Барышня ищет разгадки

29. По заслугам расчет

29. По заслугам расчёт

Вызов Болотникова застал нас обоих в постели.

Накануне мы уснули очень не сразу, потому что столько всего накопилось, и сказать, и сделать, и коснуться, и обнять, и дотронуться, и шептать на ухо разные глупости, которые ни за что не повторишь при свете дня и громко. И утром тоже совершенно не торопились вставать — потому что воскресенье и куда торопиться?

Мы отгородились от мира всякими-разными заклятьями, и ничего не слышали о том, что там делал в доме Алексей и что творилось снаружи. И даже то, что сквозь не замёрзшие окна в щель между портьерами заглянуло февральское солнце, не заставило нас подняться с постели.

И в этом благолепии — вызов Болотникова.

— Лёля, можешь дотянуться до сюртука, он на стуле?

Да, мне в тот момент, гм, это было удобнее. Я и дотянулась. И чуть отодвинулась, чтобы ни при каких обстоятельствах не попасть в передаваемое изображение. Впрочем, была изловлена свободной рукой и прижата к телу.

— Доброго тебе утречка, смертушка. Вижу, жив и благостен, вот и славно. Собирай свои кости да приходи обедать. А если Ольгу Дмитриевну по дороге найдёшь и приведёшь, так тем и лучше. Очень уж познавательная у нас тут беседа.

Вот так, можно сказать — прямой приказ начальства. Значит, будем вставать и собираться.

— Я схожу домой и переоденусь, — сказала я ему.

— Конечно, — кивнул он. — Я загляну, и отправимся.

— Ты можешь? Заглядывать, отправляться?

— Я сегодня всё могу, — улыбался он, но я видела — движения ещё скованные.

Ну да, если тебя подрали, то нужно восстанавливаться.

Мы поцеловались, и я отправилась к себе, едва ли не напевая.

Дома моему явлению изумились.

— Где это вы пропадали всю ночь? — Лукерья по обыкновению хмурилась.

— В хорошем месте, — просияла улыбкой я, сегодня мне было всё равно, что обо мне думают, и я была готова любить весь мир.

— Слухи ж пойдут, — она рассматривала меня с каким-то болезненным, как мне показалось, любопытством.

— А не болтайте, ни вы, ни Надежда, и никуда они не пойдут. Я ж на рассвете в калитку не стучусь, чтоб пустили, и всю улицу этим делом не веселю, — отмахнулась я. — Кто знает, тот знает, а остальным и дела нет.

Та только вздохнула, очевидно, считала, что дело есть всем до всего. Но спросила:

— Завтрак-то подать?

— Арро свари, — согласилась я. — А вообще Болотников обещал накормить, у него всегда вкусно.

— Ну если он, тогда да, — согласилась Лукерья.

Я же быстро переоделась и вообще привела себя в порядок — как-никак, иду к начальству. И как раз допивала свой кофе, когда появился Соколовский — красивый, элегантный, с тростью.

— Добро утро, Лукерья, — кивнул он хозяйке, а потом взглянул на меня, улыбка шире нашей кухни. — Готовы ли вы следовать к начальству, Ольга Дмитриевна?

— Благодарю вас, готова, — сама, наверное, сияю, как чистый-чистый самовар.

— Тогда отправляемся, — важно сказал он.

У Болотникова и впрямь оказалось любопытно. За чайным столом восседала госпожа Фань-Фань, сегодня в европейском платье. А напротив неё… ещё одна дама в европейском платье.

Невысокая, круглолицая, темноволосая. Я не могла сказать, сколько ей лет. Никаких признаков старости, но — вот прямо видно, что уже не юная, какой представляется Фань-Фань.

— Вот, госпожа Аюна, представляю вам наших некромантов, вступивших в бой с демоном и не пожалевших живота своего, — сказал Болотников с лёгкой усмешкой.

Госпожа Аюна улыбнулась и кивнула.

— Приветствую вас, и рада знакомству, — затем осмотрела нас обоих внимательно и остановилась взглядом на Соколовском. — Кажется, я была знакома с вашим предком.

Он смотрел с изумлённой улыбкой.

— Мой предок — это сто лет назад?

— Да, Северин де Роган. Есть у вас что-то общее, хоть он был и совершенно другой масти, — и обернулась ко мне. — А вас я не знаю совсем, но тоже вижу что-то знакомое, неуловимое.

— Ольга Дмитриевна очень издалека, — сказал Соколовский.

— Вероятно, — кивнула госпожа Аюна. — Но будьте добры, расскажите о вашей встрече с дурной лисицей.

— Непременно, — кивнул Соколовский. — А вы? Кто вы и откуда, прекрасная госпожа?

— Я живу в Поворотнице… почти всегда, — улыбнулась она. — А семейство моё разбежалось по свету. Но считаю своим долгом приглядывать за ближними территориями, и раз здесь завелось что-то непотребное, то это надобно пресечь.

Мне очень хотелось посмотреть на госпожу Аюну из теней, прямо ладони зачесались. Терпение, только терпение.

По знаку Болотникова нам принесли чаю и блинов — тонких, кружевных, и к ним топлёного масла, сметаны, малинового варенья. И Соколовский взялся рассказывать.

С начала — то есть, с известия о непонятных телах, которые не допросить некроманту. С тревог Пантелеева — кстати, любопытно, почему его не позвали сегодня. Наверное, потому что наговорил лишку вчера? Или ещё позовут? Потом — о своём путешествии в Москву, и о консультациях с тамошними некромантами, и не только некромантами, и о Бельском.

— Значит, Бельский хотел стребовать с лисицы желание, — медленно произнесла госпожа Аюна. — Любопытно, чего же он хотел.

А тут мне было, о чём рассказать, и я рассказала. О том, как он рисовал ловушку, и призывал лисицу, и та лисица явилась, но вместо меня выбрала его.

— А у вас, Ольга, что с ней вышло? — и вот уже чёрные глаза смотрят прямо на меня, побуждая рассказывать.

И я рассказываю — о сражении на улице, о своей немощи, о том, как Бельский заявился ко мне на службу. И о нашей с ним встрече на маскараде.

— Сейчас с вами всё в порядке, — говорит мне госпожа Аюна. — А на вас бы взглянуть, — смотрит на Соколовского. — Заживление идёт своим чередом, но ведь можно и ускорить?

Да он и так, подумалось мне, сегодня прыгает и скачет, особенно если сравнить со вчерашним днём, когда лежал в кресле тряпочкой! Очень пафосной тряпочкой, но лежал ведь! И почти всё совещание молчал, а ведь мог кого-нибудь подкусывать, того же Пантелеева, или Черемисина.

Он улыбается госпоже Аюне, но тут в гостиную вбегает парень из дворни Болотникова.

— Матвей Мироныч, от Дмитрия Львовича прибегли, там непорядок какой-то, говорят, хотят вас туда срочно.

— Почему же сам не позвал? — жмурится Болотников, достаёт из кармана сюртука зеркало, дышит на него, чертит чары вызова, но — ничего не происходит.

— Госпожа, — обращается Соколовский к молчащей сегодня Фань-Фань, — волшебная шпилька у вас с собой?

— С собой, — кивает та, достаёт и показывает знакомый нам предмет.

— Явилась, что ли, — ворчит Болотников. — Дамы, вы с нами?

— Разумеется, — кивает госпожа Аюна и поднимается.

Она совсем невысока, но… очень мощная, вот. И тоже достала зеркало и кого-то зовёт, говорит — немедленно к ней.

А потом Болотников открывает нам портал, и мы всем сообществом перемещаемся в дом Черемисина.

Я ни разу не была дома у Черемисина, знала только, что это недалеко от меня. И вот мы выходим из портала в просторной комнате, вроде бы говорили, что у него дом солидный, каменный. В первом этаже этого каменного дома явная столовая, стол со стульями вокруг, со столом кто-то что-то делал — скатерть переворошена, не то убирали старую, не то натягивали новую. И что-то помешало — часть стульев попадала, да так и лежит.

И тишина. Ни звука, ни шороха, ни единого человечка.

Болотников отодвинул один из лежащих стульев и заглянул под стол.

— А ну, вылезайте.

— Помилуй, барин, страшно вылезать-то! А ну как чуда заморская нас всех того, и тебя первого? Митрий-то Львович уже и не отзывается! — слышим мы все из-под стола.

— Вылезайте, кому говорю, — рыкнул Болотников, — да докладывайте, что здесь у вас творится. Где Дмитрий Львович и прочие.

— А кто ж его знает-то, — из-под стола выглянул мужичок с заплывшим глазом — кто-то ему по тому глазу не так давно попал. — Как наверх ушли, так и нету, а поначалу ещё и мебеля какие-то двигали, а теперь уж и перестали, и ругались крепко не по-нашенскому, а сейчас-то молчок!

И впрямь, неестественно тихо.

Следом за тем мужичком выглянул ещё один, тот почёсывал затылок. Интересно, от кого им досталось?

— Кто тебя так? — спросил Болотников.

— Так барыни Фани девка комнатная, та, что Митрий Львович притащил недавно. Она эти дни где-то пропадала, не видали дома её, а тут взялась ровно ниоткуда. И на Митрий Львовича попёрла, значит. И на нас на всех. Я от неё стулом загородился, а она тем стулом мне и двинула. И наверх усвистала.

Вот так, значит, всё же она. Явилась, не запылилась.

Тем временем госпожа Аюна перемолвилась парой слов с госпожой Фань-Фань, и они принялись вместе что-то магичить. Начали от окна, пошли дальше, двинулись из столовой.

— Дамы, постойте, — остановил их Болотников, то есть — попытался.

Госпожа Фань-Фань взглянула на него ласково и сказала:

— Я тоже живу в этом доме. И мне нужно знать, что случилось. Кроме… разного другого.

— Нужно оградить дом, чтобы ни одна мышь не выскользнула, — строго сказала госпожа Аюна.

Она держала в руках зеркало и поглядывала в него временами. Очевидно, кого-то ждала. Точно, она же велела кому-то немедленно прибыть к ней. Кому же?

Это был не портал, то есть — не уже привычный мне нормальный портал, не выход из теней, а вовсе что-то непонятное. С хлопком посреди нашей компании материализовался… молодой мужчина, так он выглядел. Черноволосый, худощавый, и очень, очень высокий. Выше на голову и Болотникова, и Соколовского. А одет — да как все приличные люди одеваются, так и одет. Сюртук неплохой, цепочка от часов, булавка в галстуке.

— Егор, ты не торопился, — заметила госпожа Аюна. — Господа, это мой младший сын.

Тот поклонился вежливо, ему назвали нас всех, и он вопросительно посмотрел на мать.

— Лисица дурная людей ест, надо бы изловить, — сказала она.

— Попробуем, — улыбнулся парень, и на миг мне показалось, что глаза его вспыхнули, что угли в печи, два таких красных уголька.

— Ограждаем дом, — говорила госпожа Аюна. — Господа некроманты, было бы неплохо, если бы вы посодействовали. Наши стены крепки, но добавить человеческой силы были бы неплохо.

— А на меня вы не рассчитываете, уважаемая Аюна? — спросил Болотников.

— А вы наверх с нами пойдёте, как законная местная власть. Беседовать с теми, кто там ещё остался. Некромантов же я попрошу понаблюдать из доступного им теневого пространства.

Госпожа Аюна командовала… как опытный руководитель, вот. И её слушались беспрекословно, даже Фань-Фань. Они и вправду оградили дом серьёзной завесой, а мы с Соколовским добавили к ней своих сил. А после он протянул мне руку, и мы воспользовались выданным нам разрешением — скользнули в тени.

И у меня только что рот не раскрылся от изумления. Потому что опытный руководитель госпожа Аюна оказалась… мелким зверьком. Бурундуком. Полоски, пушистый хвост… однако же, её это нисколько не смущало, судя по всему.

А вот её сын выглядел… интересно он выглядел. Вовсе не зверем, но… вот его бы я назвала демоном, потому что был он чёрен, худ и высок — как будто ещё выше, чем казался в нашей реальности, а вокруг него трепетал пламенный ореол. И никаких сюртуков и часов с цепочками, вы не подумайте.

Фань-Фань же мы уже видели, и это вновь было мощное чешуйчатое тело, и шевелились усы на голове, и сверкал гребень, и сияли глаза.

Мне даже стало интересно, а что видят все эти существа вместо нас? Кого-то мелкого и слабого? Или наоборот?

Дом из теней виделся… домом. Вот столовая, вот прихожая, вот лестница наверх…и Болотников идет туда, и его сопровождают три нечеловеческих сущности. И та, что кажется самой малой, на самом деле или владеет чем-то, остальным неведомым, или ещё по какой-то неизвестной причине пользуется немалым уважением.

А мы скользим тенями следом.

На втором этаже я вижу небольшую деревянную площадку, и коридор уводит вдаль. А справа от нас — двустворчатые двери в комнату. Мы идём туда — кто явно, кто тайно.

Окна не заморожены — значит, магическое утепление. Солнечные пятна на паркетном полу. На стене тикают часы. На стенах две картины, на полу обитые узорчатым шёлком банкетки, а на полу ковёр, скрадывающий звуки. И возле одной такой банкетки лежит на ковре Черемисин — с совершенно белым лицом, и я вижу, что жизни в нём нет ни капли, что смерть эта совершенно точно насильственная, и что если начинать его расспрашивать, то ничего он нам не ответит.

И сбоку — двери в следующую комнату. Закрытые.

Болотников стучит — не отпирают.

— Открывайте немедленно, — говорит он строго.

Не реагируют.

— Егор, — ведёт плечом госпожа Аюна.

Тот касается двери пальцем — и она просто осыпается в труху.

Все мы заглядываем в другую комнату, и видим, что это спальня. И на разворошенной кровати сидит уже знакомая нам китаянка, и держит за горло девчонку лет семнадцати.

Горничная Танюшка, дочка управляющего — догадываюсь я. И она пока ещё жива.

— Извольте немедленно отпустить девушку и отправиться с нами, госпожа Линь-Линь, — с ходу заявил Болотников.

Та только глянула на него насмешливо — мол, не понимаю.

— Всё она понимает, — холодно сказала Фань-Фань.

И заговорила по-китайски, до меня долетела суть — мол, перестань дурить и сдавайся, уже наломала дров, достаточно. А не сдашься — тебе же хуже будет.

Линь-Линь продолжала улыбаться, и тогда Фань-Фань достала из собственной причёски памятную шпильку и показала. Лисица мгновенно спала с лица и закричала что-то по-китайски, мне пришлось очень сильно сосредоточиться, чтобы уловить суть. Кажется, она называла Фань-Фань воровкой и кем-то подобным, и призывала на её голову всяческие проклятья. Но та ни на мгновение не изменилась в лице, молчала и ждала.

— Из уважения к хозяевам этого места дальше мы будем говорить на их языке, — сказала драконица. — Немедленно отпусти девушку и подойди к нам.

— И что тогда? — сощурилась лисица.

— Обсудим. Ты нарушила здешний закон, кто ты после этого?

— Не тебе говорить мне о здешних законах!

— Я могу сказать о законах, милая дама, — сказал Болотников. — Мне велено приглядывать за тем, чтобы местные маги и магические существа исполняли их так же, как все прочие, кто проживает на вверенной мне территории.

— О законах скажу и я, — шагнула вперёд Аюна. — И господин Болотников меня поддержит. Ты пришла сюда незваной и не захотела жить в мире. Ты должна ответить за это.

Линь-Линь сощурилась, её правая рука, которой она держала девушку, заколебалась и трансформировалась в лапу с когтями. Девушка попыталась дёрнуться и пнуть, но попала только в воздух.

— Ну, давай, — Фань-Фань скользнула и оказалась рядом с лисицей.

Когти потянулись к шее, а я помню, что они ядовитые! И что же делать?

Чёрный вихрь возник за спиной лисицы, чёрные тени непонятных очертаний окружили её, и она не ожидала, рука дрогнула… в этот момент Болотников выдернул из-под её руки перепуганную девчонку. Девчонка вздохнула… и заревела.

— Иди, умойся, потом расскажешь, что тут было, — вздохнул Болотников.

Теперь все они решили, что с лисицей можно не церемониться, а она тоже не собиралась сдаваться просто так. Хрясь — лапа бьёт по окружившим её теням, а потом и хвосты, о да, хвосты, она перекинулась, и мне хочется увидеть это не из теней, и я шагаю наружу.

— Лёля, стой! — пытается командовать мне Соколовский, но меня как тащит что-то.

Выхожу, стою сбоку, таращусь.

Ну да, чудо заморское, хвосты в разные стороны таращатся, их девять, и этими хвостами она хлещет, как оружием — это помимо когтей. Рвёт ту черноту, что окружила её, и вырывается из кольца, и видит меня.

Я рефлекторно ставлю защиту и бью её, но она смеётся мне в лицо, скользит мимо меня и проваливается в тени. Я — за ней, там же Соколовский, а он не сказать, чтобы вполне здоров и вообще! Я не дам его доесть!

Я успеваю встать рядом и затормозить её барьером. Она рвёт и ломает тот барьер и от того физически больно. И кто знает, сколько бы ещё длилась там боль, но позади нас встаёт дракон.

— Не уйдёшь, — говорит она не по-русски, но смысл понятен.

— Уйду, — злобно огрызается лисица. — Всё равно уйду, ну что тебе, отпусти меня! Они посадят меня в клетку! И ты будешь виновата!

— Этот дом окружен, ты не пройдёшь через защиту.

— Так пропусти! Или вот я сейчас уйду изнанкой, и эти смертные помогут мне!

— Не поможем, — качает головой Соколовский.

Наверное, лисица ещё что-нибудь вычудила бы, но Фань-Фань просто схватила её лапой и дёрнула в нормальный мир, и мы вынырнули за ней. А там её сразу же взял за передние лапы Аюнин Егор — и всё, нет никаких хвостов, никаких лап с когтями, только хнычущая девчонка.

— Отпустите меня, я обещаю, что никогда больше никого не убью, я буду есть только животных! Кур, например кур! И всё! Что вам стоит? — плаксиво говорила она.

И всё время вырывалась, пыталась вывернуться — но парень держал крепко, и кажется, ему это не стоило никаких особых усилий.

— Прищемите её, что ли, — скривился Болотников. — Как можно заставить её сидеть смирно и отвечать нам?

— Можно, — проговорила Фань-Фань с такой улыбкой, что у меня просто мороз пошёл по коже. — Линь-Линь, немедленно замолчи, слушай, о чём тебя будут спрашивать, и отвечай обо всём, что захотят знать.

— Кто будет спрашивать? Люди? — дернулась лисица. — Ты продалась людям!

— Здесь живут люди. Ты совершала недопустимое на землях этих людей, они готовы спросить с тебя. И здешняя Старшая тоже готова спросить с тебя, и её сын.

— Это не сын, это злобный демон! Мне больно от его рук! — верещала лисица.

— От тебя тоже случилось достаточно боли, — ответила Фань-Фань. — Замолчи немедленно, или я буду вынуждена усмирить тебя.

— И что ты сделаешь? Ударишь? Ну, ударь. На радость и на смех местным демонам и смертным! Пускай поглядят, на что способна наследница древнего рода! Позор на твою рогатую голову!

— Позор — это питаться разумными, которые беззащитны перед тобой, — брезгливо скривилась драконица.

— Я могу избавить её от этой говорливой оболочки, — усмехнулся демон.

— Не нужно, так справимся.

В руках у Фань-Фань снова оказалась шпилька с подвесками из белого нефрита. Она взялась обеими руками за шпильку и…

Сломала? Или только сделала вид, что сломала?

Фань-Фань разняла руки, в каждой оказалось по половинке. В одной — навершие со шнуром и подвесками, во второй — длинное и тонкое острие. И лисица мгновенно обмякла в руках Егора, и замолчала, и слёзы покатились по её прекрасному бледному лицу.

— Так, кажется, теперь мы сможем поговорить, — резюмировал Болотников.