Бабуля-суперопекун

Глава семнадцатая

Пока он был в баре, я рассматривала худющую женщину в ботинках до колен, которая, устроившись на коленях у парня, кокетливо покачивала ногой. Интересно, что бы случилось, если бы я села на колени к какому-нибудь парню. Возможно, он больше не смог бы ходить. На мгновение я представила, как сажусь на колени к Кэллуму. Боже, быстро подумай о чем-нибудь другом! Он подавал мне знаки через стойку бара, и мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть краску стыда. Но к тому времени, как он вернулся, я немного пришла в себя.

— Итак, — сказал он, пододвигая стул, — один дурацкий вопрос. Почему ты подала документы в университет, если не собиралась туда ехать?

— От страха, — сказала я быстро. — Я написала в Оксфорд, потому что мне так сказала миссис Ло. Я всегда делаю, как мне велят. Кроме того, она ужасная женщина, мисс Мегера на ее фоне — нашкодившая школьница. Когда я получила ответ, я сказала ей, что не могу ехать, потому что не знаю, на какой поезд сесть и все такое. Я никогда еще не ездила одна на поезде. К тому же это будет в декабре, а в это время в четыре уже темнеет. Я также сказала ей, что Полл нельзя оставлять на ночь одну. Я думала, что на этом все и закончится, но миссис Ло сказала, что я должна определиться, и стала угрожать, что придет к нам домой и сама поговорит с Полл, как Годзилла с Кинг-Конгом. Я так перепугалась, что попросила Мэгги посидеть с Полл. Она пообещала помочь, дай ей Бог здоровья, но осталась еще проблема с поездом. Полл сказала, что слышала об этом маршруте и знает, что на нем случается гораздо больше катастроф, чем на любой другой линии, а также что там ошиваются типы, которые заманивают пассажирок в машину вопросами типа: «Это не вы потеряли «ролекс?» — а потом показывают им японское порно. Мне кажется, она все это придумала. Но я была так взволнована и ошеломлена, что пошла к миссис Ло и призналась, что просто не хочу ехать.

— Ну и что, она разозлилась?

— Да уж, не обрадовалась. Она накинулась на меня, сказала, что я одна из самых способных учениц, которые учились в их школе, и что будет большой потерей не только для меня с моими способностями, но и для школы, если я наплюю на высшее образование только потому, что не ориентируюсь в железнодорожном расписании. Я заплакала, она смутилась, и все ее старания поговорить закончились моей истерикой. В конце концов ей пришлось позвать сестру-хозяйку, чтобы та помогла меня успокоить.

— Но ты была слишком напугана, чтобы отказаться? — спросил Кэллум.

— Нет, думаю, я все равно бы отказалась, но внезапно мне ужасно повезло. Потому что в последнюю минуту миссис Ло объявила, что едет в том же направлении к своему брату с рождественскими подарками и может составить мне компанию. Туда и обратно. Такое странное везение. Мэгги сказала, что это судьба, и я с ней согласилась. И хотя непривычно было сидеть в машине с миссис Ло все эти часы, это оказалось не так страшно, как я думала. При общении один на один она оказалась даже забавной. Она решила, что из меня все равно слова не вытянешь, поэтому просто рассказывала всякие истории, а я слушала.

Она рассказала о своем детстве, о том, как ходила в католическую школу при монастыре, где надо было делать реверансы перед монахинями, и как они были к ней добры, когда ее отец внезапно умер. Она сказала, что они были добрее, чем ее собственная мать, которая сразу после похорон стала вешаться на мужчин и злоупотреблять спиртным и ни разу даже не обняла свою дочь. Я смотрела на нее и старалась вообразить ее молодой, но не могла.

После долгого повествования о себе она принялась расспрашивать о моей жизни с Полл. Я рассказала ей о том, что должна постоянно ухаживать за бабушкой, и каким переменам настроения она подвержена. Потом перешла к Собачнику и Мэгги. Некоторые из моих рассказов заставили ее смеяться. Я вдруг поняла, что разоткровенничалась и рассказываю уже о моих родителях. Перед тем как выйти из машины и попрощаться, я спросила миссис Ло, занесет ли она все это в мое личное дело, и она ответила: «Нет, только самое существенное». Я стала просить ее, чтобы она никому об этом не рассказывала, и она сказала надменным голосом: «Неужели ты действительно думаешь, что я кому-нибудь расскажу?!» — и снова стала прежней Ужасной Учительницей.

— Вот что значит учитель для ученика. Никогда нельзя подружиться с учителем, как бы он к тебе не подлизывался. Ну и как проходило собеседование? Наверное, они там все законченные снобы?

— Большую часть времени я проводила, сидя в своей комнате, потому что не знала, о чем с ними разговаривать. Я сделала попытку утром. Я решила спуститься к завтраку и послушать, о чем говорят за столом. Может, узнаю что-нибудь интересное. Я спустилась вниз. Там все было отделано панелями темного дерева, узкие лестницы вели в коридор с резными стенами. На табличке рядом с дверью было написано «Завтрак». Студенты проходили в эту дверь, ну и я, помедлив, тоже туда направилась. Но вот я очутилась за дверью, и меня окутала кромешная тьма. Дверь была на пружинах, и когда она захлопнулась, я вообще ничего не могла различить. Я подумала, что это, возможно, проверка. Может, они наблюдали за мной через инфракрасные приборы, чтобы посмотреть, как я начну паниковать.

— И ты запаниковала?

— Еще как. Я протянула руки перед собой и стала ощупывать все вокруг, но это не помогало. У меня вдруг сжалось что-то в груди и перехватило дыхание, как у астматика. Там было пыльно, словно в старой кладовке. Потом, думаю, что это было всего через несколько секунд, открылась еще одна дверь, как раз передо мной, и я увидела столовую и какого-то парня, который уставился на меня. Я неуклюже протиснулась мимо, чтобы выйти на свет. Когда я оглянулась, то увидела нечто вроде двойной стены с пространством в центре. Не знаю, кто за это отвечает, но ведь можно же было повесить там хотя бы пару светильников или лампочку. Так что, к тому времени как я уселась завтракать, я была не в состоянии ни есть, ни пить. Я подумала, что если за столом есть преподаватели, то они, наверное, сейчас пьют кофе, закусывают пшеничными батончиками, смотрят на меня и думают: «Боже, какая она бестолковая, даже в дверь войти не может!»

Кэллум улыбнулся и вытащил сигареты.

— Охотно верю.

— Если есть шанс попасть впросак, я его не упущу. А что касается собеседования, там тоже было все необычно, даже сюрреалистично.

— Необычно и сюрреалистично? Это на тебя не похоже, Кэт.

Я толкнула его ногой под столом (я! толкаю мальчика! в пабе!).

— Перестань. В общем, меня привели в старинную комнату, полную книг. Там находились два сотрудника, мужчина и женщина. Женщина чем-то напоминала Онор Блекман, а мужчина был поразительно похож на нашего владельца газетного киоска, мистера Портера, но без татуировок. Нервы у меня были напряжены, не потому, что я так уж хотела поступить в Оксфорд, а потому что не была уверена, что вообще этого хочу. Кроме того, я просто ненавижу разговаривать с незнакомыми людьми.

— Но ты же вполне нормально разговаривала со мной в первый раз.

— Да, но это было другое. Ты родственник, и мы были на моей территории. И с самого начала в тебе было что-то располагающее.

Я смотрела через столик, как он играл своим брелоком на часах, и думала, хорошо, что он не мог читать мои мысли.

— Давай, Кэт, — сказал он, — рассказывай дальше.

— В общем, — я сделала большой глоток и постаралась снова собраться с мыслями, — не просидела я и двух минут — кажется, они спрашивали, какие тексты я изучала для уровня А, — как почувствовала, что что-то щекочет меня под коленом. Когда я нагнулась посмотреть, что это такое, то увидела огромную осу, которая ползла по моей ноге. Я завопила и вскочила, и Онор уронила свои очки. Оса взлетела, и мы все безотрывно следили за ее полетом до окна, потом она пару раз ударилась о стекло и села на подоконник. Онор сказала:

— Я говорила мистеру Бауману, что слишком сильно топят, это глупо. Все знают, что в бойлерной есть гнездо, Адриан говорил мне на прошлой неделе, хотя, не думаю, что хоть кто-нибудь займется этой проблемой.

Потом я обнаружила, что нагибаюсь за очками Онор. Я так привыкла поднимать всякие вещи за Полл, что сделала это автоматически. Я их протянула ей через стол, она поблагодарила, и мы немного посмеялись, хотя я боролась с начинающейся истерикой. Я снова опустилась на сиденье и… о, Боже, это было ужасно!

— Что? Что?

— Я почувствовала, как что-то вонзилось в мой бок.

Кэллум вздрогнул:

— Вау!

— Я пронзительно вскрикнула и бросилась к двери, а за мной бросилась Онор, которая поймала меня в коридоре и повела в туалет. Пришлось расстегнуться, — я доверительно наклонилась к Кэллуму, — потому что, когда я сказала «бок», на самом деле я имела в виду свой зад. Следов укуса не было видно, даже красной точки, ничего такого. Так что я еще немного попаниковала — вдруг эта оса залетела мне в кофту и собралась как следует укусить меня (я не стала говорить Кэллуму, что также сняла и колготки) — и в этот момент заметила пластиковую нитку. Знаешь, на новую одежду бирки прикрепляются пластиковой нитью, которую надо разрезать, чтобы не продырявить ткань. А у меня была новая юбка и новые колготки, и хотя я отрезала длинный конец нитки, другая часть продолжала болтаться на юбке. Именно на нее я села и укололась, а не на осу.

Кэллум покачал головой.

— Так что я вышла из туалета вся провентилированная, и Онор решила, что меня ужалила оса, но я стараюсь не показать вида. Я не стала ей ничего объяснять, потому что тогда я бы выставила себя в еще более дурацком свете, чем когда сражалась с дверью. Она все порывалась послать кого-нибудь за антигистаминным кремом или, на худой конец, за уксусом, но я сказала ей, что положу влажную салфетку на укус — и все будет в порядке. Она посадила меня в боковой комнате, шикарно убранной, без ос, и принесла стакан воды. Потом спросила, слышала ли я о цветочных лекарствах Баха. Я не знала, был ли этот вопрос частью собеседования, и поэтому старалась говорить уклончиво. Она поспешно удалилась и вернулась через минуту со своей сумкой.

«Вот, возьми», — сказала она и вытащила маленькую темную бутылочку с пипеткой сверху, — это чисто растительное, — сказала она и налила несколько капель мне в чашку.

Я спросила подозрительно: «А почему пахнет бренди?»…

— Если тебе не нравится этот сидр, не пей, — сухо сказал Кэллум.

— Он совсем как яблочный сок, правда? — Я сделала еще один большой глоток, чтобы показать, что я в порядке. — В общем, эта Онор уверила меня, что это только запах, на самом деле там нет алкоголя, и что эта штука поможет мне успокоиться, если я буду пить ее медленно.

— Ну что, помогла?

— Еще как! Она оставила меня одну, чего я и хотела, и сказала, что вернется через пятнадцать минут. А потом странности продолжились. Появился маленький мальчик.

— В смысле, у тебя начались галлюцинации?

— Нет. Наверное, это был чей-то сын или что-то в этом роде. Он не должен был там находиться, как мне кажется, но, вообще-то, и я тоже. Он проскользнул в дверь, уставился на меня и замер, как свойственно детям. Соломенные волосы, трикотажная майка с изображением Человека-паука. Я думаю, ему было около четырех или пяти. Потом он говорит: «У индюшки есть сережки?» Цветочное средство, вероятно, подействовало, потому что вместо того чтобы проигнорировать его вопрос, я сказала: «А отчего курица все время хмурится?» Потом он сказал, хитро прищурившись: «Почему индюк не носит брюк?» А я ответила: «А котятки носят перчатки?»

— Пример заразителен.

— Так мы продолжали бы до вечера — хорьки носят носки, клещи носят плащи…

— Ну да, комар не носит шаровар.

— А сардинки не носят ботинки, молодец, ловишь на лету. Он был знаток, этого у него не отнять. Я начала говорить всякие глупости…

— В противовес тем умным вещам, которые ты говорила до этого.

— Ага, и когда мне в голову уже не лезли рифмы с одеждой, мы стали придумывать всякие дурацкие фразы: «Какая тетя живет в болоте, голубки курят трубки, гепард не ест петард». Потом Онор вернулась, и он удрал куда-то вверх по лестнице. Меня снова позвали на собеседование, только к этому времени я сильно возбудилась. Если раньше я молчала, как рыба, то теперь болтала без умолку.

— Ты с ними не стала играть в эти игры: козы — занозы?

— Нет, конечно, с ними я говорила вполне нормально, слава богу.

Я чувствовала вдохновение. Мне показалось, что я произвела на них впечатление, и от этого мне захотелось говорить еще и еще.

Кэллум издал губами легкий звук, вынимая сигарету.

— И они предложили тебе место?

— Через три дня после Рождества я получила письмо.

Миссис Ло сказала, что они выбирают эти дни, чтобы дать людям… гм… социально незащищенным что-то вроде форы. Так что обстоятельство, что никто из нашей семьи никогда не получал университетскую степень, работало на меня. Я все же получила два А и В.

— Ты должна ехать. Я имею в виду Оксфорд. Разве не так?

— Иногда я думаю, как я могу не ехать? Эта оса была предзнаменованием, я уверена. Зимой осы просто так не появляются. Она была послана, чтобы я прошла собеседование, потому что сама я никогда бы его не осилила. Потом я вижу Полл, ковыляющую по дому и намазывающую горчицу себе на тост вместо джема, и думаю, как могла я даже помыслить о том, чтобы оставить ее?

Интересно, что она сейчас делает? Там ли еще Собачник или она сидит в темноте одна?

— Ммм, — неопределенно произнес Кэллум, — трудный выбор. Разве социальные службы не могут как-то решить эту проблему?

— Кто с ней будет сидеть двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю? К тому же есть всевозможные правила и предписания, их невероятно сложно применять, для чего, собственно, они и придуманы. Это слишком тяжело. И я не хочу об этом говорить.

Некоторое время мы сидели в молчании. Между нами клубился сигаретный дым, рядом в ресторанном зале кто-то пел «Леди в красном».

— И все же, — сказал Кэллум наконец, — ты получила место. Это так круто. Ты не прячешь под спудом светильник собственной мудрости. Ты умная, остроумная…

«Я толстая», — подумала я.

Чтобы перестать краснеть от смущения, я сказала:

— А также неплатежеспособная. Извини. Я думала, у меня больше денег в кошельке.

— Что за ерунда. — Кэллум поднялся с места. — У меня тоже деньги никогда не держатся.

Он направился к бару, а я устремилась в туалет. В зеркале я увидела, что моя прическа все еще сохраняет первоначальную форму, а лицо по-прежнему матовое. Я вытащила губную помаду и (невероятная вещь) расстегнула две пуговицы на блузке. Мне казалось, что я здорово выгляжу, пока худенькая девушка с голым пупком не подошла и не встала рядом. Я могла прочесть мысли, которые крутились у нее в голове: вот это да, ну и туша! Но когда я повернулась, чтобы уйти, я увидела, что у нее никак не получалось справиться с контактными линзами, из глаз текли слезы, и она, возможно, даже меня не заметила. «Стеснительность — это род тщеславия», — вспомнила я высказывание Кисси. Она сказала, что прочла это в «Ридерз дайджест».

Когда я вернулась к нашему столику, место уже было занято, так что мы переместились к боковой двери и стояли там на проходе. Мы начали разговор об учителях, о самых плохих, которые когда-либо нам попадались. Кэллуму было что сказать на эту тему, а потом он поделился своими планами на следующий год и рассказал, в какой университет собрался поступать после возвращения из путешествия по миру (Ньюкасл). Он рассказал мне о каникулах, которые провел с мамой в Таиланде, и о том, как она однажды предсказала кому-то судьбу и ей за это подарили старинное ожерелье, но она не стала его носить. Она сказала, что ощущает его темные вибрации. Он стал описывать свою будущую жизнь на небольшой ферме, как у него будет там фотостудия, а вечерами он будет врубать музыку на полную катушку, потому что вокруг не будет соседей и никто не станет угрожать и жаловаться.

— Единственная вещь, которую я ненавижу в нашем теперешнем жилище, — сказал он, наклоняясь, чтобы погасить свою сигарету в чужой пепельнице, — это то, что наша квартира расположена над магазином. Есть три группы людей, которые обычно жалуются на шум. Мне по фигу, но вот старуха, что живет за стенкой и считается глухой, ей-то что мешает?

— Это нормальное состояние для стариков…

— Ты так считаешь? Мой дедушка всегда был очень терпимым. Таким и умер. Мама всегда говорила, что он меня испортил.

Я достаточно этого наслушалась — о том, что дедушки и бабушки портят внуков. Интересно, почему такого не случилось со мной?

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он внезапно.

Я перенесла вес с одной ноги на другую.

— Ничего. Спина устала, я бы немного посидела. Может, пойдем в сад и найдем там столик?

— Между прочим, — Кэллум улыбнулся, — мы могли бы пойти на эту вечеринку.

— Ради бога! Я ведь сказала, что не пойду! — Он меня даже развеселил. — Ставлю тебе высшую оценку за упорство.

— Я ужасно настойчивый. Я мог бы заняться политикой, если с фермой прогорю.

— Но я не взяла с собой приглашение.

— Я его подобрал. Ты ведь выбросила его из окна. Я поймал. Пришлось бежать за ним через дорогу. — Он полез в карман.

— Но тебе придется идти самому, потому что у меня только одно приглашение.

— Одно-то одно, но на нем ясно написано: «На два лица». Он помахал приглашением перед моим носом. — Ну что, пойдем?

Я выхватила у него листок, чтобы проверить, хотя была уверена, что он не врет.

— Скажи, почему ты так хочешь пойти туда? Ты же никого не знаешь.

— Такие вечеринки самые интересные, — сказал он. Его лицо было наполовину в тени, скулы выделялись. Из-за коротко стриженных волос его глаза казались особенно большими. — Просто мне нравятся вечеринки.

— Но как это сочетается с желанием жить на ферме?

— К тому времени я стану старым и откажусь от своих прежних пристрастий. Ну, пошли, Кэт, я продел такой долгий путь!

Я тебя не просила, подумала я.

— А что, если сделать так: мы туда идем, смотрим, как там, и, если тебе не понравится, просто уходим.

— Куда уходим? Пабы скоро закроются.

— Пожалуйста! — Он поправил воображаемый микрофон: — «Уйдем с тобою в ночь под тихий шепот звезд…»

— «Звездные дни»?

— «Ангел-охотник». — Он казался довольным собой. — Я проводил собственные исследования музыки восьмидесятых. Это, наверное, одна из любимых пластинок твоего отца?

— Да. У него был сингл. Я ставлю ее иногда, когда хочется улучшить настроение.

— Итак, — сказал Кэллум, беря меня за руку, — давай сходим туда хотя бы ради «Звездных дней»!

Лицо Донны, когда я вошла вместе с ним!

«Это моя девушка», — сказал он.

Я позволила ему взять себя за руку и вести навстречу погибели.

Пять минут спустя мы были у входа в «Стим».

— Ты замерзла? — спросил он.

— Нет, с чего бы?

— Мне показалось, ты дрожишь. Вот, пожалуйста. — Он протянул приглашение одному из вышибал, который молча указал наверх. — Пошли.

Люди, которые шли позади нас, спускались в подвал, а мы стали подниматься по освещенной лестнице вверх, откуда глухо звучала музыка. На лестничной площадке парень, которого я никогда прежде не видела, ворчал и охал, прислонясь к стене. Рядом сидела белокурая девушка с хмурым лицом. Мы не стали задерживать на них внимания. Взгляд Кэллума был устремлен к двери, лицо горело. Он резко дергал головой в такт музыке.

Когда мы прошли внутрь, туда, где сверкали огни, я услышала мелодию, от которой по спине прошла дрожь. Я сжала плечо Кэллума.

— Это «Машины», они завели Гэри Ньюмана.

Это был еще один знак, и мое сердце подпрыгнуло от предчувствия. Но композиция закончилась, и зазвучало что-то модерновое, чего я не знала.

— Это сэмпл! — завопил он, перекрикивая шум. — Арманд Ван Хелден, диск называется «Koochy». Отличный. Давай возьмем что-нибудь выпить и пойдем на балкон.

Музыка была такой громкой, что голова перестала соображать. Огни беспорядочно плясали у меня в глазах. Я видела знакомые лица, ловила изучающие взгляды, которые меня не задевали, если в них не читалось: «Боже, как она выглядит, глупая корова!» Кэллум вернулся из бара, потом пошел танцевать, а я, облокотясь на перила, наблюдала за ним. В голове все плыло, но я не хотела упускать его из виду. Донна была поблизости, в центре толпы, я помахала ей, но она меня не видела. Кто-то пытался поцеловать ее, кто-то водружал корону королевы вечеринки на ее голову. Черноволосая девушка танцевала рядом с Кэллумом. Она махала руками перед его лицом, демонстрируя выступающие ребра, обвивала руками его шею. Кэллум смеялся, отводил ее руки, отстранялся и, наконец, отошел в сторону. Девушка продолжала танцевать одна, потом повернулась, чтобы найти кого-нибудь другого. У меня отяжелели руки и ноги, но мысли лихорадочно крутились в голове.

— Когда Митч собирается за нами заехать? — прокричала я, когда Кэллум вернулся, раздетый по пояс и мокрый от пота.

— Дай мне этот стакан, — жестом показал он и стал пить так быстро, что половина жидкости потекла по подбородку. — Господи, как я вымотался! — Он уселся на пол, опершись спиной о перила. — Подойди ко мне. — Он дернул меня за юбку, и мне пришлось опуститься рядом с ним.

Проходившие мимо Алекс и Зита, увидев меня, толкнули друг друга локтем. Кэллум им подмигнул, они захихикали и подмигнули ему в ответ.

— Почему ты не танцуешь? — крикнул он мне в ухо.

Я только покачала головой.

— Тут здорово. Я попрошу их поставить «Koochy», если хочешь. А?

— Нет, спасибо.

— Пошли со мной, а потом тот, кто тебе нравится, пригласит тебя.

— Нет, — вздохнула я, — я не очень подхожу для этого.

— Что?

— Ничего. Я не хочу танцевать, понятно?

— Как знаешь. Кстати, выглядишь ты просто отлично. Правда. — Он улыбнулся и ткнул меня под ребро. — Тебе надо иногда расслабляться. Можно даже слегка напиться. — Его щека прикоснулась к моей.

Я ощутила странное чувство — опьяняющее, тревожное, возбуждающее и легкомысленное.

— Послушай, — закричала я ему в ухо, — хочешь узнать еще один мой секрет?

— Черт возьми, что еще, Загадочная женщина?

Я начала хихикать.

— Я лесбиянка.

Я увидела, как его лицо расплылось в медленную улыбку.

— Да ладно!

— Нет, правда. Я лесбиянка.

— Нет, это не так, ты сама знаешь.

— Почему это?

Улыбка была очень уверенной.

— Потому.

Мое сердце забилось так, будто стало живой летучей мышью, трепеща, взлетая и падая. Он был совсем рядом, я чувствовала его запах сквозь сигаретный дым, видела щетину на его подбородке. И я поцеловала его.

Он не отодвинулся. Я поцеловала его еще, и на этот раз он мне ответил. Кровь застучала у меня в висках, я подумала, что сейчас упаду в обморок. Потом он отодвинулся и положил ладони мне на плечи, чтобы держать меня на расстоянии.

— Нет, — сказал он, — вот этого не надо.

— Извини, извини. Я знаю, я слишком толстая. Не понимаю, что на меня нашло…

Кэллум уставился на меня, будто я сошла с ума.

— Ты о чем?

Я начала что-то беспорядочно говорить, пыталась остановить выступившие слезы стыда.

— Я слишком большая и не могу тебе понравиться. Все думают, что толстяки не могут любить, что у них нет чувств, но на самом деле они есть. Душа есть не только у стройных и красивых, разве это…

— Перестань. — Кэллум притянул меня к себе, и мне показалось, что сейчас он снова поцелует меня. Но он отстранился и поднял руки вверх, как бы говоря, чтобы я помолчала. — Кэт, Кэт, это не имеет никакого отношения к твоей фигуре. Я считаю тебя классной. Я думаю, что ты действительно фантастическая. Я…

— Что?

— Я не могу любить тебя, то есть я люблю, но я не должен. О, черт. — Он треснул себя по лбу ладонью. — Зачем я в это ввязался?

Я смотрела на него в замешательстве.

— Мне так неудобно. Я должен был рассказать тебе с самого начала, но тогда бы ты не захотела иметь со мной дела.

— Что сказать?

— Не презирай меня, Кэт. — Он закрыл глаза, как от сильной боли. — Я твой брат.

Я научилась жить в этой библиотеке. Стояла у дверей, ожидая открытия, и уходила самой последней. Никто не возражал, потому что я не шумела и не сорила. Я предпочитала фэнтези для детей — Сьюзен Купер, Клайв Льюис, Андре Нортон. Но раз в неделю перечитывала «Гордость и предубеждение». Мне хотелось проникнуть в книгу и навсегда забыть о реальности. Я не любила среды и воскресенья, потому что в эти дни библиотека не работала.

Было как раз воскресенье, когда я позвонила Винсу. Я устала от чтения. За окном было темно. Снаружи доносились крики пьянчуг, толпившихся у бесплатной столовой на углу.

Я сидела на диване, держа на колене подушку, и вдруг заметила, что поглаживаю и баюкаю ее. Это сумасшествие, подумала я, и опустила подушку. Но моим рукам чего-то не хватало. Некоторое время я таскала ее по квартире, баюкала, потом решила позвонить ему. Просто чтобы услышать его голос.

Он долго не подходил, а когда взял трубку, голос звучал устало. Но он постарался придать ему бодрость, когда узнал меня:

— Как дела, моя хорошая?

Я сказала, что все в порядке. Я получила жировку и таблетки от доктора. Я решила поступить в колледж и выучиться на библиотекаря. Радость послышалась в его голосе, когда я ему все это сказала. Никто из нас не упоминал о Кэтрин.

Потом я услышала в трубке крик младенца.

— Подожди минуту, — пробормотал он, но я не поняла, кому он это сказал, потому что там была женщина. Я услышала, как она говорит: «Думаю, у него режутся зубки, посмотри на его щеки». Это не был голос Полл.

Я положила трубку, потом позвонила на телефонную станцию.

— Куда я сейчас звонила? — спросила я.

— В Шеффилд, — ответили мне.

Я не могла найти свои щипчики для ногтей, те, со скрипкой. Винс спрятал их. Но я заметила точилку для карандашей в одном из кухонных шкафов и ухитрилась отвинтить лезвие краем монетки. Остальное было делом техники.