Барышня ищет разгадки

7. О возможных причинах доносительства

7. О возможных причинах доносительства

Не зря говорят — утро вечера мудренее. То, что в ночи показалось неприятным донельзя, утром уже виделось так или иначе разрешимым. И Соколовский первым делом связался с Болотниковым и выразил желание переговорить.

— Заглядывай, смертушка, только поскорее, — кивнул в зеркале Болотников. — А то Илья Елисеич ждёт.

Ого, Илья Елисеич, губернатор, значит. Интересно, в чём там вопрос? Или не могло так быстро дойти и распространиться?

— Прямо сейчас и загляну, если арро нальёшь.

— Отравы твоей заморской налью, куда уж деваться. Нет бы чаю, как добрый человек, — смеялся Болотников.

А Соколовский предупредил Алешку, что уходит, да как бы не на весь день, и отправился.

У Болотникова, как всегда, было тепло и сытно — каша по постному времени не с мясом, но с грибами, капуста, солёные огурчики да с той же капустой пироги. И арро — тёмный и густой, той самой, какая нужна, крепости. Хорошо.

— Рассказывай, какая нелёгкая тебя с утра принесла — ну, кроме естественного для всякого живого человека чувства голода, — усмехнулся Матвей Мироныч.

— Так вот новости из столицы подъехали, — и Соколовский рассказал о ночном разговоре с отцом.

— Донос, говоришь. Любопытственно. И что же, уважаемый Севостьян Михайлович не углядел, кто автор? Или тот автор не изволил подписаться? И в каких же смертных грехах тебя обвиняют?

— Так вот не ясно пока. Думаю, отец со своей стороны разузнает, и сообщит, но мне интересно, кому я мог перейти дорогу здесь? Неужели кто-то желает занять мою должность?

Должность предполагает больше работы и ответственности, нежели каких-то благ земных, но кто их знает, людей-то, что там у них в головах? Может быть, думают, что он на золоте ест и пьёт?

Уж конечно, ест и пьёт. Когда имеет время поесть и выпить. Хотя бы чаю горячего. Только кто ж о том задумается?

— Ты спрашиваешь, кому? Да кому угодно, — отмахнулся Болотников. — Ты не бедствуешь, одинок и независим, не желаешь составить счастье какой-нибудь девицы из хорошей семьи, а точнее — счастье маменьки и папеньки этой девицы, наверняка кого-нибудь недолюбил и бросил, а кого-нибудь не полюбил вовсе, отказал в какой-нибудь невинной просьбе, а то, глядишь, и в существенной — и всё это уже может послужить поводом для злобы и мести.

— Но ничего из названного не может служить предметом собственно доноса, всё это суть сплетни, — отмахнулся Соколовский.

— Так это я тебе назвал варианты и возможности, ты ж не о предмете меня спросил, а о том, кому мог дорогу перейти. Вот и вспоминай, что из названного у тебя случилось в последние месяцы.

Соколовский и вправду задумался — и ничего придумать не смог.

— В последние месяцы я интересовался главным образом служебными делами, — покачал он головой. — В гостях почти не бывал, на светских вечерах тоже, даже в театр дорогу забыл, — пожал он плечами. — Как-то и дел невпроворот, и в целом не до того.

— Когда признанный герой-любовник вдруг перестаёт бывать в свете и ударяется в службу, это может вызывать подозрения. А вдруг это совесть нечистая покоя не даёт? — усмехнулся Болотников.

— Да будто сам не знаешь, сколько всего делать приходится и где для того бывать, — отмахнулся Соколовский.

— Я-то знаю, но и я не могу понять, чего ради ты загрузил себя служебными делами по самую маковку вместо того, чтобы поселить в своём доме супругу, сначала одну, а со временем и детишек бы поднабралось, — усмехнулся Болотников.

— Что-то ты сам не торопишься осчастливить какую-нибудь девицу из хорошей семьи, — вернул усмешку Соколовский. — И ты не из тех, кого где-то в России невеста ждёт, насколько я знаю.

— Да никто не ждёт, — нахмурился Болотников. — Потому что там и возвращаться-то особо некуда. Я и не рвусь, прижился, мне и здесь хорошо. А родители девиц из хороших семей пускай смотрят на Фанечку и вздыхают, потому что — опоздали.

О как, Фанечка. Далеко зашло, судя по всему.

— Ну а я, если тебе ещё никто не насплетничал, с юности связан обещанием жениться, — глянул на Болотникова, поморщился, как всегда при упоминании этого прискорбного факта.

— Сплетни, сам понимаешь, дело такое, проверять их нужно. А подобную не вдруг проверишь, потому что где та невеста?

— Вот, правильный вопрос. Я не знаю на него ответа, и отец мой, весьма желавший породниться таким образом со своим другом юности, не знает тоже. Этот факт крайне удручает меня, потому что не будь его, я давно бы уже сделал предложение и перестал быть объектом охоты для родителей девушек из хороших семей.

— Надо же, как всё кучеряво-то, — покачал головой Болотников. — Прямо как в романе — герой обещался, а сам не знает, кому.

— По логике романа, по мою душу должна прийти неведома зверушка, но пришёл пока только донос, и то не сам донос, но сведения о нём, причём неполные.

— Когда придут полные — там уже отмахнуться будет никак невозможно. А пока ещё ты можешь жить-поживать, как привык, и делать тоже что заблагорассудится.

— А точнее, что по службе положено, — усмехнулся Соколовский.

— И это тоже. Кстати, говорят, снова напали на путников, только теперь уже на Приленском тракте, но тоже недалеко от города, близ Хомутово. Люди живы, а вот телеги, лошади и поклажа досталась разбойничкам.

— Но хотя бы люди разбойничали-то, или снова скелеты?

— Так вот пока не знаю подробностей, только о самом факте нападения вчера под вечер, снова в сумерках.

— Что-то лихие люди вовсе страх потеряли. А что наш Семён Игнатьевич? Из Нижнеудинска не вернулся?

— Не слышал, видимо — не вернулся. Вернётся — а тут его новости-то и поджидают. Но если там снова нежить в банду затесалась, я уж тебя побеспокою, не обессудь.

— Да пожалуйста. Эх, хорошо у тебя, но дела не ждут.

— Так и меня не ждут, все верно. А если что по твоему делу услышу — дам знать.

— Благодарствую, — кивнул, поднимаясь, Соколовский.

И отправился далее по служебным делам.