставить «Ты не можешь торопить любовь», это был буквально вечный хит. По мне лучше бы стояла тишина, но Полл сказала, что радио отвлечет меня от боли.

— Когда мы поедем в больницу? — постоянно спрашивала я.

«Дыц-дыц-дыц-дыц-о-дыц», — вступал Фил.

— У тебя еще куча времени. Я столько ждала, пока у меня начнется с Роджером. В больнице будут недовольны, если ты приедешь слишком рано. Походи немного. Будь активной.

Мне уже было все равно — стоять, лежать или ходить.

— Когда приедет Роджер?

— Около часа назад мы получили послание из Шеффилда. Он приедет как только сможет. Он хороший парень. Надеюсь, он будет осторожен, столько маньяков на дороге!

Он позвонил во время чая. Ну вот, подумала я, пришло время действовать. Когда Полл принесла телефон вниз и повернулась ко мне, я, держа в кулаке ее фарфоровую фигурку нищенки, крикнула:

— Я разобью ее о камин! СИЮ МИНУТУ! Если вы не отвезете меня в больницу!

Она поспешно вышла во двор, где Винс строил из камней импровизированный сад. Он начал во время ланча. Там было много битого кирпича. Полл покрутила пальцем у виска, потом увидела, что я смотрю в окно, и сделала вид, что чешет в голове. У меня все еще была в руке эта девочка-нищая. Винс сразу направился в дом, и я дала ему ключи от машины.

Когда мы приехали в больницу, меня сразу же осмотрели.

— У тебя все нормально, — сказала акушерка. — Господи, я бы сказала, что этот младенец уже почти готов родиться. Ты дотянула до последней минуты, не так ли? Не торопись рожать, пока мы не привезем тебя в родильное отделение.

Меня повезли на предельной скорости. Фил в моей голове пел: «Подожди немного».

Самое приятное было то, что взбешенная Полл осталась стоять в коридоре.

Было так хорошо, когда боль отступила, я смогла откинуться назад и закрыть глаза!

Было так хорошо, когда они показали мне ребенка, завернутого в белое!

Было так хорошо, когда Роджер открыл дверь, хотя к нему немедленно присоединились Полл и Винс!

— Боже, — сказал он, — я загнал эту машину до смерти. Клянусь, мотор чуть не выпрыгнул из капота. Они повесили объявление в фойе, но я был в библиотеке и не видел его, пока не вернулся. Надеюсь, когда-нибудь изобретут телефон, который можно будет постоянно держать при себе.

— Это девочка, — мрачно сказала Полл позади него. Потом она вышла, потянув за рукав Винса.

— Надо же, — сказал Роджер, — это круто! Эй, я ведь теперь отец! — Он быстро заглянул в конверт. Ребенок лежал с полузакрытыми глазами. Его кожа была красной и шелушилась, словно он обгорел на солнце.

Роджер сел на край кровати. Я хотела, чтобы он меня поцеловал.

— Ты уж больно мрачная, — сказал он. — Что, досталось тебе? Почему ты не разрешила моей матери войти?

Я думала, что рождение ребенка заставит его забыть о Шеффилде. Я думала, когда ребенок родится, Роджер останется с нами.

Я никогда не отличалась способностью предугадывать будущее.