Барышня ищет разгадки

14. Семейное дело купцов Родионовых

14. Семейное дело купцов Родионовых

В Кузнецовской больнице мне обрадовались Иван Дмитриевич и Василий, а господин ревизор Елистратов окинул внимательным взглядом.

— И что же, в какой больнице вы уже побывали с утра? — спросил он недобро.

— Так вот понимаете, если бы в больнице, то вышло бы больше пользы, — пожала я плечами. — Но мне пришлось отвечать на вопросы вашего коллеги Васина. А вопросов у него нашлось немало, ещё и поболее, чем у вас.

Елистратов поджал губы, зыркнул на меня ещё раз и вернулся к чтению наших заключений, книги диагнозов, и что там он ещё сумел в нашем шкафу найти. Я глянула — и вправду, Зверев вернул всё то, что изымал у нас перед нашествием, все заключения о жертвах лисодемона находились тут же, на столе. Вот и славно, пускай будут. А я пошла работать.

Со вчера дожидались двое, сегодня доставили почтенную старушку — она пребывала на каком-то из верхних этажей в больнице и скончалась в обед. И когда я опросила всех троих, Иван Дмитриевич спросил:

— Скажите, а не могли бы вы на дом сходить и расспросить?

— В смысле? — не сразу поняла я.

— Случай не криминальный, родные есть, человек видный, долго болел, был прикован к постели, и поутру сегодня отдал богу душу. Вопросов о причинах смерти нет, но родные желают узнать что-то, что знал только он, а детям и внукам сообщить — не то позабыл, не то намеренно не пожелал.

О как. Впрочем, понятное дело, и по уму-то нужно вот вообще всех-всех опрашивать, но мы же не успеваем, да? Поэтому те, кто скончался дома, от понятных причин, исповедавшись и причастившись, в окружении семьи — оставались не охваченными, с подобными почтенными жителями мы дел почти что и не имели. Однако мне ещё в Москве доводилось что-нибудь узнавать по просьбе оставшихся родных — потому что иногда и вправду бывает нужно.

— Схожу, — кивнула я. — Когда лучше это сделать?

— Хорошо бы сегодня, но если вы уже не в силах — пошлём сейчас Василия, предупредим, что завтра поутру.

— Да схожу. Нужно после работы, или можно сейчас?

— Можно сейчас, заполните заключение — всё, как надо, в общем.

— Так и поступим, значит, чаю только выпью да кусок хлеба съем.

— Да чего ж кусок хлеба-то, — возник Василий, — у нас от обеда пироги остались, с картошкой и сладкие, и чай я сейчас мигом согрею!

Он и вправду согрел, и я пила его с пирогами, а Елистратов зыркал на меня — ему хоть и предложили, но он отказался. Ну и ладно, сам себе хороший человек.

А когда я принялась одеваться, отложил очередное заключение и поинтересовался:

— И куда вы направляетесь сейчас?

— На дом, вызвали. Нужно расспросить усопшего, заключение завтра утром принесу.

Елистратов оглядел меня недовольно, поджал губы — и ничего не сказал. А я распрощалась и пошла на Троицкую — вроде и не очень далеко, но — время займёт. Впрочем, солнце садилось, но ещё пригревало, с крыш повсеместно капало, на всех деревьях вокруг орали птицы — то есть, весна идёт, и жизнь сама по себе хороша. Только бы вот… разобраться со всеми напастями.

Миша вчера вечером отозвался и сказал — нет, ещё не завершил своего дела, пока не возвращается, ей — вся его любовь, ревизорам — привет. Ладно, значит — идёт, как идёт, живём дальше.

Я добралась до нужного дома, когда солнце уже село где-то там, на левом берегу реки за горками. Дом оказался большим и богатым, на мой стук открыл лакей — и только услышал про некроманта, тут же принялся кланяться и приглашать проходить.

Оказалось — купец Родионов покинул сей мир нынче в ночь. Я не была с ним знакома — потому что полтора года тому он уже был хвор, не поднимался с постели и командовал своей лесозаготовочной империей из спальни, совмещённой с кабинетом, так болтали. Но слышать слышала — потому что нельзя не слышать.

Остались три сына и дочь, и множество внуков, и даже правнуки, кажется. И о чём же хотят узнать все эти люди?

— Здравствуйте, — дама в трауре, лет пятидесяти, худая и осунувшаяся, смотрела на меня недобро. — Это вы — некромант? А где Михаил Севостьянович?

— Здравствуйте, Филиппова Ольга Дмитриевна, губернское магическое управление. В отсутствие Соколовского исполняю его обязанности.

— А куда делся? Или что, приезжие нашли на него управу? — к нам вышел дородный мужчина, тоже в чёрном, похожий на даму — брат и сестра?

— Что значит — приезжие нашли управу? — вздёрнула бровь я. — Михаил Севостьянович находится в отъезде по служебному делу. Если вам непременно нужен он — будьте готовы подождать день или два. Если вам нужен любой некромант — я уже здесь. А то ещё можете послать к нам в Кузнецовскую, за приезжим, он, полагаю, тоже справится.

Брат и сестра Родионовы пошептались — я не стала прислушиваться, но не услышать «Чужой? Сор из избы? Невозможно!» оказалось сложно. А потом мужчина поклонился мне.

— Извольте пройти, и мы будем вам весьма благодарны, если вы узнаете нужные нам всем сведения. Я старший сын покойного Павла Петровича, Иван Родионов, а это Наталья Павловна, сестра моя.

Я поклонилась и выразила готовность пойти.

Меня провели в спальню, где лежало тело — уже в саване, с расчёсанными волосами и бородой, и с закрытыми глазами. Там же находились двое мужчин и женщина — видимо, два других сына, и жена одного из них.

— О чём вы желаете узнать?

— Где отец спрятал шкатулку с деньгами. Потому что кроме того, что он отписал всем нам по завещанию, должны быть ещё деньги, — сообщил младший из братьев, Илья Павлович. — Но их нет, и в доме нигде нет, и на счетах его тоже нет. А он как раз в прошлом месяце одну лесопилку продал!

— Хорошо, — я оглядела комнату. — Я приступаю, вы желаете присутствовать?

— Да, конечно, непременно, — сказали все они едва ли не хором.

— Тогда будьте осторожны. Я огорожу вас барьером, и прошу не двигаться с места, пока я не разрешу, потому что это может быть опасно. Все услышали?

— А вам, выходит, не опасно? — спросила Наталья Павловна.

— А я маг-некромант, — пожимаю плечами. — Но вы всё увидите и услышите.

Дело оказалось совершенно нехитрым — у покойного имелась ещё одна дочь, внебрачная, и внук от той дочери. И этому-то внуку, молодому человеку пятнадцати лет, и были переданы деньги от продажи лесопилки — на образование и дальнейшее устройство. Мне показалось, что услышанного достаточно, и я отпустила Родионова.

— Я завершила, вы можете двигаться.

— Почему вы не спросили, где искать эту… дочь? И её щенка? — взвилась Наталья. — Они обокрали нас! У нас тоже есть дети!

— Но это было решение вашего батюшки, нет? И вам тоже что-то досталось, верно? — я отчётливо понимала, что мне тут не рады, как тому дурному вестнику, которого и убить могут за принесённое.

— Верно, Ольга Дмитриевна, верно, — успокаивающе сказал Иван Павлович. — Наташа, не суетись. Ты не нищая, да и мы все тоже. Ольга Дмитриевна, можем мы надеяться, что всё, сказанное здесь, останется между нами?

— Безусловно, — кивнула я. — Я только лишь составлю заключение о причине смерти, а всё остальное для документа не важно.

— Благодарю вас, вот, возьмите, — уже на выходе он дал мне кошель.

Я подумала — и взяла. Распрощалась — и на улицу, вдохнуть свежего воздуха. Очень уж у этих Родионовых… душно.

Домой, скорее домой.

Дома поджидала Надежда — с ворохом свежих сплетен.

— Ой, а верно ли болтают, что по душу Михал Севостьяныча аж из самой столицы приехали? — огорошила она меня с порога.

— Верно, верно, — вздохнула я, избавляясь от верхней одежды и уличной обуви. — А что говорят?

— Так что все те дохляки, что на Александровском да Приленском тракте баловали, от него пришли! А Алексей-то Митрофаныч злющий от того, как косолапый по весне, говорит — рехнулись люди совсем! Как упокойничков да ещё там какую дрянь отворотить — всем был нужон, а теперича, значится — злодей злодейский! Вот как так можно-то, да?

— Люди такие люди, — ну а что ещё скажешь-то? — И ты всегда можешь ответить, что обманули, неправда это, и на самом деле всё совсем не так.

— А чего он тогда подался куда-то?

— Так в Александровском он, я думаю — выслеживает тех, кто упокойничков на людей натравливал. Выследит, поймает и вернётся.

— Хорошо бы поскорее воротился-то, — заметила Надежда. — Пойдёмте, ужин-то готовый уже, вас только и дожидались.

Про ужин — это было хорошо.

— О чём ещё нынче говорят? — спросила я уже за столом. — А то я совсем забегалась с этими ревизорами, которые только и делают, что от работы отрывают.

Надежда моя прямо расцвела — и невзирая на недовольные взгляды Лукерьи, сплетен не любившей и никогда не пересказывавшей, принялась излагать, о чём ещё говорят.

И что же, я вспомнила давнюю идею о том, что слухами в городе необходимо управлять. Напомню завтра Болотникову, потому что — не поймёшь, смеяться или плакать.

Говорили о разном — и что к Пасхе традиционно цены на рынке подскочат, и скоро ли развезёт дороги — всё же, гужевой транспорт в городе основной, и в губернии в целом тоже, железная дорога есть не везде, и не всем по карману. А загрузить свою телегу да самому довезти — это дешевле, проще и понятнее, особенно — если где-то поблизости. Ещё о том, когда вскроется река — пока то и дело бегают с берега на берег, и телеги гоняют, а вот начнёт вскрываться — и сиди жди, пока лёд пройдёт.

Всё это, конечно, любопытно, но мне-то было интересно послушать о другом.

— А про Черемисина покойного говорят? — это я бросила пробный шар.

Пока его обязанности исполняет заместитель, и губернатор почему-то не торопится утверждать того заместителя в должности. Смотрит, как справится, или ждёт другую кандидатуру?

— Да разное, — охотно поддержала тему Надежда. — Говорят, что сам он виноват — прикормил в доме чудище заморское, а то чудище ему было не просто так, а для любовных утех, вот.

В этом месте Лукерья уже не удержалась, поднялась.

— Бога-то побойся, Надька, ересь всякую собирать! Больно оно надо Ольге Дмитриевне-то!

— Так вот нужно мне, — вздыхаю, — по службе нужно.

Почти даже не кривлю душой, если что.

— Тьфу на вас, — Лукерья оглядела кухню, проверила тесто на утренний хлеб и ушла.

Я же посмеялась — знать не знаю, был ли нужен Черемисин обеим дамам-оборотням в качестве источника любовных утех, или же нет. Я скорее в Болотникова поверю — потому что одна из них ему Фанечка.

— Ещё говорят, что чудище души у людей воровало и ему отдавало, вот.

— А ему для чего те души?

— А бес его знает, — пожала Надежда плечами. — Но говорят. Марька с Арсенальной вообще выдала, что Марфа Серафимовна-то, кухарка Черемисина, не просто так у него в доме служила, а варила всякие чародейские снадобья для тех самых заморских китаянок, они её и научили, одна и другая.

— Да глупости, Марфуша просто отменно готовит, и все, кто хоть раз её стряпню попробовал, это знают, — возмутилась я.

— Вот, вы это знаете, а Марька-дурища — нет, потому и носит по соседям, — согласилась Надежда. — А сегодня вовсе несусветное сболтнула — мол, Марфу-то Серафимовну прежняя хозяйка чародейству учила, та самая, у кого вы с ней разом-то служили. Важная и богатая.

— Тоже глупости, — отрезала я. — Не учила Софья Людвиговна её ничему, а вот пироги да всякое другое похваливала, и гости когда к ней приходили, всегда с удовольствием на обед или на ужин оставались.

— Вот, а они с Акулиной трындели, будто та Софья-то и была самой что ни на есть чернокнижницей. Будто у неё была в доме заклятая комната, а в ней по стенам развешаны чучелы, а те чучелы — все те, кто ей дорогу перешёл, в делах ли, в заказах каких или ещё в чём. Мол, она почто столько денег отдавала то на сирот каких, то ещё куда? Грехи ж замаливала, вот и отдавала половину прибыли, а то и поболее! А кто хотел её обставить, или ещё каким макаром обойти — всё одно в той комнате заклятой на стене рано или поздно оказывались. А как конец-то ей пришёл, так все они явились, как один, встали перед ней и сказали — вот, пришли мы за душенькой твоей, отдавай, наша ты, как есть наша! А она только усмехнулась, метлу вынула из-за печи, что загодя припасла, села на ту метлу, гикнула-крикнула, и только её и видали!

Я прямо заслушалась, честно говоря. Сказочницей нашей Надежде нужно быть.

— А в делах во всех ей по какой такой причине-то великой везло завсегда? — продолжала тем временем Надежда. — Потому, что враг рода человечьего ей люльку качал, ещё когда младенчиком была, да и после не оставил, так говорят. Ведь где это видано — чтобы столько мужей концы отдали, а она живёхонька, и чтобы столько денег, и чтобы дела вела, как мужик прямо, да ещё и не всякий мужик-то справится!

Вот это точно было, что не всякий мужик справится с таким объёмом вложений, инвестиций, деловой переписки и прочего. А ведь справлялась, и не ныла-не страдала. Только жить дальше хотела за счёт других. Но интересно, что о погибших девушках не болтают.

И пусть, да? Кому нужно, знают, а всем прочим — не нужно.

— А ещё что о Софье говорят?

Надежда потупилась.

— Говорят, что убили её, не то завистники, не то Михал Севостьяныч.

— В болото таких осведомлённых, там им самое место.

Я поблагодарила Надежду за интереснейший рассказ, и пошла к себе. Нужно, нужно поговорить с Болотниковым, пускай тоже думает.

А потом вызвала своего ненаглядного начальника, думала — сейчас расскажу ему обо всём, что здесь у нас за день случилось. Только он не отозвался.

И наутро тоже не отозвался.