Бабуля-суперопекун

Глава двадцать вторая

Я медленно шла по дороге. Надо мной простиралось небо с пышными белыми облаками. Это только водяной пар, он не может предсказывать будущее. Ты создаешь его сама.

Это нереально. Так не бывает в настоящей жизни. Моей жизни.

Я тосковала по отцу и его письмам, которым больше не верила. Кто была я, чтобы смеяться над Кисси за ее антропоморфизм, когда все прошедшие годы я делала то же самое? Я никогда не знала этого человека. Он был плодом моего воображения, придуманным другом.

Мне хотелось рассказать об этом мисс Мегере и снова попытаться объяснить, почему я не могу поехать в Оксфорд и что произошло между мной и Кэллумом. Я все еще искала его глазами, когда выходила из дома, бросала украдкой взгляды, не мелькнет ли где его силуэт, особенно когда попадала в те места, где мы бывали вместе, словно могла вернуть прошлое. Словно это было странно, что он не сидит на стене часовни, пуская кольца дыма и разглядывая облака. Конечно, его не могло здесь быть. Но если бы он появился, что бы я стала делать?

Я не спешила. Я хотела попасть в библиотеку за пятнадцать минут до закрытия, тогда у меня будет возможность поговорить с мисс Мегерой наедине. Я надеялась, что когда она увидит, как я расстроена, то запрет входную дверь и отведет меня в свой кабинет. Я могла бы попросить, чтобы она приютила меня у себя на несколько ночей, если она не предложит это первая. Логика подсказывала мне, что это было маловероятно, но что еще я могла придумать?

Хотя занятия в школе закончились всего несколько недель назад, школьники выполняли задания на осень. Средняя школа Бэнк Топ передала в дар библиотеке несколько деревянных фигурок белочек для украшения окон, а также рисунки листьев и стихотворения об урожае, которые висели на доске объявлений. В епархии мисс Мегеры всегда полный порядок. Вначале я заметила только мисс Мышь, которая разговаривала по телефону, стоя ко мне спиной. Проскользнув мимо, я села в отделе детской литературы, схватила Жаклин Уилсон и спряталась за подушками. Это место плохо просматривалось, и мне казалось, что я в безопасности. В библиотеке было пустынно, только мистер Роуленд прикреплял объявления. Из своего кабинета с мрачным лицом вышла мисс Мегера.

Две женщины стали о чем-то тихо разговаривать, и мне показалось, будто они о чем-то спорят. Я не понимала, в чем они вообще могут быть друг с другом не согласны. Мисс Мегера выглядела расстроенной. Я была уверена, что никто из них меня не видел, и воспользовалась моментом, чтобы проскользнуть в свой потайной уголок, то есть под портьеру, висевшую за шкафом с книгами для малышей. Я и раньше здесь пряталась, когда в зал заходили люди, с которыми мне не очень хотелось встречаться, например, Клер Гринхолф. Если наклониться ниже подоконника, меня даже с улицы никто не сможет увидеть.

Я положила книгу на пол и села, осторожно прислонившись к стене. Я знала, что мне нужно подождать не больше пяти минут, пока библиотека закроется. Тогда мисс Мышь отправится на автобусную остановку, а мисс Мегера останется одна, и я смогу с ней поговорить.

Я слышала, как мистер Роуленд неудачно пошутил насчет экономии дневного света и попрощался. Скрипнули двери, затем настала тишина.

— Вы тоже можете идти, — раздался голос мисс Мыши. Он звучал весьма властно.

— Но ваш автобус, — тихо отозвалась мисс Мегера.

— Я могу поехать на следующем. Перестаньте спорить, вы не в том положении.

Последовала пауза, и я услышала царапанье ключей по поверхности стола.

— Вы сможете сами все запереть и включить сигнализацию?

— Да, я справлюсь. А теперь идите.

Опять пауза. Голос мисс Мегеры, с извиняющимися нотками:

— Хорошо, я пойду, если вы настаиваете. Должна признать, что боль просто непереносима. Наверное, это абсцесс. Говорят, зубная боль хуже, чем роды, — слабый смешок, — правда, не нам с вами судить. Хорошо, я ухожу.

— Счастливо, — сказала мисс Мышка, — надеюсь, вы с ней расправитесь.

Двери скрипнули еще раз. Черт, подумала я. Ну, надо же, такая невезуха! Спасибо тебе, судьба-индейка. И как же мне, скажите на милость, выбраться отсюда, не выглядя при этом полной дурой?

Судя по звукам, по комнате двигались. Книги со стуком ставили на полки, стулья тихо передвигали по ковру, шелестели листки укладываемых на место газет. Потом выключили свет — клик, клик, клик. Если меня не заметят, я смогу остаться здесь на ночь. Это было бы не так уж плохо. Если я выйду сейчас, после того, как столько времени просидела в своем укрытии, с мисс Мышью может случиться сердечный приступ. Я слышала легкий шелест задергиваемой шторы и понимала, что она подходит все ближе. Мисс Мегера вошла бы в мое положение, но мисс Мышь такая нервная. Она еще подумает, что я собиралась наброситься на нее или стащить компьютер. Она может нажать кнопку тревоги, и тогда приедет полиция. Об этом напишут в газетах, а наутро их прочтет вся деревня. Собачник от смеха заработает грыжу, а Клер Гринхолф будет тыкать в меня пальцем и называть чокнутой.

У меня перехватывало дыхание, а сердце глухо стучало. Я чуть не умерла, когда чей-то голос произнес:

— Свет выключен. Теперь ты можешь выйти.

Ничего не оставалось делать, как подчиниться. Я робко отдернула штору, чувствуя, что мои волосы так наэлектризованы, что потрескивают. Она стояла в шести футах от меня, опустив руки, из-под манжет выглядывали кончики пальцев.

— Я ждала мисс Стокли.

Она кивнула:

— Пойдем в кабинет.

Я потащилась за ней от безвыходности.

— Садись. Я приготовлю кофе.

Я снова вспомнила о Кэллуме, как он сидел напротив меня за столом, вертя в руках кулон. Но это было слишком больно, и я отвернулась, чтобы не смотреть на нее. Сегодня на ней была длинная черная юбка и мешковатый джемпер оливкового цвета на пуговицах. Мне всегда казалось, что она носит одежду на два размера больше, чем нужно.

— Молока не осталось, — сказала она, обращаясь к стене над раковиной. — Не возражаешь против черного кофе?

Гадость, наверное, но я промолчала. Мне необходимо было с кем-то поговорить, а заваривание кофе гарантировало, по крайней мере, четверть часа общения.

Наконец она уселась напротив меня за стол, но боком, словно в любую минуту готова была встать и убежать. Она здорово нервничала, это было заметно. Может быть, оттого, что я видела ее так близко; обычно она стояла спиной или сидела, уткнувшись в книгу. Я заметила более темные пряди в ее волосах и подумала: неужели она мелирует волосы? Хотя это было маловероятно для женщины, которая никогда не пользовалась косметикой.

Мне хотелось сказать ей: «Это я, не бойтесь меня. Мы почти никогда не разговаривали, но ведь мы друзья, правда?»

— Ты выглядишь расстроенной, — сказала она. — Хочешь рассказать мне, что случилось?

А почему бы и нет, подумала я.

— Да, разные домашние дела. С моей бабушкой жить не так-то просто. Вы ведь ее, кажется, не знаете? Она никогда сюда не приходит. Она считает, что ходить в библиотеку — пустая трата времени.

— Мисс Стокли говорила мне о ней. — Поверхность кофе в ее чашке подрагивала. — Я полагаю, она весьма строга с тобой?

— Была. Но больше этого не будет. Мы поменялись ролями, теперь я за все отвечаю сама. Когда я была маленькой, она всегда поучала меня. Но теперь я сказала ей, что уже взрослая и могу сама принимать решения.

— Это правильно, — осторожно проговорила она.

— Ммм… Хотя на самом деле так не бывает.

— Как не бывает?

— В жизни все по-другому. Во взрослой жизни. Ты не можешь просто так делать, что захочешь. Я думала, что могу, но оказалось, нет.

Мисс Мышь сжала губы и слегка нахмурилась:

— А чего ты хочешь, Кэт?

— Хочу поехать в Оксфорд! — ответ был прост. — Хочу занять свое место и учиться. Но не могу этого сделать, потому что Полл не в состоянии справиться без меня, ни эмоционально, ни практически. Несколько недель назад она облилась горячей водой, спустя пару дней споткнулась и упала, и ее пришлось отвезти в больницу. К тому же собака умерла… Я не могу ее оставить. Она меня вырастила. Я не могу бросить ее после всех этих лет, это ее может убить. В таких ситуациях не бывает компромисса. Если ты остаешься, значит, ты святая, если уезжаешь — предательница. Никакой золотой середины.

Мисс Мышь ничего не ответила. Она просто смотрела мне в глаза. Я увидела, как обозначились морщинки в углах ее рта.

— Так что, — продолжала я, — я сделала свой выбор, и я рада следовать ему, ну, не совсем рада, но согласна оставаться дома и присматривать за ней. А в свободное время могу заниматься заочно. Я все равно буду продолжать учебу. И одновременно выполнять свои обязанности, и все будет совсем неплохо. За исключением Дикки, ее приятеля. У него есть ключ, и он приходит, когда захочет. Как будто имеет право жить в нашем доме. Но тогда почему бы ему не ухаживать за ней? Считается, что он работает, но я никогда не видела никаких признаков этой работы. Он либо играет в тотализатор, либо торчит у нас. Он, по сути дела, настоящий бездельник.

Я сделала паузу, ожидая ее сочувствия, но она молча помешивала кофе.

— Вы его знаете? Дикки Ноулза? У него немытые соломенные волосы, и он всегда носит старое бежевое пальто. Он не читает книг, поэтому не бывает в библиотеке. Я знаю, вы живете не в Бэнк Топ, но могли видеть его на улице.

Мисс Мышь покачала головой.

— Если честно, он отвратителен. И он пристает ко мне. В общем, я сыта всем этим по горло!

Считается, что становится легче, когда выговоришься. Конечно, лучше бы напротив меня сидела мисс Мегера, она бы знала, какими словами поднять мне настроение. Я вспомнила фильм, в котором на приеме у психиатра женщина все время плакала, и единственное, что сделал врач, — это дал ей носовой платок, когда она перестала плакать, и сказал: «Приходите на следующей неделе в то же время». Может, это и есть верный способ решения проблем?

Я сказала:

— Возможно, если быть совсем откровенной… — Ее взгляд устремился на меня. — Виновата не только моя бабушка. Отчасти я тоже.

Мисс Мышь подняла брови.

— Дело в том, что втайне я даже рада, что не могу ехать — только ради бога, обещайте, что не расскажете об этом мисс Стоили и всем остальным. Ведь вы этого не сделаете?

— Я никому не скажу ни слова.

— Дело в том, что, когда я была маленькой, меня приглашали на всякие праздники, и я всегда там ужасно себя чувствовала. Я сидела в углу и смотрела, как остальные дети носятся вокруг и делают дурацкие трюки с воздушными шариками и чайными ложками и мечтала быть где-нибудь подальше. Однажды я взяла книжку, поднялась на второй этаж и спряталась в комнате хозяйки, пока все остальные возились. Надо было производить какие-то манипуляции с апельсином, кажется, катить его между ног. Я знала, что не смогу этого сделать. Когда хозяйка дома обнаружила меня в своей комнате, она очень разозлилась. Она сказала что неприлично пробираться в чужие спальни без разрешения. Она отчитала меня перед другими детьми. Так что в следующий раз, когда я получила приглашение (только потому, что пригласили весь класс), я сказала, что меня не пускает бабушка, и мне поверили.

Я все говорила и говорила и никак не могла остановиться.

— И потом, когда происходило какое-нибудь событие, ну, что-то общественное, у меня вошло в привычку говорить, что мне не разрешают туда идти. В средней школе я всегда так поступала. Я делала вид, что самочувствие моей бабушки хуже, чем было на самом деле, что ее нельзя оставлять, и другие девочки даже стали мне сочувствовать. Они считали меня занудой, но перестали надо мной смеяться.

Так что на самом деле Оксфорд — только продолжение этой темы. И, думаю, я смогла бы убедить себя, что все к лучшему, если бы не Дикки и его шаловливые ручонки. — Я набрала в грудь воздух и медленно выпустила его. — Извините за то, что я вас напрягаю, но…

— Но тебе очень хочется поехать в Оксфорд, — сказала она. — И мне кажется, ты с твоими способностями вполне могла бы там учиться, во всяком случае, так сказала мне мисс Стокли. При поддержке социальных служб и друзей твоей бабушки. Кроме того, семестры в Оксфорде такие короткие, они длятся только девять недель. Ты вернешься прежде, чем она сообразит, что ты уехала.

Когда она говорила, все казалось так просто.

— Но что я могу поделать со своими страхами? В ту ночь, когда Полл увезли в больницу, я чуть не сошла с ума, потому что осталась в доме совсем одна.

— Это еще одна причина, по которой ты должна уехать. Иначе можешь остаться совсем одна. Ты понимаешь это?

Ее бледные щеки порозовели.

Я представила себя сорокалетней. Я безвылазно торчу в своем доме, где обстановка все та же, только еще более обшарпанная. На камине урна с прахом Полл. Я целыми днями сижу у телевизора и ем и наконец перестаю пролезать в дверь.

— Ты это понимаешь? — повторила мисс Мышь, более настойчиво.

— Думаю, да.

— Если ты не поедешь, то можешь стать очень несчастной и ожесточиться. Ты ведь не будешь каждому встречному и поперечному говорить: «Я могла бы учиться в Оксфорде»?

— Ну да.

— Может быть, еще не поздно написать, что ты изменила свое решение и приедешь? Это возможно?

Я хихикнула от смущения.

— Во-первых, я им ничего не писала. Даже не собиралась.

— Это означает, что ты намеревалась туда поехать, не так ли?

— Это означает, что я всегда терпеть не могла выражать свои намерения на бумаге.

— Я тоже.

— Правда? — комната, казалось, начала качаться, и я снова подумала о Кэллуме, о его удивлении и восхищении, когда я рассказала ему, что меня приняли в Оксфорд. Он снова стоял здесь, у раковины, мыл чашки и усмехался.

— Мне кажется, этот кабинет построен на пересечении каких-то магических линий. Здесь происходит все самое важное. Это место, где моя жизнь переворачивается с ног на голову.

Я засмеялась, а потом заплакала. Мисс Мышь встала и очень осторожно коснулась рукой моих волос, потом дотронулась до рукава. Она гладила мой рукав, а я в удивлении смотрела на нее.

— Я удачно подгадала, выбрав тебе это, правда? — сказала она.

Я открыла рот:

— Так это были вы? Это от вас был тот пакет с одеждой, который я нашла на пороге?

— Да.

— Боже, она просто великолепна, как и все, что там было! А вы видели меня в блузке с поясом? Вы не знаете, вы просто не знаете, что сделали…

Теперь все встало на свои места, как будто пыль стерли со старинного фарфорового изделия, и оно засияло белизной.

— Мне кажется… — начала я.

— Я сделала это девятнадцать лет назад. Девятнадцать лет назад я совершила свою первую ошибку. Мне хотелось все исправить.

Ее глаза блестели.

— Так значит, вы…

— Хотя я никогда не смогу оправдать свой уход. Я это понимаю.

— Мне кажется, я знаю, кто вы!

Все случайные мгновения, которые кружатся вокруг нас годами, внезапно выстроились в новую картинку. Сквозь слезы я видела, как она кивнула, потом мы стояли обнявшись. Я ощущала ее худобу. И даже тогда думала: я не должна к ней прикасаться, ведь она меня бросила! Но объятие было таким крепким, что я больше не сопротивлялась, а комната кружилась, и я была сама не своя.

Мы долго стояли так, потом я отстранилась, и мы сели на диван. Она сжимала пальцами мое запястье.

— Ты можешь пойти ко мне сегодня вечером? — спросила она робко. — Нам нужно о многом поговорить.

Когда я была маленькой, то часто представляла себе это мгновение. Хотя эту женщину на этом месте я бы не представила никогда. Я часто воображала себя взрослой, успешной женщиной, сидящей за огромным дубовым столом или в зале шикарного дома с полосатыми обоями и розами в вазе на столе. Однажды она придет, начнет просить прощения, а я скажу ей все, что думаю.

«Ты разрушила мою жизнь, — крикну я, — трусливая мать!»

Она повернется к двери и, сутулясь, выйдет, а я крикну ей вслед:

«Ничем не могу быть вам полезной!»

Я хлопну дверью и подведу жирную черту под своим прошлым.

Я так часто себе представляла эту встречу! Но где же слова, которые мне так нужны? Куда они подевались?

Боже, научи меня правильным словам.