Барышня ищет разгадки

2. Напасть по нашей части

2. Напасть по нашей части

Новостей за две недели подсобралось много — и общих, и поскромнее. Мы с Мишей договорились, что пока живём каждый у себя дома и общественное мнение не тревожим, и соображаем, как поскорее и получше разрешить нашу проблему. При том Аюне это казалось не проблемой вовсе, она и после отмахивалась — мол, сами разберётесь, это нетрудно.

Куда там нетрудно, если за столько лет не разобрались!

Одна моя часть желала выносить мозг Соколовскому ежедневно, если не ежечасно, а другая говорила — спокойно, Оля. Ты, конечно, рассказала, что лежит у тебя на сердце, и даже это слышали некие свидетели, но — ты не клялась ни в чём, пока. В отличие от него. И можешь ещё немного подождать. До лета? Или до осени?

А пока — сделать вид, что ничего особенного. У вас служебный роман — нормальный такой, с переглядками, будто бы случайными касаниями рук, вздохами и левыми мыслями на работе. Вы время от времени устраиваете свидания — тайком. И однажды даже съездили вместе отдохнуть. Нормально звучит, да?

В здешних реалиях все эти нормальные вещи выглядели дивно, ну да и ладно. Как есть. Дома мне не встретился такой Миша Соколовский, значит — всё идёт как идёт, и всё хорошо.

В здешнем же доме меня встретили Лукерья и Надежда, Лукерья оглядывала — видимо, хотела увидеть какие-то перемены во мне? Не знаю, что углядела. А Надежда сначала радостно сообщила, что Варфоломей Аверьяныч завершил утеплительные работы — при помощи Алексея Митрофаныча, и теперь тепло везде, и это страсть, как хорошо. Потом принялась рассказывать последние новости.

В дом Черемисина приехал его брат из Владивостока, тот самый, о котором тогда говорили, Андрей Львович. Он получил отпуск для устройства семейных дел, и занимался имуществом покойного Дмитрия Львовича. Других родственников у них не было, и говорят, Андрей Львович собирается сдавать дом внаём, а дом хороший, каменный, наверное, можно много за него запросить, только вот найдётся ли желающий там жить? Прислугу рассчитали, и столько желающих нашлось Марфу Серафимовну к себе зазвать, что она, говорят, три дня выбирала, а потом согласилась пойти в дом господина Ахромеева, что в Сибирско-Азиатском банке служит. А Степанида, прежняя его кухарка, что получила расчёт, бегала злющая, и на Марфу-то Серафимовну брехала, что господин Черемисин помер неспроста, и в закрытом гробу его тоже неспроста хоронили!

— Чушь говорят, — отмахнулась я.

У него всё горло было разворочено, лисица торопилась, страшен он был, как и не человек вовсе, потому и в закрытом гробу. Но не говорить же это Надежде, она ж разнесёт по всему городу просто ради удовольствия.

— Вот и я сказала — брешут, что вы там были и ничего подобного нам не рассказывали о его смерти, значит — никто его не травил!

— Не травил, Надя, даже и не думал, — вздохнула я. — Так и скажи, что я там была и своими глазами видела.

— А от чего он тогда помер-то? — спросила Надежда шёпотом.

— Не тех людей в свой дом пустил, — вздохнула я.

— Одна-то китаянка теперь у Матвей Мироныча поселилась, та, что постарше была. А второй и след простыл, ходят слухи, что это она Митрий Львовича-то порешила, но куда ей, она тощая да мелкая, а господин Черемисин был мужчина видный.

Да-да, куда ей. Ладно, проехали.

А вот переселение Фань-Фань к Болотникову заинтересовало. Спелись? Или это дружеский союз, направленный на поддержание порядка в магических и прочих делах губернии? Ладно, увидим.

И вот на дворе понедельник, и я являюсь на совещание к начальству. Приветствую Соколовского — как же, со вчера не виделись, но ничего, вдруг вечером договоримся? А дальше здороваюсь с Пантелеевым, с хозяином кабинета… и с Фань-Фань, всё верно. Может, ей уже какую должность в штате выхлопотали?

— И что же там по нашей части? — спросил Соколовский.

— Так вот разбойнички пошаливают по Александровскому тракту, но непростые, — сказал Болотников. — Слухи ходят, что нежитью прикрываются.

— Это как? — не поняла я.

Всё, что я знала о нежити, не предполагало, что с ней можно что-то делать совместно. Живые — это живые, а неживые — это неживые, и всё тут. И третьего не дано.

— Пускают вперёд себя, — усмехнулся Болотников. — Жители Урика, что принесли мне эту изумительную весть, божились, что были трезвы и что живое от мёртвого отличат без труда, и что перед тем, как налетели лихие люди, на дорогу вышел какой-то местный житель, который уже три зимы как покойный, и выйти на дорогу по этой причине не мог никак. И вот он всех распугал, и люди-то попрятались, а телеги с товаром осталась без присмотра, везли груз в Александровское. И груз-то тот лихие людишки и прибрали, а там припасы — мука, крупа, рыба солёная и что-то ещё, забрали всё подчистую. Об этом донесли третьего дня, а вчера — что похожим же образом ограбили торгового человека, который возвращался с воскресной ярмарки домой в Усть-Балей. Якобы он разглядел кого-то на дороге, а как приблизился — увидел, что не человек то, а скелет, и на том скелете ветхие лохмотья болтаются. Бедняга со страху упал тут же без чувств, а как пришёл в себя от холода, то и увидел, что лежит на обочине, а телегу свели вместе с лошадью, и со всем, что на ярмарке накупил, а там были и припасы, и в дом какие-то покупки.

— Это что же, прямо средь бела дня? — усомнился Соколовский.

— В сумерках, — хмуро пояснил Болотников. — Повинился, что не сразу домой поехал, а в кабаке задержался. Вот и получил с того всё, что причитается.

— А может кто-то подшутить решил, или прикинуться скелетом или нежитью? Ну там — костюм, одеяние, ещё какие-то детали?

— Так вот клялись и божились, что так и есть, и что не привиделось, и не с пьяных глаз углядели, а так и было, — качал головой Болотников.

— Проверю тамошние погосты, если что не так — увижу. Сегодня вечером и проверю, если что не так — доложу. Что здесь ещё случилось за две истекшие недели?

— Да всё остальное обычное, так, своими силами решаем. А вот с гуляющими покойничками нужно тебе, смертушка, разговаривать, да убедить их лежать смирно и прохожих не пугать. А Ольга Дмитриевна пока больницами займётся, ей не привыкать.

Это точно, мне не привыкать. Займусь.