Белая кость

9

Так что же он скажет своим? Вот уже поезд медленно втягивается в вокзальное пространство. Скоро он увидит Павла, с отцом и матерью встретится в имении, и тогда придется рассказать о подлинном распределении. А он так и не решил, говорить ли о том, что не будет служить в полку. Он и в самом деле поручик никакого полка, и у него другое предназначение!

Бекешева вызвали к начальнику училища за три дня до церемонии выбора места службы. Он уже знал, что идет одиннадцатым номером в первой сотне, и подбирал себе полк. Надеялся, что никто не перехватит место в Московском драгунском. Если же эту вакансию займут, поедет служить в свой город К., и там будет готовиться к экзамену в академию. Вызов удивил его. Что надо от него начальнику училища, старому служаке, которому, по мнению Дмитрия, давно пора уходить на покой?

Ничего не разъяснилось, когда он вошел в полутемный кабинет и доложился. Полковник долго разглядывал его, затем сиплым голосом (турецкая пуля навылет пробила ему шею на Шипке) сказал:

— Подойдите сюда, подпоручик.

Бекешев подошел, и полковник протянул ему конверт.

— Откроете этот конверт, когда покинете мой кабинет. Хочу сказать вам, что вы получили его по нашей рекомендации. Но вы вправе отказаться от предложения, которое будет вам сделано. Тогда доложите мне о своем отказе и получите распределение согласно вашему номеру. Кажется, одиннадцатый?

— Так точно, господин полковник.

Бекешев слегка удивился поначалу, что сам начальник училища знает его номер, а потом вспомнил слова о рекомендации.

— Вы свободны, подпоручик. Желаю удачи.

Бекешев раскрыл таинственный конверт, как только вышел из кабинета. Там были увольнительная и адрес, по которому он должен прийти в указанное время. Что он и сделал на следующий день, пройдя пешком от училища до одного из многочисленных переулков Замоскворечья. Оказалось, что это недалеко от Третьяковки, в которую Дмитрий решил-таки наведаться после окончания визита. За два года службы времени сходить туда не нашел.

Это был ничем не выделяющийся, покрашенный желтой краской оштукатуренный двухэтажный дом с одной входной дверью и зарешеченными окнами. Дмитрий подергал ручку — закрыто. Хотел было постучать, но в последний момент разглядел на дверном косяке хамелеоном притаившуюся кнопку звонка. Прежде чем позвонить, внимательно оглядел темнокоричневую дверь и увидел-таки три тончайшие линии, образующие букву «п». Позвонил и стал ждать, уставившись на эти линии.

Бесшумно отворилось окошко, и Бекешев увидел серый глаз.

— Кого надо? — недовольно спросил «глаз».

— Понятия не имею, — дерзко ответил Бекешев. — Сказано прийти по этому адресу и в это самое время. Доложи-ка, любезный, подпоручик Бекешев явился.

Дверь отворилась, и Дмитрий вошел внутрь. Обнаружил, что открывал ему дверь штабс-капитан. Лет тридцати, с тоненькой кисточкой рыжеватых усов по моде десятых годов, крепко сбитый, среднего роста и с длинными руками, которые даже слегка портили его вид, нарушая гармонию пропорций.

Дмитрий неожиданно для себя подумал, что не уверен в победе над этим штабс-капитаном в настоящем бою. На борцовском ковре — пожалуйста. Но в реальной схватке этот капитан смертельно опасен. В подпоручике сработал инстинкт бойца, который за заурядной внешностью человека может угадать соперника, по меньшей мере, равного ему.

Он вытянулся перед старшим по званию.

— Виноват, господин штабс-капитан.

— Все в порядке, подпоручик, — махнул рукой тот. — Привыкнете, что двери здесь открывают офицеры. Кстати, вы хорошо прошли первый экзамен. Не каждый замечает звонок и смотровую щель. Следуйте за мной.

Темным коридором штабс-капитан провел его в комнату, окна которой были задрапированы белыми шторами, посередине стояли стол и два стула. Вышел, оставив Дмитрия одного. Через минуту в стене вдруг образовался проем, и вошел майор. В руке его была папка.

— Садитесь, подпоручик, — пригласил он Бекешева и сам сел, жестом показав на второй стул, хотя мог этого и не делать. Другой мебели все равно не было.

Майор раскрыл папку.

— У вас отлично по немецкому, военной фортификации, теоретической топографии, гимнастике. Хотя написано, что вы не любите параллельные брусья. Почему, позвольте спросить?

— Мне кажется, этот снаряд мышцы укрепляет, но и закрепощает одновременно. Я заметил, что теряю быстроту движений, и связал это именно с упражнениями на брусьях.

Майор хмыкнул, но кивнул, очевидно, удовлетворенный объяснением, и пошел дальше по списку:

— Отлично по химии и военной администрации. Да и по остальным предметам все вполне прилично. Математика хромает — ну да Бог с ней.

Он закрыл папку и внимательно посмотрел на Бекешева.

Глаза встретились, и Дмитрий, которому стало слегка не по себе от взгляда майора, — казалось, что тот видит его насквозь со всеми достоинствами и недостатками, — решил не поддаваться этому сверлящему взгляду. На какое-то мгновение вдруг потянуло в сон, но Бекешев мотнул головой, напрягся, и желание спать исчезло.

— Гипнозу не поддаетесь, — констатировал майор.

— Вы меня гипнотизировали? — удивился Дмитрий.

— Да! Я вполне прилично это делаю. Но к делу это не относится. Просто знайте, что на вас гипноз не действует.

— А я считал, что это шарлатанство. Но в сон потянуло. Я готов вас выслушать, господин майор, — решил перейти к делу Бекешев. Не затем же его позвали, чтобы этот майор проверял на нем свои способности.

— Господин подпоручик! Я не буду задавать вопросов, чтобы выяснить, годитесь вы для работы, которую мы собираемся вам предложить. Мне достаточно рекомендации ваших непосредственных начальников, мнению которых я доверяю. Вы оказались среди очень немногих выпускников юнкерских училищ, которые будут осваивать совершенно новую для армии профессию. Замечу, что отказ ни на что не повлияет, и единственное, что вам придется сделать в таком случае, это дать слово офицера, что наша беседа останется тайной.

Бекешев сдержанно кивнул.

— Собственно говоря, дело это не новое, — продолжал майор. — Лучшим доказательством тому служат слова Наполеона, который сказал, что пятьдесят человек в тылу вражеской армии опасней десяти тысяч перед ее фронтом. Великий полководец знал, что говорил. А как вы считаете?

— Я согласен с Наполеоном, — проговорил Бекешев после небольшой паузы.

Почти незаметная улыбка скользнула по губам майора. Ему начинал нравиться этот подпоручик.

— Это школа, в которой вас будут обучать подрывному делу, разведке, вождению всего, что движется. Нет! Вру. Не обучаем летать на аэропланах — сегодня это пока еще спортивное развлечение, но никак не оружие. Дальше пошли: вы научитесь стрелять из всех видов оружия, убивать врага ножом на расстоянии и голыми руками при непосредственном контакте с ним. По окончании этой школы вы сможете расправляться одновременно с несколькими противниками. Но лучше не попадать в такие ситуации. Это будет очень трудная учеба, и далеко не каждый ее осилит. Если войны не будет… — майор пожал плечами и хмыкнул. Затем продолжил тем же тоном: — Но если это несчастье случится, вы окажетесь за линией фронта и начнете действовать. Сегодня коммуникации становятся жизненно важной частью военного дела. Вы их будете разрушать. Вашей работой будет уничтожение всего, что представляет угрозу русской армии. Скажу сразу: дело это и для нас новое. Нас, преподавателей, здесь немного, опыта у нас почти нет, и потому мы корчить из себя всезнаек не будем. Все предложения по улучшению учебного процесса будут только приветствоваться. В ваших бумагах написано, что вы инициативны, и потому мы вправе ждать от вас новых идей, если вы согласитесь, конечно. Вот и все. Подробности после вашего ответа.

— Я должен сразу дать ответ или… как?

— Или как, — улыбнулся майор. — Еще два слова. Жалование будет почти удвоено, учитывая трудности, с которыми вы столкнетесь при обучении, да и потом… Никто не должен знать о вашем выборе. Никто! — Майор поднял руку для усиления эффекта своих слов. — Для всех ваших родных вы будете служить в Москве, в одном из полков. Оттуда якобы будете писать письма. Туда же будет приходить ваша почта. Сколько вы хотите на размышления?

Бекешев не ответил, и майор вышел из комнаты, оставив его наедине со своими мыслями.

Чувства смешались. С одной стороны, он гордился тем, что именно его рекомендовали в такую школу. С другой — слегка пугала неизвестность, боязнь, что не выдержит. Это будет для него ударом: Бекешев не способен смириться с тем, что оказался хуже кого-то. Может, не испытывать судьбу? Он и в полку себя проявит… Нет! Майор отрезал ему путь к отступлению. Если он откажется, то причиной будет трусость. Вспыхнула злость на училищное начальство. Они-то ведь знали, куда давали рекомендацию. Зачем его засунули в это? Да им в головы прийти не могло, что Бекешев может испугаться. И если он вернется в училище и скажет, что идет в полк, они обязательно кинутся выяснять и узнают, что юнкер отказался сам! Вот тогда герой Шипки и поймет, что единственный юнкер, которого они рекомендовали, на самом деле трус. Позор!.. Как ни крути — все плохо! Нет уж! Лучше стыд отчисления, нежели потеря уважения своих учителей.

Когда майор вернулся, Бекешев сказал:

— Согласен, господин майор.

— Отлично! Выхода у вас в самом деле нет, — с этими словами майор протянул ему папку. — Ознакомьтесь сейчас. Мы ждем вас через месяц.

Когда Бекешев протянул руку за папкой, майор вдруг взял его руку и повернул так, что стала видна кистевая мозоль, наработанная постоянным упражнением.

— Сколько лет вам на это понадобилось? — спросил он, отпустив руку Бекешева.

Подпоручик понял, что эти люди замечают все. Ведь майор оказался первым, кто обратил внимание на его кисти.

— Больше пяти, господин майор, — Бекешев взял папку и раскрыл ее.

— Я думаю, что вы пройдете у нас весь курс. Садитесь, читайте, — и майор вышел из комнаты.