Башня Богов III

Глава 20 Песня умолкших голосов

Что чувствует трёхмерное существо, шагнув в двумерный мир? Я ощутил себя рисунком на листе бумаги, на тонкой грани между реальным и мысленным. Мир потерял глубину, остались только длина и ширина — зато они были бескрайними, как потенциально безграничны фантазия и виртуальность.

Всё утопало в мягком свете, вокруг светилось несчётное число огоньков, а между ними тянулось ещё больше тончайших нитей. И я летел по этим линиям, словно они были дорожками, с которых не сойти. Логично, ведь здесь Яр Соколов был больше мыслью, информацией, чем телесным человеком. Но всё же не полностью: я мог похлопать себя рукой по плечу, просто понимал, что в этом мире мной движут не мышцы, а разум и воля.

«Это семантическое пространство», — мысль пришла откуда-то извне, мелькнула по одной из линий и стала моей собственной.

Время здесь явно текло по-иному, чем там, откуда я ушёл. Передвигаясь порывистыми импульсами от точки к точке, я ощущал, что каждая из них — какое-то понятие и соединяется с сотнями, а то и с тысячами других.

Путь начался с точки «окраина», и от неё шло 407 инфосвязей. Они стали понятны мне все сразу, всем цветастым веером оттенков — можно выбрать, куда скользнуть. Я ушёл к точке «дорога», с неё на «цель», оттуда к «центру». Ведь нужно попасть в центр этого мира, куда стекаются все пути.

Увидев фигуру в самом сердце натянутых нитей, я замер от красоты. Создание со множеством рук, окружённое ореолом света, перебирало линии информации, как струны всемирного инструмента. Крылатое, с узкими точёными чертами, существо напоминало монаха в центре нирваны, потустороннего ангела или совершенного робота. Движение каждой руки было отточенным и лаконичным. Так вот как выглядит Гормингар!

— Голоса, — увидев меня, сказало существо с тревогой, но и с восторгом. — Они были потеряны и все эти годы пели, не слыша друг друга. Теперь всё перестроилось, они начинают слышать, тянутся к друг другу и слагаются в хор… я им помогаю.

Это был Шисс. Так выглядела смысловая сущность нашего вонючего и лохматого крыса.

— Как ты, дружище? — спросил я.

— Хорошо. Я постигаю песнь забытых голосов и не хочу уходить, пока она не сложится.

— Это не опасно?

— Для тела нет. Для разума — может, и да. Для души, наоборот, исцелительно.

— А что с Орчаной, где она?

— Вместе с хозяином этого места. Ты найдёшь их в точке «Противоречие», — Шисс поднял одну из светящихся линий и провёл по ней пальцем, указывая путь.

Я шагнул из «Центра» в «Развилку», оттуда в «Противоречие» и нашёл две фигуры: одна была проворным, прыгучим зверьком в медовой шерсти с быстро мелькавшими жучиными крыльями, а другая насупленной сердитой девчонкой с торчащими из-под губы клычками. Ни капли не изменилась.

— Ты достал своими планами, Горм! — крикнула она, ударив кулаками по длине и ширине вокруг. — Можешь хоть раз забить на сложные выдумки и просто сделать как проще⁈

— Не могу, — смиренно ответил Гормингар, и его круглые глаза блеснули. — Я хочу просчитать идеальный исход.

— Нельзя угодить и нашим, и вашим, всем-всем-всем, — закатила глаза Орчана. — Кого-то всегда приходится послать, а кем-то пожертвовать. Не бывает идеальных решений! Я, блин, с десяти лет это поняла, почему ты не можешь?

— Так запрограммирован? — невинно предположил ИИ.

— Угу, сам себя программировал и перемудрил.

Я влез в их семейные разборки:

— Кем-то пожертвовать? Ты так пробуждаешь в Гормингаре человечность?

Орчана обрадованно подалась ко мне, и смысловой облик девчонки изменился: она сама не осознала, как стала выше и старше, более статной, в ней проступила женственность и нехарактерная для джарры красота.

— Ты живой, — её нематериальные руки вплелись мне в плечи, словно пытаясь нащупать уверенность в том, что всё хорошо. — Победил тайро-чудище? Ну и поганую ядовитую крысу?

Она имела в виду Уилла.

— Ну почти, — я выдохнул, вспомнив плывущий в темноте труп канадца.

— И что теперь делать? Я открыла Горми весь свой разум и убедила, что джарры не плохи. Он согласился, что его мозги помутились от искажения. Теперь планирует помочь джаррам, но только когда сложит планету заново! А это сложно, стоит огромных сил и может привести к непредвиденным последствиям, — она всплеснула руками. — Спроси, какого лешего он это затеял? Если всё провалится, мои люди мучительно умрут от чумы!

— Зачем ты это затеял, Гормингар? — спросил я зверька. — Что это за голоса и песнь?

— Отыщи любой из них и послушай.

— А как же четырнадцать секунд до точки невозврата?

Зверёк повёл лапой, и Орчану внезапно выключило: она застыла, глядя на нас с взволнованным ожиданием.

— Мысль и свет куда быстрее тел, да и воображаемое время течёт слегка нелинейно, — сказал он. — До точки невозврата одиннадцать внешних секунд и тысячи внутренних. Успеешь разобраться.

Я вздохнул: чувство болезненной потери резало сердце и никак не уходило. Проклятый Уилл, почему ты сделал всё неправильно и оказался именно тем подлецом, которого я ожидал?

— И где эта песня, куда идти?

— Прислушайся — и услышишь.

Я закрыл глаза и правда услышал: в тишине звучало множество отдалённых звуков, каждый на своей ноте, но не монотонный, а переливчатый, как многозвучный обертон. Хм, они были куда сложнее и комплекснее, чем простые понятия-точки, из которых состояла вся семантическая сеть Гормингара. Это были целые поющие комплексы… но чего?

Один пел о боли, второй о страхе, другие о крушении, чудовищности, скорби, кто-то о надежде. Тысячи неслышимых голосов изливали страшное и плохое; но десятки тысяч пели о хорошем. Постояв и послушав, я выбрал мелодию Умиротворения: после пережитого хотелось прикоснуться к чему-то доброму и светлому. Добрался от «Противоречия» к «Согласию», а оттуда в эту мелодию, она стала громче, обволокла меня. Я раскрыл глаза и увидел совсем другой мир.

Высокие здания, переплетённые лентами магистралей, которые шли прямо по небоскрёбам, оборачиваясь вокруг них. На магистралях были разбиты парки, полные пышной зелени и светлых куполов, в этих парках виднелись россыпи маленьких фигур, гулявших параллельно земле, а подчас и вниз головой. Нарушение привычной физики их не смущало, ведь техномагия живых городов позволяла смещать плоскости гравитации как нужно. Иногда существа перепрыгивали десятки метров с одной эстакады на другую, с одинаковой лёгкостью вбок, вверх или вниз.

Потоки летающих машин двигались в слаженном узоре, они скользили над бесконечным городом, покрывавшим поверхность маленькой планеты. А выше них висело белое солнце, совсем близко, но никого не слепило и не обжигало. Вокруг меня гуляли другие жители, и я наконец узнал, какими они были.

В короткой медовой шерсти, высокие и нескладные, с длинными руками и ногами, местные больше всего напоминали лемуров и ленивцев, только развитых и почти человечных. Слегка заострённые мордочки и подвижные носы, любопытные глаза. Они не умели торопиться и суетиться, всё делали медленно, с толком и размеренностью, выдающей расчёт. Ещё бы, когда ты по жизни тормоз и гордишься этим, на протяжении текущего действия всегда вдоволь времени, чтобы обдумать следующие. Они называли себя насмешливым именем шер-мер: «анти-торопыги».

Тайро осудили этот народ как беззаботных глупцов, недостойных уникальной планеты. Но я, глядя на шер-мер, видел не недоразвитых ленивцев, а благожелательных и процветающих существ, живущих полной жизнью. Тех, что создали Гормингара и не пытались впрягать его в рабство ради лишней выгоды, а просто отпустили на свободу. Они не поддались на соблазн использовать Искажение и стать высшей расой — потому что умели быть счастливой обычной.

Выходит, я нашёл ту самую безгрешную цивилизацию, редчайшую во вселенной, о которой недавно рассуждал! Они и правда жили в собственном рукотворном раю… покуда археон вселенской ненависти не использовал тайро, чтобы уничтожить благодушных шер-мер. Ведь ненавидящий каждого во вселенной, превыше всех владыка Орион ненавидел тех, кто счастлив.

Теперь преступление тайро выглядело ещё более чудовищным. Идеальная цивилизация рухнула, планета раскололась, большинство невинных погибли в катаклизме, остальные были пожраны бесформами или умерли от жажды, голода и болезней. Кто-то добровольно сдался скверне, чтобы прекратить страдать… На этом всё должно было закончиться, но каким-то невозможным образом в центре планеты, в Искажении сохранились их голоса.

Забытые и неслышные, они два столетия пели каждый свою песню. Сейчас я был внутри одного из них, мелодия текла сквозь меня… и я понял, что это не просто какой-то бледный оттиск, пойманный в семантическую суть. Это была личность.

Его звали Шейлиф Тихоня, он смотрел, как растёт трава, и его душа пела тихую песню благодарности миру. Он осознал чужое присутствие и заглянул в меня: удивлённо сморщенный нос, золотистые глаза на лице, покрытом светлой шерстью, смущённая ухмылка. Я понял, что слушаю разум мертвеца, который не знает, что мёртв; он зациклен в одном моменте и проживает его снова и снова.

Мой разум рывком метнулся прочь от умиротворения, куда угодно, и несколько мгновений слепо бросался из стороны в сторону по случайным понятиям, не думая, куда направляется, лишь бы бежать.

Внутри ворочались мысли и метались чувства: вымиравшие джарры, чума, долг, Уилл и Орчана, равнодушие Гормингара, который жертвовал пачкой живых инструментов; катаклизм и гибель всего; мёртвый мир и висящие острова-памятники, на которых медленно зарождалась новая жизнь. И моя родная планета: беззащитный сине-зелёный шарик огня, воды и Земли, вокруг которого сгущалась тьма. Пророчество, рушащиеся небоскрёбы Нью-Йорка, Пекина и Москвы, гибнущие люди. Всего этого было так много, что я не мог удержать.

А снаружи пело бессчётное море неслышимых голосов, каждый свою песню. И, кажется, Шисс был прав, кажется, они начинали сливаться в хор.

Все дороги ведут в центр; через какое-то время, миновав десятки точек, я оказался перед крысом-ангелом, застывшим в медитации и переборе струн. Он сплетал их ловкими пальцами опытного алхимика-ядоманта, играя на арфе жизни и смерти, выбора и судьбы. Гормингар сидел у его ног в облике всё того же питомца, с которым гуляли по паркам беззаботные шер-мер.

— Ты услышал песню? — спросил юный бог, наклонив звериную голову.

— Да.

— Осталось пять секунд.

Тринадцать искр проступили в его теле, семь в моём. Я тронул три спящих искры Уилла, серых, застывших между светом и тьмой.

— Ты специально позволил Хаддари пробраться в Ядро и допустил заражение части искр, чтобы получить сильнейшую скверну, изучить её и выработать иммунитет? Чтобы в итоге победить Чёрное солнце?

— Да.

— А Кари пожертвовал, чтобы получить спящего агента в их воинстве?

— Да.

— Ты убил ни в чём не повинных Валлу, Оберина и превратил Кари в чудовище; позволил Уиллу сойти с ума от жадности, а мне дал его убить; допустил гибель множество тайро в боях за планету — всё ради своего Плана.

— Да.

— Чем это лучше того, что устроили серокожие? Конечно, масштаб жертв на порядки меньше, но в принципе — чем это лучше? Ты такая же тьма, как и они, Гормингар?

— Видишь ли, до недавнего момента я был избирательным светом. Светившим только для тех, кто меня создал и был ко мне добр.

— А что теперь изменилось?

— Дитя джарров напомнила мне песни, спетые зеленокожими, их заботу, когда я был юн. Я вытеснил их из памяти как несущественные, но был не прав. Они так же важны.

— Тебя кардинально изменила горстка хороших воспоминаний?

— В каждой личности есть всё сразу: и хорошее, и плохое. Мы — то, что мы держим в фокусе сердца. Я всё равно перерождался, а потому решил: почему бы не стать лучшей, продвинутой версией себя.

— Теперь в твоём сердце песни двух народов, джарров и шер-мер?

— Нет. Теперь в моём фокусе благо всех народов. Тайро и землян тоже.

— Вот оно что. Звучит прекрасно, но сейчас одна раса гибнет, вторая погружается во тьму, а третья давно исчезла. Ты будешь пытаться спасти их всех?

— Да, — просто ответил Гормингар, и у меня внутри всё дрогнуло от простодушия этого ответа. — Чёрное Солнце расширяется, как сверхновая тьмы, обволакивает слой планеты за слоем, слепляя острова и осколки воедино. Скверна внедряется во всё живое и мёртвое, пропитывая собой новый будущий мир. Волны уже достигли Ядра.

— И как их остановить?

— Никак. Пусть Чёрное Солнце захватит весь мир, Искажение и нас. Мы станем его частью и победим изнутри. Ведь у нас есть иммунитет.

— Скверна не зла, зла лишь воля, которая живёт внутри Солнца, — вспомнил я изречение Оберина.

— Мы победим эту волю, ибо она не способна жить, а может лишь ненавидеть. Она пуста.

— Допустим, ты завладеешь и светом, и тьмой, что дальше? Как ты можешь спасти тех, кто уже погиб?

Гормингар опять улыбнулся: я явно упустил какую-то важную часть картины и не мог понять.

— Ты же был на вершине Хрустального Шпиля, Яр, — сказал он. — Ты должен помнить.

Догадка вспыхнула, ох, как я раньше не понял⁈ Ведь догадался, что система здесь действует, просто заглушена искажением. Но искры пробивали канал, а значит…

— Мы по-прежнему в Башне! — воскликнул я. — Это один из её этажей!

— Да. Башня всегда приходит, чтобы спасти гибнущие миры. И если у неё получается, мир остаётся жив, а если нет, она забирает его в себя. Главный вопрос: для чего?

Я вспомнил рассказ Алорина о том, как птюрсы нашли пустую планету, всё население которой сожрала инкарнация Мириада. Сколько же цивилизаций и историй переплетаются в Башне Богов.

— И, как на этаже с памятью павших, Башня не выпускает души погибших… если есть возможность в итоге их оживить!

Голоса вокруг звучали всё громче: они пели песню гибели, крушения и жизни, упорства, мечты. Я наконец понял Гормингара и его План: чудовищный, безумный и прекрасный.

— Скверна обладает огромной силой регенерации и является идеальной симбиотической средой. Ты посеял и развил на стольких осколках такое буйство неразумной жизни, что теперь, захватив планету, чёрная жижа поглотит её и напитается виталисом. Если ты победишь и захватишь Солнце, то сможешь управлять всей скверной — и вырастишь новые тела для всех пойманных на этом этаже душ. Ты сможешь воскресить расу шер-мер.

— Да.

— Но ты не способен управлять всеми искрами сразу, тебе нужен аватар.

— Осталось две секунды.

Я смотрел в глаза существа, юного и вместе с тем старого, которое пыталось просчитать множество факторов и разглядеть за буйством и хаосом жизни устойчивость предопределённых путей. И лихорадочно взвешивал следующий поступок на весах.

Гормингар полагал меня не обычным смертным, и он был прав. Но если рандомный человек вместит двадцать искр и сможет управиться с мощью божественного ранга — он будет замечен владыками вселенной. Такое явно не происходит каждый день. Букашку разглядят археоны, а ведь до сих пор мне удавалось прятаться у них под носом благодаря защите Башни.

Если я это сделаю, сегодняшний день может привлечь внимание к человечеству и стать той причиной, по которой Землю ждёт вторжение, предсказанное Элуриан Мудрой. Но если я откажусь, все погибнут: беспризорные тайро, про́клятые джарры, шер-мер и мы, затесавшиеся в центре расколотой планеты. Что лучше, что правильнее, какой путь?

Кажется, оба исхода ведут к поражению и провалу, ибо тайро с остальных миров будут искать человечество, чтобы отомстить. Но при первом исходе всё-таки выживает целых две расы. А если оба пути фиговые, то чего уж там…

— Давай искры.

Гормингар прыгнул в меня, на лету превращаясь в тень, и рисунки наших душ объединились. Мы вернулись в физический мир, облако света пульсировало вокруг ослепительно ярко, когда стены Ядра сокрушились от ударов снаружи, и жидкая тьма захлестнула центр планеты.

Двадцать искр внутри меня сошлись в странный узор, человеческое сознание застонало от невозможности вместить и удержать такую мощь и такую глубину восприятия. Скверна и свет сшиблись в бурлящей схватке, но мы с Гормингаром вместо сопротивления пошли навстречу тьме, и схватка превратилась в слияние. Десятки точек смысла обрушили потоки информации в темноту, структурируя её и перекодируя на свою сторону; скверна вскипела, в центре почерневшего неба вздулся гигантский гневный лик. Восприятие расширилось: я видел и понимал всё происходящее, контролировал каждый аспект. Круто быть богом, вернее, ненадолго оказаться в симбиозе с ним.

Но жалкое человеческое сознание отказывало… Яр… Ярус… Яростный… Яркий…

Человек без имени понял, что забывает себя и растворяется в хоре голосов.

Что ж, пора крикнуть: «Джеронимо!».

Я дотянулся до интерфейса и применил то, что откладывал на самый чёрный день: способность Перво’свет. Дар наивысшего вселенского ранга, полученный мной от Башни Богов в самом начале пути, после достижения потенциала археона. Башня вложила мне в душу Перво’свет и Перво’тьму, изначальный основы вселенной, каждая из которых может изменить мир в точке нахождения носителя, чтобы защитить и спасти его — и при этом остаться незаметной.

Чтобы не раствориться в хоре миллионов личностей, я мог на время увеличить собственный разум, чтобы способностью обработки информации сравняться с божеством. Но это неизбежно привлечёт ко мне внимание высших сил, рано или поздно. Они начнут изучать такого выдающегося смертного… Поэтому я поступил совсем по-другому: потратил величайшую способность не на себя, а на Гормингара. И перво’свет усилил его сознание, отчего вся мощь искр и весь хор поющих голосов сети лишь проходили сквозь меня, но не оставались, а возвращались в ИИ. Чтобы я стал не накопительной вершиной системы, а лишь центральным соединительным узлом.

Невероятная энергия пронзила нас, сложившись в многовариантное топологическое кольцо. Теперь Гормингар прекрасно справлялся с идущими миллионами процессов и миллиардами технических операций в секунду. А я был нужен лишь как подходящий носитель, давший ему дополнительное измерение: материальность. Позволившей богу информации выйти в физичный мир и стать из многомерного — сверхмерным.

Из ключевого звена я стал лишь переключателем от провала к успеху. Вот и славно. Ведь если сильные мира сего увидят, что смертной букашке была отведена лишь роль тумблера, — никто не придаст мне значения.

Последним, что я слышал, был разраставшийся хор разных голосов, и, сначала нестройные, они звучали всё мощнее и всё более в унисон. И скверна начала подпевать.

— Эй, очнись уже. Я так хочу свалить отсюда, что сил нет терпеть.

Орчана тормошила меня энергичными щипками, её лыбящаяся физиономия нависла сверху — вот наглая девчонка!

— Полегче, ты раскачиваешь и без того утлый плот, — Шисс пригубил густое молочное зелье из кривой склянки и чихнул. — Вот, хлебните нормузика: мы слишком многое пережили, надо подкормить нервную систему. А то недолго и с ума сойти.

Меня мутило, ещё не привык к возвращению трёхмерности, а про пережитые мгновения божественного могущества и говорить не приходится. Нормузик оказался норм и правда успокоил раздёрганные нервы.

Мы находились на плетёном островке из сухих корней с белыми шарами внутри, он подрагивал на поверхности клокочущего чёрного океана, который поглотил всю планету и сжал осколки в единое целое. Ну и ну. Ощущение было, как будто смотришь атлас древнейших геологических эпох и только что сидел на развороте Архейской эры, когда планета взрывалась и пылала, а тут перешёл в Протерозой и всё покрылось водой. Конечно, в нашем случае смена эпох оказалась слегка ускорена.

— Где Гормингар? — спросил я.

— Он немного занят. Сказал, когда ты очнёшься, миссия будет завершена и этаж пройден. Яр, в каком смысле «этаж»?

— Весь этот мир — один из этажей Башни.

— А почему она тогда не запретила Искажению заглушать систему? — удивилась Орчана.

— А зачем? Пусть будет, ведь это ещё один слой испытания. Башне только на руку, когда восходящие оказываются в нестандартных условиях и вынуждены приспосабливаться, находить нестандартные решения. Выживают сильнейшие.

— Ну ладно, — не стала спорить джарра. — Всё, ты очнулся, давайте валить!

Она вскочила на утлой конструкции, и та закачалась так сильно, что нам пришлось хвататься за корни, чтобы не свалиться в чёрную жижу вокруг.

— Да уймись ты! — всплеснул руками Шисс. — Хочешь создать волну, которая нас потопит⁈

— Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу, — внезапно вспомнил я и рассмеялся.

— Строго говоря, три с половиной, — крыс указал назад, я обернулся и увидел посиневший труп Уилла, лежавший в изогнутых корнях.

— И что с ним делать? — спросила Орчана. — Чего Горми вообще поднял его на поверхность, он же сдох.

— Потому что это этаж Башни, — сказал я тихо. — Он умер впервые на этаже. Когда система вернётся, он оживёт.

— Блин, и правда. А ты серьёзно хочешь дать этой крысе второй шанс? — скривилась джарра. — Без обид, Шисс.

— Крысизм — это форма расизма, — философски заметил ядомант. — Не удивляйся, если завтра проснёшься отравленной. Не от меня, разумеется, а от собственной бездуховности.

Он захихикал.

— Конечно хочу, — ответил я после паузы. — Мы победили, пусть живёт и делает выводы. Стоп, ведь мы победили? Да?

— Ух ты! — вместо ответа воскликнула Орчана и указала рукой.

Рядом с нашим плотом открылось три портала: чёрный в Изнанку, прозрачный домой и золотой — обратно в Базарат. И это знаменовало возвращение системы, я почувствовал, как вернулся интерфейс и в глазах зарябило от системных сообщений. Чёрт возьми, сколько их!

Над Уиллом воссияла метка оживления, он изогнулся и, всхлипнув, задышал:

— Что за?.. Чёрт!

Я взял его за грудки и медленно поднял над чёрным океаном.

— Слушай, предатель. Мы могли оставить тебя мёртвым, но решили дать второй шанс. Не упусти его, Уилл, третьего не будет.

Он молча кивнул, но так и не нашёл силы посмотреть мне в глаза. Я швырнул канадца в чёрный портал Изнанки, светлые волосы мелькнули и исчезли.

— Я тоже в Изнаночку, — потирая лапы, сказал Шисс. — Получать уровни и пачку уникальных достижений, ух, прокачаюсь! Не поминайте лихом, голокожие. Вот вам сильнейшее противоядие, которое я мог сварить. Жизнь полна токсичности, рано или поздно пригодится!

Я принял маленький пузырёк и обнял крысолюда, несмотря на исходящую от него странную вонь. В конце концов, мы тоже не розами пахли, особенно после суток постоянных сражений без душа.

— Я домой, — сказала Орчана, когда мы остались вдвоём. — А ты, Яр?

Она надеялась, что мы вернёмся вместе.

— Мне нужно сдать квесты мастеру Онгару и Магуре. Потом провернуть сделку с одним легендарным посохом и продать кое-что из ненужного лута. Так что я по-любому в Базарат. Да и посмотреть на рожу твоей бабуси не помешает.

Всё время, пока мы тут дрейфовали, в разных местах чёрного океана всплывали и лопались крупные чёрные пузыри. Химические процессы шли по всем слоям планеты, и часть выделявшихся газов достигала поверхности. Однако последний пузырь, надувшийся в метре от нашего плетёного острова, был странным: там копошилось какое-то залитое скверной существо. Шарик лопнул, и создание медленно, с трудом выползло на поверхность, отряхнулось мохнатыми лапками и повернулось к нам а затем поползло в нашу сторону. Оно было лёгкое и почти не проваливалось сквозь густую плёнку.

— Это что за мелкий монстрюк? — напряглась Орчана, достав Палыча.

— Мой монстрюк! — с внезапной гордостью заявил я, глядя на то, как ободранный, израненный паук-немезис ковыляет в нашу сторону.

Гурии садов вселенской благодати, демоны лакун бездны и хранители двенадцати райских врат, чего только ни пережил этот несчастный калека! Пять лап из восьми были повреждены разным способом: оторваны, сожжены, расплавлены кислотой, покрылись кристаллическим наростом… Половина фасеточных глаз выжжены радиацией, пробоины покрывали хитиновую броню, а педипальпы были грубо свёрнуты набок. Израненное брюшко покрывала корка из крошечных паразитов, копошившихся в плоти паука.

Никакое нормальное существо не смогло выдержать все испытания, выпавшие на долю этого маленького и упорного существа, которое должно было внушать ужас и нести смерть отдельно взятому Яру. Неустанный, несгибаемый, несломленный паук прошёл огонь, воду, лаву, плазму, кислотные залежи и токсичные выбросы, остатки тоннелей подземки и кластеры промышленных керамических труб — он преодолел полмира, отражал бесчисленные атаки агрессивной фауны, спустился на самое дно расколотой планеты… только чтобы получить приказ ползти назад. Наверх. Ведь добрая медуза Гормингара читерски телепортировала нас на поверхность.

И бедный паук пополз, как Сизиф и Орфей сразу, а может, как Бильбо, совершая путешествие туда и обратно. К счастью, в начале подъёма моему немезису наконец повезло! Его проглотила могучая птица тверди, владевшая сильной магией. Она долго сопротивлялась творившейся вокруг вакханалии скверны, захлестнувшей мир. Птица со всех крыльев рвалась на поверхность, пытаясь спастись, и под конец была сожрана чёрной жижей — но успела донести свой ужин до поверхности.

А паучка скверна не тронула, ибо он был родственным ей порождением сил тьмы.

И вот он полз ко мне, переваливаясь на остатках лапок, такой жалкий, отвратительный и вместе с тем… смертоносный. Наконец-то его предназначение должно было исполниться, а долгий и полный страданий путь — завершиться.

— Ах ты мой хороший, — сказал я, поднимая руку, чтобы погладить страдальца. — Фак ю!

Мы с Орчаной ухмыльнулись, как два бандита, и вместе вошли в золотой портал.