Бабуля-суперопекун

Глава двадцать четвертая

Было еще темно, когда я услышала, как она встала, вышла на лестницу и стала аккуратно развешивать на перилах мою чистую одежду. На ней была только рубашка, и я не могла оторвать взгляда от ее тонких рук, которые были сплошь покрыты маленькими серебристыми шрамами, как поперечными черточками. Она поймала мой взгляд и подскочила.

— Я не знала, что ты проснулась. — Она прижала к себе мой свитер.

— А ванная свободна? — пробормотала я, испытывая не меньшее, чем она, желание убежать.

Она кивнула, и мы разлетелись в противоположных направлениях.

Я быстро оделась и умылась, потому что знала, что ей нужно быть вовремя на работе. Что касается меня, то домой к Полл я не торопилась. Я начала репетировать историю, которую расскажу ей про то, где провела ночь. Скажу-ка я ей, что была на оргии в Харропе или баловалась героином на задворках пивной. Все равно это ничто по сравнению с правдой.

— Я собираюсь сказать Полл, что была у моей подруги Ребекки, — сообщила я маме, пережевывая кусок поджаренного тоста.

Она сидела напротив, посасывая кубик замороженного апельсинового сока, с которого время от времени на ее свитер стекали капли. Я представляла себе ее руки под этими ворсистыми рукавами и старалась на них не глазеть.

— Я не люблю врать, но Полл ни в коем случае не должна о тебе знать. Она тронется от злости, она сейчас очень неуравновешенная.

— Хорошо. — Ее голос звучал спокойно, но я уловила в нем разочарование.

А что я еще могу сделать? — хотелось мне спросить. Провозгласить о нашем воссоединении с вершины холма? Одним ударом разрушить мое прошлое? Я могла бы вернуться к Полл, размахивая полученной информацией, как разящим мечом над ее съежившейся фигуркой, и расколоть ее версию моей жизни на мелкие кусочки. Но что мне это даст?

Здесь, в этой кухне, находилась женщина, которая была рядом и годами наблюдала за моей борьбой и которая даже не сказала своему отцу, что я существую на свете. В моей власти было выложить ей, что я о ней думаю. Сообщить, что я никогда не хотела видеть ее, что объятие в ванной комнате прошлым вечером — всего лишь результат заблуждения и выпитого мартини. Или мне стоит спросить ее о запретной теме, об истории Кэллума и его матери? Знает ли она об этом хоть что-нибудь?

Но я этого не сделала. Если я задену или раню кого-то из них, то задену и раню себя. Мне надо хранить секреты, пока я не решу, как с ними поступить.

— Нам стоит поторопиться, чтобы успеть на автобус в восемь двадцать, — внезапно сказала она.

Я увидела, как она кладет в свою сумку бананы и хрустящие хлебцы, и почувствовала внезапную грусть. Почему она непременно должна была оказаться такой чертовски слабой? Почему не сумела стать сильной женщиной?

Когда я вошла, Полл устраивала представление под названием «глажка». При этом она делала больше складок на вещах, чем разглаживала.

— О, посмотрите, кто к нам пришел! — проговорила она. — Ты скоро прославишься.

Мне тут же захотелось быть как можно дальше от дома, и я проговорила:

— Как я рада видеть тебя, Кэт! Хорошо провела время у подруги?

Полл всю перекосило.

— Не приходишь домой по ночам. Хорошо, мне нет до этого дела. Я прекрасно справлялась сама.

Я смотрела, как она гладит рукав любимой блузки.

— И это здорово, — сказала я, — потому что сегодня вечером я с ней тоже встречаюсь.

— Как, опять?! Боже всемилостивый! — Полл поставила утюг на подставку. — Весь вечер проводишь с девушкой? Это ненормально. Дикки говорит, что ты, возможно, лесбиянка. Он говорит, что у него есть подозрения на этот счет. Не знаю, что и думать. Что-то в тебе не то, это я точно чувствую.

— На самом деле я асексуальна.

— И что же это значит, мисс Умница?

— Посмотри в словаре. Да, кстати, ты видела грязное пятно на своей блузке? — Я указала на рыжее пятнышко на рукаве, и она подошла к окну, чтобы лучше его рассмотреть.

— Проклятие. Это коричневый соус?

— Это была божья коровка. Дай сюда, я капну пятновыводителем.

Полл бросила мне блузку через гладильную доску и опустилась на диван с несчастным видом.

— Я беспокоилась, — пробормотала она. — Ненавижу быть одна.

— Разве Мэгги не приходила? Или Дикки?

Она не ответила, из чего я сделала вывод, что они приходили. Я застирала блузку и приготовила себе и ей горячий шоколад.

Потом отрезала нам обеим по толстому куску имбирной коврижки.

После пяти минут сосредоточенного жевания ее лицо стало выглядеть немного менее несчастным.

— Дикки оставил для тебя подарок. Увы, он имеет такое обыкновение, хотя от тебя ему не много радости. Это довольно странно: пропадать всю ночь неизвестно где, но обижаться на безобидную шутку. Ведь он принес извинения. Подарок в сумке, на твоей кровати.

Я отложила коврижку и отправилась Наверх. По-новому обставленная комната приятно поразила меня, когда я вошла. Куда бы я ни уехала в будущем, этот дом навсегда останется мне родным. Я подумала: вдруг Собачнику удалось найти мне покрывало или какой-нибудь бархат для диванных подушек?

Но нет, оказалось, что это фартук. Длинный, во весь рост, с мультяшной картинкой лохматой собаки на уровне живота. Я подумала, может, он принес его мне, потому что картинка напомнила ему Уинстона. Я проверила ленты — они все были целые, никаких пятен или пометок. Мне попадались фартуки, которые выглядели, как нижнее белье, слава богу, он не принес мне ничего такого.

Ради смеха я нацепила его и встала напротив зеркала. Что-то было написано ниже собаки витиеватыми буквами. Сначала я этого не заметила. Я попыталась прочесть их по отражению в зеркале: З-А-К-У-С-К-А. Собачник хотел, чтобы у меня под животом было написано: закуска.

— А теперь что ты собираешься делать? — Полл нашла меня в конце сада две минуты спустя, с фартуком и коробком спичек.

— Смотри, — сказала я и чиркнула спичкой. Я поднесла ее к оскорбительному слову. Показалось слабое пламя, потом ткань вспыхнула. Я громко расхохоталась. — И это называется несгораемый? Как его можно носить на кухне? Это просто опасно для здоровья!

— Это тот фартук, что принес Дикки?

— Именно.

— Ты больная, — сказала Полл, — тебя надо отправить в сумасшедший дом.

— Приходи и живи здесь, — сказала мама в тот вечер. — Если захочешь, я куплю тебе новую мебель и ты обставишь комнату по своему вкусу. Денег у меня хватает. Если хочешь, я куплю тебе компьютер. Переезжай сюда.

— Я не могу.

У нее потемнело лицо.

— Но ты же ненавидишь дом своей бабушки.

— Да, но это мой дом. И я… я не понимаю, что я чувствую.

— Что не понимаешь?

Не понимаю, что чувствую к тебе, чуть не сказала я.

— Ничего не понимаю.

— Да, внезапно оказывается, что нужно так много понять.

Ты не знаешь и половины, подумала я.

Сначала я сообщила об этом Мэгги.

— Мне нужно ехать, — сказала я.

Мы лущили горох в кухне, а Полл отправилась наверх вздремнуть.

Казалось, Мэгги сразу поняла, что я имела в виду.

— Да, дорогая, я думаю, тебе нужно ехать. Но примут ли они тебя?

— Да. Я прибуду в Оксфорд в следующее воскресенье на Неделю новичков.

— Это когда они показывают все студентам с севера?

— Нет, это неделя размещения приехавших отовсюду новых студентов, когда они устраиваются, приводят в порядок помещение, знакомятся с кураторами.

— Понятно, — Мэгги толкнула меня локтем, — кураторы. Ты будешь знаменитой. Ты и знать не захочешь нас, простолюдинов.

— Не говори глупости.

Горошины падали в чашку, стоявшую между нами, а в окно кухни светили лучи неяркого осеннего солнца.

— Похоже, ты еще не сказала об этом своей бабушке.

— Пока нет.

Мэгги кивнула.

— Но ты ведь скажешь? Ты не уедешь просто так? Потому что ее это очень расстроит. Хотя у меня есть книга, которая, надеюсь, ей поможет.

— Я скажу ей сегодня, когда она проснется.

Мэгги помрачнела.

— На твоем месте я бы приготовила на всякий случай бутылочку «Бейлиз».

К тому времени, как Полл спустилась вниз, горох был почищен, и мы с Мэгги смотрели «Место под солнцем». Боб и Кэрол из Лидса разглядывали домик в итальянской деревне.

— Все это очень хорошо, — проговорила Мэгги, — в этих заграничных местах. Там теплый климат и все такое, но ведь там никто не говорит по-английски. И все они жутко суетятся.

Когда Полл села за стол, чтобы выпить чаю, а Мэгги встала рядом, держа в руке лавандовую воду, я сказала Полл, что на этот раз точно уезжаю.

— Можешь убираться, — фыркнула она, — мы это уже однажды слышали. — Отодвинь голову, я не вижу экран.

Я не пошевелилась.

— Нет, на этот раз я решила твердо.

Она почесала бок и зевнула.

— Ты не способна принимать решения. Ничего ты не сделаешь. У тебя семь пятниц на неделе. Я поверю, когда удостоверюсь собственными глазами.

В этот момент вступила Мэгги:

— Она действительно уезжает, Полл. Она уже купила билет, я видела.

Я изумленно взглянула на нее. Ведь это ложь! Но потом я поняла, что она сказала так, чтобы до Полл дошло: я не шучу.

— Но ты ведь написала им, что не приедешь, разве не так? Твое место уже отдали кому-то другому.

— Нет, я ничего не писала.

Теперь Полл по-настоящему разволновалась.

— У тебя никогда ничего не получится! Ты из породы неудачниц. Неважно, куда ты поедешь, ты не сможешь там приспособиться. Я уверена, что ты вернешься через пару недель, не так ли, Мэгги?

Мэгги молчала.

— А что будет со мной? Я почти слепая, ты же знаешь. Как я буду справляться, когда окончательно ослепну?

— Этого не произойдет. За последние два года твое зрение не ухудшилось. В больнице мне сказали, что дегенерация роговицы не приведет к полной слепоте. Я там была, ты ведь помнишь.

Полл поднялась на ноги, дрожа от гнева.

— Того, кто упрекает свою бабушку во лжи, ждет адский огонь, — торжественно проговорила она, тыча мне пальцем в грудь для большего эффекта.

Я неосмотрительно расхохоталась и, прежде чем успела отстраниться, она с силой залепила мне пощечину. Я была в шоке, я не могла поверить, что она это сделала. Подняв руку, я инстинктивно постаралась стереть ощущение прикосновения ее холодных костлявых пальцев и ослабить боль.

— Господи!

— Знаешь, Полл, — проговорила Мэгги, пытаясь оттащить ее от меня, — я понимаю, это трудно, но есть стадии, которые тебе необходимо пройти. Колебание, сочувствие, просьбы, согласие. Вот как справляются с большой потерей. Это есть в книге, которую я принесла. Сейчас ты находишься на стадии колебаний, что вполне естественно, поскольку для тебя все случившееся является шоком, но потом ты выйдешь из этого состояния и придешь к согласию. По крайней мере, так мне кажется. Не надо сводить счеты с Кэтрин, она делает то, что свойственно всей молодежи. Я выплакала ведра слез, когда уехала Дон. Это природа, птенцы всегда покидают гнездо.

— Я договорюсь о том, чтобы тебе помогали, — сказала я. — Я знаю, что делаю это слишком поздно, — но на первых порах за тобой присмотрит Мэгги. В понедельник придет служащая из социальной помощи. Ты ее знаешь, она прекрасная женщина.

— Это та хромоножка с длинными светлыми волосами? — спросила Мэгги, выпуская рукав Полл. — О, она очень милая, правда? Она знает, что такое быть инвалидом.

Но Полл все еще была в бешенстве.

— Ой, сердце! — внезапно закричала она, падая на диван. — Ты меня убила!

Я продолжала стоять на месте, а Мэгги заботливо нагнулась, чтобы помочь ей.

Она погладила лоб Полл и взяла ее руку, потом выпрямилась и полуобернулась ко мне.

— Ей очень трудно. Ведь она любит тебя.

— Нет, не любит, — сказала я. — Она просто хочет, чтобы я осталась здесь в качестве бесплатной сиделки. Она боится остаться одна.

— Это ты всегда всего боялась, — простонала Полл. — А я только старалась защитить тебя.

— Как ты считаешь, стоит мне позвонить доктору? — спросила Мэгги. — Я чувствую, что ее сердце бьется, как сумасшедшее, и она белая, как мел. Как считаешь?

Я направилась к двери.

— Извини, Мэгги, но я не собираюсь смотреть этот спектакль. Делай, что хочешь, вызывай весь штат больницы, если считаешь нужным. «Бейлиз» в буфете. Я пошла.

— Правильно, уматывай! — крикнула Полл, с трудом поднимая голову.

— Именно это я и собираюсь сделать, — сказала я.

— Кого мне жаль, так это Мэгги, — сказала я Кисси, когда мы сидели у венецианского окна, глядя, как садовник сгребает листья с лужайки, — слишком многое ложится на ее плечи. Она начнет проклинать меня еще до Рождества.

— Нет, не начнет, — ответила Кисси. — Ей нравится суетиться вокруг Полл. С ней она чувствует себя полезной. Есть такие люди, которым нужно знать, что они нужны. Мэгги — одна из них. Не успела ее дочь уехать из дома, она тут же начала искать, о ком заботиться. Она будет рада заполнить собой брешь, пока социальные службы не запустили свой механизм. Хотя на самом деле Полл не особенно нуждается в постоянной помощи, не так ли? Есть сотни тех, кому гораздо труднее, чем ей.

— Сейчас она больше нуждается в моральной поддержке, — вздохнула я. — Как ты считаешь, люди не станут критиковать меня за то, что я уехала и оставила ее одну?

— Скорее, они будут хлопать тебя по плечу и подбадривать. Дорогая, тебе пора начать жить собственной жизнью. Наслаждайся жизнью, пока молода. Это скоро пройдет. — Она печально взглянула на свое тело. — А не то закончишь так же, как я. Только посмотри на эти ноги!

Элли тяжело шагала вдоль лужайки и что-то крикнула садовнику, который рассмеялся и выключил свой пылесос. Они весело болтали около минуты, и я увидела, как он несколько раз устремлял свой взгляд на ее блузку. Отойдя, она вильнула задом, а он сложил губы, словно свистел. Откуда взялось у нее это кокетство?

— Могу я у тебя кое-что спросить?

Кисси перестала изучать свои ноги и повернулась ко мне.

— Что, дорогая?

— Скажи мне честно, каким был мой отец?

Она неловко поерзала и уставилась в пространство.

— Нет, расскажи! Я знаю, ты не любила его; я знаю про его роман. Но что он был за человек?

— Дело в том, — сказала Кисси, — что люди кажутся или совсем хорошими или совсем плохими. Нет середины. Хотя на самом деле в каждом перемешано хорошее и отвратительное. Таковы все люди. Некоторые, правда, более отвратительны, чем остальные.

— Как мой отец?

— Нет, дорогая, конечно, нет. Говоря откровенно, я никогда его особенно не любила, но он был неплохим парнем. То есть он был немного испорченным, но не совсем. Такой, как его мать. Но он не был жестоким. Его нельзя винить за то, что он любил жизнь. Я уверена, что он не хотел задевать ничьи чувства, когда закрутил с той, другой женщиной, он просто не подумал.

Я представила себе маму и Джуд рядом, счастливо улыбающихся друг другу.

— Так кого же он любил в конце концов?

— Если честно, только себя, — сказала Кисси. — Полл всегда давала ему понять, что у него из задницы светит солнце. Что же еще ему было думать?

Потом, возможно, я скажу ей о том, что нашла маму.

Над моей головой простирались две белые полосы, как рельсы на синем фоне, уводящие меня в бесконечность.

— Идите к черту! — крикнула я в высоту. — Нет никаких небесных посланий. И никогда не было.

Когда я была маленькой, отец часто говорил: «Будем медленно-медленно ловить обезьянку». Тогда я не понимала, что это значит. Но теперь я знаю: это означает действовать не торопясь. Я добьюсь того, что она будет со мной, даже если на это уйдут годы. Что еще мне остается в жизни?