Беглецы

Глава 4. Дальние родичи

Рывок — и стрела пролетела перед самым носом Ларона, срезав прядь с его виска.

— Барст!

— Сколько удивления, — хохотнул орк, поднимаясь и хватаясь за топор. — Вернул тебе должок, ушастый. Жизнь за жизнь.

Ларон вспомнил эшафот в Вередоне и лишь мысленно покачал головой: он вовсе не считал, что жизнь — это предмет торга и долга. Но рассуждать о морали и взглядах было некогда: на лагерь мирных кочевников налетел отряд немирных. Теперь все смешалось: кони и люди, пламя и сталь. В кромешной темноте ночи особенно жутко звучала эта бойня. Звезды спрятались за облака, и во тьме лишь полыхало пламя костров, которое уже успело перекинуться на ткань шатров.

Нападавшие не различали никого, пытаясь убить всех — кроме женщин и лошадей, естественно. Последние двое были товаром в степи, который переходил от проигравшего к победителю. Так как Барст с Лароном ни на женщин, ни на лошадей не походили, их тоже попытались убить. Топор и меч — плохое оружие против всадников, но орка этот факт не очень интересовал. Он лихо рубанул ближайшего коня по ногам, отправив в полет и его, и всадника. Ларон такими навыками не обладал, но ловко уворачивался от атак и старался помогать Барсту — когда один из упавших всадников попытался вскочить на ноги и напасть на орка со спины, эльф безжалостно перерезал ему горло. Наконец оба приноровились и вполне успешно стали пробиваться вперед: Барст шел первым, расправляясь со скачущими на них всадниками — его невероятной силы как раз хватало, чтобы сбить с ног даже самого крепкого коня, — а Ларон прикрывал его, добивая тех, кто по воле случая уцелел и не отведал орочьего топора. Совсем скоро пылающая стоянка кочевников осталась позади. Убив последнего нападающего, Барст махнул Ларону рукой, убегая в степь. Эльф последовал за ним. Кочевники, занятые уничтожением друг друга, не заметили потери двух противников.

Через полчаса непрерывного бега Барст дал команду остановиться. Не похоже было, что их преследуют, а кто бы ни победил в ночном сражении, он не будет рыскать по степи в поисках беглецов. Скорее всего, парочку даже не заметили в пылу боя. Но Барст с Лароном согласились, что оставаться на месте глупо. К сожалению, теперь от Ленаты их отделяло еще бо́льшее расстояние, чем раньше.

— Идем, — мрачно позвал Барст, даже не оттерев кровь с лезвия топора. Ларон устало вытер со лба гарь и пот и направился следом. Утро принесло лишь жару и ледяной ветер.

— Как можно здесь жить? — не выдержал к обеду эльф. Он, дитя Рассветного Леса, не мог представить, что люди живут здесь целыми поколениями, не зная ничего, кроме сухой степи.

— Молча, — мрачно пошутил Барст. — Попить бы.

Ларон мысленно с ним согласился. Увы, кроме колючек и сухой земли здесь ничего не было.

«Наверное, — думал устало Ларон, — в пустыне еще хуже. Но там все же песок и вечное солнце, а здесь? Ведь Лената полна лесов, дриады и нимфы живут по сенью волшебных деревьев. Так как же рядом с ними возник это бедный умирающий край?»

— Ничего удивительного, что здесь живут только люди — они, кажется, могут существовать в любых условиях, — пробормотал Ларон, отчаянно облизывая пересохшие губы.

— Еще эльфы есть, — не согласился Барст.

— Да, — удивленно подтвердил Ларон, не ожидающий от орка подобной осведомленности. — Но лесные эльфы живут под сенью Вечного Леса.

— Проклятого, — поправил Барст, демонстрируя удивительные познания.

— Да, — вновь вынужден был согласиться Ларон, борясь с усталостью и жаждой.

— Твои сородичи.

Ларон мысленно вздохнул, но спорить не стал, и в итоге разговор затух.

Некогда в мире жили лишь два народа эльфов — лунные эльфы, которые пришли из Глубин во время Великого Нашествия, спасаясь от орды демонов, да так и оставшихся жить в чужом мире, и первые эльфы, которые испокон веков населяли этот мир. Это были две совершенно разные расы. Более того — лунные эльфы жили настолько обособленно, таясь среди северных скал, что об их существовании знали немногие избранные, а простое большинство считало их легендой. Обычные же эльфы поддерживали крепкие связи с соседями, хотя не всем нравились высокомерные бессмертные.

Долгое время эльфы были единым народом и жили в Вечном Лесу, что располагался на самом востоке степей. Их покровитель защищал их от всех бед. Однако это длилось недолго — Вечный Лес пожелал изгнать эльфов из-под своей сени. Бессмертные ушли на север, где из волшебного семя — последнего дара их покровителя — вырастили Рассветный Лес. Он стал их домом на многие годы. Но и ему не суждено было навеки стать родиной для всех эльфов. На королевство обрушилась страшная угроза — маги смерти, проклятые некроманты, стали бичом эльфов. Долгие годы шла война. Переломным моментом стала смерть великого короля эльфов Литерэля. Четверо его детей — Лисэн, Мириэль, Териал и Эзариэль, — не успев проводить в последний путь отца, принялись решать, что делать им с угрозой некромантов. Увы, единства братья и сестра не смогли достичь. Териал призывал эльфов вернуться в Вечный Лес, который на тот момент уже стал Проклятым в результате ужасного магического взрыва. Эзариэль настаивал на том, что эльфам стоит отказаться от поклонения Свету и уйти на юг, в пески, где своим покровительством одаривали Забытые Боги. Лисэн, самый старший и разумный из принцев, стоял на страже традиций и призывал просить помощи у людей, у паладинов Ордена Света, напирая на единство мыслей и верований. Его слова высмеяла Мириэль, единственная сестра. Она высказала страшную мысль: эльфам нужно обратиться к Тьме, ища покровительства у госпожи темных. Это предложение вызвало гнев у Лисэна, и он изгнал из Рассветного Леса своих братьев и сестру. Так гласит одна легенда. Другая же говорит о том, что Мириэль, Териал и Эзариэль ушли сами, бросив брата и родное королевство. Истину никто никогда не узнает, но всем известно, что после смерти короля Литерэля дети его раскололи некогда единый народ эльфов. Эзариэль, Териал, Мириэль и Лисэн — все имели своих последователей. Старший принц не успел короноваться, братья и сестра не стали его слушать и покинули Рассветный Лес с немалым числом подданных.

Эзариэль ушел в пустыню, где воздвиг город Шарэт, испросив покровительства Забытых Богов. Под влиянием жестокой стихии последователи Эзариэля изменились и телом, и душой: кожа их стала смуглой, глаза и волосы потемнели до цвета каштана, а черты лица закалили песчаные бури. Так появились пустынные эльфы.

Териал привел своих последователей в Проклятый лес. Тот принял своих блудных детей, но цена возвращения дома была высока: слившись разумом и телом с лесом, эльфы сроднились с ним настолько, что даже внешность их претерпела серьезные изменения. Кожа их побледнела, волосы стали черными, а из тела теперь росли ветви и листья. Многие из эльфов стали друидами, пойдя еще дальше по тропе слияния с лесом. Неудивительно, что скоро их стали звать лесными эльфами.

Мириэль увела своих последователей на северо-запад, к подножью Северного Хребта. Там ее и ее эльфов настигло страшное проклятие. Лисэн, несмотря ни на что, выиграл войну и полностью уничтожил некромантов. Обратившись за помощью к Ордену Света, он создал прочный союз людей и эльфов. Вера в Свет возродила в сердцах жителей Рассветного Леса надежду. Магия смерти была повержена, а эльфы настолько прониклись своей верой, что Свет проник в их души, навеки одаряя своим сиянием их и их потомков. Это повлияло на подданных Лисэна: волосы и глаза их посветлели, помыслы очистились, а души стали самым прекрасным творением мира. Светлые эльфы прославились своей стойкостью тела и уязвимостью души. Поговаривали, что они настолько трепетны, что жизненные невзгоды могли истончить их душу вплоть до смерти, но враги Рассветного Леса знали, что нет более сильных и стойких воинов, чем светлые эльфы — они не боялись пыток и смерти, их путь освещал Свет, дарующий надежду.

Но то простые эльфы, а вот их король Лисэн Леранэ жил не только сияющим Светом и верой в лучшее. Он помнил о предательстве сестры, посмевшей поклониться Тьме — извечной противнице эльфов. И в жажде мести он проклял Мириэль, обрушив на нее и ее последователей страшные муки. Величайшее по силе проклятие легло на души ушедших эльфов. Оно исказило их облик: кожа стала черной, словно уголь, волосы побелели, словно у мертвецов, а глаза заполонила багровая бездна. Души их наполнила злоба и ненависть, а свет солнца причинял неимоверную боль. Скрываясь от нее, Мириэль с последователями ушла в подземные тоннели предгорий Северного Хребта. Там сестра Лисэна воздвигла город, в котором темные эльфы нашли свой новый дом.

Так, в 2000 году от Великого Нашествия произошел Раскол. Четыре ветви эльфов стали чужими друг другу. Королевства не общались между собой, не имели торговых и политических связей. Шарэт располагался слишком далеко от Рассветного Леса, а лесные и темные эльфы были слишком закрытыми народами, чтобы общаться хоть с кем-нибудь. Тысячелетия прошли с тех пор, как случился Раскол, и эльфы стали совершенно чужими друг другу. Неприятие между давно умершими принцами и принцессой передалось их последователем и их детям. Не было страшнее оскорбления для любого из эльфов, чем заподозрить его в дружбе и родстве с другой ветвью.

— Почему ты не любишь эльфов? — поинтересовался ближе к вечеру Ларон. Настроение у них с Барстом поднялось — над степям прошелся небольшой дождик, который наконец утолил жажду путников. Вечером они даже рискнули разжечь маленький костерок и пожарить на нем серо-бурого рябого зайца, которого метким ударом убил Ларон — случайность, подарившая им вкусный ужин. Хотя Барст продолжал ворчать о жареном кабане — сказывался тот факт, что они трое суток питались одним подножным кормом. Здоровое тело орка не переносило ягоды, грибы и прочую мелочь, считая ее лишь легким перекусом. Заяц тоже не порадовал Барста, но хотя бы сделал менее мрачным.

— Почему не люблю эльфов? — переспросил орк, туша костерок. — А что мне вас любить? Вы ж не бабы наши!

Он расхохотался, и Ларону пришлось терпеливо ждать, когда у него закончиться этот приступ несвоевременного веселья.

— Высокомерные вы, все нос задираете, — неожиданно разумно ответил Барст. — Кичитесь своим превосходство, а сами? Дурки вы, вот.

Ларон серьезно задумался, размышляя о том, в каком свете предстает поведение бессмертных перед смертным. То, что для эльфов миг, для орков — целая жизнь. Мысли об этом постепенно привели его к воспоминаниям о доме. Он посмотрел на север, где за землями фейри простирался Рассветный Лес. Тоска заполонила его сердце, и только оклик Барста привел Ларона в чувство.

— Остроухий, что задумался?

— По-моему, мы договаривались, что количество твоих оскорблений не будет превышать разумной нормы, — напомнил Ларон хоть и мягко, но с холодком. Барст очень точно уловил смысл его слов и недовольно промолчал.

— Я тебе два раза должен. Жизнь. Один вернул. Второй верну — и проваливай, — произнес наконец орк. Эльф послушно кивнул, едва сдерживая улыбку. Хрупкий мир был восстановлен.

Ночь прошла спокойно, если не считать жуткого холода, который опускался на степь, как только в небе поднималась луна. Именно на ее тонкий серп смотрел Ларон, когда послушно нес караул. В степях требовалось усилить бдительность, так что даже Барст не стал спорить насчет ночных дежурств. Сам он сейчас храпел, но намного тише, словно понимал, что не стоит шуметь.

Для Ларона ночь была прекрасным временем для размышлений, вот только сами они были полны горечи. Он старался не вспоминать, что только пару лет назад смотрел на то же самое небо совсем из другого места — из своего дома. Столько времени он заботился о поместье своей любимой и единственной, столько времени охранял покой родного края. Всю свою жизнь он провел там, в Рассветном Лесу. А теперь сидит на холодной сухой земле и старательно вслушивается в тишину, пытаясь уловить шум приближающихся кочевников. В животе урчит от постоянного чувства голода, от которого не спасает даже скудный ужин, а голова раскалывается после целого дня пути под палящим солнцем. От самого осознания, насколько кардинально изменилась его жизнь, Ларону становилось плохо. Сердце изнывало от тоски, но хуже всего было то, что он прекрасно понимал: он сам виноват в том, что оказался здесь. Это было его наказание, и лишь об одном он жалел: что вместе с ним опале подверглась и его семья. Они не должны были пострадать… Во всем виноват лишь он один…

— Ты меня не разбудил? — удивился Барст, просыпаясь утром.

— Я задумался, — отстраненно ответил Ларон. — Но тебе не стоит беспокоиться, мы в степи одни.

— Пока, — многозначительно хмыкнул орк и тоскливо посмотрел на место, где вчера на маленьком костерке весело дарился тощий заяц. — Кабана хочу.

Ларон чуть не брякнул: "Я тоже". Но вовремя сдержался, хотя ничего постыдного в его приземленном желании не было. Просто он не привык голодать. Еще и ощущение опасности постоянно накатывало. Ларон понимал, что их с Барстом жизни зависят лишь от удачи. Пока им везло — они наткнулись лишь на один отряд кочевников и даже смогли сбежать. Неизвестно, будет ли так дальше или Свет лишит их своей милости?

Шли молча. Если поначалу это объяснялось жаждой, которая мучила их до вчерашнего дня, то сегодня такого оправдания не было. Ларон не привык лезть в чужие души, а Барст с излишним недоверием и неприязнью относился к нему. Впервые эльф заметил, что без Ворона и Агнет необычайно тихо. Эта парочка по отдельности вела себя скромно, но, оказавшись вместе, начинала искрить, словно два камня огнива. Честно говоря, Ларон успел немножко привязаться к ним: они умели возвращать радость жизни. Пусть иногда и слишком громко.

— Че лыбишься, ост… Хотя да, я еще сегодня не оскорблял ваше ушастое величество, — хохотнул Барст.

— Да, можешь начинать, — с улыбкой отозвался Ларон и заметил, как светлеет лицо товарища. Очень сложно постоянно проявлять агрессию к тому, кто сам остается спокоен и настроен мирно.

Ларон раздумывал над тем, какими разными могут быть наемники. Признаться, раньше он не интересовался подобным вопросом. В среде светлых эльфов отношение к смертным было… покровительственным. На них смотрели как на зверушек. Единственные, кто заслуживал уважение, были паладины. Одна вера и принципы помогали светлым эльфам и людям из Ордена находить общий язык, но к остальным отношение бессмертных едва ли было терпимым. Ларонэль хоть и не осуждал низшие расы, как некоторые его сородичи, однако и интереса к ним не проявлял. Теперь же Судьба и Свет закинули его в компанию как раз таких существ, и их образ мыслей и действий вызывал у эльфа любопытство. Наконец он решился спросить:

— Ты давно знаешь Ворона?

Барст мрачно, с подозрением на него глянул.

— Не твое дело, ушастый, — грубо отозвался он. — Ворон — мой друг.

«Не думаю, что сам он так считает», — мысленно заметил Ларон. Несмотря на кажущуюся приязнь и расположенность ко всем — у оборотня имелось демонское обаяние, — Ворон никого не подпускал к себе близко. Скорее, они с Барстом были приятелями, но орк явно относился к старшему наемнику с бо́льшим уважением.

— А как вы познакомились? Или это тоже тайна? Не обижайся, Ворон меня заинтересовал. Не так я представлял себе наемников.

Барст вдруг хохотнул.

— А что, думал, мы детей режем и с кости мясо жрем? Нет, ушастый, мы не такие твари, как вы думаете.

— Я вовсе не считал, что вы — воплощение зла. Но Ворон удивительно… правильный. За то недолгое время, что я провел за пределами Рассветного Леса, я заметил, насколько эгоистичны и жестоки люди. И оборотни.

— Так это ж Белый Ворон! Он лучший из наемников и самый честный! С ним, знаешь, какие важные люди ведут дела? Во! Он мастер своего дела, любые проблемы может решить. Это тебе не какие-то головорезы Косого Ро. Это во!

Ларонэль неопределенно хмыкнул, что сочли вполне приемлемым ответом, и монолог Барста продолжился. Он узнал кучу имен каких-то наемников, их истории, привычки и характеры. Правда, учитывая, что описание давалось Барстом — личностью, относящейся к ним весьма предвзято, — окончательный вердикт по всем этим господам Ларон не спешил выносить. Зато хоть как-то разбавил тишину, давившую на уши. Степь казалась абсолютно вымершей.

Наконец Барсту надоело трепаться, и он замолчал. Ларонэль с тоской думал о лесе — сейчас ему бы сгодился бы даже лес Ленаты. Ему казалось, что солнце душит его, хотя жара постепенно спадала, да и жажда не мучила их.

— Это невозможно, — пробормотал Ларон. Он не был воином и не привык к таким испытанием, но стойкость и выносливость светлого эльфа помогала ему идти вперед. Барст куда лучше переносил степь, его больше волновали кочевники, поэтому он постоянно оглядывался, с подозрением смотря на горизонт. Тот оставался пуст, и к вечеру даже орк немного успокоился. Зря.

Приближение степняков Ларон услышал заранее, вот только сейчас укромного места не нашлось. Ровная сухая земля, которую на много миль украшало лишь пара кустов. Огромному орку и все же не маленькому эльфу прятаться было решительно негде. Они попытались уйти, но кочевники, словно назло, двигались именно в том направлении, в котором уходила парочка. В итоге всадник всегда скачет быстрее, чем идет пеший путник, поэтому через десяток минут отряд воинственно настроенных степняков догнал беглецов.

Барст мгновенно преобразился, крутанув в руке топор и мрачно сдвинув брови. Кочевников было очень много. Они налетели на них, словно саранча. Их невозможно было победить — Барст продержался всего несколько секунд, но даже за это время он успел сразить дюжину врагов. А потом засвистели арканы, и шею Ларона обвил тугой хлыст. Эльф рухнул на колени, задыхаясь теперь вполне реально. Рядом упал Барст, на которого обрушился целый град ударов. За несколько секунд его серо-зеленая кожа покрылась тонкими кровавыми полосами. Ларонэль рефлекторно попытался остановить это жестокое избиение, кинулся на помощь, но лицо его обожгло. От боли он на мгновение потерял сознание, а когда очнулся, его уже волокли куда-то. Кочевники не умели проявлять милосердие — они привязали их с Барстом к лошадям и заставили бежать следом. Рядом обнаружилось еще несколько таких пленников — и несколько трупов. Те несчастные, кто не обладал достаточной выносливостью, падали и гибли, стирая кожу до костей о жестокую землю.

Кругом была бескрайняя степь, а впереди — лишь боль и страдания.