Барышня ищет разгадки

24. Маскарад в Общественном собрании

24. Маскарад в Общественном собрании

Долго ли барышне собраться на бал?

Да как вам сказать? Может быть, и недолго, если то платье, которое она могла бы надеть, ровно одно, и муки выбора ей не грозят.

Но всё равно, остаётся много разных подготовительных дел. И то, что меня отпустили на целых два дня со службы, оказалось только в плюс.

Для начала — спать. Видимо, я ещё не до конца восстановилась после нападения, но мне всё время хотелось спать. Вот я и спала — во вторник до обеда, в среду чуть поменьше.

Раз у нас маскарад, то нужно сделать маску. Простейшую полумаску из обрезков ткани, оставшихся после шитья платья, и укрепить шёлк подкладкой. Ещё можно пришить пару мелких цветочков из той же ткани и завязки, и готово.

А потом уже — достать и проверить все необходимые вещи, убедиться, что всё в порядке — от шпилек до танцевальных туфель, и запасная пара перчаток тоже в порядке, и чулки с панталонами — всё же хочется под красивое платье и всё остальное надеть тоже красивое. Не то, чтобы я собиралась это кому-то показывать, но…

— А правду болтают, что у вас в Москве жених остался? — спросила меня Надежда за завтраком в среду.

Получи, Оля. Думала, ничего не выйдет из домика Антипа Валерьяныча? А вот.

— Откуда ты это притащила? — интересуюсь у Надежды.

— Так Василиса рассказала!

— А кто у нас Василиса?

— За два дома живёт, по чётной стороне. А сестра ейная служит в доме господина Филатова, она и принесла.

Никакого господина Филатова я тоже не знала, и только изумилась про себя.

— А что, никак брешут? — живо заинтересовалась Надежда. — На самом деле не жених?

— На самом деле я не дала согласия на брак, — улыбаюсь. — Поверишь?

— Не-а!

Ну да, ну да, кто ж откажется-то от жениха аж из самой Москвы? Только Оля Филиппова, больше некому.

— Вот и зря, потому что я как раз не согласилась. Кто б за меня магическую клятву выполнял, если б я в Москве осталась?

Надежда задумалась.

— И то верно, магам клятвы нарушать никак нельзя, господь проклянёт, а черти порадуются.

Я изумилась такому подходу.

— Порадуются? И только?

— Они завсегда рады, когда у людей что-то через задние ворота идёт, — отмахнулась Надежда. — У нас в посёлке был один, всё выхвалялся, что можно никаких клятв не соблюдать, и ничего ему не будет. И поклялся, что год не станет огурцы солёные есть. А потом так вышло, что в тайге при ём ничего не было, сало съел, хлеб съел, а огурцы, что мамка ему с собой насовала, остались. Съел он их и заплутал, так заплутал, что только на третий день и вышел, пустой, злой и голодный. Ни зверя не добыл, ни ягоды, ни шишки. Но это так, если по мелочи. А если по-крупному, то и непруха будет такая же.

И поэтому выдохнем и успокоимся. Не стала искать обходных путей? Значит, глядишь, и тебе что-то хорошее тоже напрямую прикатится. Зверь, ягода или шишка.

Раньше, дома, я бы усомнилась. Потому что мироздание мирозданием, а везёт обычно тем, кто соломки подстелил, кто денег накопил, у кого родня нормальная и поможет. А здесь, видимо, можно и самому по себе как-то устроиться.

В конце концов, как я начинала год с лишком назад? Ничего не зная и не представляя, и ещё босиком. А что теперь? Всё хорошо.

Да, Оля, всё хорошо. Лисодемона удастся поймать, зима не вечна, экзамены летом сдадутся. Жизнь продолжается.

А у Соколовского тоже клятва, и тоже магическая. И никак не надобно, чтобы его одни прокляли, а другие с того радовались. Поэтому иди себе с ним на бал… и не думай лишнего.

В среду в мою честь истопили баню, я отмылась до скрипа, потом сушила волосы, и думала ещё — обстричь, что ли. Хотя бы до плеч. Проще будет. Ладно, потом подумаем.

А пока — под Надеждины охи и вздохи сделать прическу, украсить её шёлковыми цветами в тон платья, и ещё один цветок — на шёлковой ленточке на шею. Как-то жемчугами я пока не обзавелась, не до того было. Но зато и платье, и цветы — из мастерской, что на улице Белой Кошки в Паризии, много ли здесь таких?

Вообще мой опыт балов как-то пугающе невелик. Один в бытность при Софье Людвиговне, несколько домашних у Пуговкиных, да пара таких, куда допускались студенты. Будем добирать, раз тут, говорят, вскоре масленная неделя, и на ней, по словам Марфуши, что ни день, то непременно у кого-нибудь бал, а в субботу — в доме самого губернатора. И вроде бы, все, кто служит в губернском подчинении, должны на тот бал непременно явиться. Не нужно ли мне ещё одно платье?

Вот сегодня и посмотрим, кто что наденет, и как себя держать будет.

Соколовский зашёл за мной обычным образом — тенями. Он по обыкновению своему оделся франтом — чёрный фрак, белая бабочка, булавка драгоценная искрится, кольца магические на пальцах. Увидел меня, так прямо расцвел, а был смурной да мрачный.

— Ольга Дмитриевна, вы сразите всех. Во-первых, новое лицо, во-вторых, не просто так, а на службе, да ещё и маг.

Я вздохнула. Не то, чтобы мне эти слова были неприятны, но… Казалось, что он недоговаривает, или что-то скрывает. Его дело.

— Я думаю, что не единственный маг на службе, например, известная вам Ева Аркадьевна — тоже, и я думаю, можно и других найти.

— Найти-то можно, только это будет уже не то, — усмехнулся он. — Поверьте, для некроманта нет никого лучше другого некроманта.

— Отчего же, поверю, — кивнула я.

На других я просто не смотрела, верите? Не привлекали почему-то.

— Значит, идёмте. Всё ли у вас готово?

— Всё.

— Тогда прошу, — он подал руку, мы шагнули, и вынырнули в большом просторном холле Общественного собрания.

Здесь уже бродили люди, как в масках, так и без них. Значит, правило соблюдается не всеми и не всегда, что ж, отлично. Некоторые гости надели прямо настоящие маскарадные костюмы — бабочка расправляла гигантские крылья, и среди людей ей было тесновато, трёхголовый змей осторожно пробирался сквозь толпу, и если одна голова у него сидела, как надо, то две другие болтались при каждом шаге. Шемаханская царица улыбалась из-под маски. Клоуны, шахматные фигуры, медведи, моряки — кого только нет.

Кроме дивно одетых людей и сказочных персонажей, встречались и предметы — костюм самовара, костюм башни с часами, костюм письма — да-да, человека запечатали в конверт, адрес же был написан в стихах, и письмо адресовалось главе местной думы.

Кто-то вполне использовал для создания образа магию — над некоторыми головами вились магические искры и дрожали иллюзии.

— Наверное, нам бесполезно использовать иллюзии? — спросила я Соколовского.

— А вы бы хотели? — улыбнулся он. — Можно подумать.

С нами раскланивались, здоровались — мы-то пришли не в костюмах, а просто в масках. А для магов еще и наша некромантская сущность как маячок, не спрятаться. Встречались и знакомцы.

— Рад вас видеть, Ольга Дмитриевна, — негромко пробасил рядом Егор Егорыч Медвежинский, сосед и компаньон Софьи Людвиговны. — Значит, слухи не врут, и вы вернулись.

— Служу в магической управе, — улыбнулась я.

Встретились чаеторговец Белов, строитель Вересов и золотопромышленник Востров, и некоторые дамы, которых мы навещали в бытность мою на прежней службе. Все изумлялись, кивали, улыбались.

Болотников едва пробился к нам через толпу.

— Ну набежали, набежали, — ворчал он.

Матвей Миронович даже не стал надевать никакой маски. Махнул рукой, сказал, что магией баловаться куража нет, а так его всякая собака знает, во что ни оденься. И пока он шёл через зал до нас с Соколовским, его трижды пытались остановить и что-то сказать.

— Неужели с прошениями подходят? — усмехнулся Соколовский.

— Оно самое, на ходу подмётки рвут, — вздохнул Болотников. — Только вот я, можно сказать, что и не на службе сегодня, кроме одного-единственного дела, и что-то пока я того дела не наблюдаю.

— Погодите, может быть, ещё появится, — улыбнулась ему я.

И тут объявляют первый вальс. Соколовский кланяется мне — невыразимо изящно кланяется — я отвечаю приличествующим важной даме поклоном, мы становимся в пару… и летим.

Ни с кем, ни с каким другим кавалером не удавалось мне поймать это чувство полёта. А ведь неплохие попадались в Москве — и ребята из группы, и гости Пуговкиных, и Авенир. Но — нет.

А здесь — да. И хорошо, что на мне маска, и что она скрывает хотя бы половину лица. Потому что… мало ли, что там, на лице, не следует этого никому показывать.

Наша пара ловко обруливала множественные препятствия, а это были и более медлительные пары, и кто-то, изволивший просто встать на дороге — глупец какой-то, наверное, и один раз даже официант с подносом вылез прямо на нашем пути, в страхе шарахнулся, чуть все закуски не рассыпал под ноги танцующим. Но — никаких вам дорожных происшествий. Только мы… и музыка, а играли сегодня очень хорошо и душевно. Летим, летим, летим… у меня даже голова больше не кружится. Или кружится, но кажется, вовсе не от вальса, а от чего-то, совсем другого. Невыразимого.

Музыканты сыграли завершение, мы остановились и поклонились друг другу. И он отвёл меня к Болотникову.

— Пойду слухи пособираю, — сказал, и мгновенно затерялся в толпе.

— Какие это он слухи пошёл собирать? — ворчал Болотников.

А я разом погрустнела, потому что понимала, какого толка слухи он может собрать, например, обо мне. Но вдруг обо мне только кухарки болтают, а до прочих не дошло ещё?

— Добрый вечер, — поклонился появившийся рядом Пантелеев.

— И тебе, Семён Игнатьевич, — кивает Болотников.

Пантелеев спрашивает о ком-то из гостей, Болотнков поясняет… я же смотрю во все глаза.

Он сегодня тоже принарядился — и неожиданно для меня выглядел не злобным замотанным главой сыскной службы, а лихим гвардейским ротмистром, который был за правду, и за честь, и за что там ещё можно быть в далёкой столице. Парадная форма сама по себе как костюм, глаза сверкают, усы топорщатся. Звучит вступление к следующему вальсу, он рассеянно оглядывает зал, и внезапно всё равно что в первый раз замечает меня.

— Ольга Дмитриевна, могу ли я пригласить вас?

— Можете, — я благосклонно киваю и кланяюсь.

Он тоже лихо кланяется, миг — и я снова улетаю. Но… есть нюансы.

Пантелеев — это сила и мощь, а Соколовский — тоже сила, и тоже мощь, да ещё какая, но — вовсе не на виду. И ты открываешь в нём глубины одну за одной, одну за одной… Тьфу ты, не дело это — танцевать с одним мужчиной, а думать вовсе о другом.

Впрочем, кажется, Пантелеев не в обиде. Он неплохо ведёт меня сквозь толпу, и успевает поглядывать по сторонам. А когда мелодия завершается, возвращает меня к Болотникову и тут же исчезает со словами о том, что, мол, нужно кое-что проверить.

Вот и пускай проверяет, всё правильно.

Мелькнула Ева Аркадьевна — она была в необыкновенной магической огненной маске, её вёл в танце журналист Владимир Волчищев, которого посчитали за воздух на том нашем совещании у Болотникова. Кажется, здесь сегодня все-все, кто только может быть нужен. И не только они, наверное, других тоже хватает.

А потом объявили польку, и передо мной появился горный инженер Липин.

— Добрый вечер, Матвей Миронович, Ольга Дмитриевна, — и ещё кланяется предметно мне. — Не станцуете ли эту польку со мной?

— Да, благодарю вас, — киваю я, кланяюсь и становлюсь с ним в пару.

Нам повезло — в центре освободили немного места, видимо, никто не желает случайно попасть под ноги какой-нибудь не слишком умелой паре и попасть в дорожное происшествие. И поэтому можно снова лететь, вертеться под рукой, улыбаться Гордею Платоновичу, по очереди выдумывать какие-нибудь фигуры и просто радоваться моменту.

В финале мы смеёмся и кланяемся друг другу, и идём по залу — просто так. Гордей Платонович берёт у официанта бокал с лимонадом и передаёт мне, и это очень хорошо, потому что душно, а мы только и делаем, что летаем и скачем, кажется, с меня сегодня семь потов сойдёт. Лихорадочно обмахиваюсь веером, в другой руке держу бокал, пью маленькими глоточками — в бокале отличный лёд. Интересно, на реке накололи или магически наморозили?

— Вы превосходно танцуете, Ольга Дмитриевна.

— Значит, научилась, — улыбаюсь я, ему легко улыбаться.

— И образ ваш тоже прекрасен, сразу же видно даму из общества.

Я сомневаюсь насчёт из общества, но думаю, что некоторые уроки Софьи Людвиговны и Анны Мироновны Пуговкиной не пропали даром. Вот и славно.

А потом мы танцуем вальс, и когда останавливаемся, меня приветствует смутно знакомая дама.

— Оленька Дмитриевна, вы снова в городе, вот сюрприз!

До меня не сразу, но доходит, даму эту зовут Лилия Александровна Аверьянова, она из тех, кого нет-нет, да навещала Софья Людвиговна, и потом ещё она желала, чтобы я стала компаньонкой для её дочери на выданье.

— Здравствуйте, Лилия Александровна, рада вас видеть. Да, верно, я снова в Сибирске, служу в магической управе, — нужно сразу же расставить все точки по местам.

— Служите? — не поняла Аверьянова. — А говорили же, у вас жених в Москве, зачем же вам здесь служить-то тогда?

— Мало ли, что говорили, — я делаю вид, что всё хорошо, и что меня никак не трогает пустопорожняя болтовня.

— Ошиблись, выходит? Ну, бывает, — она ещё раз оглядывает меня, видимо — прикидывает, что за платье и сколько стоит, и исчезает в толпе.

— А у вас жених в Москве? — спрашивает Липин.

Я улыбаюсь.

— Нет, Гордей Платонович. Я не приняла предложения, так вышло.

— Благодарю за откровенность, — он тихонько пожимает мне руку и ведёт к Болотникову.

Болотников беседует с Прохором Васильевичем, я раскланиваюсь с Липиным и пристраиваюсь к ним. Говорят о медведе, которого якобы видели в Знаменском предместье, едва ли не по улице шёл. Ну, это нормально, это вам не какой-нибудь лисодемон, который людей хватает и ест.

— Смотрите-ка, — Болотников вдруг тихонько тронул меня за рукав.

Фань-Фань вплыла в залу, как будто не ноги у неё были, а что-то иное, или не две, а восемнадцать, и все маленькими аккуратными шажочками несут её по паркетному полу. Она сегодня оделась в традиционный наряд своей родины, и он в этой пёстрой толпе смотрелся необыкновенно уместно.

— Отлично выглядит, — признала я.

— Которая из них? — усмехнулся он.

Я посмотрела внимательно… тьфу ты, китаянок оказалось две!

Примерно одинакового роста, в одинаковых шёлковых одеяниях, с одинаковыми причёсками… и которая из них какая, скажите на милость?

Тут объявили польку, и обе китаянки оказались нарасхват. С одной встал в пару вынырнувший из толпы Черемисин, другую тотчас же пригласил кто-то, мне неизвестный, или я его пока не узнала.

— Что же, пойдёмте, вас и оставлять неловко, и отпускать нельзя, мало ли, — Болотников с усмешкой подал мне руку.

Я даже и не думала, что он танцует. А он танцевал, и преотлично — легко и уверенно. Не скакал, а ведь глыба такого масштаба могла всех просто насмешить. Скользил по паркету легко и непринуждённо. Танцевать с ним было вовсе не так, как с Соколовским или Липиным, но — ничуть не хуже.

Полька завершилась, и Соколовский возник рядом с нами — вынырнул из теней.

— Видели? — кивает в сторону, где можно разглядеть причёски обеих китаянок.

— Видели, уж обсудили, — вздыхает Болотников. — И что там видно?

— Одну из них мы совершенно точно встречали в твоём доме в субботу, а что за зверь вторая, я пока не разглядел. Нужно подобраться поближе. Идёмте, Ольга Дмитриевна? — Соколовский берёт меня под руку.

— Идёмте, — киваю я.

Мы пробираемся через толпу, выходим на место посвободнее, и наталкиваемся на знакомую даму, даже и без маски. Ой, это же Ариадна Яковлевна, супруга купца Вострова.

— Здравствуйте-здравствуйте, — щебечет она. — Ольга Дмитриевна, я рада вас видеть. Михаил Севостьянович, вы совсем нас забросили, в гости не приезжаете, к себе не зовёте! Как это на бал-то выбрались, не иначе, снова морозы завернут!

— Служба, — кланяется Соколовский с улыбкой.

— Служба службой, а дружба дружбой, так? — грозит она ему пальчиком. — Ольга Дмитриевна, скажите же, как ваш жених отпустил вас из Москвы на эту самую службу. Неужели он не опасается, что вы можете просто не вернуться? У нас здесь тоже кавалеры хоть куда, — смеётся эта змеюка.

— Я думаю, об этом не стоит волноваться, — говорю, а сердце почему-то колотится.

Вострову кто-то отзывает, Соколовский не смотрит на меня и говорит:

— Я попробую позвать к нам госпожу Фань-Фань, — и тоже растворяется в толпе.

Объявляют следующий танец, я не знаю этого названия, в Москве не встретилось. И возле меня, почти что как некромант из теней, возникает Бельский.

— Добрый вечер, госпожа Филиппова. Не уделите ли мне минутку внимания? Прошу вас проследовать за мной.

— Добрый вечер, ваше сиятельство. Боюсь, я должна дождаться кого-либо из моих спутников.

— Вы вернётесь к ним вскоре. А пока можно сделать вид, что мы отправляемся танцевать, — и он поворачивается и идёт к выходу из зала.

А я, к своему ужасу, обнаруживаю, что иду за ним, как пришитая, и не могу ничего с этим поделать. Ноги всё равно что сами передвигаются, и не слушаются никаких команд мозга.

Я даже не могу обернуться и посмотреть — увидел ли кто-нибудь мой спешный уход.