Бабуля-суперопекун

Глава пятая

День начался паршиво.

После завтрака появился Собачник. Выглядел он ужасно.

— Вульфи сдох, — объявил он и в изнеможении упал на диван.

Пришлось приготовить ему чашку чая в качестве успокоительного, хотя оказалось, что Вульфи присоединился к собачьим ангелам еще вчера вечером.

— Он повернулся и уставился на меня своими большими глазами, как будто говорил: «Я так больше не могу». — Подперев щеку рукой, Полл опустилась на стул. — Он еще стоял на ногах. Но я-то знал, что с ним неладно. И ветеринар сказал, что у него отказала печень, вот почему у него было такое зловонное дыхание, и было милосердием усыпить его.

На глазах Полл выступили слезы.

— Никто нас так не любит, как наши собаки, — вздохнула она.

— Ох, правда, — отозвался Собачник.

Я покинула сцену до того, как они совсем утонули в печали, чтобы не потерять последнее терпение и не сказать Собачнику, что с тем же успехом надо усыплять людей со зловонным дыханием. Мне, наверное, следовало пожалеть этого бессобачного Собачника, но что-то не хотелось.

Я была слишком голодна. Облака в небе были похожи на комья картофельного пюре и густую сметану. К тому времени, как я добралась до Кисси, я ослабела от голода. Я готова была вырыть и съесть луковицы нарциссов у парадных ворот. Только мысль о поясном кошельке заставила меня пройти мимо автомата, продающего при входе чипсы.

— Так что они вставили катетер и выкачали две пинты черной… Я вас слушаю.

Меня знали служащие пансиона, но это была новая женщина. Стоячий воротничок, в ушах большие серьги с жемчугом.

— Я к Кисси Саутворт.

— Запишитесь в книгу посетителей, пожалуйста. — Она указала мне страницу.

Я взяла шариковую ручку на веревочке, которая болталась на уровне моего живота, и нацарапала свое имя, потом проверила, как обычно, были ли у Кисси какие-нибудь другие посетители после того, как я побывала у нее последний раз. Только ее бывшая парикмахерша, Эдит, ей, должно быть, сейчас около шестидесяти, и викарий. Интересно, есть ли у нее еще кто-нибудь?

Кроме трагически погибшего на войне жениха, имелась еще ее сестра, моя прабабушка Флоренс, урна с прахом которой хранится в моем платяном шкафу, — она умерла от удара более двадцати лет назад. Однорукий отец Полл, который приходился бы Кисси зятем, умер от перитонита, кажется, в год коронации Елизаветы II, так что он тоже не считается. Из трех ее племянниц Мэри умерла в детстве, Джин жива и здорова, но живет в Австралии, а Полл сюда не затащишь, потому что они при встрече тут же начинают ссориться. Я иногда заглядываю в книгу посетителей, ища имя Винса, хотя в действительности и не ожидаю его увидеть.

Я с удовольствием посещаю Кисси. С ней, по крайней мере, можно поговорить, не впадая в гнев или замешательство. Я могу спокойно болтать с ней о Полл, имея в ее лице сочувственную слушательницу. Также она (вот это действительно глупо) верит, что у меня может быть своя жизнь. Если я могу посоветоваться с кем-нибудь (не умершим) по поводу того, чтобы жить отдельно от Полл, то только с Кисси.

Она сидела в гостиной у телевизора и смотрела «Технику акварельного письма» вместе с уродливой сморщенной женщиной.

— Он правильно сделал из этого собачий завтрак, — говорила Кисси, — вообще неизвестно, для чего это предназначалось.

Она заметила меня, и ее лицо просветлело.

— О, — сказала она, сжав мою руку, — Кэтрин пришла, как мило. Ты выглядишь прекрасно, дорогая. Пойдем ко мне.

Я помогла ей подняться, и она самодовольно улыбнулась женщине, оставшейся в компании Ханы Гордон.

— Просто стыд, — прошептала она мне, — она вообще никто.

Я не поняла, что Кисси имеет в виду: эта женщина была никем раньше или она сейчас никто. А может, и то, и другое.

Мы медленно прошли по коридору к ее комнате и осторожно стали пробираться через ее коллекцию мягких игрушек.

— У меня прибавилось еще несколько с тех пор, как ты была здесь последний раз, — радостно проговорила она, — их приносит Эдит. А вон ту, розовую, я выиграла в лотерею для сердечников.

— А прислуга не ругается? В смысле они все очень милые. — Я взяла с кресла пару собачек и огляделась, куда бы их сунуть, потом незаметно ногой затолкала под кровать. — Когда так много всего, то, наверное, трудно убирать? Они не возражают?

— Думаю, нет. Они так добры ко мне. Нам здесь не разрешают иметь домашних животных. Когда доживешь до моих лет, тебе тоже нужен будет кто-нибудь, кого можно погладить. — Она погладила собачку, как будто та была живая, и я увидела, как пучок белого меха спланировал на пол. — Это мой новый пес. Я собираюсь назвать его Дьюлакс.

Он неуклюже свешивался у нее с руки, так что можно было подумать, что его сбила машина.

В дверь просунула голову кухарка Элли.

— Принести вам что-нибудь выпить? Я как раз собираюсь проехаться с тележкой.

Вид Элли всегда вызывал у меня дрожь. Когда я увидела ее впервые, то решила, что ей около пятидесяти, но как-то она стала рассказывать о себе, и я узнала, что она всего на десять лет старше меня. Да, ее кожу не изрезали морщины, а волосы с химической завивкой не были седыми. Но она напоминала чудовище. Руки как гигантские окорока, сама она едва могла протиснуться в дверной проем. Такая жуткая фигура неизменно обращала на себя внимание, так что совершенно незнакомые люди на улице останавливались и глазели на нее. Мне следовало бы чувствовать к ней нечто вроде солидарности — толстухи, объединяйтесь! Но она была мне отвратительна. Вот что тебя ждет, говорил мне внутренний голос, когда на горизонте возникал ее силуэт.

— А вот и моя прекрасная няня, — сказала Кисси. — Нам, пожалуйста, два чая и по пирожному. Забудем о фигурах!

Элли плутовски подмигнула:

— Сейчас все будет готово.

Все здесь ее любили.

— Мне чай без сахара, — крикнула я в ее массивную спину.

Элли принесла нам чай и тяжелой походкой удалилась. Кисси повернула голову сначала вправо, потом влево, беззаботно болтая о пустяках, потом понизила голос:

— Как там твой тайный бойфренд?

Конспирация, чтоб ей пусто было.

— Положи сюда печенье, я его съем.

Я распахнула пластиковый пакет, и мой желудок заурчал, когда я почувствовала запах шоколада. (Представь, промчалось у меня в голове, представь, что оно уже у тебя во рту.)

— Мы поссорились, — сказала я решительно.

— Ах, милая! Какая жалость! Что случилось?

— Он слишком большой собственник. Мне нужна свобода. — Я вспомнила силуэт Донны в высоком окне, и у меня кольнуло в сердце. — Он недостаточно уважает меня. — То есть он оказался не таким замечательным, как я думала.

Кисси нахмурилась и пригорюнилась.

— А что, Полл до сих пор ничего не знает? Это очень умно. — Она откусила печенье и задумчиво стала жевать. — Итак, вы поссорились. А ты не можешь с ним помириться?

— Нет. Некоторое время мне нужно побыть одной. У меня экзамены…

— Ну да, тебе следует сосредоточиться на занятиях, это верно. Почему ты не берешь пирожное?

— Я так плотно позавтракала (крошечная упаковка диетического йогурта, с которой я управилась за тридцать секунд), я оставлю его на потом. Кисси, скажи мне, а что, Полл действительно бедная? Я не о том, хватает ли ей на хлеб. Мне интересно, есть ли у нее сбережения? Или, может, старинные вещи, которые можно продать? Что-нибудь на черный день?

Кисси вытерла салфеткой следы шоколада на губах.

— Это не мое дело, дорогая. Не думаю, что у нее есть что-нибудь в этом роде, она никогда мне не говорила. — Она скомкала салфетку. — Ты ведь знаешь, я уже отдала ей каминные часы Флоренс. У меня есть совсем небольшой вклад в «Эбби Нешнл», и больше ничего. Все это перейдет к тебе вместе с кольцами моей матери…

— О господи, — сказала я в замешательстве, — я совсем не думала об этом. Во всяком случае, в ближайшее время ты ведь никуда не собираешься?

— Будем надеяться, что нет. — Она рассмеялась, но потом пробормотала что-то неразборчивое.

— Привет, подружки! — Сияя лысиной, вошел мистер Пул, в прошлом мясник в Бэнк Топ. — Как поживаете? Извините за вторжение. — Он прислонил свои ходунки к дверному косяку. — Присмотрите за моим байком! Я шел к выходу, но решил передохнуть. И вот я подумал, не зайти ли к милой миссис Саутворт?

Кисси вся так и сияла:

— Несносный вы человек!

— Проба, проба. — Мистер Пул постучал по своему наушнику. — Мамочка, вы меня слышите?

— Чем могу быть полезна, сэр?

— Я не стану вас затруднять.

Они иногда хуже детей, когда разойдутся.

— А как поживает твоя бабушка Полл? — отдышавшись, мистер Пул обратился ко мне. — Все такая же чудачка?

Я увидела краем глаза, что Кисси мне кивает.

— Полианна Миллер была грозой крикетной площадки шестьдесят лет назад. У нашего Джона все еще шрам от ее удара, когда она стукнула его, требуя, чтобы он вступил в «Овалтиниз». Она переживала, что он выиграл соревнования и золотой значок. Чуть не сделала его калекой.

— В конце концов и она разжилась золотым значком, — сказала Кисси. — Носила его в школу. Помню, Флоренс чуть ли не каждый день его отцепляла. Из-за нее многим пришлось несладко. Она подходила к малышам, заставляя их записываться в клуб. И многие новички боялись ее.

— У него до сих пор шрам на голени.

Я переводила взгляд с одного на другую.

— Да, но это было шестьдесят лет назад. У него не может остаться шрам, ведь прошло столько времени.

— Может, если треснуть изо всех сил. — Мистер Пул поднял шишковатый палец. — Страшное дело. У нее были металлические набойки на подошвах. Она раскроила голень нашему Джону. Она была та еще штучка, твоя бабушка, — мистер Пул взглянул на Кисси, — я не сказал ничего лишнего?

Кисси покачала головой:

— Нет. Она стукнула американского военнослужащего лакричной палочкой. Пробила ему барабанную перепонку. — Я начала хихикать. — Это не смешно. Бедный парень. Они ведь были наши союзники.

— Полл не виновата. Она говорила мне, что это случилось потому, что он ее доставал. Она тогда еще училась в школе. Он наговорил грубостей, и она испугалась. Так она мне рассказывала.

— Она это рассказывала всем, чтобы не нажить неприятностей. Она бьет тебя?

— Да нет, — мне стало смешно. — И никогда не била, даже в детстве. А сейчас я в два раза больше ее. Я бы просто увернулась, если бы она попробовала.

— Однако у нее дьявольский язычок, и уж она разберется, как с кого три шкуры спустить. Не забывай, — заключила Кисси, — я знаю ее дольше, чем ты, и довольно часто видела тебя в слезах. Она может быть такой язвой, если захочет!

Я почувствовала, что мои щеки пылают, и уставилась в пол.

Мистер Пул кивнул:

— Такая зараза! Из-за ее самодельного фейерверка Эрик Бенсон чуть не лишился пальца, помнишь? Она делала патроны из использованных картриджей и наполняла их порохом, который крала из каменоломни. Она считала себя мальчишкой, в этом была проблема. — Он замолчал, но затем продолжил после паузы: — Хотя в молодости мы все делаем вещи, о которых потом стараемся забыть.

— Ох, как это верно! — сказала Кисси.

— Тем не менее я лучше пойду. Людей посмотреть, таблеток покушать. — Он похлопал себя по груди. — Леди, оставляю вас наедине с вашей болтовней.

— Пока, — сказала Кисси, посылая ему воздушный поцелуй. Дьюлакс соскользнул вниз и упал на пол, но она этого не заметила.

Резиновые наконечники ходунков мистера Пула издавали легкий, постепенно удаляющийся скрип. Кисси казалась немного подавленной.

— Я думаю, все мы бываем грубы время от времени. Помню, как мы выбросили всю косметику Флоренс из окна верхнего этажа. Я злилась на нее, потому что ее муж был все еще жив. Сейчас-то я понимаю, как это глупо. Когда ты молод, делаешь много вещей, за которые бывает стыдно.

Я не знала, что сказать, поэтому опустилась на колени и подняла ее собачку.

— Вот, возьмите. Он хотел сбежать.

— Ой, спасибо, детка. Ну, расскажи мне еще о своем друге. Донни, так его зовут? Расскажи мне, что случилось. Ты уверена, что не сможешь исправить положение?

Я вышла от нее без сил. Я не очень-то умею врать, несмотря на весь опыт, который я получила, отражая постоянные попытки Полл что-либо вызнать о моей жизни. Я придумала этого бойфренда для Кисси. Решила, что это порадует ее, даст нам повод для разговоров. Я придумала его не для себя. Мне не настолько одиноко. Может, стоило убить его — передоз или пьяная прогулка по рельсам в темное время суток. Но тогда она стала бы каждый вечер просматривать «Болтонские вечерние новости» и мне пришлось бы отвечать на целую кучу новых вопросов.

Подойдя к дверям, я заметила мистера Пула, сидевшего на высоком стуле и полускрытого фиговым деревом. У него на колене лежала салфетка, а рука под ней резко двигалась вверх-вниз, вверх-вниз. Боже, подумала я, даже здесь полно извращенцев.

Я слегка изменила направление, чтобы пройти мимо него, и прошипела:

— Какая гадость! — прямо ему в макушку. Он в удивлении поднял голову. Его лицо показалось мне удивительно беззащитным. Я свирепо взглянула на него, салфетка упала с его колен, и я увидела, что он держит в руке очки. Ширинка была застегнута. Полностью.

— Минуточку, — сказал он, укрепляя очки на носу, — так будет лучше. Как это я раньше не видел столь очаровательное существо? — Он пристально посмотрел на меня. — Итак, что ты говоришь?

— Тут надо хорошенько убрать, а то полно пыли.

Он склонил голову набок.

— Правда? Я бы не сказал.

— Наверно, поэтому ваши очки так запылились.

— Ах, да! — сказал он.

— Ну как что случилось? — Женщина в приемной говорила в телефонную трубку. — Она упала на свой зонтик и спица угодила ей в глаз.

Я быстрым шагом вышла за ворота, на ходу запихивая в рот пирожное.

Отец разрешил мне включить радио «One» в то последнее утро, когда мы с ним приехали в больницу. Сама доброта. Я была занята своими мыслями. Все песни имеют смысл, но ни в одной не говорится о смерти, и я решила, что с нами будет все в порядке.

Отец провел целую вечность с доктором, а я в это время читала статью в журнале про красоты Венеции. Потом вышла сестра. Она отвела меня в боковую комнату и сказала:

— Знаешь, твоя мама была очень больна. Она держалась молодцом, но ее состояние было очень тяжелым. Бывает, что нельзя преодолеть болезнь, потому что организм слишком долго боролся.

Я взглянула на нее.

— Твоя мама умерла этой ночью. Она не испытывала боли.

Я сказала:

— Ей должно было быть очень больно. Ведь мне же больно. — И все это время песня в моей голове крутилась так громко, что я вообще не могла думать. Мой разум словно помутился. — А где папа? — наконец вымолвила я. — Мне надо его видеть.

— Дай ему несколько минут, дорогая, — сказала сестра, — и я отведу тебя к твоей маме.

— А какой смысл? — крикнула я.

— Тогда я оставлю тебя на минуту, — сказала она. Несколько секунд я стояла совершенно неподвижно, потом легла на линолеум и стала бить себя по животу так сильно, как только могла. Я даже не видела, как вошел доктор.