Бабуля-суперопекун

Глава восемнадцатая

— Наполовину брат, — сказал он, посадив меня в такси и дав наставления шоферу, — только наполовину. — Как будто это делало сообщение менее невероятным.

Он увел меня из комнаты туда, «где мы смогли бы поговорить нормально», и мы встали на лестнице вместе с другими парами.

— Я не понимаю, — повторяла я, — ведь ты мой двоюродный брат.

— Я врал, — сказал он. — Твой отец был и моим отцом. Просто у нас разные матери.

Мне пришлось осмысливать его сообщение несколько секунд, настолько все это было абсурдно. Потом я обрушилась на него:

— Это вранье. Моему отцу было всего восемнадцать, когда он погиб, как это могло произойти?

— А вот так. — Кэллум затеребил свою цепочку на шее. — Он встретился с моей мамой в университете, а с твоей в школе. Прости меня…

Конечно, теперь он просит прощения.

— Кто-нибудь обязательно сказал бы мне — Полл, Кисси или кто-нибудь в деревне. Ты все это выдумал. Это полная чушь.

Кэллум поморщился, но продолжал:

— Мама рассказывала, как ходила к Полл, но та отказалась ей верить и прогнала из дома. Даже пыталась убить ее.

— Не говори ерунду. У Полл скверный характер, но не надо делать из нее убийцу. Ради бога. Наверное, твоя мама просто была не в себе. Она знает, что ты здесь? Это она послала тебя устроить нам веселую жизнь?

— Нет. — Он покачал головой. — Она об этом не знает. Ей я тоже соврал.

— Значит, единственная причина, по которой ты сюда приехал, это разузнать о твоем… — я не могла произнести это слово, — отце.

— Нет, — он вскинул голову, — нет! Признаюсь, сначала я действительно думал об этом, но я не знал, как все обернется. Я не предполагал, что ты так мне понравишься…

— Но ведь это отвратительно! Ты только подумай, что говоришь. Ведь это инцест, вот что это такое! За это тебя могут посадить в тюрьму.

Кэллум внезапно сжал мои руки и держал их, глядя мне в лицо.

— Я могу сейчас уйти. Я мог сбежать от тебя и от этой ужасной путаницы, и никогда больше тебя не видеть. Но ты должна меня выслушать. Мы два звена, мы связаны. Ты ведь это почувствовала, ведь правда? Правда? — Он затряс меня, но я не ответила. — Признай, что можешь говорить со мной так, как ни с кем другим. Ведь иначе ты бы не рассказала мне свои секреты. И эти тучи, никто больше не интересуется моими фото туч, кроме тебя. Ты моя сестра, моя единственная родная сестра, и это естественно, что я чувствую то же, что и ты.

Я вырвалась и с грохотом помчалась вниз по лестнице, к выходу. Кэллум бросился за мной.

— Отстань от меня или я закричу! — прошипела я, когда мы выбежали на улицу. Один из вышибал просунул голову в дверь и посмотрел на нас.

— Ты можешь просто послушать? Дай мне договорить! — Жакет, который он обвязал вокруг талии, начал соскальзывать вниз. Он выглядел потным и грязным. Мне хотелось как можно скорее убежать от него.

— Нет. Я еду домой.

— Каким образом?

Мое сердце застучало в панике.

— С Митчем, — сказала я неуверенно.

Кэллум покачал головой.

— Дай мне хотя бы посадить тебя в такси. Мне нужно, чтобы ты спокойно добралась домой, это самое малое, что я могу сделать.

Я разрешила ему проводить меня до стоянки такси и договориться с шофером. Мне не хотелось, чтобы он платил, но у меня не было выбора. Я проплакала всю дорогу домой, но шофер не сказал мне ни слова. Думаю, они часто такое видят.

Наш дом стоял, погруженный во тьму, и даже на первом этаже не горел свет. Я положила ключи и кошелек в вазу для фруктов и стала подниматься наверх, чтобы умыться. Когда я проходила мимо комнаты Полл, она окликнула меня.

Я сделала вид, что не слышу, и закрылась в ванной. Я тщательно, как только могла, смыла с лица косметику, закусив губу от боли, вычесала лак из волос, а потом заплела их в тугую косу. Одежду я бросила грудой под раковину. Разберусь с этим утром. Может, сожгу. Когда я вышла из ванной, Полл громко звала меня.

— Подожди минуту, — сказала я.

Я зашла к себе в комнату и надела длинную ночную рубашку с оборками. В ней было так приятно после блузки в обтяжку! Я прошла мимо зеркала, даже не заглянув в него.

Полл ждала меня, сидя на кровати. У ее изголовья горел ночник. Она, кажется, ничего не заметила. Уинстон сопел где-то в темноте.

— Слава богу, с тобой все в порядке, — сказала она дрожащим голосом, — я воображала себе всякие ужасы.

Вряд ли ты могла вообразить вовлечение в инцест, подумала я.

— Все нормально, — сказала я, — я в целости и сохранности. Когда ушел Дикки?

— Около десяти. А сейчас сколько?

— Скоро час.

Интересно, успел ли Кэллум на свой поезд, а может, за ним вернулся Митч? Кэллум. Нельзя думать о нем.

— Мне было страшно, — у нее блестели щеки, — в полночь Уинстон начал лаять, и его невозможно было успокоить. В соседней деревне грабители в полночь вот так ворвались в дом, мне Мэгги рассказывала. Вокруг шныряет столько бандитов!

— Но я же вернулась.

— На улице так опасно.

— Да, опасно. Но я уже дома.

К кому я могла пойти, кроме Кисси? Когда я вошла в ее пансион, жизнь там так и кипела. Фредди, менеджер, стоял при входе на стремянке, прикрепляя флаги к стальным балкам, а женщины за стойкой надували шарики. Мимо галопом пронеслась Элли. Ее шея была обмотана лисьим мехом.

— Привет, — пропела она и помахала мне лисьим хвостом. Маленькие мертвые лапы болтались на ее мощных ягодицах.

— Что, во имя всего святого, здесь происходит? — спросила я Кисси, когда обнаружила ее в вестибюле, нумерующую палочки с леденцами.

— Завтра у нас праздник, неужели ты забыла? Я думала, вы с Полл придете.

— Придем, придем, — поспешно сказала я.

Полл начнет суетиться, как только я ей про это скажу.

— Принеси с собой какую-нибудь мелочь. Будут продаваться пирожные и старые книги, настоящая ярмарка, ты должна в ней поучаствовать.

— Здорово.

На самом деле я ненавижу ярмарки. Когда одна такая была в моей начальной школе, кто-то прицепил мне на спину табличку, гласившую, что я — водонапорная башня. Я носила ее весь день, пока миссис Киртлэн не заметила и не оторвала.

— Еще будет поэтический конкурс, лучший исполнитель получит большую корзину с лакомствами. Только для постоянно проживающих. Мистер Пул собирается сделать попурри из Ивлина Во. Мне надо запастись носовым платком для «Могилы Вилли».

— Я спешу, — сказала я. — Для чего этот мех на Элли?

— Понятия не имею, наверное, его достали из мешка со всяким хламом. Она чудачка, точно тебе говорю. Ой, на каком леденце я остановилась?

Я помогла ей закончить помечать леденцы, а потом мы отправилась к ней в комнату. Пока она снимала со стула шляпу, я повесила на дверь табличку «Не беспокоить» и захлопнула ее.

— Мне надо тебя кое о чем спросить, — выпалила я, как только она села на стул.

По моему лицу она поняла, что это серьезно.

— Дорогая, это про Донни?

Донни? Она сбила меня с столку.

— Да нет. Про отца.

Она встрепенулась.

— А что такое, детка?

— Я все знаю.

— Что ты знаешь?

— Про его другую женщину. Ту, с которой у него была связь перед тем, как он погиб.

Ее морщинистые губы сжались, и она откинулась на спинку стула.

— И про его другого ребенка, — продолжала я. — Бесполезно делать вид, будто ничего не было. Слишком поздно. Но я хочу послушать твои объяснения.

— Проклятье! — сказала она. — Я догадывалась, что в один прекрасный день это случится. Откуда ты узнала? Кто тебе сказал? Ты не должна верить ничему, что тебе говорят. Здесь есть всякие дрянные люди, которые только и думают, как бы подгадить.

— Именно поэтому я пришла к тебе. — Я наклонилась к ней. — Я знаю, что могу тебе доверять, что ты скажешь мне правду.

— Правду? Правда — лживая нищенка. Моя правда, твоя правда. — Она тяжело вздохнула. — Все это так расплывчато. Ты услышала это от Полл?

— Нет. Она понятия не имеет, что мне что-то известно.

— Тогда от кого?

— Послушай, расскажи мне свою версию событий, и тогда я скажу тебе, как я это узнала.

Лицо Кэллума промелькнуло перед глазами, и что-то сжалось в груди. Не надо думать о нем.

Кисси, обвиснув, сидела на стуле.

— Я думаю, ты должна об этом знать. Тебе сейчас сколько? Восемнадцать. Раньше не стоило этого делать — рассказывать о прегрешениях твоего отца, — это не привело бы ни к чему хорошему. Он ведь для тебя был всем, твой папа, что бы он ни сделал. Как можно от тебя это скрыть? Я никогда не была о нем высокого мнения, но не собиралась ничего рассказывать, чтобы не огорчить тебя.

— Но мне надо узнать правду.

Глядя ей в лицо, я видела, что она никак не могла подобрать слова.

— При условии, что ты не рассердишься на меня. Не стреляйте в гонца, как говорят. Я всегда старалась защитить тебя, как могла, с моими ограниченными возможностями. Ты была мне как дочь. — Она протянула руку, я встала и опустилась на колени у ее стула. Она взяла мою руку и сжала пальцы. — Ты мне очень дорога.

— Хорошо. Расскажи, что знаешь.

Ее голос перешел в шепот:

— Полл рассказала мне это примерно через месяц после того, как Винс бросил ее. Она была растеряна, оказавшись с тобой на руках. Ты ведь не была легким ребенком, благослови тебя Господь, а она так была потрясена смертью сына! И тогда же ее оставил муж. Но это ты наверняка знаешь: Винс сбежал с твоей матерью. Представляешь? Говорю тебе, в тот момент, когда Элизабет Кэсл вошла в эту семью, она начала отравлять ее. Она была злом.

Так вот, Полл пришла навестить меня, я была дома, и мы открыли бутылку шерри. Мы говорили о прошлом. Когда ее младшая сестра Мэри умерла от полиомиелита, ей было только семь, и Полл все для нее делала, а ведь Флоренс так часто болела. Одевала ее, кормила. Они были очень близки. Смерть малютки Мэри была страшным ударом для Полл. Джин не так страдала; она всегда была в стороне. Я совсем не удивилась, когда она эмигрировала.

Мы помянули ее отца, который так внезапно умер от перитонита, ему было всего пятьдесят. Вся страна отмечала коронацию, радовалась, и им от этого было еще тяжелее. В 1979 году Полл потеряла мать. Один удар следовал за другим.

Когда мы расправились с бутылкой шерри, она была уже порядком пьяна. Она сказала мне:

«Кисси, я больше никогда ни о ком не буду жалеть. Все это причиняет такую боль».

Потому что она боготворила Роджера, просто души в нем не чаяла. И после его смерти была уверена, что хуже уже ничего не может быть. И вот неожиданно появляется эта женщина с крошечной девочкой и говорит, что это его дочь, и что он ее обрюхатил во время Недели первокурсника, будь она неладна.

— С девочкой?

— Вот почему Полл была такой негостеприимной. Все могло быть иначе, если бы ребенок оказался мальчиком. Она мечтала о внуке. Она ведь не особенно жалует женщин, наша Полл.

Я была в полном замешательстве. Неужели мой отец сделал еще и третьего ребенка?!

— Полл сказала мне, что вышвырнула эту женщину из своего дома, потому что та явно лгала. Она попала в затруднительное положение, нуждалась в деньгах и опустилась до того, что пошла с такой придумкой к убитой горем матери. Роджер никогда бы не стал вести двойную игру, сказала Полл. Но даже когда мы сидели вместе и качали головами, мы обе знали, что мог. Он был избалован, вот в чем была его проблема. Его баловали с самого рождения. Я, конечно, не сказала ей этого и поклялась хранить все в тайне. Мне действительно было ее жаль, ну и потом я знала, что это разговор на пьяную голову и что на следующее утро она проснется и пожалеет о своей откровенности. С тех пор мы ни разу не говорили об этом.

— Но — девочка? Кисси, этого не может быть!

— О чем ты, дорогая?

И я рассказала ей о Кэллуме. Как впервые разговорилась с ним на автобусной остановке, как встретила его в библиотеке, и кто он такой, по его утверждению.

— Он сказал, что нашел меня по Интернету, — сказала я, вспомнив, какой счастливой я была в тот день в кабинете мисс Мегеры, и что теперь все хуже некуда. — Он рассказал мне о своей жизни и своих увлечениях, о том, что он «прямой и откровенный». Я хорошо это запомнила. Конечно, теперь я не верю ни единому его слову. Он может быть кем угодно и жить где угодно. И он все время расспрашивал про отца — какую музыку тот слушал, какие картины смотрел и все такое. Притворялся, что его интересует моя мать. — Я вспомнила, как он сосредоточенно рассматривал ее фото. Господи, каким он, оказывается, был хорошим актером!

— Ты сама впустила его в дом? — Кисси помрачнела. — Знаешь, я думаю, ты легко отделалась. Он мог с тобой что-нибудь сделать.

Я вспомнила, как он украл отцовскую схему таракана. Что еще он мог стащить, пока был у нас в доме?

— Он показался мне милым.

— Они все кажутся милыми. Ты не обращалась в полицию?

Несмотря на всю тяжесть ситуации, я не смогла сдержать улыбку.

— И какое ему предъявят обвинение? Что он притворился моим кузеном?

Кисси нахмурилась.

— Один телефонный звонок не повредит. Может, он числится у них в картотеке.

Я покачала головой. Как объяснить ей, что, несмотря на всю ложь, мне он стал единственным, лучшим другом, и я скучаю по нему, как сумасшедшая. Лето Кэллума. Лучшее время в моей жизни. Как я могла рассказать Кисси про его запах, его смех, его глаза? Про тот поцелуй. О боже, тот ужасный поцелуй.

— С тобой все в порядке? Ты стала какого-то странного цвета.

Я сглотнула.

— Я все стараюсь сообразить, как соотнести эти две истории. Ты говоришь, что была девочка, а потом оказывается, что мальчик. Или Полл что-то перепутала, и ребенок был мальчиком, или у меня есть еще и наполовину сестра от еще одной другой женщины.

Когда я высвободила руку и встала, на меня навалилась такая тяжесть, словно я вышла из воды. «Не проси меня расслабиться, — было написано на плакате рядом с кроватью Кисси, — только напряжение заставляет меня держаться».

— В любом случае, — наконец сказала я, — мой отец был не особенно хорошим человеком, а?

— Я думаю, что он любил тебя, — ответила Кисси, в волнении глядя на меня снизу вверх.

— Ну да, — сказала я.

Но подумала, что ей ничего не стоит солгать, разве нет? Это ведь всего лишь слова.

Я чувствовала себя так, будто разом потеряла двух близких людей. Поднявшись в свою комнату, я внимательно вгляделась в портрет отца, приказывая ему все мне объяснить. Усмешка, небрежная челка. Можно было подумать, что ничто на свете его не заботит. Я старалась разглядеть в его лице черты Кэллума. Словно впервые я увидела эти длинные ресницы, хотя подбородок был не такой. Или нет? Я уже ни в чем не могла быть уверена. Небо за окном почти очистилось от туч и стало голубым, с неясной дымкой за маяком. Потом она исчезла.

— Это была вина твоей матери. — Я представила, что он это говорит. — Она достала меня своим сумасбродством.

Значит, я тоже виновата в том, что была трудным ребенком?

— Нет, вовсе нет. Ты была прелестна. Ты была моей маленькой девочкой.

Крик Полл прервал мои фантазии.

— Помоги! — кричала она. Ее голос звучал встревоженно.

Я отправилась к ней в комнату и нашла ее сидящей на кровати в свитере, болтавшемся на шее, и в разодранном в клочья лифчике — ее старые груди свисали над вздутым животом.

— Проклятье, — сказала она, — я не знаю, что произошло!

Я старалась не смотреть, когда снимала свитер и расстегивала лифчик. Я никогда не делала раньше таких интимных вещей, и нам обеим было неловко.

— Что, черт возьми, ты сделала?!

— Не знаю. Я ведь не вижу ничего, ты что, не в курсе?

Обычно она сама справляется с лифчиками. На рынке она выбирает те, у которых спереди шелковые розовые цветочки. Она сама может отрезать этикетку. Если в наличии не имелось лифчиков с розовыми цветочками, я пришивала пуговицу от кофты между чашечками, чтобы она могла сама ее достать. Не самая гламурная вещь, зато удобно.

— Ты умудрилась перекрутить каждую чертову бретельку. Господи. И погнула крючок, он больше не застегивается. Потому что ты его дергала. Мне придется его отрезать и пришить другой, если я не смогу выпрямить кусачками. Слушай, сними этот лифчик и надень другой!

Я рывком открыла ящик комода с бельем и бросила ей новый «плейтекс». Она поймала его, когда он свалился ей на грудь, и начала расстегивать, нащупав пуговицу, которую я пришила. Я подошла сзади, чтобы помочь.

— Теперь все в порядке, — проскрипела она, — пойди поставь чайник, сделай что-нибудь полезное!

Сбежав по лестнице на кухню, я приготовила две чашки чая, потом со своей чашкой отправилась к дивану и села рядом с Уинстоном. Я погладила его твердый лоб, но он не проснулся.

— Все эти дни он только и делает, что спит, — сказала Полл, заглядывая куда-то за диван, когда проходила мимо, — смотри-ка, ему от этого лучше. Во сне он не кашляет. — Она подошла, держа в руке чашку, и уселась в кресло. — Дикки говорит, если до понедельника его кашель не прекратится, нам нужно будет отвезти его к ветеринару. Может, у него в горле застрял кусок кости. Или клочья шерсти — он выкусывает у себя шерсть, так что это вполне возможно. Дикки намазал ему нос вазелином, чтобы ему было легче дышать. Это средство помогает кошкам. Они его слизывают, и он смазывает им внутренности. Дикки видел это в программе «Помоги своему питомцу». Я бы делала это сама, только могу перепутать нос с хвостом. — Она хрипло засмеялась.

— Или вместо вазелина взять «Викс» и сжечь ему нос.

— Точно.

— Я знаю. Мне надо попробовать, как это — быть слепой.

— Ну да, попробуй. Тогда у тебя появится больше терпения. — Полл добродетельно потягивала свой чай.

— Сама хороша. Ты самый вспыльчивый человек из всех, кого я знаю.

— Мне приходится многое терпеть.

— Как и всем остальным.

Уинстон издал шумный протяжный вздох. Мы обе затаили дыхание, слушая, не кашлянет ли он, но он только зевнул и понюхал еду в своей тарелке.

Она пробормотала что-то себе под нос и поднялась.

— Что?

— Я сказала, что извиняюсь, если была немного резка с тобой наверху. Извини.

Я чуть не уронила чашку на ковер.

Она продолжала:

— У нас нет солодового хлеба? Я бы немного поела.

— Дай мне минуту, чтобы прийти в себя, а то голова кружится. — Она не заметила моего сарказма. — Ладно. — Я поставила чашку на подлокотник дивана и встала. — Я отрежу, а ты намажешь маслом. Мне до смерти надоела кровь на пирожных.

Через неделю я отправилась навестить отца. У меня не было ключа, а когда я позвонила, никто не ответил. Мамины цветы в горшках засохли, на коврике у прорези для почты лежала куча конвертов. Я залезла внутрь через кухонное окно.

Я сразу поняла, что здесь что-то не так. Чем-то воняло. На полу вокруг мусорного ведра была разбросана еда и куда-то исчезла сушилка для посуды. Я была в шоке, потому что мама всегда держала дом опрятным и красивым. Я подумала, что отец умер. Сейчас я загляну в комнату и найду его распростертым на ковре.

Он лежал на диване, но он не был мертвым. Он даже не спал. И удивился, когда меня увидел.

Я сказала:

— Я начну с кухни.

Когда я вернулась в комнату, он ушел наверх, и я подмела и протерла пыль под диваном. На полу стояла бутылка «Лукозейда», но, когда я его понюхала, оказалось, что это вовсе не «Лукозейд». Я вылила жидкость в унитаз и бросила бутылку в мусорное ведро.

Через полчаса он спустился. Он переоделся. Я молча продолжала убирать.

— Я бы тебя не узнал, — сказал он, — ты стала такой тоненькой.

— У тебя есть молоко? — спросила я.

Он только опустил голову.

— Я схожу в «Хазлет» и куплю. Может, купить что-нибудь еще?

Он продолжал смотреть на меня, будто я марсианка.

— Я слышал о твоем парне. А где ребенок? — наконец спросил он.

— Я его потеряла, — сказала я. Что, в общем-то, было правдой.

Он кивнул.

— У нас нет хлеба и туалетной бумаги, — сказал он. — Тебе, наверное, захочется хрустиков. Я напишу список. У тебя есть машина? Ты могла бы съездить в «Теско».

— Нет у меня машины, — сказала я, — и сейчас мне не до хрустиков.

— Ну, как хочешь, — сказал он и, шаркая тапочками, вышел из комнаты.

И все-таки я была дома.