Барышня ищет разгадки

7. Первый рабочий день

7. Первый рабочий день

Домой я в тот день пришла затемно, уставшая в хлам и голодная. Я умею забывать про время, если увлекусь, или если нужно сделать какое-то большое количество работы. Здесь меня настигло именно большое количество.

Провести магическое обследование и посмертный допрос — дело не такое долгое, как вскрыть тело. И вскрывать лучше уже после того, как отработал некромант — когда тело уже опросили. Тело может говорить бессвязно, может вообще не говорить, может в каком-нибудь месте запнуться и зависнуть, и его уже не вывести на нормальную работу «вопрос-ответ».

И началось как раз с такого вот — мужчину принесли дней пять как, по словам Василия, и он ждал себе потихонечку, пока до него дойдёт дело у Ивана Дмитриевича. Нашли утром на берегу реки неподалёку от больницы, уже в камень замёрзшего — при нынешних морозах неудивительно. Из повреждений — удар по голове.

— Да наверное, шёл пьяненький домой, его побили да обнесли, — пожал плечами Василий.

Я осмотрела — ну да, жизнь прервалась вследствие удара по голове, я так и в заключении потом напишу. Был ли пьян — тут я не смогу ответить, извините. Но попробую спросить.

Жертва предполагаемого нападения ответила мне, что зовут его Тимофеем Скриповым, родом он из Знаменского предместья, на жизнь зарабатывает тем, что помогает приятелю, у того телега с лошадью, и они вместе караулят на рынке — что кому отвезти, и отвозят, и помогают из телеги выгрузить и во двор занести. И вот день был так себе, потому что с самого утра заказ был всего один, и везти недалеко, и заплатили за доставку немного, а потом пришлось стоять и морозиться почти до сумерек. И вот уже под самый конец работы рынка занадобилось увезти несколько мешков картошки прилично одетому мужчине, похожему на приказчика из богатой лавки или управляющего из богатого дома. Поехали, выгрузили… и на этом месте наш Тимофей засипел, закашлялся и замолк. И больше мне не удалось добыть из него ни слова.

Я, конечно, записала в отчёт всё-всё, что удалось узнать, но меня очень расстроило то, что полной-то истории мы не узнали.

— Ничего себе, а лихо вы его, — качал головой Иван Дмитриевич.

— Точно, — у Василия только что глаза не горели. — Я думал, только Михаил Севостьяныч так умеет!

— Я думаю, он бы узнал больше, — мрачно вздохнула я.

Дальше была честно умершая дома вдова, её требовалось только расспросить — жившие на другом конце города родственники ожидали тело для погребения. Тут сложностей не случилось — заплохело, слегла, думала — отлежится и пойдёт студень варить, но уже не встала. Смерть совершенно точно естественная, я предположила, что связана с проблемами кровотока, например — с кровоизлиянием в мозг, но это уже никого особо не волновало — главное, что сама, а не кто-то помог.

Двое участников драки накануне — с ножевыми ранениями. Там тоже было просто, соседи, выпили вместе, слово за слово — и подрались. Правда, при расспросе один признался, что спал с женой второго, но сейчас это уже было совершенно не важно для обоих, да и для той женщины, наверное, тоже.

В процессе меня приглашали в кабинет — вымыть руки, передохнуть, Василий даже приносил откуда-то горячий чай в стакане с подстаканником и баранки. Так, кажется, мне нужно не забывать брать с собой перекус, потому что после пятого по счёту допроса кружилась голова, и мелко дрожали ноги.

— Ольга Дмитриевна, вы в порядке? — спрашивал доктор Брагин.

— Да, конечно, — кивала я. — Ещё одного послушаем. До скольки, кстати, мы работаем?

Оказалось — вообще кто-то должен оставаться до шести, и обычно это Василий. Записывает поступивших, которых привозили в любое время. После шести записывал кто-то из дежурного персонала больницы. Я глянула на наручные часы — разжилась летом в Паризии — отметила, что времени — третий час, всё отлично, сейчас ещё один — и отчёты.

— Вот, смотрите, свеженький, только час как притащили, — говорил Василий. — Это ж Игнатка, он на паперти у Крестовоздвиженской церкви сидел, его все знают!

Игнатка оказался щуплым мужчиной изрядных лет, умершим однозначно насильственной смертью. И он отказался говорить наотрез — то есть, конечно, просто не поддался магическому воздействию.

— Это, наверное, оттого, что божий человек, вот и молчит, — почтительно выдал версию Василий.

— Может быть, ему нечем отвечать? — выдал другую версию Брагин.

А я судорожно вспоминала, что говорил о таких случаях Аркадий Петрович Ракитин. На практике случалось, что покойный не разговаривал.

— Вдруг на нём есть какие-то охранные артефакты? — это называлось одной из основных причин. — Предметы или татуировки?

Одежду, точнее, то, что называлось одеждой, сняли мужчины, а где и разрезали. Драный старенький тулуп, драная снаружи и прошитая мягкой суконкой внутри шапка, и под тулупом обнаружились хороший суконный кафтан и толстые крепкие штаны, и валенки тоже снаружи выглядели так себе, но — крепко и аккуратно подшиты, и если в такой мороз сидеть на паперти — нужно тепло одеваться.

Никаких предметов или татуировок не было, и следов насилия тоже — ни синяков, ни ран, ничего. А ещё он был бледен, как будто в теле не осталось ни капли крови.

Ну вот, первый день — а уже фиаско.

Нужно было предложить вариант причины — отчего нет возможности подвергнуть покойного посмертному допросу. Мне придумалась ещё одна.

— Скажите, а был ли он магом? — спросила я.

— Да ну, был бы он магом, разве бы сидел на паперти? — не поверил Василий. — Он, конечно, был хромой, говорил — нога отсохла, ходил с палкой, но зачем магу, даже хромому, жить на подаяние?

Сейчас мы отчётливо видели, что никакая нога у Игнатки не отсохла, и всё с ним было в порядке. Ну, кроме того, что уже не жив, и его очевидно убили.

— Может, то подаяние было поболее, чем заработок нашего друга грузчика? — я кивнула в сторону холодильной комнаты, куда отнесли моего самого первого клиента.

— Может, и так, — не стал спорить Брагин. — О том, есть ли кровь, посмотрим при вскрытии, — подумал и спросил: — А если маг, то можно молчать при допросе некроманта?

— Если маг, мог себя заколдовать. Как раз, чтобы не спросили.

— Ладно, нет — так нет. Всё одно одинокий, родни не имеет, где жил — никому не ведомо, и расследовать никто не будет. Не огорчайтесь, Ольга Дмитриевна, просто пишите, как есть, да и ладно, — говорил Брагин. — А сейчас вообще идите писать отчёты, как раз управитесь.

Управилась я уже в сумерках. Конечно, сейчас я уже не попаду ни в какую лавку, всё потом. Я записала на отдельном листе все данные о сегодняшних случаях — Соколовский говорил, что это важно, мало, ли что дальше будет, данные нужны. Сложила официальные отчёты в соответствующую папку, поверх отчётов, подписанных «Соколовский». Попрощалась с Василием — Брагин уже убежал, и пошла потихоньку домой. Можно было тенями, но я так устала, что подумала — лучше уж немного подышу морозным воздухом, вдруг голове полегчает?

Дома меня поджидали с горячим ужином — и это оказалось просто великолепно. Куриная похлёбка, тушёная капуста, горячий чай — божественно.

— Скажи-ка, Лукерья, а можно ли мне завтра с собой взять что-нибудь поесть? — спросила я, заглянув на кухню после ужина.

— Отчего нельзя-то. Можно. Хлеб с салом сгодится?

— Конечно, — я не очень жаловала сало в прежней жизни, но холодной зимой на непростой работе — отлично, съедим сало.

А потом я села в гостиной у печки и достала учебник — о некромантии в судебной практике. Потому что нужно было понять — вдруг я о чём-то забыла, и потому не смогла разговорить Игнатку?

Ещё один вариант нашёлся сразу — не он сам себя заколдовал от возможных посмертных воздействий, но — это сделал другой человек. Несомненно маг. И что же, тот маг отчего-то не хотел, чтобы узнали об обстоятельствах смерти?

Я размышляла об этом, и ещё о том, не пойти ли уже спать, потому что завтра подниматься к восьми, когда воздух в комнате затрещал на грани слышимости и ко мне с теневой изнанки мира явился господин Соколовский собственной персоной. И был он почему-то злющий-злющий. Сверкнул глазами и поинтересовался:

— И отчего же вы не изволите отвечать, если вас вызывают, уважаемая Ольга Дмитриевна?