Бабуля-суперопекун

Глава двадцатая

Ребекка получила место в Бристоле, Донне почти чудом удалось поступить в колледж в Ланкастере. Целых две недели я прощалась с Бэнк Топ, чтобы уехать в Оксфорд, пока судьба снова не поставила мне фингал под глазом.

Полл, Мэтти и Собачник атаковали меня дома с трех сторон, пытаясь отговорить от поездки.

— Тебе придется совершенно измениться, понимаешь? Они никогда тебя не поймут. Они будут думать, что ты ненормальная (Полл).

— Я принесла тебе буклет манчестерского университета. Он шестилетней давности, но я не думаю, что с тех пор много изменилось. Даун говорит, что Пол приезжал домой каждый уикенд и мог оставаться, если хотел, и ездить хоть каждый день. Это сэкономит тебе кучу денег. Иначе ты влезешь в ужасные долги на много лет (Мэгги).

— Я принес тебе видео о девушках из колледжа, их всех по очереди убивают. Киллер прячется на крыше, спускается вниз по ночам и режет их на кусочки (Собачник).

Почти все свободное время я проводила в библиотеке, где мисс Мегера составляла мне список для чтения, пока мы ждали официального приглашения.

— Некоторые книги мне пришлось заказать в Центральной библиотеке Манчестера, — сказала она, изучая колонку заголовков. — Конечно, у тебя скоро будет доступ к одной из самых лучших библиотек в стране. — Она посмотрела на меня поверх очков для чтения. — Знаешь, ты счастливая девочка.

— Я ценю это.

— Как твоя бабушка?

— Обозлена.

Мисс Мегера вздохнула и положила руки на стол.

— Я отдала десятки лет своей жизни, ухаживая за своим отцом. А после того как он умер, знаешь, что мне осталось?

— Нет.

— Бунгало в Харропе и одиночество. Конечно, у меня есть мои знания и моя работа, я тружусь, я член Королевского общества защиты птиц… Но мне почему-то кажется, что я могла бы сделать немного больше, если бы сделала другой выбор. Что бы ни говорила твоя бабушка, ты сама должна распоряжаться своей жизнью.

— У меня будет собеседование с чиновником реабилитационного центра, мы обсудим, как ей можно помочь.

— Это просто замечательно. Предпринимаешь практические шаги, это хорошо.

— Ага. Проблема в том, что она такая упрямая. У них есть люди, чтобы подготовить ее, показать, как можно делать обычные домашние дела с ограниченным зрением, но она не пускает их в дом. Она говорит, что они за ней шпионят. И еще у них есть всевозможные приспособления: говорящие часы, шрифты для слепых, великолепные вещи, но она ужасно привередлива.

Мисс Мегера нахмурилась.

— Но почему так происходит? Ты же говоришь, что она любит независимость.

— И да, и нет. То она вопит, что ей немедленно нужно помочь, то, буквально в следующую минуту, может тебя прогнать. С ней очень трудно. А все эти приборы и приспособления стоят денег.

— Разве она не получит их бесплатно? Ей должны их предоставлять, пенсионерке без… Извини, но мне кажется, что она ограничена в средствах. Это не мое дело, конечно.

— Нет, вы правы. Она все время твердит, что бедна, как церковная мышь.

Вот почему у нас нет ни мобильного телефона, ни компьютера, и вся одежда с распродаж. Но я не хотела, чтобы мисс Мегера думала, что меня заботят такие вещи.

— Так в чем проблема? Или социальные службы не справляются? Я наслышана про всякие ужасные истории о проверке реальных доходов.

— Да нет, с социальными службами все в порядке. Ну, однажды они потеряли какую-то анкету, и мы ждали сто лет, но обычно они готовы помочь. Это Полл чинит всякие препятствия. Она говорит, что не разрешит им копаться в своих личных бумагах. Она говорит, что принадлежит к тому поколению, кто привык сам решать свои финансовые проблемы, и не понимает, почему совершенно незнакомым людям необходимо удостовериться, что у нее совсем мало денег, чтобы посмеяться над ней.

Мисс Мегера покачала головой.

— В возрасте твоей бабушки люди часто горячо отстаивают свою правоту. Думаю, она также против кредита, не так ли?

— Конечно, и не в последнюю очередь потому, что для получения кредитной карты нужно сообщить о себе подробную информацию. Она буквально выходит из себя, когда ее останавливают посреди улицы и начинают спрашивать, что она предпочитает на обед. Однажды она даже ударила за это женщину. Мне было так стыдно!

— Могу себе представить!

Мисс Мышь проскользнула мимо и улыбнулась уголком рта, не поднимая головы.

Я снова почувствовала себя в обществе единомышленников.

Идя обратно по деревне под хмурым небом, готовым пролиться мелким дождиком, я попыталась взглянуть на Бэнк Топ отрешенно. Интересно, если я больше не буду здесь жить, стану ли я скучать по нему? Вот местная поликлиника с ее вонючей приемной. Там каждый раз задают дурацкие вопросы, когда тебе нужно получить рецепт. Вот церковь, куда я ходила на Пасху, на Рождество и в Праздник урожая, где посещала церковную школу и где преподобный Роуланд однажды произнес зажигательную проповедь о хулиганстве, которая, однако, не имела ровно никакого эффекта. Вот кондитерская, методистская церковь, а дальше дорога ведет к главному злачному месту Бэнк Топ — ресторану. Невозможно воспринимать эту длинную улицу просто как дорогу с домами по сторонам. Здесь все наполнено воспоминаниями.

Воспоминания навели меня на мысли об Оксфорде. Что же это такое — учиться в университете? Интересно, у меня будет своя комната? Может, даже с умывальником? А что, если там негде будет блевать, и я стану весить тонну?

А вдруг я заблужусь по дороге на занятия? Преподаватель подумает, что я прогуливаю, и сделает заключение, что я лентяйка? А вдруг окажется, что все остальные знают больше, чем я? Если выяснится, что я получила только «b», а все остальные студенты — «а»? А вдруг они решат, что меня приняли только потому, что я из бедных? Нужно ли там писать, кто ты такая, чтобы все знали? А вдруг они читают это вслух на первом же семинаре?

А что, если остальные студенты сплошь богаты и у всех есть дорогие увлечения, которые мне не доступны? Или они носят самую дорогую и модную одежду? А вдруг они не поймут меня из-за моего произношения?

А что, если предзнаменованием была дверь, а не оса?

Господи, о чем я думаю? Уехать из дома, мне?! Я не выдержу и двух минут.

Мне хотелось зайти на кладбище, но я уже отсутствовала дольше, чем обещала, и к тому же надо было выгулять Уинстона. Я поспешила домой, чувствуя себя совершенно подавленной.

Я полезла за своим кошельком, в котором лежали ключи, но потом вспомнила, что оставила его на буфете. Я позвонила и стала ждать. Обычно за этим следовало царапанье когтей по дереву, сопение или лай, сопровождающиеся старушечьим ворчанием. Но сейчас за дверью стояла тишина. Полл могла пойти к Мэгги или выйти в сад. Я обошла по дорожке вокруг дома, потом повернула к воротам. Сад был пуст, а задняя дверь заперта.

В сарайчике, где Полл раньше держала уголь, а теперь хранилась сломанная стиральная машина, которую Собачник намеревался когда-нибудь починить, я пошарила над притолокой в поисках дубликата ключа. Он оказался на месте. Я прошла на кухню и включила чайник. Открыв крышку хлебницы, я извлекла кусок шоколадного бисквита из пластиковой упаковки и отправила его в рот.

Я увидела Полл только когда вошла в гостиную.

Это было похоже на триллер, когда сначала в кадр попадает рука. Секунду я, оцепенев, смотрела на ее скрюченные пальцы, потом обежала диван и увидела остальное. Полл лежала на спине, одна рука была закинута за голову, глаза закрыты. Юбка задралась выше колен, из-под нее виднелись панталоны, а лоб был в крови: падая, она ударилась о камин. Не хватало одного тапочка. Сначала я подумала, что на нее напали. Потом заметила Уинстона, тоже без движения лежавшего у ее ног. Наверное, это дико, но сначала я бросилась к нему.

Я осторожно подняла его голову и повернула. Когда я ее отпустила, она упала на ковер. Его тельце было бездыханным, оно напомнило мне пустую коробку из-под ночной рубашки. В нем не было жизни.

— Полл! — крикнула я в ужасе. — Полл? Ты меня слышишь?

Я опустилась на колени у ее головы и дотронулась до щеки ослабевшими от страха пальцами. Ее веки дрогнули.

— Полл!

Нет ответа. Вскочив, я бросилась к телефону. Вся дрожа, набрала номер «Скорой помощи» и, услышав голос врача, ответила на вопросы. Мне сказали, что с ней надо постоянно разговаривать, найти ее лекарства, не пытаться ее двигать и тем более не давать ей ничего из еды или питья. «Скорая помощь» должна была приехать в течение пятнадцати минут.

Мне следовало пойти и сесть рядом с ней, но вместо этого я позвонила Собачнику на мобильник. Сначала я хотела позвонить Мэгги, но у нее нет машины и ей нельзя поднимать тяжести.

— Я сейчас на вершине Броу, — услышала я его крик сквозь шум машин, — я все равно собирался приехать, прибить гвоздь для того ковра на лестничной площадке. Дай ей немного ликера, может, ей полегчает.

Я проигнорировала этот дурацкий совет и подошла к Полл, которая теперь судорожно дергала головой и что-то бормотала, как во сне.

— Все нормально, — как заведенная повторяла я, что было огромной ложью, но именно эти слова говорят жертвам несчастного случая, даже когда они парализованы. — Я вызвала «скорую», и Дикки едет сюда. — Я задумалась, стоит ли соврать насчет Уинстона.

Дверь распахнулась, и Собачник влетел в комнату, как обычно держа в руках две сумки со всяким барахлом. Он бросил сумки на пол.

— У тебя есть одеяло? — спросил он. — А еще надо подложить ей под голову подушку.

— Я думаю, что нельзя двигать пациента, — сказала я и понизила голос, — чтобы не парализовало. — Но все же пошла за полотенцем.

Когда я вернулась, он ощупывал Уинстона и одновременно разговаривал с Полл. Указав мне на собаку, он провел ладонью поперек горла, потом присел на корточки и уставился на Полл.

— Что у нее в волосах? — просипел он. — Вроде мышиного помета.

Я наклонилась над ней.

— Это тертый шоколад, — сказала я, как будто это было в порядке вещей. Я знала, что Собачник мог его также видеть у меня на груди и вокруг рта. — Подвинь ее немного, и я смогу накрыть ее одеялом. Ты оставил дверь открытой, чтобы мог войти врач?

Как раз перед тем как они вошли, чтобы забрать ее, Полл пришла в себя. Мы видели, как ее взгляд приобрел осмысленность, потом она зашевелила губами.

— Я споткнулась об Уинстона, — еле слышно проговорила она.

— Я знаю, я догадалась.

— Он болен, мне кажется. — Она попыталась поднять голову.

— Нет, с ним все в порядке. Спит без задних ног, — сказал Собачник.

Она снова впала в забытье. Но потом, когда врачи закричали из прихожей, она искоса взглянула на меня.

— Ты выбрала подходящее время!

Врачи бодро задавали вопросы:

— Как вас зовут, дорогая? — Пауза. — Как ее зовут?

— Полианна Миллер. Мы ее зовем…

— Полианна? Полианна, вы слышите нас, милая? Вы ведь пережили войну, правда? Но вы в надежных руках. Скоро будете танцевать брейк-данс. Можете нам сказать, где у вас болит? Вот здесь больно? Можете сжать мою руку? Отлично. А теперь мы положим вас на носилки, так что вы…

Когда они положили ее на носилки, Собачник направился к Уинстону и осторожно завернул его в одеяло.

— Я о нем позабочусь, — прошептал он, — а ты поезжай с Полл.

— Ты отнесешь его к ветеринару?

— Думаешь, в этом есть смысл?

— В верхнем ящике комода есть немного денег для оплаты счетов. Возьми их, пожалуйста. Вдруг понадобятся.

— Хорошо, хорошо. — Собачник взял на руки сверток с собакой, как ребенка. — Ты позвони из больницы, ладно?

Я кивнула, и мы вышли из дома.

— Вы закрыли парадную дверь, милочка? — спросила женщина-врач, когда мы стояли у машины «скорой помощи». — А то есть мерзавцы, которые именно в такие моменты залезают в дома.

Я побежала проверить, хотя знала наверняка, что заперла.

Этот день был длинный, а ночь еще длиннее. Меня отправили домой около девяти. К этому времени они пришли к выводу, что Полл пострадала только от падения (она вывихнула лодыжку), но хотели оставить ее для обследования. Интересно, что ей написали в истории болезни? «Полианна Миллер. Упала, споткнувшись о собаку».

Мне пришлось дожидаться автобуса в темноте. Я была без пальто, денег хватило только на обратную дорогу. Когда я добралась до дома, стало прохладно. Дом стоял темный, без единого огонька, и, когда я поднялась на крыльцо, меня трясло от холода и волнения.

Я проверила каждую комнату, прошла по всему дому и зажгла везде свет, чтобы убедиться, не залез ли грабитель и не спрятался ли под кроватью, в шкафу, в чулане, под лестницей, за стиральной машиной или за длинными шторами в гостиной. Я старалась не думать об убийцах, скрывающихся в мансардах, и о насильниках, влезающих в дома по трубам.

Наш вход на чердак был над лестничной клеткой и, поднявшись туда и обнаружив нетронутую паутину, я убедилась, что ни один психопат там явно не прячется. Но мысль о человеке, взбирающемся по стене, влезающем в окно и крадущемся за мной в темноте пугала меня так сильно, что я проверила все окна. Потом снова посмотрела в шкафах, под кроватями и т. д., чтобы убедиться, что никто не забрался наверх, пока я была внизу. Конечно, я отдавала себе отчет, как это глупо. Ведь даже если бы вместе со мной была Полл, что мы могли бы сделать против убийцы с топором?

Потом я представила, как на мою защиту бросается Уинстон, слабый и маленький, и почувствовала себя такой несчастной и одинокой, что заплакала. Когда я звонила из больницы, Собачник сказал:

— Ветеринар считает, что Уинстона сбила машина.

Он, должно быть, незаметно удрал за ворота, хотя я никогда не оставляла их открытыми. Может быть, Полл подумала, что закрыла их, а сама забыла. Наверное, он что-то увидел на противоположной стороне дороги и бросился туда. Никто не постучал в дверь и не сказал: «Я, кажется, сбил вашу собаку».

Но, может быть, водитель его даже не заметил, ведь он такой маленький. В его испражнениях была кровь, сказал ветеринар. Это означало внутреннее кровотечение, а когти были стерты на кончиках, как будто его на скорости протащило по шоссе. Собачник сказал, что Уинстон дополз до дома, смог дотащиться до столовой, свалился между диваном и креслом и умер. Я отчетливо представила эту картину. Но как сказать Полл?

Полл, распростертая на полу, Полл под белой простыней на металлической каталке с тусклым остекленевшим взглядом, и эта ужасная рана у нее на лбу… И я, в смятении ждущая приговора врачей. А что, если они ошиблись и у нее что-то гораздо более серьезное? Я приду завтра в больницу, и меня отведут в боковую комнату, как они делают, когда надо сообщить плохие новости, и спросят: «Вы ее ближайшая родственница?»

Теперь я совсем одинока и несчастна, и у меня нет даже собаки. Я никогда не думала, что мне ее будет не хватать так сильно. Я не провела в одиночестве ни одной ночи. Отец сейчас не мог мне помочь, конечно, он только самодовольно усмехался, глядя с фотографий на стене. Большой обманщик. Я не стала говорить с ним, потому что, когда я пришла на кладбище, чтобы спросить о Кэллуме, единственным его ответом был след азбуки Морзе между туч.

— Идиотская символика! — крикнула я в небо. — Почему ты все время говоришь загадками?

Я чуть не позвонила Собачнику еще раз — настолько я была несчастна, хотя, вероятно, тогда возникла бы ситуация «из огня да в полымя». Я представляла, какое утешение он мог мне предложить, если бы ему дали хоть четверть шанса. Ну да, счастливую возможность созерцать достоинства, которые прятались под его старым вонючим пальто.

Вместо этого я позвонила Мэгги и все ей рассказала, хотя я сообщила ей наши новости еще из телефона-автомата в больнице.

— Я разбудила тебя? — спросила я, когда поняла, что она без зубов.

Она сказала, что нет, так что я растянула разговор минут на пятнадцать. Я не понимала половины того, что она говорила, но это не имело значения.

Потом я спустилась на кухню, навалила на тарелку какой-то еды, сделала еще один разведывательный круг по дому и заперлась в своей комнате, для верности подоткнув стулом ручку двери. Я открыла «Гордость и предубеждение», потому что это моя самая любимая книга, при чтении которой мне всегда становится лучше. Мне так хотелось спрятаться в библиотеке мистера Беннета. Но дом скрипел и стонал, будто внизу рыскала целая армия ночных грабителей, и я не могла продвинуться дальше первой страницы. Казалось, я разучилась читать. Прошло много томительных часов, пока за окном снова не рассвело.

Нет лекарства лучше книги. Я бы умерла, если бы не могла читать.