Барышня ищет разгадки

6. Вести из столицы

6. Вести из столицы

Неурочный вызов отца оторвал Соколовского от неких приятных размышлений после переполненного работой дня. Строго говоря, всякий подобный вызов выглядел неурочным, потому что — не в обычае у них было вызывать друг друга, разве что очень уж припирала нужда, и то больше по делу, чем для себя.

День вышел суматошный — после совещания у Болотникова нужно было отправиться скоренько в Нижнеудинский уезд, потому что там, оказывается, образовалось тело с явными следами насильственной кончины, и местные засуетились. Правда, Болотников открыл портал — им обоим, вместе с Пантелеевым, который тут же встрепенулся и тоже изъявил желание выяснить, что случилось. Вот вдвоём там до вечера и провозились.

Пантелееву докладывали местный исправник и свидетели, а Соколовскому — врач местной больницы, и провозились с тем делом до сумерек — потому что оказалось, причиной смерти стала вовсе не семейная ссора, как полагали поначалу, а делёжка украденного при разгрузке на железнодорожной станции сахара.

— Что-то у нас который день сплошные покражи продовольствия, — ворчал Пантелеев. — То нежить соль с мукой ворует, то эти вот, — брезгливо морщился, вспоминая допрос брата убиенного.

Тот брат не сразу, но сознался, что вместе с покойным Трифоном и ещё с соседом Вовкой уволокли три мешка, договаривались сбыть через бакалейную лавку кума, но Трифон решил схоронить полмешка для своих нужд — домашних настоек, которыми приторговывал, и варенья. Однако компаньоны приметили недостачу, прижали к стене, слово за слово, дошло до драки, и дальше уже случайность — потому что никто не ожидал, что Трифон упадет головой аккурат на угол сундука, окованный металлом, и тут же отдаст богу душу. А собирались-то всего-навсего проучить, чтоб далее неповадно было у своих тащить, ладно где-то там, на железке, где плохо лежало, а тут-то! Помянутый брат едва не плакал, потому что никак не ожидал такой развязки, и ещё теперь должен был заботиться о вдове Трифона и его пятерых детях, а у него у самого четверо, и тоже все мал мала меньше.

Из посмертного допроса узнали, что покойный Трифон ещё и задолжал в кабаке месяц как, просрочил уплату долга и изыскивал возможности разжиться деньгами дополнительно к заработку — а работал он на заготовке леса. И что он как раз накануне был на работе своей выходной и подрабатывал на разгрузке вагонов на станции — там и присмотрел мешки с сахаром, из-за которых всё и случилось.

Эта простая в сущности история так утомила, что Соколовский едва ли не с радостью сбежал из присутственной избы на воздух, да ещё и погост местный заодно проведал — но не обнаружил там ничего, похожего на то, что видели с Лёлей в Урике. И то ладно. И потом уже просто вернулся в Сибирск теневыми путями, предупредив Пантелеева, чтоб не ждал его с порталом.

Впрочем, в городе его тоже ждали — в Медведниковской больнице и в Солдатовской, и раз уж Лёля героически взяла на себя Кузнецовскую, то ему по справедливости остались все прочие. И то хорошо, что привыкли к его появлениям вне служебных часов — с пониманием люди, знают, что он один, а вопросов важных много.

Так и вышло, что к ночи уже хотелось поесть, вытянуть ноги, и ещё хорошо бы с Лёлей хотя бы парой слов перемолвиться, не говоря уж о большем. И в этот-то момент, когда наконец-то ноги вытянул, отец его и дозвался.

— Сидишь? Вот и хорошо, что сидишь, — сказал он сумрачно. — Что ты там у вас наворотил, что на тебя аж в столицу доносы пишут?

— Я наворотил? — Михал как-то с ходу даже и не сообразил, о чём вообще речь.

— Ты, кто ж ещё, — отец смотрел сумрачно и выглядел не менее уставшим, чем он. — Доносец на тебя, да не простой, а с прицелом ещё и на меня, раз ты мой сын и тоже некромант. Мол, убираешь неугодных свидетелей, да так, что не вдруг к тебе подкопаешься.

— Ничего не понимаю, — честно сказал Михал. — Кого я убрал-то? И что, доносящий не знает, что подобного не скрыть?

— А там посмертного допроса не то не было, не то ты сам его проводил, — сказал отец с усмешкой.

— Так всегда же свидетели какие-то есть, — он продолжал ничего не понимать.

Донос? На него? С какой радости и кому вообще это понадобилось?

— А точно ли всегда? И заключения твои они тоже всегда подписывают?

Михал задумался.

— Сегодня точно подписывали. А есть ли копия?

— Так вот нет, и я увидел только потому, что с Третьяковым мы сто лет знакомы и девяносто девять из них вместе служим, — Третьяков — это министр, маг-боевик, и с отцом они и вправду знакомы давно и хорошо. — И уж конечно, фамилий ваших местных в голове не удержал. Там вообще как, есть кому за тебя слово-то сказать? Или нос дерёшь, и со всеми перессорился?

— С чего перессорился-то?

— А с чего на тебя доносы пишут?

— На кого не пишут-то?

— Ты прав, на всех, но не на всех кладут официально министру на стол, чтоб непременно дать ход и учинить разбирательство.

— И прямо будет разбирательство?

— Потянет Андрей Савельевич, сколько сможет, если не будет никакого движения — то и замнёт, а будет — ну, там посмотрим. Но ты не думай, что легко отделался, во-первых, ещё и не отделался, а во-вторых — если хотят меня подвинуть, то и от тебя не отцепятся.

Это как раз было понятно, и если речь о каких-то отцовских врагах, то те точно не отцепятся. И будут пользоваться любыми средствами, это тоже понятно. Только вот кто те враги, и чего они успели напридумывать о нём? Придумать-то о ком угодно можно, дело нехитрое, особенно — если человек не в своём огородишке небо коптит, а по всей немалой губернии мотается.

Настроение испортилось совершенно, и он понял, что даже не спросил отца — узнал ли тот что-то о Куницыне. Не до Куницына ему сейчас, это всякому понятно.

Что ж, значит — будем ждать новых сведений. И готовиться к возможной войне.