Бабуля-суперопекун

Глава пятнадцатая

На следующее утро в одиннадцать на серванте зазвонил телефон.

— Кэт?

— Да?

— Угадай, кто говорит.

— Понятия не имею.

Я действительно не могла узнать голос, по крайней мере, вот так, сразу. Откуда мне было знать, что Кэллум позвонит мне домой. Наконец я его узнала.

— А, так это ты?

— Не стану отрицать.

— Откуда ты узнал мой номер?

— Позвонил в справочную, детка, а ты что подумала?

— Ах, да, конечно. В чем дело?

— Я почти тебя не слышу, ты очень тихо говоришь. Как с другой планеты. Можешь говорить громче?

Это уже вошло у меня в привычку. Даже когда Полл не было дома, как сейчас, я говорила шепотом, будто мне было что скрывать. Хотя не могу сказать, чтобы в моей биографии было так уж много интимных разговоров.

— Извини. А теперь слышно?

— Да. Отлично. Я подумал, что стоит тебе сказать. Я провел кое-какие изыскания. Так вот — есть поезд из Болтона, который отходит в полпервого ночи.

С того места, где я стояла, мне через окно гостиной была видна улица. Мимо дома по направлению к холму двигалась стайка мальчишек лет десяти. Они бросали пистоны на мостовую и пронзительно вопили, когда те взрывались. Я услышала отдаленный собачий лай и крики взрослых, а потом мальчишеский свист, ругань и опять выстрелы.

— Отлично, — сказала я Кэллуму, — куда он идет?

— До Крю. — Его голос звучал спокойно.

— А зачем ты мне это говоришь?

В трубке раздалось негромкое постукивание. Потом снова послышался голос Кэллума.

— Это я постучал по трубке. Послушай, я это к тому, что могу пойти на ту вечеринку, мне просто нужно будет пораньше оттуда уйти. Может быть, десять минут или четверть первого, в зависимости от того, как далеко от клуба находится станция.

— Довольно близко, — проговорила я прежде, чем прикусила язык.

— Отлично.

— Но послушай, Кэллум, я-то не собираюсь идти туда. — Опершись о буфет, я задела какой-то листок, и он упал. Подняв его, я увидела, что это открытка от Ребекки, которую Полл, должно быть, прочитала, но забыла мне передать.

«Прекрасно провожу время, осматривая достопримечательности Национального общества охраны памятников. Собираюсь завтра осмотреть сад, посаженный Всемогущим Брауном! Не могу дождаться дня объявления результатов!!! Бекс X.

Бекс?

— Я подумал, что это будет забавно, — говорил Кэллум, — я всегда хожу на вечеринки.

— А я не люблю клубы, — сказала я, надеясь, что он не догадается, что я ни разу в клубе не была.

На открытке был изображен белоглазый мраморный Посейдон.

— Какая досада! Это было бы прикольно.

— Это ты так считаешь.

— Эй, Полл дома?

— Нет. Она… — я немного помедлила, — обедает вместе с Собачником у «Работяг».

Полл мало к кому ходит, потому что у людей есть дурная привычка ставить свою мебель в самых неподходящих местах. Но вообще-то Полл со стопкой журналов и несколькими бутылками Гиннеса отправилась навестить Мэгги, которая упала у нас на кухне и повредила колено. Причина, по которой я не хотела говорить об этом Кэллуму, состояла в том, что Мэгги поскользнулась на одной из моих ловушек для Полл. И он видел, как я ее готовила. «Интересно, Кэт, зачем ты проводишь чистящей жидкостью линию через порог?» — спросил он, убирая в шкаф последнюю коробку с крахмалом. «От мышей», — ответила я. Он ничего больше не спрашивал, ну и я решила, что он мне поверил. Интересно, что бы он стал мне врать насчет отцовского рисунка с тараканом, который он стащил?

— Собачник? — Кэллум фыркнул. — Ну и имя. Хотелось бы мне посмотреть на этого типа. Он действительно похож на собаку?

— Нет, но запах такой же. И если бы он только мог, то непременно вцепился бы тебе в ногу.

— Как мило! Так ты точно не собираешься идти туда в субботу?

— Нет.

— Ну, хорошо. Я… я буду на связи. Ничего, что я позвонил тебе домой?

— Честно говоря, не здорово. Если бы Полл взяла трубку и услышала твой бас, мне бы не пришлось с тобой поговорить.

Могу себе представить, что бы она сказала. Постаралась бы надолго отравить мне жизнь. А если бы узнала, кто он, вообще был бы полный финиш.

— У тебя, наверное, нет мобильника. Или есть?

— Нет.

Но мне по фигу: звонить-то некому.

— А адрес в Интернете? Я бы скинул тебе письмецо в библиотеку.

— К сожалению, нет. — Он, наверное, подумал: «Ну и дремучая девица». — Но можно посылать сообщения через мисс Мегеру. Если, конечно, не называть ее так.

Кэллум издал какой-то звук, похожий на тяжелый вздох, а может, он просто слишком глубоко вдохнул.

— Ладно. Я дам тебе знать. Как-нибудь.

После разговора я чувствовала себя полной идиоткой. Я поднялась наверх и снова примерила блузку в обтяжку — теперь она стала слишком свободной — и черную юбку. Потом чуть подкрасилась и намочила волосы, чтобы они не так вились, взлохматила их, закрепила заколкой, а несколько прядей оставила. Я взяла щипчики для ногтей и выщипала из бровей непослушные волоски. Прежде чем все снять, я приспустила шторы, создав полумрак, и постаралась вообразить, как я могла бы выглядеть в клубе. Как идиотка, ответила я сама себе, потом отдернула шторы и убрала наряды. Прическу я не стала переделывать. Кроме того, я слегка сузила блузку, чтобы она сидела по фигуре. Я все еще могла различить легкий мужской запах Кэллума, задержавшийся у кровати.

— Эй, Кэтрин! — я услышала, как распахнулась входная дверь и Полл с грохотом ввалилась в дом. — Ты здесь, Кэтрин?

— Кэтрин! — заорал Собачник своим гнусным голосом. — Катерина!

Она добралась до лестницы и завопила:

— Как насчет обеда? Дикки принес большую коробку бифбургеров, а Мэгги прислала тебе огромный «тоблерон». Ей подарили соседи, но она говорит, что у нее зубы уже не те, чтобы с ним справиться.

Собачник вдруг решил проявить свои более чем сомнительные вокальные способности:

Я взглянула на часы. Пришло время подкрепиться.

За день до вечеринки Донны мне приснился странный сон. Я была в каменной башне, причем увидела ее сначала снаружи, а потом себя внутри, запертую на верхнем этаже. Я снесла яйцо, потом появился Кэллум. Он сказал:

— Я позабочусь о твоем яйце, не сомневайся.

Он положил его себе в трусы, чтобы оно оставалось теплым, а потом полез в окно, ухватившись за мои волосы, чтобы не упасть. Моя голова свесилась через подоконник, и я услышала, как он сказал:

— Я знаю прекрасный рецепт испанского омлета.

Проснувшись, я обнаружила, что мою косу защемило спинкой кровати.

Весь день мне было не по себе, к тому же Полл после полудня решила отправиться по магазинам. Возможно, именно это и явилось причиной той страшной ссоры. Мы пикировались весь день, с утра и за обедом, а затем разразилась гроза. Бродя по магазину, Полл снимала с полок всякие ненужные вещи и складывала в свою корзинку, а я вынимала и с шумом швыряла обратно на полки. Она вела себя хуже непослушного ребенка.

— У нас нет посудомоечной машины, потому что посудомоечная машина — это я, и нам не нужны таблетки для посудомоечной машины, — прошипела я, выхватывая их из ее сморщенных рук.

— Нет, они для стиральной машины, — раздраженно проговорила она, — я видела рекламу по телевизору — большие белые таблетки. Откуда тебе знать!

— По крайней мере, я умею читать, — сказала я.

Какая-то пожилая женщина, стоявшая за морозильной камерой, увидела белую трость Полл и, нахмурившись, посмотрела на меня. Бессердечная девчонка нападает на беспомощную старушку.

— Кто положил сюда эти прокладки? — как будто я не знала.

— Упаковка напоминает ватные тампоны, — сказала она, сердито глядя на меня, — точно такого же размера. Ты использовала, а мне не сказала.

— Ничего я не использовала. Я никогда не пользуюсь ватными тампонами.

— Ну, значит, ты их куда-то переложила. Ты же знаешь, как для меня важно, чтобы мои туалетные принадлежности находились всегда на месте. Иначе будет беда.

Однажды Мэгги вовремя предотвратила попытку Полл вымыть голову средством для чистки раковин.

— Интересно, как я могу убирать дом, когда всюду груды всякого барахла? — Я бросила в корзинку две упаковки «Гэлекси» и большую упаковку «Милки-вей». — Вся полка в ванной комнате заставлена твоими баночками и тюбиками. Иногда мне приходится передвигать их, чтобы стереть толстый слой пыли. На подоконнике всюду валяются дохлые мухи. Не надо класть в корзину эту упаковку детского питания.

— Но ведь это рис, здесь написано, смотри! — Полл злобно сунула мне в лицо желтую коробку.

— Это рис для младенцев, а не для взрослых. Положи его обратно.

Она положила рис, уронив при этом пачку галет.

— Полюбуйся, что ты сделала! — сказала она.

— Боже. — Я схватила галеты и затолкала их обратно. — Может, мы пойдем дальше? Потому что я уже сыта по горло.

Полл повернулась ко мне, ханжески поджав губы:

— Ты сыта по горло?! Ты?! А ты попробуй представить себя слепой. Интересно, что бы ты запела!

Она повернулась ко мне спиной и вперевалку устремилась к кассе, но зацепилась о вращающийся стеллаж с открытками. Полл грохнулась на пол, а содержимое стеллажа разлетелось в разные стороны. Несколько покупателей бросились на помощь.

— Вы можете встать, милая? У вас не кружится голова? Вы не сильно ударились плечом? Совершенно неподходящее место для стеллажа! Вы можете подать жалобу в суд.

Я дала им возможность проявить сострадание к ближнему, а сама оперлась о полку с охлажденными десертами и поставила корзину, проволочные ручки которой впились в мои ладони. Глядя, как ее поднимают и ставят на тоненькие ножки, глядя на ее съехавший с головы платок, я удивлялась, какой беззащитной и трогательной она должна казаться стороннему наблюдателю. Из глубины магазина выплыл менеджер и предложил ей влажную салфетку.

Она гордым движением вытерла лоб и собралась отдать салфетки обратно.

— Нет, нет, оставьте их, — сказал он, вероятно, посчитав потерю в полтора фунта за упаковку салфеток менее убыточной, чем звонок в неотложку.

Когда она опускала салфетки в сумку, по ее ликующему взгляду я поняла, что с ней все в порядке.

— Кажется, я смогла бы идти, если бы выпила глоточек «Бейлиз», — с надеждой сказала она.

Только выйдя на улицу, она прекратила изображать умирающего лебедя и взялась за меня.

— Эти люди в магазине, они больше беспокоились о том, что со мной случилось, чем ты. Стояла, как недоделанная, когда твоя родная бабуля корчилась в мучениях на полу. Как так можно? И прекрати строить рожи. То, что я слепая, вовсе не означает, что я ничего не вижу.

— Как же меня все это задолбало!

Я крепко схватила хозяйственные сумки, и ликер стукнулся о банку с маринованным луком.

— Если ты разобьешь эту бутылку…

— Да оставь ты меня в покое!

— Не смей говорить со мной таким тоном, леди!

Она замахнулась на меня тростью.

— Кажется, ты не моя мать, чтобы так себя вести, — сказала я в ожидании грома и молнии.

Мы как раз проходили мимо церкви, где тротуар довольно узкий. Полл остановилась, как вкопанная, так что я налетела на нее.

— А-а-а-а! Твоя мать! — Она прислонилась к стене и уставилась на меня, тяжело дыша. — Нет, я не твоя мать и, черт возьми, прекрасно это знаю! Я пока еще в здравом уме. Я не убегала и не оставляла беспомощного младенца на произвол судьбы. Я не разрушала семью. Я не… — Пауза, во время которой она вытаскивала носовой платок из рукава. — Я никого не лишала сына, — вытирание глаз и носа, — нет, я не твоя мать, и, черт возьми, ты должна быть благодарна мне за это! Только Бог знает, что бы из тебя вышло, если бы твоим воспитанием занималась она.

За всю мою жизнь этот монолог исполнялся столько раз, что потерял почти весь свой пафос. Я слегка подтолкнула ее в спину, чтобы она возобновила движение, и потащилась впереди, мечтая поскорее добраться до дома. Мы все еще находились на оживленной Хай-стрит и, о боже, на другой стороне улицы стояла миссис Трелфолл и махала рукой. Слишком поздно было делать вид, что я ее не вижу.

— Мод выписали из больницы! — крикнула она Полл, перекрывая шум мчавшихся автомобилей. Полл стала вертеть головой, чтобы определить, источник звука. — Мод Эккерсли! Ей надо дождаться результатов анализов!

— Ты слышала? — буркнула я, полуобернувшись к ней.

Полл проигнорировала мои слова.

— Пожелай ей от меня скорого выздоровления! — заорала она в направлении миссис Трелфолл.

Затем с обеих сторон последовало множество кивков и взмахов руками, и, наконец, мы двинулись дальше.

Там, где пешеходная дорожка расширялась, я замедлила шаги, чтобы сравняться с ней. Некоторое время мы шли молча, и я попыталась сформулировать свои мысли.

— Послушай, ты сказала все эти слова насчет моей мамы…

— Ну да, сказала, потому что это правда.

— Но ты ведь всегда навязывала мне собственное мнение и не давала возможности решать самой!

— Что решать? Что тебе решать? Эта женщина убила твоего отца, черт подери!

Она снова вытащила носовой платок, остановилась и стала вытирать глаза. Мы уже почти поравнялись с газетным киоском Портера, и я подумала, что, если кто-нибудь сейчас выйдет на улицу, он попадет прямо в мелодраму. Я взяла ее за руку, пытаясь избежать неприятной встречи, но она раздраженно вырвалась.

— Я не собираюсь прекращать этот разговор, — сказала я спокойно, — какой бы слабой и несчастной ты ни притворялась. Все не так просто, — продолжала я, — до сих пор я принимала на веру твою версию событий. Никто, кроме тебя, не рассказывал мне эту историю, и я ей верила. Но недавно я размышляла над всем этим, и у меня возникло много вопросов. Например, если бы моя мама действительно была убийцей, настоящей убийцей, почему же полиция сразу не арестовала ее? Почему она сейчас не гниет где-нибудь в тюрьме? — Я внезапно вспомнила книгу, которую читала ребенком, где был именно такой сюжет, — ведь ее там нет, не так ли?

Полл прислонилась к стене киоска, ее слезы мгновенно высохли, и она вытерла губы рукавом.

— Не будь идиоткой. Конечно, нет.

— Так, может, она в бегах? Может, ей пришлось сменить фамилию, чтобы скрыться от властей?

— Скрыться? Вот правильное слово. Она просто симулировала сумасшествие, поэтому ее оставили в покое. Ее нужно было упрятать в сумасшедший дом или в тюрьму, все равно. Я бы лично вздернула ее на виселицу, жизнь за жизнь!

Я уставилась на платок Полл, на маленький подковообразный рисунок, шедший по кантику.

— Послушай, Полл. Посмотри на меня, это важно. — Она слегка подняла подбородок, так что я могла видеть ее слюнявый рот, но не глаза. — Помнится, ты говорила, что она сумасшедшая. Не просветишь меня, как ей удавалось так хорошо притворяться?

— Привет, леди! — произнес жизнерадостный голос. Черт возьми, это был мистер Эшкрофт из «Овер Севентиз», выходящий из газетного киоска с «Кроникл» в руках. — Приятно выйти на солнышко.

— О, да, — сказала Полл без всякого энтузиазма.

Он осмотрел меня с ног до головы и слегка покачал головой, но я к такому привыкла. Я грубо отвернулась, и он обратился к Полл:

— А как поживает ваш маленький песик? С ним все в порядке?

— Отдыхает дома. Он быстро устает.

— Как и мы все. — Мистер Эшкрофт хихикнул. — Я говорю, разве мы все не устаем? — Он перестал смеяться, когда я злобно взглянула на него. — Ну, не буду вас задерживать. Уверен, что сумки в руках Кэтрин тяжелые, не так ли? Хотя она все такая же большая сильная девушка.

Он, наверное, почувствовал в моем взгляде ненависть, потому что заковылял от нас довольно быстро, учитывая его эмфизему. Полл и я потащились дальше.

— Значит, ты говоришь, что на самом деле моя мама не была сумасшедшей?

Полл пожала плечами.

— Я что, врач? Я могу только утверждать, что она была ненормальной, когда ей это было выгодно, вот и все. Потом она очень быстро выздоровела.

Это были хорошие новости, потому что я всегда беспокоилась, не передастся ли мне ее сумасшествие.

— Не знаю, чему ты улыбаешься, — сказала Полл, — ведь это означает, что она была в своем уме, когда сбежала от тебя.

Полл из тех женщин, которые любят сыпать соль на слизняков. Если бы ты была слизняком, подумала я, я бы засолила тебя до смерти. Когда мы остановились, чтобы перейти дорогу, искушение пристроить ее под стремительно приближающийся фургон было огромным. Просто крикнуть: «Путь свободен!» — и увидеть, как она шлепнется на гудронированное шоссе. Ее забрызганный кровью платок будет валяться в сточной канаве. Но фургон и подходящее мгновение промчались мимо, и дорога опустела. По ней двигался только электрический велосипед мистера Бордмана, который вряд ли годился для этой цели. Зато я удостоверилась, что, переходя дорогу, она ступала в самые большие и грязные лужи.

— Мне все еще хочется знать о ней больше, — продолжала упорствовать я, когда мы повернули к Броу, — что бы она мне ни сделала. Я хочу знать факты: когда она пошла в школу, какая у нее была любимая музыка и любимый фильм. Я никогда даже не видела ее фото, — говоря это, я скрестила пальцы за спиной. — Это ненормально, ведь она моя мама.

Полл тяжело ковыляла с опущенной головой.

— Она ничего для тебя не значит, я же говорила. Тебе гораздо лучше без нее, всегда было лучше. Забудь о ней.

— Это мне решать. Ведь это мое право, не так ли? Я ее дочь.

Гудок автомобиля, раздавшийся совсем рядом, заставил нас обеих подпрыгнуть: дочь Мэгги промчалась мимо в своем серебристом джипе, качаясь, как лунатик.

— Боже ты мой. — Полл схватилась за сердце. — Кто это был?

— Никто. Собака убежала. Но теперь все в порядке. Она убежала в сад к Аспуллам.

— Это радует. Послушай… — Полл снова остановилась и, выпрямившись во весь рост, посмотрела на меня. — Мне надо тебя кое о чем спросить. Скажи, кто проводил с тобой все ночи до утра неделями, когда у тебя было крупозное воспаление легких и ты не могла дышать? Кто приносил миски с горячей водой для увлажнения воздуха и ставил их возле твоей кроватки? Кто отправился в школу, когда тебя сбросили с ограды и вываляли в коровьих лепешках и тебе нужно было переодеться? Кто устроил директору школы выволочку и убедил чиновников в районном комитете образования оставить тебя на год в покое? Кто раскошеливается на твою форму самого лучшего качества все эти годы, на блейзеры по шестьдесят фунтов, ведь мы не можем покупать секонд-хенд, потому что там нет твоего размера?

Да, и я отработала тебе все это, каждый пенни, разве нет? Подтирала, прибирала, была твоей бесплатной служанкой. Но я лишь сжала зубы и сказала:

— Я знаю. Но мне все же хотелось бы знать, где она.

— Хорошо, — сказала Полл, бросив на меня злобный взгляд. — Я скажу тебе, что думаю. Судя по тому, какого рода существом она была, почти наверняка она сейчас лежит где-нибудь на дне канала, сдохла от передозировки или выбросилась из окна. Ты ворошишь прошлое и собираешься разыскать ту, о которой тебе бы лучше ничего не знать. Иногда лучше жить в неведении.

— Ну, так это как раз то самое. Жизнь этой чертовой деревни — сплошное невежество. Я устала от невежества! — вырвалось у меня. — Я сыта по горло твоим отношением к миру, ты как страус, который прячет голову в песок. Мне уже восемнадцать, черт возьми! Я могла бы выйти замуж, очень даже просто, перестань хихикать. Я могла бы уехать отсюда и жить в своем собственном доме, иметь работу и все остальное.

— Ты? Ты бы никогда одна с этим не справилась. Вокруг опасный мир, я достаточно часто тебе об этом говорила. — Мы остановились у нашего дома. — Жизнь почти всегда трагедия; ты сейчас мне не веришь, но ты узнаешь многое, когда доживешь до моих лет.

Как будто с возрастом умнеют. Сколько же в тебе дерьма, Полл Миллер!

Мне просто необходимо было чем-то подсластиться, поэтому я втащила сумки на кухню и выудила «Милки-вей». Я развернула две штуки, потом засунула в шкаф все остальное. Мой рот был набит шоколадом, когда я услышала наверху звук спускаемой воды.

— Полл?

— Что? — отозвалась она откуда-то снизу.

Я высунула голову из двери кухни и увидела, что она сидит на диване, пытаясь снять туфель.

— Послушай… — Я с трудом проглотила шоколад. — Наверху кто-то есть, у нас в туалете.

— О, это, наверное, Дикки. Он сказал, что зайдет.

— Ты оставила дверь незапертой?

— В этом нет необходимости, — ухмыльнулся Собачник, бодро входя в комнату.

— У Дикки теперь собственный ключ, — сказала Полл, и в голосе ее прозвучало: «Ну-ка, попробуй, возрази что-нибудь».

— Да, теперь есть, — сказал Собачник, вытаскивая огромную связку ключей и самодовольно гремя ими. — Твоя бабушка считает, что так будет лучше. Теперь я в любую минуту могу быть здесь.

Час от часу не легче, подумала я.

— Откуда у тебя столько ключей?

Но Собачник только засмеялся в ответ.

— Ты будешь ставить чайник или нет? — спросила Полл.

Когда я вернулась, Собачник, самодовольно улыбаясь, вертел в руках картонную коробку.

— Вот, смотри, — сказал он, протягивая мне коробку, — что для одного дерьмо, для другого золото.

Я заглянула. Куча старого барахла, какая прелесть!

— Что это?

— Женские штучки. Полл уже порылась в них, но ей ничего не понравилось. Держи.

Я все же взяла коробку, бросив туда оставшиеся шоколадки. Поднявшись к себе, я опрокинула коробку на пол и опустилась на колени. На полу оказалось множество пользованной косметики. Будто Собачник вошел в чей-то дом в отсутствие хозяев и смахнул все с туалетного столика в коробку. На расческе даже остались чьи-то волосы. Она сразу отправилась в мусорное ведро. Губная помада уже была использована, а тени для век высыпались из футляров. Но, спасибо старому вонючему ублюдку, он откопал для меня щипцы для волос, которые, кажется, могли в трудную минуту укротить мою шевелюру. Ручка была грязная, а на цилиндр налипла коричневая гадость, которую я приняла за запекшийся лак для волос. Я воткнула вилку, и загорелась красная лампочка, значит, термостат работает. Пока щипцы нагревались, я сидела, скрестив ноги, перед зеркалом и пробовала новую помаду.

В конце концов, получилось неплохо. Было несколько неприятных моментов, когда горячие щипцы обожгли кожу, но оно того стоило. Первый раз в жизни мои волосы ниспадали вниз, а не торчали в разные стороны. Я изобразила локоны и загнула кончики внутрь, как делали некоторые девочки в школе. Я вспомнила, что сказала мне продавец в отделе косметики, и прикинула, смогу ли сама постричься. Обычно меня стрижет Бетти-мобильник, когда приходит время обновлять перманент Полл. Она неплохая, но умеет стричь только пенсионеров. Если бы у меня были работа и деньги, я могла бы пойти к шикарному парикмахеру на консультацию, спросить, нельзя ли распрямить мои кудряшки, может быть, обесцветить пряди. Но я боялась заходить в такие салоны, там девушки-парикмахеры все как одна с фигурами моделей и в крошечных юбочках. Они поднимут на смех такую толстуху, как я. И еще мне очень хотелось знать, где могут профессионально выщипать брови.

Я надела обтягивающую блузку, длинную юбку и ботинки на толстой подошве и встала перед зеркалом. А что, если пойти на вечеринку к Донне? Я попыталась загадочно улыбнуться своему отражению. Потом, как делают жертвы в фильмах ужасов, стала вглядываться в отражение комнаты и позади себя обнаружила нечто действительно ужасное.

На моем столике у кровати лежал открытый тюбик вазелина, и он не был моим и не принадлежал Полл. Присмотревшись, я обнаружила, что на моей кровати вообще кто-то лежал. Возможно, этому имелось самое простое бытовое объяснение, например, Полл приказала Собачнику смазать скрипящую оконную раму или что-нибудь в этом роде, но было ли это правдоподобно? Иногда, особенно в детстве, я представляла себе отца, лежащего здесь и слушающего свои пластинки или читающего книги. А на самом деле оказалось, что это Собачник, смазывающий свои гениталии.

Я закрыла лицо руками и тихо завыла в ладони. Так продолжалось минуту или две.

Потом я подошла к проигрывателю и поставила «Ultravox», очень громко, потом легла на пол, надавив пальцами на глаза, и лежала, пока не увидела искры.

О, Вена.

Он вез меня в центр Чорли, и в свете фар мелькали дорожные знаки. Мы остановились на мощеной боковой улочке, напротив каменного дома с террасой.

— Я была здесь когда-то? — спросила я, когда мы вышли из машины, потому что дом показался мне знакомым.

— Нет, — сказал Винс, дернув дверной звонок. В полутьме его лицо было похоже на череп.

Через минуту на порог вышел в неряшливом халате человек маленького роста, потирая лицо. Я думала, он накричит на нас за то, что мы его разбудили, но когда он узнал Винса, сразу же открыл дверь, и мы вошли.

— Пойду, надену брюки, — сказал он и пошел на второй этаж.

В доме был затхлый воздух. Человек вернулся вниз, надев тренировочные брюки, но без рубашки. Его ребра выпирали, будто он хронически недоедает. Оставив меня в гостиной, Винс и мужчина ушли на кухню для разговора. Я слышала, как Винс спросил:

— Ты уверен, что у тебя все в порядке?

Мужчина ответил:

— Конечно, нет проблем, я должен тебе за один месяц.

— Ты должен мне за несколько, — сказал Винс, — июль, август, сентябрь…

— Что я могу сказать, — проговорил мужчина, — ты просто святой.

— Я дурак, — сказал Винс, но несвойственным ему добродушным тоном.

Мужчина предложил мне стакан бренди, и мы все сели вокруг электрического камина.

— Меня зовут Сту, — сказал он.

Мне это было безразлично. Я выпила бренди и попросила еще.

— Мы можем пожить здесь немного, — сказал Винс. — Сту уезжает отдыхать на следующей неделе.

— В Лансароте, — сказал Сту. — Ты можешь спать на кушетке пару ночей, Винс, пока я не уеду. Я покажу тебе твою комнату, милая. Пойдем со мной.

Он провел меня в комнату, и у меня вдруг возникло ощущение дежа вю.

— Мне кажется, я здесь уже была, — сказала я, — хотя не могу вспомнить, когда.

На стенах были развешаны постеры Тонкой Лиззи и обложки альбомов, а в центре стоял стол со стопками бумаги и компьютером ВВС серии В.

— Ты никогда здесь не была, можешь быть уверена. — Он указал рукой на компьютер. — Я возглавляю два журнала для болельщиков, это мой форпост. Вообще-то я сюда никого не впускаю, чтобы не нарушили мою систему. Но я знаю, что ты этого не сделаешь, не так ли? Хорошая девочка. Ванная с той стороны лестницы. — Он указал через дверь.

— Я знаю.

Он покачал головой:

— Ты думаешь о каком-то другом месте. Тут множество домов с точно такой же планировкой.

— Как у Полл, — сказала я тихо.

Только сейчас до меня дошло. Этот дом был близнецом того, из которого я только что сбежала.

— Хорошо. А теперь располагайся, но не трогай мои диски, ладно? Некоторые из них стоят двадцать фунтов.

Я собиралась застелить матрас простыней, но заснула в ту минуту, когда коснулась головой подушки. Мне бы хотелось сказать, что во сне мне снилась Кэтрин, но это не так.